От Вязьмы до Смоленска

От Вязьмы до Смоленска

Распоряжение к преследованию неприятеля. – Общее движение. – Прибытие Кутузова в Ельню. – Занятие Дорогобужа Русскими. – Наступление морозов. – Расстройство неприятельской армии. – Действия Юрковского и Карпенкова. – Дело под Ляховом. – Поражение Вице-Короля. – Донесение Кутузова Государю об успехах войск. – Его приказ войскам. – Движение на Мстиславльскую дорогу. – Состояние неприятельской армии. – Донесение Бертье. – Наполеон в Смоленске. – Его приказание оттеснить Графа Витгенштейна за Двину. – Состояние Смоленска.

После Вяземского сражения Князь Кутузов приказал: 1) Милорадовичу идти по пятам неприятелей и теснить их сколько можно больше; 2) Платову стараться с правой стороны дороги опережать их одним переходом, нападать на головы Французских колонн во время марша их и беспрестанно тревожить; 3) то же самое исполнять Графу Орлову-Денисову с левой стороны дороги. «Такой род преследования, – писал Фельдмаршал, – приведет неприятеля в крайнее положение и лишит его большой части артиллерии и обозов»[497]. Давыдову и Графу Ожаровскому велено по возможности приблизиться к Смоленску[498]. С главной армией Князь Кутузов хотел идти влево, параллельно и на одной высоте с Милорадовичем. «Через то, – писал он, – приобретаю я разные выгоды: 1) Кратчайшим путем достигаю Орши, если неприятель на нее станет отступать; если же Наполеон обратится на Могилев, то пресеку ему туда совершенно путь. 2) Прикрываю край, откуда к армии подходят запасы»[499]. Все помышления Князя Кутузова устремлены были на то, чтобы удержать Наполеона на разоренной Смоленской дороге, выморить его на ней голодом и не пускать влево, где он мог найти продовольствие. Озабочиваясь: не свернет ли Наполеон влево, через Ельню и Мстиславль на Могилев, Князь Кутузов не ограничился тем только, что сам хотел вести армию путем, на котором мог воспрепятствовать движению Наполеона на Могилев, но сверх того велел заблаговременно ополчениям: Калужскому, усиленному 2 казачьими и несколькими полками регулярной конницы, идти из Калуги и Рославля к Ельне; Тульскому в Рославль, Смоленскому в Ельню, а Малороссийскому употребить все средства для скорейшего занятия Могилева. Всем партизанам главной армии подтверждено было тревожить Французов с левой стороны столбовой дороги. Эртелю, находившемуся у Мозыря, велено следовать к Бобруйску, если он не имел какого-либо особенного повеления от Чичагова. В отдельные армии Князь Кутузов писал: 1) Чичагову: «Сколь бы полезно было, если б и вы, оставя против Австрийцев обсервационный корпус, как можно поспешнее с другою частью войск обратились к направлению через Минск на Борисов»[500]. 2) Графу Витгенштейну, от которого только что получено было донесение о начатии наступательных действий и взятия приступом Полоцка: «С особенным удовольствием читал я рапорт ваш от 8-го сего Октября. После сего удачного сражения вижу я, что действия ваши сообразны будут общему плану, мною утвержденному, направляясь чрез Лепель на Борисов, буде неприятель в сем направлении отступать будет. Когда же достигнете вы сего пункта, полагаю я, достаточно будет корпуса Графа Штейнгеля следовать за Сен-Сиром и наблюдать движение его, а вам, соображаясь с моими движениями, сближаться к Днепру. К какому же пункту главные неприятельские силы стремиться будут, можете вы узнать заранее от ваших партизанов и тогда, соглашаясь с сим, отрезывать Наполеону отступной марш. Если же Сен-Сир отступать станет на соединение главной своей армии, что, вероятно, чрез Сенно к Орше произведено будет, в таком случае, заняв отрядом в выгодном месте большую дорогу, из Докшицы к Бешенковичам идущую, сильно преследовать неприятеля и не упуская его из вида, дабы тем лишить его средств форсированными маршами соединиться с превосходными силами и напасть на одну из наших армий. Я с моей стороны не перестаю идти за бегущим неприятелем, который почти нигде не останавливается. Все мои партизаны предупреждают его в марше, затрудняя всячески отступное неприятельское движение, нанося ему притом величайший вред»[501].

25 Октября, на другой день после Вяземского сражения, согласно повелениям, Милорадович пошел по столбовой дороге, Платов правее, а Граф Орлов-Денисов влево от нее. Главная армия имела дневку в Быковой. Наполеон был с гвардией в Славкове, куда тянулись его корпуса; арьергардом неприятельским командовал Ней. Милорадович и Платов ночевали у Полянова. 24-го продолжалось общее движение. Неприятели шли, почти бежали по столбовой дороге. Милорадович прибыл к Зарубежу; Платов был правее от него и на одной с ним высоте, а Князь Кутузов перешел из Быкова в Красную. Он писал: «С главной армией надеюсь я быть 29-го на высоте Смоленска, откуда, соображаясь с движением неприятельским, действовать буду по обстоятельствам»[502]. 25-го Князь Кутузов выступил из Красной в Гаврюково, где принял намерение: «перерезать дорогу из Ельни в Дорогобуж, выйти потом на дорогу из Ельни в Смоленск и, пройдя некоторое пространство по ней, оставить Смоленск вправо, продолжая марш прямо на Красной, и далее к Орше, на операционную линию неприятеля». «Избрав сей путь, – говорил он, – достигаем мы кратчайшим путем Орши, переправляясь только один раз через Днепр при сем городе, тогда как неприятелю, по прямейшему пути, предстоят три переправы через оную реку, при Соловьеве, Смоленске и Орше»[503]. Вследствие сего предположения, Фельдмаршал хотел иметь армию в совокупности и приказал Милорадовичу преследовать неприятеля только за Дорогобуж, а потом, не доходя до Михалевки, спуститься влево на соединение с армией, которая 27-го пришла в Ельню и остановилась там на сутки.

Во время движения главной армии из окрестностей Вязьмы к Ельне, от 23 до 27 Ноября, Милорадович и Платов шли по данному им после Вяземского сражения назначению, первый столбовой дорогой, второй правее, а Наполеон, находясь с гвардией в голове своей армии, спешил через Соловьево в Смоленск, куда велено было собраться всем корпусам, за исключением Вице-Короля, получившего приказание повернуть из Дорогобужа через Улхову слободу и Духовщину на Витебск, в подкрепление действовавших на Двине и теснимых Графом Витгенштейном корпусов.

26 Октября, не доходя 8 верст до Дорогобужа, передовые войска Милорадовича атаковали неприятеля, расположенного на ночлеге при реке Осме, и привели его в такое замешательство, что Французы бросали орудия с моста и, толпясь на нем, падали в реку. Вскоре подошел Милорадович к Дорогобужу, где находился Ней, имея повеление удерживать несколько времени город и тем дать возможность армии и обозам отойти к Соловьевой переправе, а Вице-Королю к Улховой слободе. Авангард Милорадовича, под начальством Юрковского, очистил половину города без затруднения, но потом был остановлен выстрелами из укрепления, устроенного неприятелями на высоте собора и обнесенного палисадами. Одна часть авангарда атаковала укрепление с фронта, другая пошла в обход, что побудило Французов оставить укрепление и удалиться в остальную часть города, в намерении там защищаться. На так называемой Соборной высоте поставили наши 2 орудия. Огонь их и натиск егерей заставили Французов поспешно отступить и бросить 6 орудий. Уходя, они зажгли Дорогобуж; пожар начал распространяться, но был потушен густым снегом и усердием Русских солдат. Милорадович назначил в город коменданта и разослал объявление, сзывая жителей к возвращению в дома. Расставив городовые и загородные посты, все войска расположились в Дорогобуже на отдых; преследование неприятеля, по причине бурной погоды, было отложено до другого дня. Едва замолкли выстрелы и прошло несколько часов по освобождении города, как отовсюду, из лесов и дебрей, стали стекаться в него граждане, едва веря от радости глазам своим и едва чувствуя от изнеможения радость: видеть родной город их во власти соотечественников. В благочестивом восторге престарелый священник бросился со слезами к ногам Милорадовича, призывая Господа во спасение воинов, подвизающихся на освобождение Русского Царства и Святой Церкви. Жители умоляли сказать им: могут ли они привести в дома свои семейства, живущие в лесной глуши, и не придут ли опять Французы? Получив утешительное уверение, что пленение кончено, они, отбежав несколько шагов в те стороны, где были их страждущие семейства, опять возвращались с вопросом: «Ну, как мы притащим стариков и детей, а злодеи-то привалят опять сюда?» Когда повторенными заверениями рассяно было опасение их, то, положа несколько земных поклонов перед опустошенным неприятелями собором, священным для них и в самом срамном опустошении, они спешили за семействами. Получа донесение о занятии Дорогобужа, Князь Кутузов приказал Смоленскому ополчению идти туда из Ельни и, расположась там, заняться введением порядка в городе и уезде. Милорадович, имея повеление сблизиться с армией, поворотил за Дорогобужем влево, на Алексеевское, отправив за неприятельским арьергардом по столбовой дороге Карпова с казаками, имевшего в подкрепление отряд Генерал-Майора Юрковского. Платов обратился из Дорогобужа вправо, на Улхову слободу, за Вице-Королем.

Таково было общее направление войск в первые, последовавшие за Вяземским сражением дни, когда неприятелям пришлось бороться с новой, для них еще неизвестной бедой – стужей. От Можайска до Вязьмы терпели они только недостаток в съестных припасах, и по ночам бывал небольшой холод от легких заморозов, но на другие сутки после поражения их под Вязьмой выпал снег, забушевали ветры, поднялись метели. К голоду присоединилась свирепость зимы, и хотя термометр показывал не более 10 градусов, но вьюги сделали холод нестерпимым для обитателей полуденной Европы. Пространство от Вязьмы до Смоленска представляло вид беспрерывного кладбища, позорище опустошительной чумы. На дороге, по которой, за два месяца перед тем, гордо шли в Москву не побежденные дотоле никем неприятели, валялись они теперь мертвые и умирающие, ползали, как гады, по пепелищам сожженных ими селений, вокруг опрокинутых фур, взорванных пороховых ящиков, по конским и человеческим трупам. Голод, стужа и обуявший их после Вяземского сражения страх ежеминутного нападения начали помрачать рассудок и налагать немоту на уста их. Иные потеряли употребление языка: не могли отвечать на наши вопросы, смотрели мутными глазами на вопрошавшего их и обнаруживали признаки жизни только движением рук или тем, что молча продолжали глодать лошадиные кости.

Ослепительной пеленой разостлался глубокий снег, не перестававший идти 5 дней и почти беспрерывно сопровождаемый порывистым ветром. Сперва дороги покрылись, после утренних морозов, стеклянистым льдяным лоском, были бойки и скользки. Французские лошади, не подкованные на шипы, падали под пушками и седоками, а когда выпал снег, истощались в бесплодных усилиях. Кавалерия гибла, для артиллерии стали брать лошадей от обозов, а обозы покидать на дороге, вместе с награбленной в Москве добычей. Близ Семлева французы бросили в озеро большую часть старинных воинских доспехов из Московского арсенала. Наполеону было уже не до трофеев; он старался только о сохранении лошадей для увезения орудий, отвергнув предложение начальника артиллерии, испрашивавшего разрешения покинуть на дороге половину всех бывших при армии орудий и лошадей из-под них запрячь под остальные пушки. За некоторыми полками шел до Вязьмы рогатый скот, питавшийся подножным кормом, но под снегом стало нечем довольствовать бродящие стада, и они издыхали. Наполеон и его корпуса шли в Смоленск усиленными маршами, без дневок. Войска не получали и не могли получать продовольствия, ибо его не было заготовлено на дороге. Они должны были питаться конским падалищем, и сколько ни дорожили лошадьми, но радовались, когда они падали, и кидались на стерво с жадностью; иных за этой отвратительной ествой окаменял мороз.

Число отсталых и безоружных возрастало до такой степени, что Наполеон начинал опасаться превращения всей армии в нестройную толпу людей, не связанных узами подчиненности. Только шедшая с ним впереди гвардия, получая все припасы, какие можно было достать, сохраняла воинственный вид. В армейских полках соделались позволительны всякие средства для сохранения жизни. Солдаты обирали изнемогавших товарищей, снимали с них мундиры и обувь, оставляя их нагими на произвол судьбы. Разрушались связи родства, приязни, службы; исчезало сострадание к ближнему: каждый помышлял только о себе.

Проведя день без пищи, в борьбе с усталостью и морозом, на ночь приходилось располагаться на мерзлой земле в глубоком снегу. Холод скрючивал члены, и по утрам, вокруг биваков, лежали мертвыми те, которые накануне надеялись найти там успокоение. Многие из неприятелей, не быв в состоянии следовать за армией, оставались назади; среди мрака ночи, как привидения, подкрадывались они к нашим огням, сперва с трепетом, не зная: найдут ли благотворную теплоту и приют или сделаются жертвами справедливого мщения Русских. На них редко можно было отличить одежду; головы их были обыкновенно окутаны лохмотьями, а недостаток обуви заменялся мешками и всякого рода тряпьем. Вряд ли остался один из сих несчастных, кому не уступали у нас места у огонька, не уделяли сухаря, не давали стакана чая. Когда Русские согревали неприятелей и делили с ними скудные припасы свои, Наполеон, в то же самое время, расстреливал наших пленных, не имевших силы следовать за его армией[504]. Бесчеловечная и просвещенными народами отвергнутая мера сия была повелена для того, чтобы пленные, оставшись позади армии и быв настигнуты Русскими, не могли рассказать нам подробно о расстройстве неприятелей[505]. Наполеон подтверждал приказ, и без подтверждения со всей лютостью исполняемый, предавать огню все селения, не делая никаких исключений. За то и крестьяне мстили ему. Большими ватагами разъезжали они по лесам и дорогам, нападали на обозы и мародеров, которых по-своему называли миродерами, то есть людьми, обдирающими мир, и безжалостно губили их. Крестьянские дети и жены беспощадно секли розгами ползавших Французов. В каждой из наших партий брали ежедневно пленных сотнями, а Милорадович и Платов тысячами. По великому числу пленных перестали обращать на них внимание. Передовые войска предоставляли подбирать их полкам, шедшим за авангардом, или отдавали их крестьянам гуртом, валовым счетом, для дальнейшего препровождения. Мало заботились о конвое пленных. «Ступайте назад!» – говорили Французам, и они, нередко без всякого прикрытия, брели по указанию назад, радостно, в надежде получить пищу, согреться и сохранить жизнь.

Отряд Юрковского, 27 Октября оставленный Милорадовичем для преследования Французов прямо к Смоленску, выступил из Дорогобужа в тот же день, по дороге, покрытой мерзлыми Французами, и достиг села Усвят. На пепелище его, за рекой, толпились Французы у огоньков, под прикрытием 8 орудий и сдвинутых фур. Юрковский подвез свои 10 орудий и открыл огонь. При первых выстрелах неприятель снялся с места, бросил пушки и побежал к Смоленску. Починя мост, наш отряд перешел через Ужу и продолжал погоню. На каждой версте было по 50 и более замерзавших неприятелей. Кучами сидели они по сторонам дорог, без ружей, в смертельном изнеможении. У Михалевки, кроме мертвых Французов, было до 2000 отсталых разных чинов, отдававшихся в плен, на волю победителей. Из Михалевки Юрковский поспешил к Соловьевой переправе и, не доходя 5 верст, остановился в лесу, за метелью. В тот день отобрано у неприятеля 19 орудий.

28 Октября, получив повеление примкнуть к Милорадовичу, повернувшему влево, на соединение с армией, Юрковский велел Полковнику Карпенкову преследовать неприятеля к Соловьевой переправе и далее к Смоленску. У Карпенкова были полки: 1-й егерский, Московский драгунский, один казачий и 4 орудия. 28 Октября подошел он к Соловьеву. Посланные вперед отборные стрелки сбили передовые Французские посты с левого берега Днепра и расположились по рытвинам, откуда старались препятствовать Французам в ломке моста, несколько уже неприятелем разобранного; потом из наших 4 орудий открыли пальбу, на которую неприятель сначала отвечал из укрепления, окопанного рвом. Вскоре отступили Французы из укрепления, но стрелки их продолжали огонь, доколе не изломали мостов. В следующее утро наши перебрались через реку по тонкому льду, нашли на противоположном берегу 12 орудий и множество обозов, наполненных всякой всячиной, кроме хлеба. Солдаты выбирали себе что поукладистее; прочее оставили в добычу стекавшимся со всех сторон поселянам. За Соловьевым, Карпенков соединился с партией Грекова и пошел с ним к Валутиной горе, откуда должен был, по данному приказанию, соединиться вправо с Платовым.

Левее от столбовой дороги были партизаны Давыдов, Сеславин и Фигнер. Во время марша главной армии к Ельне подошли они к Ляхову, где стоял 2000-ный отряд Генерала Ожеро, находившегося там по следующему случаю: когда, выходя из Москвы, Наполеон имел намерение пробраться через Калугу в Ельню, то послал бывшему в Смоленске Генералу Бараге д-Илье повеление подвинуться к Ельне, с маршевыми батальонами, составленными из сборных команд. Найдя путь в Калугу прегражденным, Наполеон приказал Бараге д-Илье возвратиться в Смоленск, но повеление не дошло до него, и он остался по-прежнему между Ельнею и Смоленском, у Долгомостья и Ляхова. В сем последнем местечке находилась одна бригада его, Генерала Ожеро. Три партизана наши, подошедшие к Ляхову, имели в сложности не более 1200 человек, а потому для совокупного нападения пригласили Графа Орлова-Денисова, стоявшего недалеко от них, с 6 казачьими и 1 драгунским полками. Он тотчас соединился с партизанами и, приняв над ними начальство, вознамерился сперва отрезать Ожеро от Бараге д-Илье и для того послал отряд к Долгомостью, а с прочими войсками пошел на Ожеро, который никак не полагал быть атакованным, потому что не имел известия о приближении Русских. Завидя наших, он принял меры к обороне. Вскоре завязалось дело. Выстрелы нашей артиллерии поражали изумленных Французов, не постигавших, откуда появились Русские. Граф Орлов-Денисов послал известить Ожеро о бегстве Французской армии, сказать ему, что он отвсюду окружен, и требовать сдачи. Ожеро не согласился на предложение, тем более что заметил отступление казаков, бывших от него влево, к стороне Долгомостья. Отступление произошло оттого, что Бараге д-Илье, узнав об атаке на Ожеро, послал кирасир на его выручку. В намерении удержать их, Граф Орлов-Денисов отрядил против них столько войск, сколько мог. Получив подкрепление, казаки кинулись на кирасир и начали рукопашный, отчаянный бой. Французы побежали, преследуемые 5 верст, и наконец были приперты к болотистому ручью, где их совсем уничтожили. 700 кирас, снятых с убитых, доказывали поражение их. Кирасы переданы впоследствии в Псковский драгунский полк. Граф Орлов-Денисов опять послал к Ожеро требовать сдачи и велел уведомить его, что Бараге д-Илье также окружен. Ожеро выехал лично для переговоров и сдался с 60 офицерами и 2000 рядовых. Офицерам оставлены по капитуляции шпаги и обещано сохранение собственности их. Этот успех примечателен тем, что в первый еще раз в походе целый неприятельский отряд положил оружие. Наступившая ночь помешала усилить действие против Бараге д-Илье, а он, пользуясь темнотой, отступил к Смоленску, оставленному таким образом совсем без защиты с южной стороны, откуда между тем подходила главная Русская армия, о движении коей не мог Наполеон получить известия. В том заключалась особенно важность дела под Ляховом.

В это же самое время претерпевал совершенное поражение корпус Вице-Короля. Имея повеление идти чрез Духовщину на Витебск, он переправился, 26 Октября, через Днепр в Дорогобуже и потянулся к Улховой слободе. Платов следовал за ним по пятам, гнал и рассеивал в разные стороны хвост его колонн, причем взял 3000 пленных и 64 орудия, брошенные на дороге. Ночью, с 27-го на 28-е, Вице-Король послал наводить мост на Вопи, куда на рассвете пошел с корпусом, но дорогой получил донесение, что от прибылой воды и шедшего по реке льда мост снесло. Обозы, заранее отправленные вперед, стояли возле переправы, где вскоре столпился весь корпус. Между тем подходили казаки и начинали перестреливаться с арьергардом, которому послана на помощь дивизия Итальянцев, с приказанием как можно долее удерживать Платова. Вице-Король велел войскам перейти реку вброд, но спуски с берега и брод все более портились, а потому невозможно было перевезть всей артиллерии. О переправе обозов уже не помышляли. В величайшей суматохе каждый выбирал из повозок лучшее свое имущество, а особенно съестные припасы, навьючивал их на себя или на лошадей и торопился пускаться по реке, покрывшейся между тем трупами неприятельскими. Солдаты рассеялись по обозам, и грабеж сделался общим. Артиллеристы бросили орудия.

Когда совершалась переправа корпуса через Вопь, почитаемая Французами одной из самых гибельных[506], начал отступать и арьергард, теснимый казаками. Во власть Донцов достался весь обоз, стоявший вдоль берега на пространстве более 3 верст. Между экипажами было множество везенных из Москвы дрожек, особенно нравившихся неприятелю, не успевшему, однако же, пощеголять ими на родине. Платов взял на берегу 2000 пленных и 23 пушки, после чего у Вице-Короля, за отбитием накануне 64 орудий, осталось их только 12. Наступившая ночь увеличила бедствие неприятелей, большею частью Итальянцев. Вымокшие в Вопи, лежали они на снегу без пищи, не имея даже достаточно дров. У небольшого числа огней жарили конину, клали на манерки снег и, распуская его, утоляли жажду. Тщетно Вице-Король и генералы хотели на рассвете привести в порядок полки: голос начальников не имел власти над голодными, полузамерзшими сынами Италии. Толпами поднялись они с ночлега и пошли на Духовщину, но сколь велико было их уныние, когда увидели перед городом казаков. То были 2 полка Иловайского 12-го, составлявшего авангард Генерал-Адъютанта Кутузова, который шел из Москвы через Звенигород, Рузу и Сычевку. При вступлении в Духовщину Иловайский захватил начальника Французского Депо карт Сансона, посланного для обозрения дорог, ведущих в Витебск. Рассчитывая, что Русские не могли быть в значительных силах в Духовщине Вице-Король пошел с гвардией против Иловайского, оттеснил его и занял город, откуда послал донесение к Наполеону о своем поражении, испрашивая приказаний. Так как курьеру нельзя было проехать в Смоленск, потому что казаки наводняли все окрестности, то для конвоя Адъютанта нарядили пехотную дивизию. В положении, до какого доведен был Вице-Король, нужны ему были не повеления Наполеона, но требовалась мгновенная решимость. В Духовщине не нашел он съестных припасов, потому что город был совершенно пуст. Не имея для изнеможенных войск хлеба, потеряв артиллерию, видя, что казаки показывались отвсюду, дал он корпусу отдохнуть сутки и, не дожидаясь возвращения посланного к Наполеону Адъютанта, решился не идти на Витебск, но поспешить к Смоленску на присоединение к главной армии. Уходя, неприятель сжег Духовщину. Платов следовал за Вице-Королем, во всю дорогу брал пленных, отбил еще 2 пушки и 31 Октября приблизился к Смоленску, где в тот день сосредоточились все корпуса Наполеона. О потере своей при поражении Вице-Короля Платов писал Князю Кутузову: «О убитых и раненых с нашей стороны не доношу; будет в том домашний счет, которых благодаря Бога немного»[507].

Об успехах Платова и вообще передовых войск Князь Кутузов доносил Государю так: «Велик Бог, Всемилостивейший Государь! Припадая к стопам Вашего императорского Величества, поздравляю Вас с новой победой. Казаки делают чудеса, бьют на артиллерию и пехотные колонны. Все Французы, в плен забираемые, неотступно просят о принятии их в Российскую службу. Даже вчера Итальянской гвардии 15 офицеров приступили с той же просьбой. Они говорят, что нет выше чести, как носить Русский мундир».

Войскам отдал Фельдмаршал следующий приказ: «После чрезвычайных успехов, одерживаемых нами ежедневно и повсюду над неприятелем, остается только быстро его преследовать, и тогда, может быть, земля Русская, которую мечтал он поработить, усеется костьми его. И так мы будем преследовать неутомимо. Настают зима, вьюги и морозы; но вам ли бояться их, дети севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости непогод, ни злости врагов: она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушается. Вы будете уметь переносить и кратковременные недостатки, если они случатся. Добрые солдаты отличаются твердостью и терпением; старые служивые дадут пример молодым. Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод и холод, когда дело шло о победе и славе Русского народа. Идем вперед! С нами Бог! Перед нами разбитый неприятель! Да будут за нами тишина и спокойствие!»

Среди успехов передовых войск Князь Кутузов продолжал свое боковое движение, повторяя в окрестностях Смоленска маневр, произведенный им под Москвой, с Рязанской дороги на Калужскую. Проведя два дня в Ельне, он выступил оттуда, 29 Октября, на Рославльскую дорогу к Балтутину, 30-го перешел в Лобково, где имел дневку, а 1 Ноября прибыл к Щелканову на Мстиславльскую дорогу и стал на одной высоте с Наполеоном, находившимся тогда в Смоленске. Движение главной армии совершалось так быстро, что ею были опережены два партизана. Из Щелканова Фельдмаршал послал отряды Графа Орлова-Денисова и Графа Ожаровского к Красненской дороге, узнать, что происходит на сем главном пути неприятельских сообщений. Дорогой к Красному, в Пронине, Граф Орлов-Денисов разогнал разные неприятельские депо, полонил до 1300 человек и, что тогда было гораздо полезнее, взял шедших в Смоленск 1000 лошадей, назначенных под артиллерию, 400 телег с вином и хлебом и стадо рогатого скота. Далее, в Червонном, он напал ночью на Польский корпус Понятовского, посланный Наполеоном в Могилев, для переформирования и потом дальнейшего оттуда следования в Варшаву[508]. Увидя дорогу в Могилев отрезанной, корпус возвратился в Смоленск. Важнейшим следствием отправления Графа Орлова-Денисова к Красненской дороге было донесение его, что от значительного числа пленных он удостоверился в намерении Наполеона не оставаться в Смоленске и что армия его начинает отступать к Красному в величайшем беспорядке. Граф Орлов-Денисов заключил свое донесение просьбой о присылке ему в подкрепление сильного отряда, для действий на отступающего неприятеля. Главнокомандующий благодарил его за известия и отвечал, что вместе с тем приказал немедленно соединиться с ним Милорадовичу, составлявшему авангард армии, и что сам с армией предпринимает движение тоже на Красной. Немедленно велено вновь сформированным отрядам Генерал-Майоров Бороздина и Крыжановского присоединиться к Графу Орлову-Денисову, Милорадовичу идти равномерно к Красненской дороге, куда вскоре потом тронулась и вся армия. Между тем желая открыть сообщение с Графом Витгенштейном, находившимся, по последним известиям, в Чашниках, на Уле, фельдмаршал послал к нему Сеславина с партией, предоставя, однако, на волю его не исполнять поручения, если найдет его слишком затруднительным, а бывшему в Духовщине Генерал-Адъютанту Кутузову вслед вступить в связь с Графом Витгенштейном через Бабиновичи.

По выступлении из Тарутина Князь Кутузов приказал из губерний Тверской, Калужской, Тульской, Рязанской и Владимирской отправлять за армией подвижные магазины с запасами, теплой одеждой и обувью. Глубокая осень и испортившиеся дороги препятствовали скорому прибытию обозов. Навстречу им посылал Князь Кутузов офицеров и часто рассчитывал дни, даже часы, когда запасы должны были прийти. До тех пор довольствовали армию как могли: иногда бывал хлеб, а иногда обходились без него. Всего более терпели войска, действовавшие с Милорадовичем и Платовым на столбовой дороге и вблизи от нее. У них мало привозилось с фуражировок; лошади насилу тащились; убыль в людях становилась велика. Солдаты ночевали без палаток, жарились подле огней, забивались спать вокруг лошадей и под лафеты, но шли с необыкновенным духом и веселостью, тешились гибелью, постигшей врагов, и мыслью, что бивакировали на отнятой у Французов земле. В самые голодные дни Милорадович говаривал солдатам: «Чем меньше хлеба, тем больше славы!» Общее «ура!» и «рады стараться!» бывало ответом любимому вождю. Во время движения от Вязьмы к Мстиславльской дороге, когда наступили непогоды, Князь Кутузов располагал главную армию по квартирам, где только можно было. Правда, дома были с выбитыми окнами, иногда с разломанными печами, без дверей, однако служили некоторой защитой от вьюги, равно как сараи и овины, бывшие иногда приютами для войск. Генералы и полковые начальники большей частью находили теплые избы и потому сохраняли телесные силы и были в состоянии распоряжаться, между тем как в неприятельской армии начальники и нижние чины одинаково терпели от холода, не находя дорогой ничего, кроме выжженных селений, где нельзя было укрыться от непогод. Оставим Князя Кутузова в 1-й день Ноября на Мстиславльской дороге, в Щелканове, откуда хотел он идти на Красной, и обратимся к Наполеону. Он пришел в Смоленск с гвардией 29 Октября, 2,5 месяца после выступления оттуда в Москву. Происшедшая с тех пор в его положении перемена была столь велика, что трудно поверить, как могла она совершиться в столь короткое время. В Августе предавался он в Смоленске упоительным мечтам завоевателя, а в исходе Октября был там беглецом, с обломками огромнейшей армии, какую когда-либо освещало солнце. Самым верным изображением ее положения есть следующее донесение Наполеону Начальника его Штаба Бертье, писанное за день до вступления его в Смоленск: «Долгом поставляю донесть Вашему Величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах; прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие ни были бы ваши дальнейшие намерения, но польза службы Вашего Величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и подает опасение, что если скоро не отвратить его, то не будет у нас войск в сражении»[509].

В день прибытия Наполеона в Смоленск привезли ему одно за другим несколько горестных для него донесений: 1) Ожеро положил в Ляхове оружие; 2) Вице-Король разбит на Вопи; 3) Витебск взят Русскими, и Виктор с Сен-Сиром отчаиваются удержать наступательные действия Графа Витгенштейна; 4) Чичагов идет на Минск. Все сии известия пришли к Наполеону, когда он был глубоко огорчен, получив накануне донесение о вспыхнувшем в Париже бунте генералов Малле и Логори, имевшем целью учредить республиканское правление. Хотя бунт скоро потушили, однако Наполеон был до такой степени опечален минутным успехом заговорщиков, доказывавшим зыбкое основание его власти, что не мог скрыть своей скорби и при всех обнаружил ее. К довершению досады, Наполеон не нашел в Смоленске никаких заготовлений, хотя многократно приказывал о заложении там магазинов. Запасы были в таком небольшом количестве, что едва оказались достаточными для гвардии и первых после Наполеона пришедших в Смоленск войск. «Раздача провианта, – пишет его секретарь, – была не что иное, как продолжительный грабеж»[510]. Повсеместное народное восстание в Смоленской губернии соделало наполнение магазинов невозможным. К тому присоединилась алчность провиантских чиновников, употреблявших в свою пользу казенные деньги, назначенные Наполеоном для закупки вина, мяса и хлеба, в то время, когда он убедился, что требованиями от обывателей не было способов добывать продовольствия. В порыве гнева приказал Наполеон расстрелять главного из сих чиновников, конечно виновного в растрате денег, но не в том, что он не покупал запасов, ибо не было продавцов.

Невозможность оставаться в Смоленске, как то Наполеон прежде полагал, идучи туда из Москвы, была очевидна, и по причине недостатка в запасах и потому, что тыл его был угрожаем наступательными действиями Графа Витгенштейна и движением Чичагова из Бреста к Минску. От военной прозорливости Наполеона не могло сокрыться, что сии два Генерала, без сомнения, имели какое-либо важное назначение и что целью их действий долженствовало быть поражение боковых его корпусов и пресечение ему обратного пути из России. Для отступления от Смоленска хотел он только сождать там Вице-Короля из Духовщины и войск, находившихся еще назади, между Смоленском и Соловьевой переправой, однако не помышлял о возвращении за Неман и намеревался зимовать в Белоруссии. Первым условием для исполнения сего предположения было оттеснить Графа Витгенштейна за Двину, что приказывалось самым строгим, даже убедительным образом Сен-Сиру, Удино и Виктору. «С вашими войсками, – писал Наполеон Виктору, – успех не подвержен сомнению, а если вы скоро одержите победу, то она возымеет величайшие последствия, дав нам возможность занять Витебск и стать на зимние квартиры между Могилевом, Оршей и Полоцком. Тут заключим мир или приготовим себе верные успехи на будущий поход, угрожая Петербургу. Если вы не разобьете Графа Витгенштейна, то Кутузов успеет с ним соединиться через Витебск, и уже не иначе можно будет вытеснить его из этой позиции, как генеральным сражением, которого нельзя дать зимой. Тогда придется нам занять зимние квартиры далее, оставя неприятелю Двину и часть Литвы, отчего на следующий поход, в военном отношении, будут у Русских выгоднейшие позиции, нежели у нас»[511]. Надежда Наполеона зимовать в Белоруссии происходила также от неведения о действиях Князя Кутузова, шедшего на путь его отступления и потерянного из вида с Вязьмы. «Главная Русская армия еще далеко назади, – писал Наполеон из Смоленска к Даву, – против нашего левого крыла только один обсервационный корпус»[512]. Этот корпус, названный Наполеоном обсервационным, был – вся главная Русская армия. Наполеон думал, что Князь Кутузов находится около Дорогобужа и ожидает там, пока Французы очистят Смоленск, дабы идти в Витебск на соединение с Графом Витгенштейном. Так снова явилась в полном блеске мудрость соображений Князя Кутузова. Он заслонил все пути, по которым мог Наполеон двинуться на полдень, в уцелевший край, ввел его в совершенное заблуждение насчет своих замыслов, а сам шел на сообщения неприятелей. «Желаю только, – писал он, – чтобы Наполеон хоть на некоторое время остановился в Смоленске, чем даст нам способ его отрезать»[513].

Наполеон прожил в Смоленске три дня, употребленные на устройство армии. Все конные полки разделил он на две части: одну, имевшую лошадей, а другую безлошадных. Из 4 резервных кавалерийских корпусов составили один, порученный Латур-Мобуру; наделили ружьями тех солдат, которые дорогой их кинули, и спешенных кавалеристов; на каждого человека дали по 50 патронов. Полки снабдили ручными мельницами, привезенными в Смоленск из Франции и Немецкой земли. Мера сия не только не принесла никакой пользы, но походила на горькую насмешку, потому что на мельницах молоть было нечего. Между тем вслед за Наполеоном начали подходить и прочие корпуса к Смоленску, куда они спешили, как в обетованную землю, не сомневаясь, что остановятся там на зимних квартирах. Эта мысль поддерживала утомленных, согревала замерзавших; каждый напрягал последние силы для достижения города, где должны были кончиться злоключения. Завидя издали верхи Смоленска, неприятели ликовали, забывали голод и стужу, в беспорядочных толпах, тысячами, ломились в город. От тесноты в воротах убивали друг друга, бежали к мнимым запасам, на теплые жилья; но, внезапно, как громовой удар, поражала их весть, что нет припасов и помещения в домах, что в Смоленске не останавливаются и надобно идти дальше. К усугублению их бедствий сделался сильный мороз, более нежели в 20 градусов. По несчастью, стужа была непродолжительна, и на другие сутки оттеплело, без чего погибель врагов была неотвратима. В то время, 1 Ноября, Смоленск представлял ужасное зрелище. От Московской заставы до Днепра дорога была усеяна человеческими трупами и падалищем. Московское предместье от пожаров сделалось полем. На нем и на снежной поверхности Днепра стояли фуры, зарядные ящики, лазаретные кареты, пушки, понтоны, лежали ружья, пистолеты, штыки, барабаны, кирасы, кивера, медвежьи шапки, музыкальные инструменты, шомпола, тесаки, сабли. На набережной, между мертвыми телами, стоял длинный ряд фур, еще с невыпряженными, но упавшими лошадьми и едва дышавшими на козлах погонщиками. Инде лежали лошади с выпущенной внутренностью и разрезанными животами, куда вползали неприятели согреться или кониной утолить голод. Где оканчивается набережная, по дороге около городовой стены, в 6 и более рядов, с лишком на 5 верст, брошены были зарядные и патронные ящики, Московские коляски, кареты, дрожки, военные кузницы. Неприятели кутались от холода в священнические рясы, стихари, женские салопы, обвертывали ноги соломой, на голову надевали капоры, жидовские шапки, рогожи. Большая часть проклинали Наполеона, изрыгали богохуления, а иные, с отчаяния расстегнув мундир и обнажа грудь, призывали смерть и падали под ее косой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.