Потери двух армий
Потери двух армий
Горели желанием продолжить сражение и в наполеоновском лагере. Однако потом обе стороны начали считать свои потери. Картина у тех и у других получилась страшная.
Шеф батальона Луи-Жозеф Вьонне де Марингоне:
«При наступлении утра 8 сентября я прошелся по полю битвы; я увидел, что во многих местах трупы были навалены один на другой, текли ручьи крови; поле было все осыпано ядрами и картечью, точно градом после сильной бури; в местах, которые больше подверглись огню, особенно против нашей батареи, ядер, осколков <…> и картечи было такое множество, что можно было подумать, что находишься в плохо убранном арсенале <…> Я не мог постичь, каким образом хоть один человек мог уцелеть здесь».
Адъютант генерала Сокольницкого Роман Солтык:
«Утром Наполеон сел на лошадь и в сопровождении многочисленной свиты, среди которой был и я, отправился на поле вчерашней битвы и сделал смотр разным корпусам, так храбро на нем сражавшимся. Я заметил значительное уменьшение в составе наших батальонов, так что некоторые, на мой взгляд, не насчитывали в своих рядах и 100 человек. Эта громадная потеря не может быть приписана исключительно гибели солдат в сражении; многие из солдат были посланы подбирать раненых и относить их в госпитали, другие были отправлены добывать припасы по окрестным деревням.
Подъехав к маленькой, дотла сожженной деревне, мы увидели, что земля была сплошь покрыта убитыми; попадались целые ряды московских гвардейцев — это были полки Семеновский и Литовский, совершенно разгромленные.
Оттуда мы направились к Бородино вдоль высот, где была выстроена русская армия. Они также были покрыты трупами. Мы заметили, что по всей линии в общем на одного убитого француза приходилось трое русских, и это может дать понятие о пропорциональности потерь обеих армий, тем более что мертвых еще не успели похоронить и они лежали там, где пали. Что касается наших раненых, то под центральный госпиталь был приспособлен Колоцкий монастырь. Этот обширный монастырь, расположенный всего в 8 верстах от поля сражения, мог вместить большое их число».
Бивак французской армии вечером после сражения (худ. Б. Зис)
Ординарец штаба императорской квартиры Жан-Рош Куанье:
«Ночь мы провели на поле битвы, а на другой день император приказал подобрать раненых. Зрелище, которое мы увидали, привело нас в дрожь».
Офицер-квартирмейстер Н. Н. Муравьев:
«Иные полки почти совсем исчезли, и солдаты собирались с разных сторон. Во многих полках оставалось едва 100 или 150 человек, которыми начальствовал прапорщик. Вся Можайская дорога была покрыта ранеными и умершими от ран <…> Безногие и безрукие тащились, не утрачивая своей амуниции. Ночи были холодные. Те из раненых, которые разбрелись по селениям, зарывались от стужи в солому и там умирали».
Подпоручик Н. Е. Митраевский:
«Наша рота потеряла два целых орудия, два подбитых, два передка и несколько зарядных ящиков. Один подпоручик был убит, подполковник тяжело ранен, один офицер исколот палашами, два контужены. Остались невредимыми штабс-капитан и один подпоручик; людей и лошадей потеряли наполовину».
Начальник артиллерии 3-го кавалерийского корпуса полковник Любен Гриуа:
«Эта битва, названная французами битвой на Москве, а русскими — Бородинской, началась в шесть часов утра и продолжалась до наступления ночи без перерыва. С обеих сторон огонь был ужасен. Обширное пространство, на котором шла битва, было во всех направлениях изрыто ядрами, и потери были громадны с обеих сторон».
Под этими словами, наверное, мог бы подписаться любой из участников сражения.
Численность потерь русской армии разные свидетели оценивают по-разному.
Генерал Л. Л. Беннигсен:
«У нас выбыло из строя свыше 30 000 человек, в том числе было убито или ранено 9 генералов, притом самых видных, как, например, князь Багратион, который вскоре умер от полученных им ран».
Британский генерал Роберт Вильсон:
«С русской стороны из генералов погибли трое и семнадцать ранено; было убито и ранено 1800 офицеров».
Генерал И. Ф. Паскевич:
«С нашей стороны <…> убито до 15 тысяч, ранено более 30 тысяч, в плен попалось около 2 тысяч человек. В день сей Россия утратила князя Багратиона, генерала графа Кутайсова и Тучкова».
Генерал А. П. Ермолов:
«Сражение сие есть жесточайшее из всех, в последние войны происходивших; ему уподобляется одно Ваграмское (бывшее в 1809 году между французами и австрийцами): оно стоило нам более 20 генералов, до 1800 убитых и раненых штаб— и обер-офицеров и до 36 тысяч нижних чинов».
Адъютант Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский:
«Наша потеря убитыми, ранеными и без вести пропавшими, считая всех, выбывших из строя 24-го и 26-го августа, составляла более 55 000 человек».
Некоторые русские части было уничтожены практически полностью.
Офицер 50-го егерского полка Н. И. Андреев:
«В 7 часов вечера я <…> поехал вперед к деревне Семеновской, которая пылала в огне. На поле встретил я нашего майора Бурмина, у которого было 40 человек. Это был наш полк <…> В 11 часов была дивизия собрана, всего до 700 человек. В Одесском командовал поручик, в Тарнопольском — фельдфебель и так далее; в нашем — полковник и три офицера со мною».
Напомним: 50-й егерский, Одесский и Тарнопольский пехотные полки — это полки из славной дивизии генерала Д. П. Неверовского. От нее почти ничего не осталось.
Генерал Д. П. Неверовский:
«После генерального сражения у меня в дивизии 2000 человек, и офицеров весьма мало. Я получил в оном сражении жестокую контузию еще поутру от ядра в левую руку, но не мешало мне оставаться во фронте».
Не лучше обстояли дела и в других дивизиях, например, во 2-й сводно-гренадерской дивизии генерала М. С. Воронцова.
Генерал М. С. Воронцов:
«Дивизия не существовала. Из 4000 человек приблизительно на вечерней перекличке оказалось менее 300, из 18 штаб-офицеров оставалось только 3, из которых, кажется, только один не был хотя бы легко ранен. Эта горсть храбрецов не могла уже оставаться отдельной частью и была распределена по разным полкам».
Могила П. И. Багратиона на Бородинском поле
Генерал Н. Н. Раевский:
«Корпус мой так был рассеян, что даже по окончании битвы я едва мог собрать 700 человек. На другой день я имел также не более 1500. Впоследствии сей корпус в другой раз был укомплектован, но тогда нечем уже было действовать».
Но это все стало ясно лишь некоторое время спустя.
И все-таки, сколько же русских солдат и офицеров было убито и ранено?
Попробуем разобраться и начнем с генералов.
В Бородинском сражении были убиты русские генералы А. И. Кутайсов и А. А. Тучков 4-й; смертельно ранены — П. И. Багратион и Н. А. Тучков 1-й, ранены и контужены — Ф. П. Алексополь, А. Н. Бахметев 3-й, Н. Н. Бахметев 1-й, И. В. Васильчиков 1-й, А. И. Горчаков, С. В. Дятков, А. П. Ермолов, П. И. Ивелич, П. Г. Лихачев, М. С. Воронцов, П. П. Коновницын, В. Д. Лаптев, Б. В. Голицын, принц Карл Мекленбургский, Н. В. Кретов, Д. П. Неверовский, А. И. Остерман-Толстой, Э. Ф. Сен-При, К. К. Сиверс, И. И. Палицын, И. П. Росси и И. Д. Цыбульский.
Итого с русской стороны потери среди генералитета составили не 9 и не 20, а 26 человек.
Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:
«Наши войска понесли огромные потери; но начальником штаба Ермоловым были приняты меры к тому, чтобы эти потери были не слишком чувствительны для армии».
Что следует понимать под этим «были приняты меры», неизвестно.
Что же касается потерь среди солдат и офицеров, то они оцениваются разными авторами в диапазоне от 38 до 58 тысяч человек. Например, цифра «45 тысяч» выбита на Главном монументе на Бородинском поле, возведенном в 1839 году, а также указана на стене галереи воинской славы храма Христа Спасителя. Называются цифры 42 500 человек, 39 300 человек и т. д.
Памятник 1-му и 19-му егерским полкам на Бородинском поле
Генерал-квартирмейстер К. Ф. Толь:
«Потеря с нашей стороны убитыми и ранеными состоит из 25 000 человек, около 800 штаб— и обер-офицеров и 13 генералов».
Исходя из того, что потери среди генералов составляли не 13 человек, а вдвое больше, то и вся информация этого участника сражения не внушает к себе никакого доверия.
На наш взгляд, наиболее близка к действительности следующая оценка: около 45 000 человек убитых, раненых и пропавших без вести (примерно 29 % от начальной численности армии в 155 000 человек).
С потерями в наполеоновской армии тоже все обстоит весьма неоднозначно. Большая часть документации исчезла при отступлении, поэтому оценка ее потерь представляется чрезвычайно затруднительной. Во всяком случае, сейчас вопрос об общих потерях французов и их союзников остается открытым.
Генерал И. Ф. Паскевич:
«Потери французов в этот кровавый день простирались до 60 тысяч человек, в том числе 20 тысяч убитых и более 1 тысячи пленных».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Потери были громадны и не соответствовали результатам. Все вокруг него [Наполеона. — Авт.] оплакивали смерть кого-нибудь из близких, друга, родственника, брата. Роковой жребий в этой битве пал на самых значительных лиц. Сорок три генерала были убиты или ранены! В какой траур должен был одеться весь Париж! Какое торжество для его врагов! Какой опасный предмет для размышлений в Германии! И как в армии, так и в своей палатке Наполеон был одинок со своей победой, безмолвной и мрачной, даже не вызывавшей мести!»
Генерал Жан Рапп:
«Пятьдесят тысяч человек легли на поле битвы. Множество генералов было убито или ранено: их выбыло из строя около сорока <…> Мы захватили пленных, отняли несколько орудий, но этот результат не вознаграждал нас за потери, которых он нам стоил».
Полковник Марселен де Марбо:
«Обе армии понесли громадные потери, которые оцениваются в общем в 50 тысяч человек убитыми или ранеными! Французы потеряли убитыми или ранеными 49 генералов, всего же в их армии выбыло из строя 20 тысяч человек. Потери русских на одну треть превышали урон французских войск. Генерал Багратион, лучший из их генералов, был смертельно ранен. На земле осталось лежать 12 тысяч лошадей».
Британский генерал Роберт Вильсон:
«У неприятеля восемь генералов убиты, тридцать ранены».
Так все-таки 49 генералов, 43, около 40 или 38?
Памятник лейб-гвардии Егерскому полку и матросам гвардейского экипажа на Бородинском поле
Попробуем назвать их всех поименно. Были убиты дивизионный генерал Коленкур и бригадные генералы Дама, Компер, Марион, Плозонн и Юар. Были смертельно ранены дивизионные генералы Монбрен и Тарро, бригадные генералы Ланабер, Лепель, Ромёф, а также вюртембергский генерал фон Бройнинг. Итого погибло 12 генералов.
Кроме того, был ранен и взят в плен бригадный генерал Бонами.
Ранения и контузии получили маршал Даву, дивизионные генералы Брюйер, Груши, Дессэ, Дефранс, Компан, Ла Уссэ, Латур-Мобур, Моран, Нансути, Рапп, Сен-Жермен, Сокольницкий, Фриан и фон Шелер, бригадные генералы Альмера, Бессьер (брат маршала), Бордессуль, фон Борстель, Брюни, Буайе де Ребваль, Бюрт, Домманже, Дюпплен, Дюфур, Жанглу, Каттанео, Кёно, Красиньский, Легра, Мурье, Руссель д’Юрбаль, Сюберви, Тест, Тири, Триэр, фон Хаммерштейн и Шуар.
Итого с французской стороны погибло 12 генералов, было ранено и контужено 38 генералов и один маршал. Таким образом, общее число потерь среди генералитета составило 50 человек.
Что касается потерь среди солдат и офицеров, то наиболее распространенное во французской историографии число — это 30 000 человек, что основано на подсчетах французского офицера Деннье, служившего инспектором смотров при Главном штабе Наполеона. Он же определил общие потери наполеоновской армии за три дня сражения при Бородине в 49 генералов, 37 полковников и 28 тысяч нижних чинов, из них — 6550 убитых и 21 450 раненых.
Таким образом, часто приводимая в литературе цифра 30 000 была получена округлением данных Пьера-Поля Деннье.
На наш взгляд, данные Деннье сильно занижены.
Впрочем, есть и другие цифры.
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Французская армия, насчитывавшая 130 тысяч человек накануне великой битвы, потеряла около 40 тысяч в Бородине».
Но эта цифра, похоже, несколько завышена.
Адъютант Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский:
«Урон французов, как то доказывается частью рапортами, отбитыми у них во время войны, частью показаниями пленных генералов, простирался до 50 000 человек».
Генерал-квартирмейстер К. Ф. Толь:
«По вернейшим известиям, к нам дошедшим, через показания пленных и по перехваченным письмам нескольких дней после сего сражения неприятель потерял убитыми 9, а ранеными 30 генералов, более 1500 штаб— и обер-офицеров и до 50 000 рядовых».
Несмотря на всю абсурдность подобной информации, в российской литературе стало приводиться еще большее число наполеоновских потерь — например, 58 478 человек. Понятно, что это неправда, но именно эта цифра была подхвачена советскими историками.
На наш взгляд, более близка к действительности следующая оценка: около 35 000 человек убитых, раненых и пропавших без вести (примерно 30 % от начальной численности армии в 135 000 человек).
Генерал А. П. Ермолов:
«Под Бородином французская армия расшиблась об русскую».
«Битва генералов» или «Могила французской кавалерии» — так стали называть в Европе Бородинское сражение. А вот трофеи с обеих сторон были незначительны и почти равны: у противника было отбито 13 орудий, русские потеряли 15 орудий. Пленных не брали: их с каждой стороны было не более 1000 человек.
Адъютант Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский:
«Трофеи с обеих сторон почти равны. У неприятеля отбито 13 орудий; нами потеряно 15; сверх того, у нас подбито 37 пушек да взорванных и доставшихся неприятелю зарядных ящиков 111. В плен взято нами до 1000 человек и столько же — неприятелем. По ожесточению обеих воевавших сторон, пленных много быть не могло; даже безоружных прикалывали как у нас, так и у неприятеля. В самом пылу сражения Милорадович и Раевский давали червонцы тем из нижних чинов, которые не убивали пленных и приводили их живыми».
Генерал Э. Ф. Сен-При:
«День 26 августа близ Бородина не был решительным ни для одной из двух сражавшихся там армий. Потеря с обеих сторон была приблизительно одинакова и для русской армии она была чувствительна только по числу офицеров, выбывших из строя, и вызванной вследствие этого кратковременной дезорганизацией большинства полков».
Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:
«Хотя потери, понесенные нами людьми и лошадьми, были огромны, но их можно было пополнить, тогда как потери французской армии были непоправимы; особенно пагубна для Наполеона, как это показали последствия, была дезорганизация его кавалерии. Бородинская битва довершила то, что Мюрату не удалось испортить, гоняя кавалерию на смотры по большим дорогам».
Это, кстати, немаловажный момент: потери Наполеона были безвозвратными, а вот русская армия, находясь на своей территории, могла в любой момент получить новые подкрепления.
А ведь у Наполеона некоторые части тоже были практически полностью уничтожены.
Генерал Арман де Коленкур:
«Не могу не рассказать об одном факте, который показывает, чего стоила эта кровавая битва французской армии. Подъехав ко второму редуту, который только что был взят, император нашел там 60–80 человек пехоты с четырьмя или пятью офицерами, которые продолжали стоять в боевом порядке перед редутом согласно приказу, полученному от начальства. Император, удивленный тем, что эта часть оставалась здесь, тогда как все другие уже прошли дальше, спросил офицера, командовавшего ею, зачем они здесь.
— Мне приказано здесь оставаться, — ответил он.
— Присоединитесь к вашему полку, — сказал ему император.
— Он здесь, — ответил офицер, указывая на валы и рвы редута.
Император, не понимая, что он хочет сказать, повторил:
— Я спрашиваю, где ваш полк. Присоединитесь к нему.
— Он здесь, — ответил офицер, снова указывая туда же, как бы раздосадованный тем, что император не понимает его.
Молодой офицер, стоявший возле, выдвинулся тогда вперед и объяснил императору, что полк, которому удалось взять редут лишь при второй атаке, ринулся туда с такой стремительностью и был встречен таким картечным и ружейным огнем, что от двух батальонов остался только этот отряд, а остальные, как он может видеть, выведены из строя. В самом деле, эти храбрецы, начиная с полковника, лежали все вокруг редута, на парапете и внутри редута, куда они проникли при первой атаке, но где они не смогли удержаться».
Памятник погибшим на Бородинское поле французским солдатам и офицерам
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Император объехал тогда поле битвы. Никогда еще ни одно поле сражения не имело такого ужасного вида! Все способствовало угнетающему впечатлению: угрюмое небо, холодный дождь, сильный ветер, обгорелые жилища, разрытая равнина, усеянная развалинами и обломками, а на горизонте унылая и темная зелень северных деревьев. Везде виднелись солдаты, бродившие между трупами и искавшие какого-нибудь пропитания даже в ранцах своих убитых товарищей. Ужасные раны (русские пули были толще наших), молчаливые бивуаки, нигде — ни песен, ни рассказов, унылое безмолвие, царившее кругом, — вот что представляло это поле!
Около штандартов еще стояли уцелевшие офицеры и унтер-офицеры да несколько солдат, — едва столько, сколько нужно для защиты знамени. Одежда этих людей была изодрана в остервенении битвы, лица, испачканные кровью, почернели от порохового дыма, и все же в своих лохмотьях и среди окружающего их бедствия и разрушения они сохраняли прежний горделивый вид и при виде императора даже раздались крики торжества. Но крики все же были редкими и возбужденными, так как в этой армии, способной одновременно к анализу и к энтузиазму, каждый судил о положении всех».
Генерал Арман де Коленкур:
«Еще никогда мы не теряли в одном сражении столько генералов и офицеров. Успех оспаривался с таким упорством и огонь был такой убийственный, что генералы, как и офицеры, должны были платить своей жизнью, чтобы обеспечить исход атак».
Британский генерал Роберт Вильсон:
«Это была одна из величайших битв революционной эпохи, часто ее сравнивали с Эйлау. Однако поражение при Эйлау, если взять в соображение относительные силы обеих армий, было значительно сильнее. На стороне русских, включая десять тысяч пруссаков, которые подошли лишь к концу дня, насчитывалось всего лишь семьдесят пять тысяч, из коих потеряли они сорок. Такими же были и потери французов, имевших девяносто тысяч. Эйлау являло собой парадное сражение — каждая армия выстраивалась на открытом пространстве, имея по фронту не более двух миль, по крайней мере, до вечера, когда предприняли попытку сбить левый фланг русских и выйти к их тылу, чему помешали пруссаки. Все противоборствующие силы оставались не только в пределах видимости друг друга, но едва на расстоянии половины пушечного выстрела. При Бородине, напротив, битва разделилась по отдельным местам и происходила на местности, пересекавшейся оврагами и возвышенностями, отчего вся армия являла собой раздробленный вид <…> При Эйлау земля была покрыта смерзшимся снегом, что чрезвычайно усиливало страдания раненых, хотя ночь после Бородинской битвы была тоже холодной. В обоих случаях не было съестных припасов ни людям, ни лошадям.
Но солдаты Эйлау были ветеранами, испытанными во многих битвах, которые научили их величайшему умению и дисциплине. В противоположность сему, армия Бородина состояла преимущественно из новобранцев. Тем не менее они выказали замечательную стойкость, находясь целый день под огнем <…> Впрочем, исход обеих битв оказался совершенно одинаков: каждая армия почитала себя победительницей».
О масштабе потерь, как мы уже говорили, стало известно несколько позднее, а пока же обе стороны горели желанием на следующий день возобновить сражение.
Генерал Л. Л. Беннигсен:
«Впоследствии мы узнали, что императором Наполеоном уже было отдано приказание и сделаны необходимые диспозиции для предполагаемой на следующий день, 27 августа (8 сентября), атаки, последствия которой легко было предвидеть. Пусть всякий военный рассмотрит план этого сражения и решит <…> которая сторона, — мы или неприятель, — должна была понести наиболее потерь».
Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:
«Превосходство сил французов, заметное и до сражения, еще возросло в результате сражения, так как потери русских были, безусловно, больше потерь французов; за время десятичасового боя чаши весов далеко не оставались в состоянии полного равновесия, а заметно склонились в ущерб русским; нельзя было ожидать лучшего результата при возобновлении боя; позиция русских совершенно сдвинулась и ставила под угрозу путь отступления. Следующим этапом неуспеха явилось бы полное поражение. Сейчас армия еще находилась в порядке и могла, не расстраиваясь, отойти. Кутузов решил отступить ночью, что, бесспорно, явилось единственным разумным выходом».
Крупный военный специалист утверждает, что потери русских должны были быть больше потерь французов? Да еще безусловно? Но почему? Ведь русская армия оборонялась и по определению должна была потерять меньше, чем сторона, атаковавшая ее боевые порядки и укрепления…
Этому есть несколько причин, и некоторые из них называют сами участники сражения.
Адъютант генерала Ермолова П. Х. Граббе:
«Французская артиллерия издержала 60 тысяч зарядов. Наша — только 20 тысяч. Первая употребляема была всегда массами, наша большей частью рассеяна на позиции».
Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:
«Кавалерия построилась в 300–400 шагах позади пехоты, а от нее до общего резерва оставалась едва 1000 шагов. В результате кавалерия и резервы жестоко страдали от неприятельского огня, не будучи чем-либо заняты. А если вспомнить, какое огромное количество артиллерии имелось в армии, и если учесть, что русская артиллерия вследствие многочисленности своих маленьких зарядных ящиков занимает больше места, чем какая-либо другая, то можно себе представить, как все было набито и наставлено друг на друге; автор до сих пор хранит в памяти яркое впечатление о загроможденности Бородинской позиции <…>
Если бы кавалерия держалась на удалении в 1000 шагов позади пехоты, то она могла бы в той же степени и даже более удачно противодействовать всякому крупному успеху французов. Гвардия же и генерал Тучков, отодвинутые за кавалерию на такое же расстояние, не имели бы потерь от неприятельского огня, раньше чем сами пустили бы в ход свое оружие. Они тем самым могли бы быть использованы более неожиданно и с большим во всех отношениях успехом».
Короче говоря, главная проблема заключалась в несовершенстве русской артиллерии и в неправильной расстановке войск. Прежде всего с точки зрения соотношения левый фланг — правый фланг (это заставило переводить уже во время боя с одного фланга на другой почти треть армии), а также с точки зрения слишком близкого расположения линий. В результате этого даже резервы, несколько часов стоявшие в бездействии, несли потери под перекрестным огнем наполеоновских батарей. Это, понятное дело, целиком и полностью — вина главнокомандующего.
Кроме того, среди причин огромных потерь с русской стороны называют недостаточную тактическую подготовку войск, в числе которых было много новобранцев, не умевших пользоваться местностью для прикрытия себя от огня противника.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.