Воспоминания адъютанта

Воспоминания адъютанта

Разак-Бек Хан Хаджиев родился в Хиве в 1895 году. Воспитывался в Москве в 3-м Кадетском корпусе и, по окончании в 1916 году Тверского кавалерийского училища, в чине корнета вышел в Нерчинский казачий полк, которым в то время командовал войсковой старшина барон П. Н. Врангель – будущий вождь белого движения на юге России. Затем, будучи переведенным в Текинский конный полк, участвовал в боях на Западном фронте против австрийцев и немцев.

Летом 1917 года распоряжением командующего 8-й армией генерала Л. Г. Корнилова из полка был выделен отряд текинцев для охраны штаба армии, а начальником его был назначен поручик Хан Хаджиев. Он состоял при генерале Корнилове в занимаемой должности до смерти последнего.

Потеряв своего кумира, Хаджиев после завершения Первого Кубанского похода отбыл на свою родину, в Хиву. Оттуда он отправился через Багдад и Индию в Сибирь, где вступил в армию адмирала А. В. Колчака. После гибели Сибирской армии эмигрировал, проживал в Шанхае (Китай) и Японии, а затем переселился в Мексику. Скончался в городе Мехико 20 мая 1966 года на 71-м году жизни.

В 1948 году, когда Хан Хаджиев находился в Лагуне (Калифорния), один из корреспондентов, встретившись с ним по случаю 30-летия гибели Л. Г. Корнилова, задал 35 вопросов, касающихся Лавра Георгиевича, и получил на них ответы. Этот материал был опубликован в Вестнике первопроходца в 1968 году. Безусловно, он пропитан чувством личной симпатии текинца к генералу и поэтому не может быть полностью объективным. В то же время в конце 17-го и начале 18-го года у Лавра Георгиевича не было человека ближе его адъютанта. Поэтому воспоминания Хана Хаджиева представляют собой большую ценность для более полного представления о Л. Г. Корнилове. Я хочу предложить их читателю с небольшими примечаниями автора.

1) Как вы и приближенные называли и обращались к генералу Корнилову?

Звание Верховный закрепилось за ним по моему настоянию, несмотря на то что многие чины, в том числе генералы Лукомский и Романовский, а также два других его адъютанта – поручик Долинский и штаб-ротмистр Корнилов – неоднократно просили меня не называть генерала Корнилова «Верховным». Поручик Долинский никогда не называл генерала Корнилова «Верховным», а всегда именовал его просто «генерал». Полковник для поручений при Верховном Владимир Васильевич Голицын одобрил мое желание и согласился на мою просьбу именовать генерала Корнилова «Верховным». Текинцы конвоя Верховного величали его в переводе на свой язык «Сердар» («глава»), или, по старой памяти, «Уллы-Бояр» – «Великий Бояр (ин)».

Знамя Корниловкого полка.

Так он и остался для своих соратников навеки Верховным. С той минуты, как он сдал свой пост генералу Алексееву, все окружавшие его в Ставке, сочувствующие его идее полковники и генералы величали Корнилова «Ваше Превосходительство», а все в чинах ниже полковника – «Ваше Высокопревосходительство». Единственное исключение составлял генерал Деникин, называвший его по имени-отчеству «Лавр Георгиевич». А чины Корниловского ударного отряда (позднее – полка) полковника Неженцева и Офицерского полка (позднее – Марковского) за глаза называли генерала Корнилова «Батька».

2) В какой одежде генерал Корнилов вышел в поход и был в походе?

9 февраля 1918 года Верховный, до этого носивший потертый темный штатский костюм с брюками, заправленными в сапоги, вышел в 1-й Кубанский (Ледяной) поход впервые в военной форме. Имел китель с генеральскими погонами, брюки темно-синего цвета с красными широкими лампасами, был в высоких сапогах без шпор. Сверх всего этого на нем были надеты перешитый из солдатской шинели полушубок с генеральскими погонами на плечах, а на голове – простая солдатская папаха с белой ленточкой вместо кокарды, как у простого добровольца. Никаких орденов или других украшений он не носил, за исключением венчального кольца и другого – с китайскими буквами на нем. Это кольцо служило как бы печатью, которую он накладывал на конверты в весьма экстренных случаях или если письмо было секретным и исходило от него.

Большой шейный крест (Георгиевский. – Авт.) 3-й степени на георгиевской ленте, офицерский Георгиевский крест 4-й степени, орден Почетного легиона – офицерский, украшенный лавровыми листьями, на темно-зеленой с красными полосками ленточке – еще в Быхове эти награды он снял и упаковал в маленький кожаный бумажник, в котором, кроме этих орденов, он носил еще некоторые документы, личные записки, список имен разных лиц, фотографическую карточку семьи, сведения о количестве снарядов, оставшихся в зарядных ящиках и т. д. Среди этих вещей находилась «Молитва офицера», которая очень ему понравилась, когда еще в бытность в Ставке полковник Голицын прочел ее. Верховный просил Голицына эту молитву напечатать для него на отдельной бумаге.

Однажды в 1-м Кубанском походе генерал Корнилов, услышав песню Корниловского полка, попросил, чтобы ему записали слова. Листок с этой песней, пробитый осколком, был найден в кармане на груди погибшего. Это так поразило корниловцев, что с тех пор песня Кривошеева стала официальным маршем Корниловского полка.

Примечания автора:

Современный русский биограф Корнилова Н. П. Кузьмин в своем романе-хронике «Генерал Корнилов» приводит романтическую историю этого кольца, превратившегося под его пером в «старинный, массивный золотой перстень», якобы принадлежавший в свое время султану Бабуру – завоевателю Индии и основателю династии Великих Моголов, затем – Гельды-Гелю – одному из командиров гарнизона туркменской крепости Геок-Тепе, взятой русскими войсками «белого генерала» М. Д. Скобелева. После гибели в вылазке Гельды-Геля это кольцо якобы перешло в собственность к самому Скобелеву, и исчезло с пальца Михаила Дмитриевича после его таинственной смерти в московской гостинице. Позже оно, по версии автора, якобы было подарено молодому Л. Г. Корнилову в его бытность русским военным разведчиком в Афганистане, противостоявшим ему с британской стороны капитаном английской разведки Аббой Эббаном – будущим главой еврейских боевиков «Пальмах» и «Хаганы» в британской подмандатной Палестине, а впоследствии – видным израильским военным и государственным деятелем, министром иностранных дел государства Израиль. Правда, нужно отметить, что Н. П. Кузьмин приводит эту несколько авантюрную историю с перстнем, содержащую недвусмысленный намек на причастность британских секретных служб в том числе и к смерти генерала Скобелева, безо всяких ссылок на источники.

3) Что он сказал, посылая достать материю для русского флага… Кто первый вынес его из дома, у кого хранился в походе и что с ним стало?

12 февраля 1918 г. в станице Ольгинской состоялось собрание шедших с Добровольческой армией газетных репортеров во главе с Краснушкиным (Виктором Севским). Они просили Верховного уделить им несколько минут и ответить на ряд вопросов. Их интересовала жизнь «Батьки» в Быхове и его бегство с текинцами из Быхова на Дон, но Верховный, обратившись ко мне, сказал:

– Хан, пожалуйста, расскажите им все, о чем они вас спросят! Вот, господа, вам Хан, мой близкий человек; он был со мной в Быхове и бежал вместе, перенеся всю тяжесть жизни в Быхове и похода. Он знает мою жизнь в этот период и может рассказать о ней так же, как я сам, а меня, господа, извините – я занят!

Верховный пошел в столовую, где ожидали его генералы Деникин, Алексеев, атаман Попов, Сидорин, Романовский и другие. Должно было состояться совещание относительно совместной работы против общего врага. Так что я остался с газетными репортерами.

Во время интервью ко мне подошел один полковник… Он сказал, что командовал полком на Австрийском фронте. Его полк как раз входил в ту дивизию, которой командовал генерал Корнилов перед самым его пленением. Этот полковник преподнес генералу Корнилову палку в память «Орлиного Гнезда», как называли тот пункт, который героически защищала корниловская дивизия. Подаренная Корнилову полковником палка была дубовая, со слегка согнутой рукояткой. На изгибе палки были вырезаны ножом слова: «Орлиное Гнездо. 29 апреля 1915 г.». Она неизменно сопровождала «Батьку» во всех перипетиях его бурной военной жизни и исчезла среди обломков и мусора в день его смерти от большевисткого снаряда на ферме под Екатеринодаром.

Этот же самый полковник попросил меня доложить Верховному, чтобы он имел свой значок Главнокомандующего, чтобы все войсковые части легко могли найти его местонахождение. При этом полковник сказал, что уже обращался с этой идеей к генералу Романовскому, но тот грубо оборвал его, говоря: «Полковник, у нас сейчас более важные дела, чем какой-то значок!»

Я согрел старика своим ласковым вниманием, подбодрил его, обещав при первой же возможности доложить его идею Верховному.

Около 6 часов вечера генерал Корнилов закончил совещание. Поговорив и пошутив с репортерами, он вышел на крыльцо. Я последовал за ним. В это время он обратился к атаману Попову, собиравшимся садиться на лошадь, чтобы ехать к своим казакам, а полковник Сидорин уже сидел на лошади.

– Значит, вы меня известите о решении ваших казаков? Пожалуйста, поторопитесь! – сказал Верховный.

– Слушаюсь, Ваше Превосходительство! – ответил генерал Попов и в сопровождении 20 казаков скрылся в ночной темноте.

Увидев меня возле себя, «Батька» спросил:

– Ну как, небось жарковато стало вам с этими господами? А что главным образом их заинтересовало?

Ответив на его вопрос и улучив момент, я изложил ему идею полковника.

Корнилов задумался.

– М-м-м… значок! Зачем? Пожалуй, лучше трехцветный национальный флаг! – сказал он как бы сам себе, глядя в зимнее небо.

Я молча, терпеливо ждал ответа. Не говоря ни слова, повернувшись спиной к адъютанту, Корнилов, по своей всегдашней привычке, заложив обе руки в карман брюк, вошел в свою комнату.

Было время ужина. Верховный, войдя в столовую и подойдя к столу, отломил кусок черного хлеба и поднес ко рту. При скудном свете керосиновой лампы, с блестящими, черными, как уголь, глазами на желтом усталом лице он обратился ко мне: – Пожалуйста, Хан, купите материал, пусть сошьют нам трехцветный флаг. Это хорошая идея! Кто этот полковник? В какой части он состоит? Разузнайте, пожалуйста, Хан!

Было куплено 9 аршин материала. Вместе с хозяином лавки, в которой купил все необходимое для флага, я возвратился к генералу Эльснеру, который рассчитался с купцом-казаком и обещал назавтра доставить Верховному готовый флаг. Действительно, на другой день трехцветный бело-сине-красный русский флаг, с вышитым на нем словом ОТЕЧЕСТВО, был уже в руках Верховного, который, стоя на крыльце дома и держа флаг в руках, любовался им.

При виде меня он обратился ко мне со словами:

– Хан, пожалуйста, передайте этот флаг конвою!

Получив флаг из рук Верховного, я вручил его начальнику конвоя Главнокомандующего полковнику Григорьеву, а тот, в свою очередь, – туркмену-знаменосцу, который неизменно носил этот флаг до 9 часов утра рокового дня 31 марта 1918 года.

Когда Верховный посылал нас в атаку, то флаг оставался около него воткнутым в землю. В других случаях его держал в руках туркмен-текинец, находившийся подле Верховного. Во всех боях под этим флагом, рядом с Корниловым, всегда оставались генерал Романовский, полковник Трухачев, Патронов, Говоров, Долинский и другие.

Как только Верховный занимал свою позицию на передовой линии, так сыпались пули, направленные большевиками на этот флаг. Любили большевики пальнуть по эмблеме Великой России! Несмотря на это кощунство, флаг гордо, красиво, высоко развевался над головой Пророка, а его верующие ученики с гордостью умирали за этот флаг и за своего Пророка…

Так что эта святая идея и сам флаг родились в станице Ольгинской 13 февраля 1918 г., но автора этой идеи так и не смогли найти – он как в воду канул! Загадкой навсегда остались его фамилия, имя и отчество – хотя сам Верховный должен был знать его по имени, когда тот преподносил ему палку в память об обороне «Орлиного Гнезда»!

После гибели Верховного в 9 часов утра 31 марта 1918 года мы увезли его тело из разрушенной снарядом хаты, оставив флаг у генерала Деникина. Дальнейшая его судьба осталась неизвестной.

4) Что сталось с его конем Буланом?

Это была кобыла, которую Верховный назвал Буланом из-за ее золотисто-гнедой масти. Она была поймана корниловцами на поле сражения на австрийском фронте. Она принадлежала австрийскому офицеру.

13 февраля 1918 года в 10 часов утра, когда я, возвратившись из конвойной команды, куда ходил вручать флаг, молодой унтер-офицер Корниловского полка Дронов попросил доложить Верховному о его прибытии.

– Меня хочет видеть солдат Корниловского полка? – удивленно спросил Верховный, и вышел на крыльцо.

– Ваше Высокопревосходительство! Вам от полка! – отчеканил бравый унтер Дронов, подводя «Батьке» нервную, красивую, высокую и статную кобылу.

Верховный, как всякий природный казак, всосавший любовь к лошадям буквально с молоком матери, так и впился глазами в красавицу-кобылу. Приласкав ее, он поспешил изъявить свою благодарность подошедшему полковнику Неженцеву. С тех пор унтер-офицер Дронов оставался вестовым Верховного до его последней минуты.

В Елизаветинской станице, после того, как мы уложили в гроб тело Корнилова и поставили на стол, я сдал кобылу в обоз Корниловского полка. Седло, на котором ездил Верховный, было австрийского военного типа.

В середине апреля 1918 года я увидел в станице Мечетинской какого-то кубанского казака на крайне исхудавшей кобыле, в которой сразу же узнал Булана. Оказалось, что ее продал этому кубанцу кто-то из обозников-корниловцев. Узнав об этом, новый Главнокомандующий генерал Деникин приказал разыскать и выкупить. Но подробностей я не знаю, так как уехал в Новочеркасск.

5) Носил ли он оружие?

Из оружия Верховный всегда носил при себе заряженный семизарядный маузер малого размера, но никто из участников 1-го Кубанского похода не помнит, чтобы «Батька» пускал его в ход. Но, несмотря на то что он ни в кого не стрелял из своего маузера, Корнилов всегда держал пистолет заряженным, вместе с черными, без верхней крышки, часами марки «Павел Буре», коробкой спичек, свечой, записной книжкой и карандашом. Ночью, когда ложился спать, они лежали на стуле или табурете возле его головы, а днем – на столе, за которым работал.

6) Курил ли он? Пил? Что любил из кушаний и напитков?

Дроздовский у захваченного танка.

Верховный не курил, любил в походе выпить только одну рюмку водки перед обедом. Но это удовольствие не всегда имел. Когда я доставал ему бутылку водки, то он оставался очень доволен и советовал мне спрятать ее от жадных глаз любителей выпить. Верховный ел медленно и не был требователен к еде.

7) Расскажите историю бурки Верховного.

Эту бурку в день соединения Добровольческой армии с Кубанским отрядом в ауле Шенджий преподнес мне ротмистр князь Султан-Гирей Клыч (будущий генерал соратник белых казачьих атаманов П. Н. Краснова, А. Г. Шкуро и Гельмута фон Паннвица во время Великой Отечественной войны и казненный вместе с ними в Москве в 1947 году. – Авт.), а я Верховному. Он эту бурку не носил, а употреблял в походе как одеяло, а иногда клал на служившую ему постелью охапку соломы как тюфяк. В день гибели Корнилова эта бурка лежала на кровати, и часть ее свисала с кровати, доходя до самого пола. Граната пробила стену дома и прошла через бурку, прежде чем убить Верховного.

8) Что сталось со всей одеждой генерала Корнилова? У многих добровольцев хранились кусочки его одежды.

Тело Верховного привезли в станицу Елизаветинскую, его внесли в первую попавшуюся хату и стали готовить к погребению. Через полчаса была приготовлена теплая вода. Мы (я, казачка-хозяйка дома и сестра милосердия – жена ротмистра Натанзона, также являвшегося адъютантом Корнилова. – Авт.) положили тело в цинковую ванну и стали обмывать теплой водой. Обмывать Верховного пришлось трижды, так как из тела продолжала сочиться кровь, которую никак не удавалось остановить. Обмыв, наконец, тело Корнилова, его переодели в чистое и положили на стол в углу хаты, поставив часовыми туркмен-текинцев с саблями наголо.

Пришел православный священник – тот самый батюшка, в чьем доме Корнилов со штабом останавливался в день прихода добровольцев в Елизаветинскую, и отслужил панихиду. Весть о гибели Верховного мгновенно разнеслась по станице, и все, даже раненые, кто еще мог самостоятельно передвигаться, приходили поклониться телу любимого вождя. Закаленные офицеры-фронтовики, прошедшие огонь и плен, видевшие тысячи смертей, рыдали, как малые дети. Их любовь к Верховному была так велика, что, пока тело Корнилова обмывали и готовили к погребению, его черная бурка, брюки, полушубок и папаха с белой лентой, оставленные для просушки, были разрезаны на куски и разобраны на память.

Наступила темнота. Тело Верховного положили в гроб и, забив гвоздями, поставили на дроги впереди обоза…

9) Что стало со всеми личными вещами генерала Корнилова?

Все личные вещи генерала Корнилова, бумажник, окровавленные кольца и его маленький крест-тельник на тонкой золотой цепочке я вручил дочери Главнокомандующего, Наталье Лавровне, по приезде в Новочеркасск.

10) Был ли еще кто-нибудь убит или ранен при взрыве снаряда на ферме?

Этим же снарядом был убит и раненый кубанский казак, лежавший на операционном столе в соседней комнате. Этот казак вместе с однополчанами чистил во дворе фермы пулемет и был ранен предыдущим снарядом. Этого раненого казака Верховный приказал внести в операционную, оборудованную в доме, и позвать с позиции доктора, чтобы скорее облегчить его страдания. Но доктор подоспел не к скончавшемуся до его прибытия казаку, а к лежавшему при смерти Верховному.

11) Сколько текинцев из полка осталось в живых после похода из Быхова?

Всех текинцев, оставшихся в живых и добравшихся до Ахала, было не более 150 человек. Это мне сказал командир текинцев Ураз-Сердар, командовавший Закаспийским фронтом, когда я приехал в его распоряжение в Байрам-Али, где стоял штаб его фронта. В Кубанском походе текинцев было шесть человек и три киргиза, так как один взвод 4-го эскадрона текинского полка состоял из киргизов.

12) Что сказал генерал Корнилов, когда узнал, что донской отряд атамана Попова уходит в степи?

Он жалел, что у русского человека так мало развит организаторский инстинкт.

13) Высказывал генерал Корнилов в походе какие-либо планы на будущее России?

Верховный имел одну священную мечту и план – довести Россию до Учредительного собрания и видеть свою Родину сильной и свободной от всяких иностранных влияний, главным образом немецких.

14) Беспокоился ли он о семье?

30 марта 1918 г., идя с Верховным на передовую линию под Екатеринодаром, мы попали под сильнейший обстрел большевиков, открывших по нам артиллерийский, ружейный и пулеметный огонь. Верховный и я были совершенно одни в открытом поле. Он, глядя на меня, приказал мне залечь и не идти за ним дальше, чтобы не увеличивать цель. Я напомнил ему о данном им его супруге Таисии Владимировне слове не оставлять Верховного никогда и быть с ним повсюду. Этим напоминанием о семье я хотел побудить его не рисковать своей жизнью. Но Корнилов, взглянув на меня с весьма недовольным видом, сказал: «Идемте!» Мне показалось, что Верховный вовсе не хотел думать о семье в этот миг смертельной опасности.

Несколько ранее, в Елизаветинской станице, он был очень рад явившемуся на помощь Добровольческой Армии из станицы Брюховецкой пополнения в составе 60 молодых казаков в конном строю. Уловив его хорошее настроение, я напомнил ему о семье. Глядя в ясное весеннее небо, Корнилов сказал:

– Я очень рад, что семья находится в безопасности в руках верного человека.

Этот верный человек был казак-осетин, генерал Эльмурза Мистулов, приютивший семью Верховного на Тереке.

– А как вы думаете, Ваше Высокопревосходительство, Юрик (сын Корнилова. – Авт.) не боится сейчас жить среди настоящих разбойников? Он ведь нас, текинцев, принимал за башибузуков и боялся.

– Нет, Хан, я не думаю. Он ведь сам башибузук.

– Ваше Высокопревосходительство, Юрик был бы очень доволен и счастлив, если бы он сейчас находился с нами, разбирая большевистские снаряды.

Он засмеялся и сказал:

– Да, Хан, он очень любопытный во всем!

Больше я не вспоминал о семье, так как не было времени думать даже о самом себе.

15) Кто увез на Терек семью генерала Корнилова?

На Терек семью генерала Корнилова увез осетин, истопник Владикавказской железной дороги, верный человек генерала Мистулова, приславшего этого человека с письмом Верховному. Сопровождал семью на Терек инвалид Текинского полка корнет Толстов.

16) Разговаривал ли генерал Корнилов с текинцами и с вами по-туркменски в походе?

Верховный при встрече с туркменами говорил на их языке. Он иногда спрашивал у меня по-текински названия предметов, забытых им.

17) Кто из офицеров был в Ростове в штабе генерала фон Арнима, командующего германской армией?

Подразделение Кониловского полка.

В начале мая 1918 года ко мне прибыл из располагавшегося в Ростове-на-Дону штаба командующего германскими оккупационными войсками генерала фон Арнима немецкий офицер-кавалерист в сопровождении унтер-офицера. Я тогда жил в Новочеркасске в доме купца казака Ивана Андреевича Абрамова…

Застав меня в присутствии двух других русских офицеров – мичмана Трегубова Морской роты Офицерского (Марковского) полка и поручика Продуна Офицерского полка (им было негде ночевать и я пустил их «на постой»), германец попросил меня прибыть в главный германский штаб в Ростове побеседовать по крайне важному делу. Его направил ко мне, как он сказал, генерал П. Н. Краснов.

Не желая попасть в щекотливое положение, я попросил у немецкого офицера взять с собой обоих марковцев, мотивируя это невозможностью для себя, как офицера русской Добровольческой Армии (формально продолжавшей находиться в состоянии войны с Центральными Державами!), допустить, чтобы на его доселе незапятнанное имя легла хотя бы малейшая тень подозрения в связях с противником. Взяв с меня слово быть назавтра в Ростове, немец уехал.

На другой день я прибыл в Ростов, но, прежде чем ехать в германский штаб, отправился в редакцию газеты «Приазовский Край» посоветоваться с ее издателями Сувориным и Краснушкиным, как быть. Они посоветовали мне съездить к немцам и узнать, в чем дело.

Узнав о том, что я беру с собой двух офицеров-марковцев, Краснушкин заметил: «Вы большой патриот и разумный человек!»

Меня очень любезно принял немецкий генерал в своем штабе, расположенном в здании ростовского Палас-Отеля, спросив первым делом, действительно ли я состоял адъютантом генерала Корнилова? Получив, через переводчика, утвердительный ответ, он пояснил, что уже справлялся у нескольких русских о гибели генерала Корнилова, но хотел бы узнать в точности, как и при каких обстоятельствах это произошло, добавив: «Вас рекомендовал нам генерал Краснов; по его словам, вы были самым близким к генералу Корнилову лицом и точно знаете все об этом происшествии».

Я подробно изложил генералу фон Арниму все обстоятельства гибели Верховного. Немецкий генерал поблагодарил меня, сказав о Корнилове буквально следующее: «Он был большой патриот и хороший генерал. Жаль, что русские не уберегли его. Придет время – и они же, убившие его, поставят ему памятник!»

18) Вспоминал ли он прошлое? Сибирь, Туркестан, свое путешествие в Кашгариб, Японскую войну?

В Быхове Корнилов подробно и увлеченно повествовал товарищам по заключению о своей миссии в Афганистан. В одежде туркмена, трудно отличимый от них из-за своих монголоидных черт лица, ведя двух нагруженных пшеницей двугорбых верблюдов, Корнилов переплыл бурную Аму-Дарью на «гупсэрах» (надутых воздухом козлиных шкурах). На гупсэрах (или «гупсярах») контрабандисты-афганцы нелегально переплывали на русскую, а туркмены и таджики – на афганскую сторону.

Афганцы везли находившимся в русском подданстве туркменам, киргизам и бухарцам главным образом кок-чай (зеленый чай), шелка и разные ковры. Туркмены и таджики контрабандой доставляли афганцам русское оружие и патроны, применявшиеся афганцами против англичан (что, возможно, заставляло русскую пограничную стражу смотреть на это дело сквозь пальцы).

Корнилов под видом туркмена переплыл Аму-Дарью, снял тайно план афганской пограничной крепости и тем же манером, на «гупсэрах», благополучно добрался до русской крепости Кушки на противоположном берегу Аму-Дарьи.

19) На каких европейских и азиатских языках он говорил?

Кроме туркменского, генерал Корнилов, из восточных языков, свободно владел киргизским, китайским и фарси (языком, понятным персам, таджикам и афганцам), а из европейских – немецким, французским и английским (так, он каждый день отправлял из Быховской тюрьмы со мной письма на английском языке в британскую военную миссию. Я лично передавал письма Корнилова главе английской миссии генералу Бартеру и привозил его ответы Верховному.

20) Известны ли имена семи солдат, попавших с ним в плен в 1915 году?

Нет.

21) Какая часть его жизни была ему более всего приятной? Какая нет?

Самая хорошая эпоха в его жизни, о которой он с удовольствием вспоминал, это когда он путешествовал по Кашгарии, Туркестану, Монголии, а во время его бегства из Быхова на Дон – визит детей. Из самых неприятных – предательство мужика-проводника и день 26 октября. В бытность в Новочеркасске, среди семьи, он не раз вспоминал об этих эпизодах и говорил, показывая на меня головой: «Вот Хан знает все это! Правда, Хан, мы с вами пережили очень тяжелые времена в пути?»…

22) Какими орденами он был награжден? Рисовал?

Он был награжден государем императором орденом Святого Георгия 3-й степени, носившемся на шее, и 4-й степени, который носился на груди; Почетного легиона и самым высоким орденом Англии – Святого Михаила и Бани, с повязкой через плечо. Немного рисовал.

23) Кто из русских исторических героев ему импонировал?

Не знаю, но он хорошо отзывался о Китченере и Фоше – отдавал им должное.

24) Говорил он когда-нибудь о своих предках? Как и откуда они пришли в Сибирь?

Не слышал.

25) В каких войнах участвовал его отец?

Не знаю.

26) Кто из русских художников, писателей, поэтов ему нравился?

Не могу сказать, не знаю.

27) Как он называл Керенского?

До переворота, т. е. до 28 августа 1917 года, Корнилов называл Керенского «говоруном» и «мямлей», а после 28 августа из его уст вырвалось: «Негодяй!» И это слово он повторил уже 26 ноября 1917 года, поздравляя своих любимых текинцев с Георгиевским штандартом.

28) Его любимые поговорки, стихи, пословицы?

Не помню.

29) Когда женился и где?

Не могу сказать.

30) Были ли дети, кроме Наталии и Юры?

Были, но умерли в детстве.

31) Какие у него были ранения? Была ли перебита нога, рука?

Мне кажется, он был ранен в ногу и в левую руку во время Первой мировой войны. Так, в бою 26 ноября 1917 года он не мог сам остановить взбесившегося под ним жеребца. Тогда он попросил меня удержать его, сказав, что его собственная раненая рука бессильна удержать коня.

32) Опишите его палку. Что стало с ней?

Палка Верховного была дубовая, со слегка согнутой рукояткой. Эта неизменная палка исчезла среди обломков и мусора в день его смерти. На изгибе палки были вырезаны ножом слова «Орлиное гнездо. 29 апреля 1915 г.»

33) Имел ли генерал Корнилов какое-либо имущество?

Имел дом и землю в Сибири. О них он спрашивал брата-сибиряка, служившего в 4-м Сибирском казачьем полку. Он приехал в середине августа 1917 года навестить брата Лавра, как он величал Корнилова. Это было их последним свиданием.

Верховный обедал с братом и беседовал с ним о хозяйстве в Сибири. За столом присутствовали генералы: Лукомский, Крымов, Деникин, Марков, полковник Кислов, Аладьин, советник и политический консультант Корнилова Завойко, полковник Галицин, прапорщик граф Шувалов, поручик Долинский, Таисия Владимировна, Наталья Лавровна, Юрик и я.

34) Было ли выпущено в Быхове или в Ростове до похода воззвание Добровольческой армии с портретом генерала Корнилова?

В Быхове не было выпущено воззвания, но в Ростове были выпущены несколько воззваний поддержать Добровольческую армию и записываться в армию, но они были без портрета генерала Корнилова…

35) Получили ли вы значок 1-го Кубанского похода?

Перед самым своим отъездом в Хиву я пришел проститься с генералом Африканом Петровичем Богаевским (преемником генерала П. Н. Краснова на посту Донского атамана. – Авт.).

– Почему, Хан, вы не носите значка 1-го Кубанского похода?

– Я не имею его, Ваше Превосходительство! Достаточно для меня, что я был адъютантом, верным и любимым человеком Верховного, а значок для меня не имеет значения, – ответил я.

Не прошло и трех дней, как Африкан Петрович вызвал меня к себе по телефону и собственноручно приколол мне на грудь значок первопоходника, сказав при этом:

– Вот, славный Хан, я потребовал для Вас из Екатеринодара.

Значок, видимо, был одним из последних, и номер его был 824.

Примечания автора:

Всего таких знаков было выдано, по разным источникам, от 4 до 5 тысяч. Этот знак был установлен генералом А. И. Деникиным, как главнокомандующим Вооруженными силами Юга России, приказом № 499 для всех участников Ледяного похода. Он представлял собой:

«Терновый венец оксидированного серебра, 30 миллиметров в диаметре, пересеченный снизу слева вверх направо серебряным же мечом, рукоятью вниз, 50 миллиметров длиною. Оборотная сторона гладкая, с набитым порядковым номером награжденного.

Для всех чинов, состоявших в строю и принимавших участие в боях с большевиками, – лента, на которой носится знак, Георгиевская, с круглой розеткой национальных цветов (бело-сине-красная).

Для нестроевых и гражданских чинов, участия в боях не принимавших, – лента ордена Святого Владимира (красная, с двумя черными полосами) и с такою же розеткой национальных цветов».

Позднее форма этого знака в несколько измененном виде (золотой меч вместо серебряного и отсутствие розетки национальных цветов) повторилась в военном ордене «За Великий Сибирский поход» армии адмирала А. В. Колчака.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.