Занятие Вильны

Занятие Вильны

Неприятельская армия после отъезда Наполеона. – Бегство неприятелей из Сморгон до Вильны. – Общее движение Русских войск. – Неприятели достигают Вильны. – Нападения на нее Русских. – Отступления Мюрата. – Нападение у Понарской горы. – Взятие Вильны. – Найденные там неприятельские запасы. – Прибытие Князя Кутузова в Вильну. – Операционный план для действий за границей. – Причины остановки общего движения. – Убыль Русской армии. – Ее числительная сила. – Высочайшее повеление продолжать войну. – Рекрутский набор.

Бегство Наполеона из России было последним ударом для его армии. Узнав об его отъезде, войска кричали: «Он бежит, как из Египта, оставляя нас на жертву!» По его примеру генералы, офицеры и солдаты помышляли единственно о своем личном спасении. Главное начальство, возложенное на Мюрата, было названием мечтательным, не дававшим ему никакой существенной власти. Узы подчиненности более не связывали рассыпавшихся людей, носивших еще название Великой Армии. Действия Мюрата ограничивались одним назначением ночлегов для главной квартиры и направлением бегства толпам, при морозах, державшихся постоянно между 25 и 27 градусами. Предсказание Виктора о невозможности арьергарду устоять также начало сбываться. Продолжая напирать, Чаплиц схватил, 24 Ноября, неприятельские пикеты и подошел к Сморгонам. Тут Французы имели в готовности войска и батареи для встречи Русских, но, увидя казаков вместо своих передовых отрядов, побежали в Ошмяны, не успев даже по обыкновению своему сжечь местечка. Они подложили в разных местах огонь, но пожар был нашими потушен. В этот день взято 25 орудий, и в числе их 3 Русские пушки; полонено до 3000 человек.

В Ошмянах надеялся Мюрат составить арьергард из дивизии Луазона, заключавшей в себе при выступлении из Вильны 10 000 человек. Из них в три дня погибло от мороза 7000; остальные с великим трудом держали ружья. Два находившиеся с Луазоном Неаполитанские конные полка понесли еще большую убыль. Проходя парадом через Вильну, половина их замерзла, а по прошествии двух дней остальные умерли на дороге или были привезены назад в Вильну, с отзнобленными ногами, руками и лицами. Лютая стужа, отъезд Наполеона и неотступные напоры авангарда Дунайской армии и летучих отрядов произвели между Французами такое смятение, что от Ошмян бежали они до Вильны без арьергарда. Пленных взято в Ошмянах до 2000. «Гораздо более набирать бы их можно, – доносил Чичагов Кутузову, – все, которые только настигаются, падают во власть нашу, но, отделяя для препровождения их команды, авангард мог бы себя ослабить, для того неприятели остаются бродящими и безоружными. Пушек взято 61 и множество зарядных ящиков, с прочим обозом в превосходнейшем гораздо числе против прежних дней. Пленный адъютант Маршала Даву, де-Кастри, сказывал мне, что он имел поручение от Даву разведать о силе моей армии, их преследующей, и в ожидании своего арьергарда оставался в Ошмянах. Вместо того, с прибытием нашего авангарда, был он взят, не постигая даже до сих пор, куда их арьергард мог деваться»[608]. Князь Кутузов отвечал: «Одно быстрое преследование только может дать такую чувствительную поверхность над неприятелем, уже от 6 Октября бегущим и утомленным. Невзирая на сие, предлагаю вам продолжать ваше преследование»[609].

Чичагов усердно исполнял волю Фельдмаршала и не отставал от авангарда. Когда он 26-го подходил к Ошмянам, Князь Кутузов переехал из Радошкевичей в Молодечно, Граф Витгенштейн шел на Неставишки, Тормасов с главной армией к Ракову, Милорадович был между Воложином и Вишневом. 27 Ноября неприятели бежали чрез Медники к Вильне. Дорога становилась гористее; на всех возвышениях и пригорках стояли покинутые ящики, фуры, экипажи, пушки; от Ошмян до Медников насчитали 16, а от Медников до Вильны 31 брошенных орудий. Везде валялись умиравшие, замерзлые неприятели и обнаженные их трупы. Колеса нашей артиллерии можжили члены их и черепа, вдавливали и втаптывали кости их в снег. Во многих местах тела были навалены одно на другое в различных положениях, с теми искривленными лицами, какие были у людей, замерзавших в борьбе с смертью. Иной сидел оскалив зубы, другой стоял с сжатым, грозящим кулаком, третий с распростертыми руками глядел вытаращив глаза; кто лежал на спине, поднявши ноги, кто стоял на голове вверх ногами. 27 Ноября Чаплиц миновал Медники и приближался к Вильне, так поспешно, как только позволяло изнурение отряда. Артиллерийские лошади его едва передвигали ноги. Они похожи были на англизированных, потому что от голода отъедали одна у другой хвосты. Под пушками оставались по две лошади, под зарядными ящиками по одной. Левее Чаплица шел Граф Платов на Рудомин, для атаки Вильны с Слонимской дороги, если бы неприятель вознамерился держаться в Вильне; в противном случае Атаман хотел выступить к Понарам, на Ковенскую дорогу. Впереди Графа Платова были Кайсаров и Сеславин. Князь Кутузов переехал в Сморгоны. Главная армия и Милорадович шли без дневок. Граф Витгенштейн прибыл в Неставишки; отряды его были в Неменчине, откуда пошли партии вправо, для открытия Макдональда.

Теснимые с тыла и флангов, Французы торопились в Вильну, где, как за месяц перед тем в Смоленске, надеялись встретить свежие войска, найти убежище, пищу, конец своих страданий. Мюрат опередил толпы и приехал в Вильну поутру 27 Ноября. Маре тотчас поспешил к нему и объявил повеление Наполеона держаться в Вильне, но нашел Мюрата в совершенном расстройстве духа, неспособным ни мыслить, ни действовать[610]. Выслушав повеление Наполеона, он вскричал: «Нет! я не останусь в этом котле на жертву Русским!» Через полчаса явился к нему Начальник Главного Штаба армии, Бертье, за приказаниями. «Вы лучше меня знаете, что надобно делать, – отвечал Мюрат, – распоряжайтесь сами». – «Не я командую армией, – возразил Бертье, – прошу повелений; я разошлю их». Спор продолжался долго. Мюрат не отдавал приказаний, а Бертье, привыкший быть только беспрекословным исполнителем воли Наполеона, не хотел брать на себя ответственности и без разрешения Мюрата приступать к каким-либо распоряжениям. Свидетель забавного явления, происходившого между Главнокомандующим и первым его помощником, Маре увидел, что погибель армии безвозвратна и в России делать ему более нечего. Он откланялся Мюрату и поехал в Варшаву, куда накануне отправился дипломатический корпус, так поспешно, что несколько дипломатов, не зная, какие предосторожности должно принимать, пускаясь в дорогу в зимнее время, отморозили себе члены. Посланник Северо-Американских Штатов, не достигнув Варшавы, умер от мороза. Неаполитанский посланник Бранчиа не успел выехать из Вильны и был взят в плен. Часа через два Мюрат выспался, собрался с рассудком и решился держаться в Вильне как можно долее.

Пока принимали меры для защиты города и посылали вооруженных к заставам, толпы безоружных валили в Вильну. Жители, еще накануне убежденные лживыми обнародованиями Маре в существовании Великой Армии, с изумлением смотрели на изуродованных страшилищ, все более и более наполнявших собою улицы. Сперва дома и лавки были открыты, но вскоре их заперли, опасаясь грабежа. Начальство хотело учредить правильную раздачу хлеба и вина, из запасов, находившихся в Вильне. Боясь подвергнуться ответственности, комиссионеры не выдавали продовольствия толпам, которые не могли представить прав на получение провианта, ни выдать потом квитанций в удовлетворении. Голодные падали перед дверями магазинов, не получив куска хлеба, чем могли спасти или продлить жизнь. В других местах города мучные и винные магазины были разбиты, разграблены и опустошены доведенными до отчаяния солдатами. Многие, опьянев, падали на улицах и издыхали. Больные, пришедшие в госпитали, нашли, что они набиты не только умиравшими, но даже мертвыми; трупы гнили на лестницах, в коридорах, в самых покоях, где лежали страдальцы, других пережившие.

Посреди такого безначалия раздались у заставы пушечные выстрелы Сеславина. Он подошел к Вильне, атаковал задние Французские войска и рассеял их картечами. Остатки неприятельской кавалерии хотели удержать его; Сеславин разогнал кавалерию, ворвался в город, взял 6 орудий и штандарт, но, встреченный пехотой, был принужден вывести своих гусар назад из улиц. Французы засели в дома и, производя из них ружейную пальбу, останавливали дальнейшие нападения конного отряда Сеславина, к которому между тем присоединился Ланской. Потом подоспел Чаплиц и поставил пикеты под самым городом. В то время Граф Платов продолжал движение чрез Рудомин к Ковенской дороге, намереваясь отрезать неприятелям отступление из Вильны. В подкрепление авангарда Чичагов послал корпус Воинова, но Князь Кутузов приказал ему не напирать сильно на Вильну, в избежание большой потери людей. «Я полагаю, – писал он Чичагову, – что дороги Ковенская и Лидская заняты отрядами вашими, а Вилькомирская отрядами Графа Витгенштейна, чем совершенно пресечется неприятелю выход из города». На случай, если бы Французы упорствовали в защите Вильны, Князь Кутузов велел Милорадовичу прибыть усиленными маршами к Рудомину. Но как вероятнее было, что Французы очистят Вильну, то Фельдмаршал приказал Чичагову и Графу Платову: 1) при занятии Вильны не причинять ни малейшей обиды обывателям, дав им залоги и расставя на первое время конные караулы; 2) не останавливаться в Вильне и продолжать действия на поражение неприятеля.

При первых выстрелах Сеславина у Остробрамской заставы Мюрат переселился с главным штабом в кофейный дом на Погулянке. Здесь, узнав о движении Русских на Ковенскую дорогу, он опять впал в уныние, отложил принятое намерение защищаться в Вильне и помышлял единственно о скорейшем отступлении. Вокруг кофейного дома расположилась пешая гвардия Наполеона, состоявшая только из 700 человек[611]. Нею поручен был арьергард, составленный из остатков корпуса Вреде, дивизии Луазона и разных сборных команд, едва могших держать ружья. В какой степени гибли неприятели, видно из донесений Нея о состоянии дивизии Луазона. При выступлении ее из Вильны в Ошмяны, 23 Ноября, считалось в ней 10 000 человек; через три дня осталось 3000, а в ночь с 27-го на 28-е, когда она назначена в арьергард, было под ружьем только 400 человек; прочие замерзли, отзнобили ноги и разбрелись. Решившись отступать, Мюрат не отваживался пускаться в путь без сопровождения гвардии, но как ей нужно было подкрепить себя хоть несколькими часами отдыха, то он остался до раннего утра на Погулянке, намереваясь потом без остановок добраться до Ковно. Ночью послал он к Нею повеление держаться в Вильне, пока не вывезет из нее артиллерии, комиссариатских запасов и особенно денежной казны, состоявшей из 10 миллионов франков, под которую велено было впрягать артиллерийских лошадей, а также пока не сожгут ружей, зарядных ящиков и прочего, чего нельзя будет спасти. «В настоящем положении, – сказано в предписании Нею, – Неаполитанский Король желает одного: идти, как можно скорее, в Ковно. Он предоставляет вам располагать по произволу маршами, как найдете за лучшее в нашем горестном положении, когда жестокий холод уничтожил вконец армию. Надобно жечь все, чего вы не успеете взять с собою». В ту же ночь Бертье писал Князю Шварценбергу, Ренье и Макдональду, что, вероятно, главная армия отступит за Неман на зимние квартиры, вследствие чего Князю Шварценбергу назначалось идти к Белостоку, для прикрытия Варшавского Герцогства, а Макдональду на Тильзит, для соединения с армией.

Обоим приказано было производить движения как можно медленнее, и повеления объявлены были Маршалом Бертье от имени Наполеона, об отъезде коего он не извещал отдельных корпусных командиров, а потому они были уверены, что Наполеон находился в Вильне и не могли знать о несуществовании армии.

28-го, в 4 часа утра, выехал Мюрат из Погулянки в карете, с Бертье; за ними, окутанные до ушей, следовали Даву, Вице-Король, Мортье, Лефевр и Бессьер, гвардия и безоружные толпы, частью выступившие в путь ранее бывших корпусных начальников своих. Тогда же, завалив чем можно было городские ворота, Ней выходил из Вильны с арьергардом, не ожидая, как ему было приказано, вывоза из города или истребления всего неприятельского казенного имущества, потому что за час или два промедления Ней мог заплатить пленом всего арьергарда. По сторонам арьергарда, впереди и сзади, брели безоружные. Когда начало светать, появился отряд Графа Орлова-Денисова у Ковенской дороги, между Вильной и Понарской горой, два раза ходил в атаку и взял в плен более 1000 человек. Во время дела пришел Граф Платов и послал к проходившим по дороге неприятелям требовать сдачи, получил отказ и атаковал Французов с разных сторон. Колонны и толпы их были разорваны надвое; сопротивлявшиеся изрублены, другие полонены, причем взято 2 знамени и 2 штандарта. Потом сзади и с обеих сторон дороги преследовали неприятеля картечами и казаками. У подошвы Понарской горы Ней успел поставить в боевой порядок пять кучек, в виде колонн, человек по 400 в каждой, и остановил на некоторое время преследование, между тем пока неприятели боролись с новыми трудностями на Понарской горе. При обыкновенном и правильном отступлении можно на этой горе занять выгодную позицию и удерживать преследующего неприятеля, но в бегстве Французов из России, когда исчезла всякая тень порядка, Понарская гора сделалась для них камнем преткновения. Мюрат и шедшие в голове Французы достигли до нее в 5 часов утра, прежде рассвета и начала атаки Графа Орлова-Денисова. Лошади не могли взбираться на скользкую возвышенность, выбивались из сил и падали целыми упряжами на льдистой крутизне. Обозы стеснились до того, что, вылезши из карет и саней, Мюрат и маршалы должны были пешком прокладывать себе путь вправо и влево с дороги, по лесу, и несколько раз проваливались в снег. Они велели жечь обозы, желая очистить путь для денежной казны, и выбирали из повозок золото и столовые серебряные приборы Наполеона, навьючивая их на верховых и упряжных лошадей.

Успели спасти все лично Наполеону принадлежавшие вещи, но казны малую часть, другую же, большую, принуждены были бросить, потому что сзади начали раздаваться пушечные выстрелы и на обозы напирали уже толпы, преследуемые казаками. Мюрат и Маршалы ускакали вперед; за ними поспешил арьергард Нея и очистил дорогу Донцам. Во время прохождения Нея по горе, уставленной обозами, вокруг коих продолжался грабеж, посыпались деньги из одной опрокинутой фуры. Безоружные толпы и часть арьергарда, увидя, чем были нагружены фуры, не помышляли более о близком преследовании казаков; корысть взяла верх над неминуемой опасностью умереть под дротиками Донцов или быть взятыми в плен. Французы бросались на повозки с казною, ломали их, хватали золото, кто сколько мог, и пускались бежать. На эту свалку примчались казаки и при виде дорогой добычи остановились и начали обирать ее, вместе с неприятелем. У Понарской горы покинули Французы остальные обозы свои и 28 орудий с зарядными ящиками. «На ней, – говорит Французский писатель, очевидец происшествия, – лишились мы денег, чести, остатка подчиненности и силы; словом: потеряли все»[612].

Во время действий Графа Платова между Погулянкой и Понарами Чаплиц атаковал Вильну. К нему присоединились авангарды отрядов Графа Витгенштейна. Остробрамские ворота были завалены лесом и повозками, из-за коих задние войска Неева арьергарда производили ружейный огонь. Посланные Чаплицем в обход егеря, пройдя по Субботской улице, вырубили палисады и ворвались в город. Французские стрелки частью сдались, частью обратились в бегство и были переловлены поодиночке. В Вильне происходило общее смятение. Оно началось накануне, с прибытием туда первых неприятельских войск, и продолжалось всю ночь. Неприятели предались истинному отчаянию, узнав, что в Вильне не останутся на зимних квартирах, чем до тех пор старались их утешать, и что по-прежнему надобно им бежать далее. Многие из них по приходе в Вильну нашли помещение в домах, сытный обед и мягкую постель. Житейские удобности восхитили людей, с самой Москвы не знавших другой пищи, кроме падалища и человеческого мяса, другого ложа, кроме замерзлой земли, иной покрышки, кроме снежных облаков зимнего неба. Отыскав приют и средства утолить голод и согреть оледеневшее тело, они воображали себя в раю и внезапно были встревожены барабанами, которые били по улицам сбор, когда Мюрат приказал выступать. Многие не повиновались призыву барабанного боя и не выходили из теплых домов. Наутро раздались отдаленные крики «ура! ура!» и потом близкие восклицания: «казаки!» Эти восклицания, служившие во время бегства неприятелей верным средством для подъема их, заставили Французов выбежать на улицы. Тысячи рассеялись по городу; одни стремились к заставам, другие кричали, что лучше отдаться в плен, нежели продолжать гибельное отступление. Даже придворные служители и конюшие, находившиеся при экипажах Наполеона, не хотели выехать из Вильны и взбунтовались против своего начальника; состоявшие при обозе Наполеона выборные жандармы разбежались. От тесноты не было прохода на улицах; самые генералы принуждены были с саблей в руках очищать себе дорогу[613]. Евреи, старые и молодые, высыпали на Французов, выталкивали их из домов, били на улицах, а особенно гвардейцев, которые более всех мучили их. Во весь поход гвардия Наполеонова почти не сделала ни одного выстрела: первым и последним ее подвигом в России был кулачный бой с Жидами.

Быстрое занятие Вильны Русскими сохранило ее от разорения и пожаров. На всем пути от Москвы была она единственным уцелевшим городом. В магазинах ее мы нашли большие склады комиссариатских вещей и провиантских запасов: новых мундиров, башмаков, ружей, сум, седел, шинелей, киверов, медвежьих шапок и прочего; ржи 14 000 и муки 5000 четвертей; пушек в арсеналах 41. В плен досталось 7 генералов, 18 штаб– и 224 обер-офицеров и 9517 нижних чинов, да в госпиталях 5139 больных. Сверх того взяты были расположенные в ближних деревнях магазины, и из окрестностей города по нескольку дней приводимы были тысячами разбежавшиеся неприятеля[614]. При вступлении наших в Вильну наполнявшие ее Французы кричали: «Ура!» Пехота авангарда Дунайской армии остановилась в Вильне, но конница, под начальством Графа Орурка, тотчас прошла через город на соединение с Графом Платовым, который, с трудом пробравшись сквозь Понарскую теснину, загроможденную обозами, лошадьми, людьми, сугробами снега, преследовал неприятелей по дороге в Ковно.

Князь Кутузов немедленно отправился из Сморгон, коль скоро получил донесение о занятии Вильны, им очень любимой; он обыкновенно называл ее своей «доброй Вильной», быв в ней дважды Военным Губернатором, в первый раз при Императоре Павле, удостаивавшем его, как и Великая Екатерина, особенным благоволением, а в другой раз в 1809 году. 30 Ноября, в 8-м часу вечера, Фельдмаршал приехал в Вильну и был встречен у заставы Комендантом и конным конвоем, а в замке Чичаговым. Мгновенно произошла в главной квартире разительная перемена против того, что привыкли мы видеть от самой Москвы. Вместо разоренной деревушки, наполненной одними кочевавшими в ней военными и должностными людьми, вместо крестьянской избы, куда вход бывал прямо из сеней и в которой видали Князя Кутузова на складных креслах, облокоченного на планы и карты, борющегося с первым полководцем нашего века, явился замок, вокруг заставленный каретами, колясками, санями. Толпы дворян и чиновников в губернских Русских мундирах, пленные генералы и офицеры всех Держав, иные на костылях, страждущие, бледные, другие бодрые, веселые, депутаты университета, города, Еврейских кагалов, поэты с одами – все теснились на крыльце, на лестнице и в залах Фельдмаршала. В театре давали представление; на сцене сияло ярко освещенное изображение Кутузова, с надписью: «Избавителю Отечества».

Не выходя из замка, в тот же вечер Князь Кутузов разослал в армии и отдельные корпуса заблаговременно составленные им распоряжения о дальнейших действиях. Они имели целью преследовать Мюрата, вытеснить из России Князя Шварценберга, Макдональда и Ренье и заключались в следующем: 1) Графу Платову находиться в центре и добивать остатки главной армии. 2) Чичагову идти в Гезну и переправиться там через Неман, для отрезания Мюрата, если он не очистил еще Ковно. 3) Графу Витгенштейну действовать против Макдональда, продолжать движение от Неменчина правым берегом Вилии к Ковно, переправиться там через Неман и идти к Гумбинену, стараясь разбить Макдональда между Прегелем и Неманом, если он не ускорит своего отступления из Курляндии. 4) Левизу оставить в Риге только нужные для караулов войска, а со всем прочим гарнизоном выступить за Макдональдом, коль скоро начнет он уходить из Курляндии, и потом состоять в команде Графа Витгенштейна. 5) Против Князя Шварценберга и Ренье, все еще находившихся между Слонимом и Брестом, Князь Кутузов назначил Тормасова, поручив ему в начальство шедший от Минска корпус Тучкова, отделившийся от Сакена корпус Эссена и выступившие из Бобруйска 8 батальонов тамошнего гарнизона. Тормасову приказано было открыть сообщение с Сакеном и действовать вместе с ним против Князя Шварценберга и Ренье, пока они не отступят в пределы Австрии, за которые запрещено было переходить нашим войскам. Сверх того, не желая упустить из вида Австрийцев и Саксонцев, Князь Кутузов велел Васильчикову, с авангардом главной армии, идти в Мосты, Графу Ожаровскому в Белицу, Давыдову в Гродно. 6) Если Макдональд успеет отступить к нижней Висле, то Графу Витгенштейну оставаться наблюдательным корпусом у Алленштейна, а Дунайской армии идти через Тыкочин и Венгров на Варшаву, имея целью соединиться с Тормасовым и Сакеном. 7) Главной армии стать на кантонир-квартирах между Вилькомиром и верхним Неманом, для присоединения к себе отсталых, выздоровевших и 15 свежих батальонов, шедших на ее пополнение. По прибытии к армии сих подкреплений, на что полагали две недели срока, занять ей центральное положение около Гродно, по направлению к Варшаве[615].

Таковы были главные черты операционного плана, но изнурение войска, трудности зимнего похода и вскоре полученные донесения об успехах Графа Платова в преследовании Мюрата побудили Фельдмаршала сделать в плане изменения. Они заключались в том, чтобы только корпус Графа Платова и авангарды Чичагова и Графа Витгенштейна преследовали неприятеля до самой Вислы, а армии двух последних, простояв на месте 3 дня, для отдыха и присоединения к ним артиллерийских и провиантских парков, выступили 3 Декабря и остановились на правом берегу Немана. Причины, побуждавшие Князя Кутузова к сему изменению, изложены в следующих его донесениях Государю: «Главная армия, быв в беспрерывном движении от Москвы до здешних мест, на пространстве почти 1000 верст, несколько расстроилась: число ее приметно уменьшилось; люди, делая форсированные марши и находясь день и ночь то в авангарде, то в беспрестанном движении для преследования бегущего неприятеля, в очевидное пришли изнурение; многие из них отстали и только во время отдохновения армии догнать ее могут. В уважение сих обстоятельств, дабы войска Вашего Императорского Величества привесть в желаемое состояние и с лучшими успехами действовать потом на неприятеля, я положил дать здесь отдых главной армии на несколько дней, что, однако же, может продлиться до двух недель. Армия Адмирала Чичагова и корпус Графа Витгенштейна, хотя также должны были выступить 1 Декабря, но как и у них от форсированных маршей и ежедневного движения отстало много людей, а притом и запасы не подоспели еще к ним, то по сей необходимости приказал я им выступить 3-го числа. Главная причина нынешнего ослабления армии происходит оттого, что тысячами иногда усталых и заболевших должно было оставлять на дороге, которые хотя и оправились и отдохнули, но по скорости движения армии никак оную догнать не могут. Сверх того, догоняют армию 15 батальонов комплектных Генерал-Майора Князя Урусова и до 20 000 выздоровевших из разных госпиталей и отсталых, по дорогам собранных, но все части, не изнуряя людей своих, не могут никаким образом следовать так скоро за армией, которая, невзирая ни на какие предметы, должна была идти за неприятелем, не упуская его из вида и из рук. Признаться должно, ежели бы не приостановясь, продолжать еще действия верст на полтораста, тогда, может быть, расстройка достигла бы до такой степени, что надобно б было, так сказать, снова составлять армию[616]. От самого Тарутина до Вильны не должно было сходить ни в какие уважения, а только бежать за бегущим неприятелем. Сколь ни ослабела армия, но неприятель почти истреблен. Не менее, однако, должно заботиться армию Вашего Величества в течение зимы сделать столько же страшною числом, сколько ужасною мужеством»[617].

По строевому рапорту, представленному Государю, находилось у нас под ружьем по занятии Вильны:

По неполучению сведений, не показаны в строевом рапорте разные войска: 1) Корпус Сакена. 2) 12 запасных эскадронов, бывших у Тучкова. 3) Авангард Милорадовича, состоявший из 2 пехотных, 2 кавалерийских корпусов и 2 полков легкой конницы. 4) В особых отрядах: все казаки главной армии, 6 полков и 1 батальон пехоты, 5 полков и 2 батальона егерей, 2 полка кирасир и 6 драгунских, гусарских 3 полка и 5 эскадронов, уланских 1 полк и 1 эскадрон, артиллерии 10 рот и 10 орудий, и наконец вся резервная артиллерия.

Убыль в людях произошла от сражений, беспрестанных сшибок, биваков в морозы, превышавшие 25 градусов, маршей по дорогам и селениям, где свирепствовали занесенные неприятелями прилипчивые болезни, даже от употребления из рек и озер воды, зараженной гниением тел. На обширном пространстве от Калужской губернии до Немана, в глубокую осень и зиму, движения войск сопряжены были с неимоверными трудностями. Часто артиллерия прорезывала пути по глубоким снегам, пехота и конница пробирались дремучими лесами, но при всех переносимых трудах, невзирая на грязь, холод и скудость в продовольствии, войска делали усиленные переходы, иногда верст по 30 и более. Кто был в полушубке, кто в тулупе, кто в кеньгах, в валенках; у большей части лица обвернуты были тряпками, так что, отложив оружие, люди не походили на солдат. Офицеры были немного лучше одеты. Они и генералы шли пешком, потому что от холода нельзя было долго удержаться на лошади; кто садился на лошадь, должен был скоро соскакивать и несколько верст бежать, чтобы согреться. Многие заболевали, отмораживали себе члены и оставались назади. В казачьих полках, бывших в Тарутине комплектными, считалось в начале Декабря по 150 человек; особенно ослабела регулярная конница; иные полки состояли из 60 человек; полк, имевший налицо от 120 до 150 человек строевых, считался сильным. Подвижные магазины частью истощились, частью отстали. Тогда начали подвозить хлеб из губерний Могилевской и Минской, с левой стороны дороги, потому что правая была совсем разорена неприятелем. По переходе через Березину пришло 2000 четвертей муки из Бобруйской крепости, и в сем случае оказавшей великую пользу. Вообще скорость преследования была такова, что подводы редко могли вовремя подоспевать. Люди оставались бы без пищи, если бы не пособляли подъемные полковые лошади, находившиеся в полном распоряжении полковых командиров и употребляемые ими для дальних фуражировок. Когда особенно терпели недостаток в хлебе и по суткам не едали офицеры и солдаты, Князь Кутузов останавливал на дороге колонны, указывал им на торжество России и необходимость последних усилий, увещевая к презрению непогод и голода. Питавшее к маститому вождю беспредельное почитание, войско радостно приветствовало его слова и восклицало, что готово умереть с ним. Вот образчик разговоров Князя Кутузова с солдатами: подъехав к Измайловскому полку, он спросил: «Есть ли хлеб?» – «Нет, Ваша Светлость». – «А вино?» – «Нет, Ваша Светлость». – «А говядина?» – «Тоже нет». Приняв грозный вид, Князь Кутузов сказал: «Я велю повесить провиантских чиновников. Завтра навезут вам хлеба, вина, мяса, и вы будете отдыхать». – «Покорнейше благодарим!» – «Да, вот что, братцы: пока вы станете отдыхать, злодей-то, не дожидаясь вас, уйдет». В один голос возопили гвардейцы: «Нам ничего не надобно; без сухарей и вина пойдем его догонять!» При сих словах, подняв глаза к небу и утирая слезы, Фельдмаршал сказал: «Великий Боже! чем возблагодарить Тебя за милость, что имею счастие командовать такими молодцами!» Неумолкаемое «ура!» было ответом Измайловцев.

Получив донесения Князя Кутузова о данном им приказании остановиться армиям на некоторое время в Вильне и на Немане, Государь отвечал ему: «Поверхность Наша над неприятелем, расстроенным и утомленным, приобретенная помощью Всевышнего и искусными распоряжениями вашими, и вообще положение дел нынешних требуют всех усилий к достижению главной цели, несмотря ни на какие препятствия. Никогда не было столь дорого время для Нас, как при теперешних обстоятельствах, и потому ничто не позволяет остановиться войскам Нашим, преследующим неприятеля, ни на самое короткое время в Вильне. Уважая причины, в донесении вашем помещенные, нахожу полезным остановить в Вильне единственно небольшую часть войск, более других расстроенную, которая бы собрала отставших и выздоровевших людей, равно и батальоны Генерал-Майора Князя Урусова, а прочим всем войскам, как большой армии, так армии Адмирала Чичагова и корпуса Графа Витгенштейна, следовать беспрерывно за неприятелем, взяв такое направление, чтобы не только внутри, но и вне границ Наших иметь ту же цель: отрезывать ему сообщение и соединение с новыми подкреплениями его».

За несколько дней до подписания сего рескрипта, 30 Ноября, объявлен был рекрутский набор по 8 человек с 500 душ, с повелением начать его по обнародовании Манифеста в губерниях через две недели и окончить в течение месяца. В Манифесте о столь сильном наборе, какого прежде никогда не бывало, сказано: «Хотя по неизреченной к Нам милости Божией огромные неприятельские силы победоносным Нашим воинством и храбрым народом сокрушены и малые остатки оных ищут спасения своего в поспешном из России бегстве, однако, для постановления на твердом основании прочного мира и желаемого спокойствия, нужно еще войскам Нашим быть в таком числе, которое бы достаточно было поддержать достоинство и славу России. Рог сильного сломлен, но предстоит еще надобность не дать снова возникнуть могуществу врага и уменьшить власть его над другими слабейшими народами, которых принуждает он повиноваться и служить ему из страха. Пространная, богатая, миролюбивая Россия не ищет завоеваний, не алчет чужих сокровищ, не дерзает присвоять себе Богу единому приличной власти располагать престолами Царей: она желает только спокойствия и тишины каждому и всем. Но при всей кротости и умеренности своей не потерпит и не может она терпеть дать волю злобе устремляться на разрушение собственного ее и других земель благоденствия. Все силы напряжет она для обуздания дерзости и сохранения веры своей и свободы. По сим причинам, сколь ни тяжко сердцу Нашему обременять народ Наш частыми наборами рекрут, отрывая земледельцев от возделывания полей их, но еще бы тяжелее было видеть любезных Наших верноподданных не огражденных достаточными силами от лютости дышащих злобой на них врагов, по делам которых можно судить, какой жребий приготовляли они России».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.