Из истории борьбы с терроризмом в СССР

Из истории борьбы с терроризмом в СССР

Парадоксальным образом терроризм, как антиобщественный феномен, с добиблейских времен сопровождавший историю человечества, именно в конце XX — начале XXI века получил всепланетарный размах.

Некоторые склонны видите в этом одно из негативных побочных последствий процесса глобализации межцивилизационных связей.

Как бы то ни было, но эта вселенская трагедия не обошла и нашу страну.

На Западе подчас принято подчеркивать, что якобы именно Россия стала прародиной этого вселенского безумия. Что верно лишь отчасти, поскольку политический терроризм действительно получил известное распространение в России во второй половине XIX — начале XX веков.

Следует однако подчеркнуть, что появление политического терроризма в России не было чем-то уникальным в тогдашней Европе: террористические идеи и концепции развивались в работах германских, итальянских, французских и других европейских радикалов, и оказывали заметное влияние на умы и настроения наших соотечественников[1].

Влияние радикальных идей из-за рубежа было установлено следствием и по делу Д.В. Каракозова, совершившего первое террористическое покушение на Александра II 4 апреля 1866 г., и его московских единомышленников («ишутинцев»), и на сподвижников С.Г. Нечаева.

Другое дело, что вследствие действия целого комплекса причин, приверженность террористическим «методам борьбы» пустила здесь глубокие корни[2].

Рожденные в то время в нашей стране идеи С.Г. Нечаева, Н.Н. Морозова и других народовольцев, а затем и политическая практика «Боевой организации» партии социалистов-революционеров в 1902–1907 годы стали исходной идеологической базой, теоретической основой «левого», точнее — «левацкого» терроризма, получившего широкое распространение за рубежом в середине прошлого века.

Следует отметить, что феномен политического терроризма привлек внимание отечественных исследователей еще во время своего зарождения в середине XIX века.

Первыми его исследователями стали прикомандированные к Ш Отделению Собственной Его Императорского Величества канцелярии С.С. Татищев и А.П. Мальшинский.

И если первым «фундаментальным» отечественным криминологическим исследованием политического терроризма можно считать работу Н.Н. Голицына «Хроника социалистического движения в России. 1878–1887. Официальный отчет.», подготовленную в 1888 г., то следующим стала книга генерала Отдельного корпуса жандармов А.И. Спиридовича «Партия социалистов-революционеров и ее предшественники», выдержавшая два издания в 1916 и 1918 гг.[3].

Следует также подчеркнуть, что для названных и других первых отечественных исследований феномена терроризма было характерно понимание его социальной обусловленности, в связи с чем «рецепты» лечения этой «дурной болезни общества» отнюдь не ограничивались лишь только репрессивными мерами.

Мы специально обращаем внимание на данные обстоятельства, поскольку, по нашему мнению, деструктивно-разрушительный, социально-криминальный феномен «левого» терроризма отнюдь еще не стал достоянием прошлого и не исчерпал своего разрушительного потенциала.

Не следует только ошибочно олицетворять российских социал-демократов (большевиков) с адептами и апологетами «революционного терроризма»[4].

По нашему убеждению, обращению к терроризму во всем многообразии его деятельностно-криминальных проявлений, предшествуют глубокие духовно-нравственные и психологические трансформации личности, что необходимо учитывать для организации эффективной системы противодействия и криминологической профилактики терроризма.

И, хотя мне могут и не поверить некоторые читатели, мои коллеги-чекисты, и сегодняшние сотрудники ФСБ России, немало делали и делают для того, чтобы приемами профилактического воздействия, не допустить становления отдельных наших сограждан на безусловно преступный путь деятельности. Предупреждая не только бессмысленное кровопролитие, но и спасая жизни и судьбы тех, кто мог решиться на поистине самоубийственные безрассудные и бессмысленные преступные деяния.

Новая вспышка политически мотивированного насилия, нередко принимавшая формы терроризма, произошла в России после Октябрьской революции 1917 г., а затем в 30-е годы[5]. На борьбу с террористическими проявлениями были направлены советские органы государственной безопасности.

После окончания Великой Отечественной войны для борьбы с терроризмом в структуре нового Министерства государственной безопасности (МГБ) в 1946 г. был образован специальный отдел «Т» («борьба с террором»).

Все подразделения МГБ, получавшие соответствующую информацию о наличии террористических замыслов или намерений, должны были передавать ее в этот отдел, который определял дальнейший ход расследования — принимался за него самостоятельно, или давал по нему указания подразделению, первым получившим исходные данные.

Немалое количество дел и сигналов, а также террористических акций в конце 40-х — начале 50-х годов приходилось на западные районы Украины и Белоруссии, а также республики Прибалтики, где сохранились и продолжали действовать националистические подполья и связанные с ним «повстанческие» группы «сопротивления» («лесных братьев»).

Нередко «акции» «групп сопротивления» принимали характер бое- столкновений с милицией и гарнизонами РККА, в ходе которых гибли мирные жители, включая детей, женщин и стариков. Поскольку некоторые из указанных «повстанческих групп» имели связи со спецслужбами иностранных государств — в первую очередь Великобритании, работа на этом направлении контрразведывательной деятельности направлялась отделом 2-Н Второго главного управления МГБ СССР.

После образования в марте 1954 г. Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР этот отдел стал 2-м отделом 4 управления.

Позже, при реорганизации структуры КГБ в феврале 1960 г. штат и функции этого отдела, как и иных подразделений управления, были переданы во 2 Главное управление.

Задача борьбы с возможными террористическими проявлениями была поставлена перед всеми подразделениями органов КГБ, но единого учетно-координационного органа по организации противодействия терроризму в центральном аппарате Комитета не стало.

Эти реорганизации свидетельствуют о том, что количество и масштаб террористических проявлений был незначителен. Бывали, правда, отдельные факты попыток покушений на выборных партийных работников, председателей колхозов и сельсоветов, других местных «номенклатурных» государственных или общественных деятелей, представителей власти, что первоначально могло квалифицироваться как «террористический акт». Однако впоследствии при исследовании субъективной стороны этих деяний они, как правило, получали иную уголовно-правовую квалификацию.

Так, 8 августа 1980 г. в поселке Чолпон-Ата невдалеке от Фрунзе (ныне г. Бишкек, Киргизия), был убит председатель Совета министров этой республики С.Ш. Ибраимов, что первоначально было квалифицировано как «террористический акт». В действительности же, как установило следствие, он стал жертвой психически больного человека.

Общей установкой в плане противодействия террористическим проявлениям, которая ставилась перед всеми подразделениями органов КГБ, являлась организация работы по недопущению хищения и розыск похищенного оружия и боеприпасов, пресечение их незаконного оборота на территории СССР.

Одной из первых акций терроризма после образования КГБ СССР стал расстрел присутствовавших на праздничной трибуне во время демонстрации 1 мая 1955 г. в Архангельске, в результате которого погибли 3 человека[6].

За этим трагическим событием последовали соответствующие приказы председателя КГБ, требовавшие большего внимания к поступающим сигналам о террористических намерениях, к контролю за сохранностью оружия и боеприпасов.

Следующей и получившей значительную огласку акцией терроризма стал обстрел 22 января 1968 г. дезертировавшим из части младшим лейтенантом В. Ильиным правительственного кортежа у Боровицких ворот Кремля, в результате чего погиб водитель-сотрудник управления охраны КГБ[7].

Следствие продолжалось около полутора лет, после чего террорист был направлен на принудительное психиатрическое лечение (впоследствии сам Ильин не отрицал наличия у него психического заболевания, и, по собственному признанию, «не имеет претензий к работникам органов КГБ»).

Однако еще до этого трагического происшествия, в системе КГБ, в его 5-м управлении в июле 1967 г. был образован 5-й отдел, на который возлагалась функция предупреждения и пресечения террористических акций и намерений.

При образовании 5 управления согласно приказу председателя КГБ от 25 июля 1967 г. N 0096 на его 5 отдел были возложены задачи:

— оказания практической помощи местным органам КГБ по предотвращению массовых антиобщественных проявлений;

— розыск авторов анонимных антисоветских документов — листовок, «воззваний», «обращений», инструкций и т. п., - содержащих угрозы или призывы к совершению государственных преступлений, насильственных противоправных действий;

— проверка и организация работы по сигналам о вынашивании террористических намерений.

При создании этого отдела руководство КГБ исходило из того, что террористические акции могут быть следствие враждебного идеологического воздействия на определенные социальные группы и отдельных граждан, вовлеченных в разного рода негативные социальные процессы, а также вызваны «подражанием» зарубежным террористическим группам, весьма активно действовавшим как на Ближнем Востоке, так и в ФРГ, Великобритании, Франции.

В этом отделе, подчеркивал Ф.Д. Бобков, создавалась полная единая база данных о террористических настроениях, намерениях и проявлениях, о ходе работы по конкретным оперативным делам.

По поводу розыска авторов анонимных документов, содержавших угрозы осуществления террористических действий, Ф.Д. Бобков отмечал, что, как показывал опыт, к ним следовало относиться серьезно, поскольку нередко их исполнители извещали о своих намерениях рассылкой анонимных требований или ультиматумов. С рассылки анонимных угроз начинал В.Ильин, в декабре 1968 г. осуществивший покушение на кортеж Л.И. Брежнева. С этого же начал и А. Шмонов, стрелявший в М.С. Горбачева на Красной площади 7 ноября 1990 г.[8].

Недостаточное внимание к высказывавшимся угрозам подчас заканчивалось трагедиями.

Еще одним бессмысленным кровопролитным актом стала бойня, учиненная 8 сентября 1968 г. двумя дезертирами на железнодорожном вокзале в Курске, в результате которой погибли 8 человек, включая 4 заложников.

В тот же день «Радио «Свобода» сообщила, что эта преступная акция якобы является «восстанием несогласных с вводом войск Варшавского Договора в Чехословакию».

Организация работы по сигналам о возможных террористических действиях со стороны иностранных граждан по-прежнему оставалась за ВГУ КГБ (в конце 70-х годов она была возложена на 11 отдел, который нередко осуществлял оперативные мероприятия совместно с 7 отделом 5 управления).

Позднее, в августе 1969 г. на базе «антитеррористического» отделения 5 отдела был образован самостоятельный 7 отдел, функции которого были определены как «выявление и проверка лиц, вынашивающих намерение применить взрывчатые вещества и взрывные устройства в антисоветских целях»[9].

Перед этим подразделением ставились задачи выявления и розыска авторов анонимных антисоветских документов, содержащих угрозы террористического характера, а также оперативной разработки и предупреждения враждебной деятельности лиц, вынашивавших террористические намерения. Здесь в виде контрольно-наблюдательных дел (КНД) концентрировалась информация по оперативным разработкам, проводившимся территориальными органами КГБ. Также сотрудники отдела нередко выезжали в командировки для оказания помощи разработчикам на местах.

За годы существования 5 Управления КГБ, писал Ф.Д. Бобков, удалось предотвратить многие намерения по использованию взрывных устройств, однако в пяти случаях сделать этого не удалось.

В 7 отделе 5 Управления сосредотачивалась вся база данных, поступавших в органы КГБ по различным каналам, касавшихся террористических настроений, намерений и действий. Хотя, справедливости ради следует сказать, что объем его работы не идет ни в какое сравнение с тем валом террористических угроз, который пришелся на Россию с 1992 г.

Ставя задачи по противодействию террористическим проявлениям, руководство КГБ исходило из того, что подобные жестокие бездумные акции могут являться как следствие целенаправленного зарубежного идеологического воздействия на отдельных граждан нашей страны, так и следствием разного рода негативные социальные процессы, исключительным стечением личных неблагоприятных условий, влияния разного рода криминогенных факторов, а также наличия причин и условий, благоприятствующих совершению преступлений.

Последнее направление — криминологическая профилактика преступных проявлений, не что постоянно обращал внимание руководящего и оперативного состава, присутствовало в деятельности всех подразделений КГБ СССР.

С.В. Чертопруд в одной из книг, посвященных Ю.В. Андропову, писал, что «что в 60-е — 70-е годы прошлого века начался обратный процесс — подготовка социальной базы терроризма»[10].

Соглашаясь с тем, что в 70-х годах в СССР действительно начался некоторый рост социальной напряженности, на что председатель КГБ Ю.В. Андропов неоднократно обращал внимание своих коллег по Политбюро ЦК КПСС, тем не менее, вряд ли возможно согласиться с приводимой столь категоричной оценкой негативных социальных процессов в СССР.

В то же время уже на совещании руководящего состава КГБ СССР 22 июня 1971 г., наряду с расширением масштабов разведывательной деятельности спецслужб ведущих империалистических государств против СССР, Ю.В. Андропов подчеркивал стремление зарубежных антисоветских центров подстрекать часть населения к экстремизму, массовым беспорядкам, терроризму. Что должно было продемонстрировать зарубежной «общественности несогласие» и активный «протест» населения социалистических стран против политики коммунистических партий.

А процесс роста социальной напряженности, на контроль за которым и заблаговременное выявление «очагов социального возбуждения» указывал Андропов чекистам, был связан как с возникновением социальных и экономических проблем в СССР, так и с «новым курсом» администрации Дж. Картера, взявшей курс на «защиту прав человека во всем мире».

Автор этих строк еще в 1998 г. в работе, подготовленной по заказу Совета безопасности России, писал, что «не следует думать, что-де, в СССР не существовало определенных проблем в сфере соблюдения и реализации прав человека, как подобные проблемы всегда существовали и существуют во всех странах мира. Другое дело, что их острота и масштабы не идут ни в какое сравнение с тем, что нашим гражданам пришлось испытать и пережить позднее, в годы начавшейся «перестройки»[11].

Также одним из проявлений объективного процесса глобализации являлось распространение информации о террористических акциях, совершавшихся рубежом палестинскими, итальянскими, западногерманскими, французскими и латиноамериканскими террористами, многие из которых позиционировали себя как «левые», «коммунистические силы сопротивления империалистической реакции».

Ведь именно на начало 70-х годов прошлого века приходится активизация террористической деятельности ЭТА в Испании, «Красных бригад» в Италии, «Фракции Красной армии» (РАФ) в ФРГ, КАЯ в Японии, «Аксиьон директ» во Франции, ИРА в Великобритании и тому подобных организаций, пример и демагогические призывы и «воззвания» которых, по оценкам чекистов, могли вызвать «подражательность» и в нашей стране.

Что свидетельствовало как о значительной интернационализации всех социально-политических процессов в мире, так и о необходимости учета этого фактора в интересах обеспечения национальной и государственной безопасности страны.

Лишь через тридцать с небольшим лет это объективно существовавшее и существующее явление получило название «процесса глобализации», и доныне вызывающего немало тревог, волнений и споров.

Уже в 1975 г. Андропов с тревогой констатировал: «В настоящее время на Западе участились политические убийства, захват заложников, похищения дипломатов, угон самолетов. Как на парадоксально, именно в последнее время террор как средство политической борьбы стал снова воскресать. Метод терроризма открыто пропагандирует официальная печать антисоветских центров. Конечно, как метод политической борьбы терроризм является выражением отчаяния и обреченности. Но опасность его от этого не становится меньше. Нам, чекистам, необходимо точно знать, не только кем и с какой целью взят террор на вооружение, но и особенно хорошо — способы практического пресечения террористических акций».

И, к сожалению, неблагоприятные оценки и прогнозы чекистов начинали оправдываться.

Поскольку захват гражданских самолетов («хайджекинг»), был наиболее распространенной формой террористических проявлений в СССР, представляется необходимым подробнее остановиться на этой проблеме.

В конце 60-х годов, акты по захвату самолетов в аэропортах или в полете, что, согласно международным конвенциям ИКАО (Международной организации гражданской авиации), является актами терроризма («воздушным терроризмом»), стали наиболее распространенными в мире.

Несмотря на то, что первый случай захвата рейсового самолета имел место еще 11 февраля 1931 г. в Перу. А первая акция уничтожения самолета в воздухе, в результате которой погибли пассажиры и экипаж, была проведена в мае 1948 г. (До августа 2004 г. наша страна с подобными трагедиями не сталкивалась).

Следует особо отметить, что волна актов «воздушного терроризма» в мире начинается после относительно успешных для террористов захватов боевиками Народного Фронта освобождения Палестины (НФОП) 23 июля 1968 г. «Боинга-707» в Афинах и 22 июня 1970 г. «бойцами» палестинского Фронта народной борьбы (ФНБ) рейсового самолета из Бейрута, получивших широчайшее освещение в мировых СМИ[12].

При этом немало актов воздушного терроризма совершалось членами различных палестинских «освободительных» организаций.

К нам такая практика переносилась из-за рубежа: действия палестинцев широко освещались печатью и вызывали немалый интерес у тех, кто вынашивал преступные намерения.

3 июня 1969 г. вооруженной группой из трех антисоветски настроенных жителей Ленинграда был захвачен самолет «Ил-14», совершавший внутренний рейс по маршруту Ленинград — Таллин (о данном факте в советской печати в то время не сообщалось, поскольку теракция была быстро пресечена силами самого экипажа самолета. Все четыре члена экипажа были награждены орденами Красного Знамени и Красной Звезды).

Всего в СССР с 1954 по 1994 г. известно об около ста попытках захватов воздушных судов, подавляющее большинство из которых пресекалось бескровно[13].

Первая попытка захвата самолета в СССР была осуществлена еще 8 января 1954 г., а в последующие годы эта трагическая хроника попыток захвата воздушных судов приняла такой вид:

25 октября 1958 г. — попытка захвата самолета «Ан — 2» в Якутии (угонщики осуждены);

21 июля 1964 г. попытка захвата «Ан — 2» в Ашхабаде, (жертв нет);

29 октября 1964 г. «Ан — 2» рейса Кишинев — Измаил;

3 августа 1966 г. экипаж «Ан — 2» рейса Батуми — Поти обезвредил преступника в воздухе.

Несмотря на то, что захват самолетов с выдвижением требований выкупа и предоставления вылета за границу под угрозой расправы с пассажирами, имел место в 70 — 80-е годы прошлого века, не следует однако трактовать эти действия как «проявление политической оппозиции в СССР».

Как отмечал по этому поводу доктор юридических наук М.П. Киреев, криминологический анализ попыток захвата авиалайнеров показывает, что более 70 % захватов преследовали корыстные цели, в том числе около 25 % из них совершались уголовниками, в том числе и в целях сокрытия за границей за ранее совершенные преступления; более 20 % осуществлялись психически больными лицами, и только действия примерно 10 % «террористов» имели ту или иную «политическую» мотивировку своих преступных действий[14].

15 июня 1970 г. Управлением КГБ в ленинградском аэропорту была пресечена попытка угона самолета «Ан — 2» из Ленинграда в Швецию группой из 16 «израильских отказников» во главе с Э. Кузнецовым и М. Дымшицем, — одна из первых акций воздушного терроризма в СССР, получившая широкую известность в стране и в мире. Исторической правды ради, необходимо сказать и о том, что участникам группы удалось установить предварительно связь с израильскими спецслужбами, которые настоятельно рекомендовали не предпринимать столь авантюрной акции, чреватой многими непредсказуемыми последствиями.

В декабре 1970 г. участники группы были осуждены Ленинградским городским судом. Приговор к высшей мере наказания Э. Кузнецову и М. Дымшицу был замен максимальными сроками заключения. Но уже в 1979 г. три участника группы были обменены на советских граждан, арестованных в США[15].

К внешним источникам террористической угрозы мы еще вернемся, теперь же отметим, что наибольшую известность в то время в СССР получил захват и угон в Турцию 15 октября 1970 г. при вылете из аэропорта Батуми самолета «Ан — 14».

Самолет был захвачен отцом и сыном Бразинскасами, вооруженными обрезом и гранатой. При этом была убита 19-летняя стюардесса Н.В. Курченко. Турция, а вслед за ней и США, куда были «экспортированы» угонщики, объявили Бразинскасов «политическими беженцеми» и отказались выдать их советскому правосудию.

Этот захват самолета стал первым широко известным случаем воздушного терроризма в СССР, который до этого момента имел довольно широкое распространение на Западе.

В 2004 г. Бразинскас-сын был осужден в США за убийство отца.

13 ноября того же 1970 г. последовал угон самолета «Л — 202» в Турцию; террористы вновь не были выданы, а 13 ноября была предпринята попытка еще одного захвата самолета… [16].

В этой связи не только шло совершенствование механизмов обеспечения безопасности полетов гражданской авиации, но и впервые 3 января 1973 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР были криминализированы деяния по захвату воздушного судна (введение Статьи 211-3 в Уголовный кодекс РСФСР и аналогичных статей в уголовные кодексы других союзных республик).

Наряду с территориальными органами КГБ СССР, призванными не допускать подготовки захвата воздушного судна, последним защитным «рубежом» обеспечения безопасности авиации являлись подразделения Комитета на транспорте.

Однако следует сказать и о том, что отдельные трагические события — ЧП с человеческими жертвами, аварии и катастрофы, не только воспринимались общественным мнением как возможные террористические акции, но и расследовались соответствующим образом.

Так, весной 1968 г. мощный взрыв унес жизни около 100 жителей г. Кирова (он явился следствием нарушения правил безопасности).

25 февраля 1977 г. вспыхнул пожар в ныне демонтированной крупнейшей столичной гостинице «Россия», трагическую роль в котором также сыграл пресловутый «человеческий фактор» и нарушение элементарных правил безопасности.

Поэтому предупреждение всевозможных «ЧП», в том числе техногенного, и «антропогенного» характера, то есть вследствие неправильных действий человека, персонала, а также криминального порядка являлось одной из повседневных задач чекистов.

Да, подобная система профилактика по временам давала трагические сбои, приводившие к авариям и катастрофам с человеческими жертвами. Но на каждое такое «ЧП» приходились тысячи предупрежденных происшествий и преступлений.

И, тем не менее, в 70-е — 80-е годы в СССР происходило до 100 «криминальных» взрывов в год! В подавляющем большинстве случаев — без человеческих жертв. И, самое главное — без преступных намерений, а вследствие неосторожного обращения с боеприпасами, материалами, небрежного их хранения, нарушения правил безопасности.

И — буквально единицы!! — умышленных преступных деяний….

11 сентября 1973 г. террорист-смертник осуществил подрыв взрывного устройства у мавзолея В.И. Ленина на Красной площади.

В 1976 г. ранее трижды судимый В.Г. Жвания организовал 3 взрыва в Тбилиси, Сухуми и Кутаиси (осужден в 1977 г.). В том же году взрыв также был организован в г. Баку (Азербайджанская СССР).

Хотя имели место случаи взрывов и в других городах — Свердловске, Москве, — в результате которых даже имелись человеческие жертвы, хотя, как оказалось в результате расследований, они и не имели характера терроризма.

В 70-е годы, по-видимому, не без влияния сообщений отечественных и зарубежных СМИ, стал несколько меняться характер террористических проявлений, даже в попытках захватов и угона за рубеж самолетов, вместо огнестрельного оружия, все чаще стали появляться и применяться самодельные взрывные устройства (СВУ).

Переходя к тактике применения «слепого», то есть деперсо-нифицированного, «безадресного» терроризма, его инициаторы рассчитывали посеять страх и панику среди населения, вызвать его недовольство политикой и действиями органов власти.

Нередко подготовка подобных деяний сопровождалась анонимным выдвижением «политических» и иных «требований».

Органами КГБ проверялись также версии возможной причастности зарубежных спецслужб и антисоветских организаций, в том числе связанных с разведками, эмигрантских организаций, к террористическим акциям на территории нашей страны. И для подобных подозрений имелись необходимые оперативные данные — косвенная связь с одной из них группы некоего С. Затикяна впоследствии была установлена следствием.

Для комплексного решения задач борьбы с терроризмом в сентябре 1977 г. в КГБ был образован Центральный научно-исследовательский институт специальных исследований (ЦНИИСИ, известный также как Институт криминалистики КГБ). В институте имелась взрыво-техническая лаборатория, на базе которой позднее был создан отдел, в функции которого входят обнаружение, обезвреживания и исследование взрывных устройств[17].

В январе 1977 г. произошли самые громкие — и в прямом, и в переносном смысле слова, террористические акции.

8 января 1977 г. около 6 часов вечера три взрыва произошли в Москве: 2 в районе Красной площади на улице 25-го Октября (ныне Никольская), 1 в метро, жертвами которого стали 7 человек, а около 40 получили ранения.

В тот же вечер во все органы КГБ ушла следующая шифртелеграмма:

«8 января с.г. во второй половине дня в Москве неизвестными лицами (лицом) произведены 3 взрыва большой разрушительной силы: в Московском метрополитене (на станциях «Измайловская» — «Первомайская»), на улице 25 лет Октября (площадь Дзержинского, Красная площадь). Имеются жертвы.

Необходимо задействовать весь оперативный состав, все силы, средства и другие возможности органов и войск госбезопасности для быстрейшего обнаружения преступников.

Розыскные мероприятия осуществлять не только по имеющимся и поступившим сигналам, но и вести их широким фронтом на обслуживаемых и не обслуживаемых КГБ объектах, в аэропортах, на железнодорожных вокзалах и жилых массивах, исходя из того, что преступники могли изготовить взрывные устройства и по месту жительства.

При розыске четко определить категории лиц, среди которых в первую очередь необходимо вести розыск. Особое внимание следует уделить поиску среди экстремистски настроенных националистов, лиц, высказывающих террористические и диверсионные намерения, принимавших меры к незаконному приобретению взрывных веществ, ранее судимых за особо опасные государственные преступления, профилактированных органами КГБ и др.

О полученных заслуживающих оперативного внимания данных докладывать в КГБ при СМ СССР.

1-й заместитель председателя КГБ при СМ СССР С.К. Цвигун»[18].

Террористы были «вычислены» и задержаны в начале сентября 1978 г.

Следует также коснуться вопроса о причастности зарубежных спецслужб к террористическим акциям.

Это и ставшие ныне достоянием гласности многочисленные факты причастности ЦРУ, СИС и разведывательных служб других государств к международному терроризму, не исключая подготовку, вооружение и обучение банд «моджахедов» («воинов Аллаха») в Афганистане. Одним из таких «перспективных агентов» ЦРУ являлся молодой саудит, ставший ныне «террористом № 1 современности» Усамой бин Ладеном.

В тогда же, в 70-80-е годы прошлого века, «свободная» зарубежная пресса предпочитала не распространяться на эти темы.

«Террористические операции для воздействия на общественное мнение являются для ЦРУ обычным делом», писал уже в 2003 г. бывший министр ФРГ А. фон Бюлов, курировавший в Бундестаге (парламенте) деятельность западногерманской разведки, и. соответственно, хорошо осведомленный в этих вопросах в книге «ЦРУ и 11 сентября. Международный терроризм и роль секретных служб»[19].

Позднее, западной общественности стали известны факты и участия сотрудников ЦРУ не только в сокрытии информации о подготовке покушения, но и в убийстве премьер-министра Испании Луиса Карреро Бланко в декабре 1973 г. в Мадриде, и о нахождении агента ЦРУ в «Красных бригадах» в Италии, осуществивших похищение и убийство премьер-министра А. Моро в 1978 г… Имеются и другие многочисленные факты и свидетельства участия западных спецслужб, в том числе Израиля, в осуществлении террористической деятельности[20].

Не говоря уже об участии сотрудников ЦРУ США и СИС Великобритании, спецслужб других государств в подготовке и обучении афганских «муджахетдинов», в организации и планировании совершения ими диверсионо-террористических акций против контингента советских войск в Демократической республике Афганистан.

Как впоследствии признавался один из «свежеиспеченных» американских экспертов в области «контртеррористической борьбы» Марк Сейджмен, в 1987–1989 годах в Исламабаде (Пакистан), он непосредственно занимался подготовкой, обучением и обеспечением деятельности исламистских боевиков, и по его словам «на протяжении этого времени под моим крылом были многие командиры моджахедов»[21].

Наибольшее количество сигналов о террористических намерениях появилось в преддверии проведения летом 1980 г. в Москве XXII летних Олимпийских игр.

Например, накануне Олимпиады, с осени 1978 г. Управлением КГБ по г. Москве и Московской области усилено велся розыск «взрывника», подбрасывавшего взрывные устройства в Клину, Химках и других районах области.

Жертвой этого террориста, более полугода терроризировавшего Подмосковье в канун предстоящей Олимпиады, стал один человек, а еще несколько были ранены.

Правды ради отмечу также, что в одной из книг Дж. Баррона этот террорист — не называю фамилию этого человека сознательно, потому, что его преступная деятельность была следствием психического заболевания, а у него есть семья, дети, — назван «безвинной жертвой» советских органов госбезопасности…

Этого «подпольщика» искали около года. А уходя в отпуск, начальник УКГБ по г. Москве и Московской области В.И. Али-дин пожелал себе, что бы, по его возвращению, ему доложили об аресте этого неуловимого террориста.

И в первый же рабочий день 6 октября 1979 г. остававшийся «на хозяйстве» его заместитель Юрий Михайлович Денисов радостно доложил:

— Товарищ генерал! Ваше указание выполнено! Террорист ро-зыскан! Арестован, изобличен полученными при обысках доказательствами, дает показания!..

В первом спецсообщении в ЦК КПСС «О замыслах западных спецслужб и зарубежных антисоветских организаций в связи с «Олимпиадой — 80» от 16 июня 1978 г. председателем КГБ отмечалось: «… от одного из наших источников получены сведения о том, что в ФРГ и ряде других капиталистических стран якобы ведется подготовка террористов для засылки в СССР в период Олимпиады в качестве туристов для совершения террористических актов».

Такого рода информация, безусловно, требовала самой тщательной проверки и соответствующего реагирования на потенциальные угрозы.

Помимо этого, как вспоминал Ф.Д. Бобков, задолго до Олимпиады-80 почти одновременно вышли книги бывшего разведчика Роберта Вача в Англии и Джеймса Петтерсона в США, в которых в беллитристрической форме красочно описывались якобы совершенные во время Олимпийских игр в Москве террористические акции, а также содержалось детальное «техническое описание» хода их подготовки. Фактически, по оценкам специалистов, это был своеобразный «инструктаж для потенциальных террористов». Что могло подтолкнуть экстремистски настроенных и психически неуравновешенных лиц к совершению аналогичных описываемым действий.

Разумеется, по этой информации была организована тщательная проверка и устранение условий, которые реально могли бы быть использованы злоумышленниками.

В период подготовки к проведению игр XXII летней Олимпиады в Москве и других городах, работа по предотвращению террористстических действий складывалась из выявления экстремистски настроенных лиц, планировавших посетить нашу страну, и предотвращению их въезда в СССР, поиска и выявления возможных террористов среди въезжающих иностранцев, работе по сигналам, в частности, о хищениях и пропажах оружия и боеприпасов, о вынашивавшихся враждебных намерениях.

Нередко ныне авторы, пишущие о проблемах противодействия террористической угрозе в нашей стране, указывают как на противостоящий ей фактор наличие «морально-политического единства новой исторической общности людей — советского народа», существовавший в 60-е — 80-е годы прошлого века.

Отнюдь не сбрасывая со счетов этот весьма значимый социально-психологический фактор и феномен, наличие которого подтверждается многими эмпирическими социологическими исследованиями, отметим только, что в тот период времени имелась и достаточно эффективно функционировала система административно-разрешительных режимов, которая оказалась первоначально деформированной, а впоследствии — и полностью демонтированной в начале 90-х годов.

И ликвидация этого заслона на пути потенциальных преступников неминуемо привела к «криминальному обвалу» — невиданному ранее росту преступных посягательств на права граждан, в том числе на первое среди них — право на жизнь.

Впрочем, с особенностями современной криминогенной ситуации в России, читатели хорошо знакомы по собственному опыту.

С середины 80-х годов, в связи с изменениями социально-политической и оперативной, криминогенной обстановки в стране, количество сигналов и дел с террористической окраской стало возрастать.

А в августе 1985 г. к осуществлению террористических действий во время проведения в Москве международного фестиваля молодежи и студентов готовились афганские моджахеды, за год до его открытия заброшенные и легализовавшиеся в СССР. (Подготовка акции была пресечена КГБ СССР).

А в сентябре 1985 г. последовал захват членами одной из палестинских организаций четырех советских дипломатов в столице Ливана. (Трое из них будут освобождены через месяц в результате активных оперативно-розыскных действий, организованных резидентом ПГУ КГБ в Бейруте Ю.Н. Перфильевым).

В связи с ростом остроты проблемы борьбы с международным терроризмом, 23 октября 1986 г. с докладом по этому вопросу на заседании Политбюро ЦК КПСС выступил председатель КГБ В.М. Чебриков.

В частности, он доложил, что в мире похищено такое количество расщепляющихся радиоактивных материалов, что их хватило бы на изготовление 10 бомб, равных по мощности сброшенной на Хиросиму.

Председатель КГБ также отметил, что на территории СССР имеются до 200 антисоветских формирований, имеющих террористические наклонности, объединяющие около 3 тысяч участников.

Памятны также гражданам нашей страны и захват самолета «Ту-154» рейса Иркутск-Ленинград 8 марта 1988 г. семьей Овечкиных, и захват школьников в г. Орджоникидзе 2 декабря 1988 г. группой рецидивиста П. Яшкиянца[22].

В июне 1988 г. КГБ СССР было предотвращено покушение на Р. Рейгана в ходе его визита в Москву.

Необходимо подчеркнуть, что впервые гласно о том, что КГБ ведет борьбу с терроризмом, в том числе и международным, В.А. Крючковым было заявлено на заседании Верховного Совета СССР В.А. Крючковым в июле 1989 г. [23].

В интервью, опубликованном 26 октября 1989 г. газетой «Известия», тогдашний председатель КГБ СССР В.А. Крючков, признал, в 70-е — 80-е годы органами госбезопасности были выявлены и профилактированы свыше 1 500 человек, вынашивавших террористические намерения.

Занимались также органы КГБ розыском и выдворением с территории СССР иностранцев, подозревавшихся в причастности к террористической деятельности.

В отчете КГБ об итогах оперативно-служебной деятельности за 1989 г. в ЦК КПСС сообщалось, что в течение года взяты под контроль в связи с высказыванием террористических намерений 130 граждан СССР, пресечены три попытки захвата пассажирских самолетов, контролировалось поведение 140 граждан, высказывавших намерения по захвату самолетов.

Не был допущен въезд в СССР 384 иностранцев, являвшихся членами международных террористических организаций. На основе полученной информации были поставлены на контроль по въезду еще 899 иностранных граждан….

В заключение представляется необходимым назвать руководителей контртеррористического подразделения 5 Управления КГБ СССР, благодаря выдержке и мастерству которых многие годы советские люди жили не зная страха, не опасаясь за жизнь и безопасность своих родных и близких.

Его последовательно возглавляли полковники:

— Чириков Лев Николаевич — впоследствии генерал-майор, возглавлявший КГБ Башкирской АССР и ставший заместителем начальника 5 управления КГБ СССР (в июле — августе 1980 г. он руководил Службой безопасности Олимпийской деревни на Юго-Западе Москвы);

— генерал-майор Звезденков Валентин Владимирович (впоследствии — первый заместитель председателя КГБ Литовской ССР);

— генерал-лейтенант Головин Владимир Александрович (председатель КГБ Узбекской ССР);

— Зязин Евгений Дмитриевич, ветеран Великой Отечественной войны, кавалер Ордена Славы[24].

Приобретенный под их руководством бесценный, буквально наработанный потом и кровью, опыт противодействия терроризму востребован сотрудниками органов государственной безопасности многих государств мира и сегодня. И об этом не стоит забывать, оглядываясь на наше относительно недавнее прошлое.

Прогнозирование вероятных угроз безопасности страны побудило новое руководство Министерства безопасности России

(МБР) организовать 18 июня 1992 г. межведомственную научно-практическую конференцию, посвященную поиску оптимальных мер и методов предотвращения и пресечения террористических проявлений.

Отметим, что в сентябре 2005 г. в докладе лондонского Центра по изучению конфликтов при Королевской военной академии подчеркивалось, что оказалось неожиданным для наших западных коллег по международной антитеррористической коалиции, «Россия обладает уникальным опытом противодействия терроризму, но этот опыт и потенциал в значительной степени были недооцененными ее зарубежными партнерами».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.