Глава 2 «…Дабы вызвать расслоение казачества» (Из инструкции Реввоенсовета Южного фронта)
Глава 2
«…Дабы вызвать расслоение казачества»
(Из инструкции Реввоенсовета Южного фронта)
Развал Северного фронта и отступление Донской армии вынудили П. Н. Краснова оставить пост Донского атамана. Пернач перешел в руки Африкана Петровича Богаевского.
Богаевский был избран на пост атамана 239 голосами (52 голоса были поданы за Краснова, еще один претендент — генерал Попов снял свою кандидатуру) и сразу же отдал соответствующий приказ:
«Волею Большого Войскового Круга сегодня я избран Донским Атаманом. В печальные дни принял я пернач… Снова, как год тому назад, мрачные тучи нависли над Тихим Доном; померкла доблесть воина в сердцах многих казаков, и, как испуганное робкое стадо, начали они быстро уходить с фронта перед разбойничьими шайками изменника Миронова и других злодеев, бросая родные станицы, стариков, отцов, матерей и жен, детей малых — на страшную смерть и муки, дома и достаток свой на разграбление и гибель… И хоть бы враг-то был силен: ведь еще так недавно те же казаки везде побеждали его и захватывали огромную добычу!
Опомнитесь, родные донцы! Ведь вы сражаетесь за свою же семью и достояние, за право жить по своему обычаю, за свободу и вольность казачью! Оглянитесь назад на брошенные вами родные станицы, что сделали с ними те, кто говорил вам, что воюет не с вами, трудовым казачеством, а с буржуями и богачами.
Мужайтесь, родные! Уже недалека помощь, уже родные братья наши кубанцы идут к нам, добровольцы уничтожили все красные полки на Кубани и Тереке и теперь бьют их в районе Дебальцево — Луганск. Уже партизаны генерала Семилетова из Новороссийска пришли в родную мне Каменскую, горя желанием вступить в смертный бой с подлыми изменниками и грабителями; главнокомандующий всеми вооруженными силами на Юге России доблестный генерал Деникин посетил наш Войсковой Круг и обещал всеми силами помочь Дону.
Пройдет немного времени, — и я верю, что казачьи полки с новой силой неудержимо погонят врага с родной земли!
Далеко зашел он, не званный и не прошенный, и теперь уже сам чувствует тревогу за свой беспорядочный грабительский тыл: ведь там позади его скоро, скоро горячие лучи весеннего солнца растопят лед старого Дона, Хопра и Медведицы, и в их бурных волнах найдет свою могилу тот, кто не успеет вовремя уйти».
Текст приказа попал к большевикам 27 февраля (12 марта). «Вывод: если верить витиеватым словам ат. Богаевского, то можно думать, что упорство казаков еще не сломлено, и что они еще будут вести борьбу с целью возвращения Донской области», — отметили красные штабисты.[45]
Красные продолжали давить. Красное главное командование отмечало: «…Необходимо было развивать зимнюю кампанию с полной интенсивностью с тем, чтобы использовать наше выгодное положение как стороны, наступающей пехотными частями, более приспособленными к ведению зимней войны против казаков, которые, воюя против нас на конях, к продолжительной зимней кампании были совершенно неспособны. Продолжительные зимние бои должны были совершенно уничтожить казачью конницу и вывести казаков из строя, что большей частью и случилось».[46] Вацетис заявил это 4(17) апреля 1919 г. Но, как показали дальнейшие события, уничтожить казачью конницу не удалось.
Новый Донской командарм генерал Сидорин писал: «Наша армия без всякого сопротивления, без боев, от каждого выстрела неумолимо отходила, расстраивалась все более и более. Развал был настолько велик, что когда я в первый раз после моего назначения… ознакомился с положением, то картина развала даже на меня произвела удручающее впечатление. Когда я впервые столкнулся с командным составом, то уже у всех опустились руки. Даже не делалось попыток, чтобы привести воинские части в порядок, и дело считалось совершенно проигранным».[47]
Казаки продолжали разбегаться по домам: «Мы, люди вольного Дона, любим природу и свободу».[48] Офицеры еще держались. Приказ № 13 от 21 января (3 февраля) перечислял офицеров, самовольно покинувших строй. Таковых нашлось 124, в основном — из Южной армии и неказаки из Донской.
Впрочем, не все было так плохо. Под Луганском с 12 (25) января держался с 2-й Донской дивизией генерал П. И. Коновалов. В день открытия Круга — 1(14) февраля — под Маньково-Березовской казаки Гусельщикова разбили преследующие верхне-донцов левофланговые части 8-й армии красных.
Верхне-Донские казаки, сбитые с линии Чира, отступали под командованием произведенного в полковники Р. Лазарева. Инзенская дивизия преследовала их. Отряд Гусельщикова, потрепанный в Усть-Хоперской и бросивший раненых в Усть-Медведицкой, на подводах совершил переход до Обливской, а оттуда через Милютинскую поспешил навстречу отступавшим верхне-донцам и подоспел им на помощь. Прикрывавший отступление Верхне-Донского отряда Роман Лазарев послал Гусельщикову донесение: «Доношу, что красные, переправившись через реку Березовка, наступают со стороны Грекова. Удерживаться на занимаемой мною позиции без посторонней помощи трудно, а потому прошу Ваше Высокопревосходительство дать в мое распоряжение 2–3 пушки и не забыть, что я не двужильный». Гусельщиков ответил: «Будем держаться. А жил много у казачества».[49] Гусельщиков объединил силы:
23-й Гундоровский пеший полк — 690 штыков.
48-й Луганский пеший полк — 221 штык.
Богучарский отряд — 260 штыков.
Каргинские добровольцы — 110 штыков.
Отряд Лазарева — 86 штыков, 300 шашек.
Верхне-Донской полк — 500 шашек.
Каргинская пешая сотня — 183 штыка.
Милютинская сотня — 170 штыков, 50 шашек.
Всего: 1550 штыков, 850 шашек.
Бой у хутора Петровского южнее указанной слободы носил встречный характер. Гусельщиков отбросил 4 полка пехоты и полк кавалерии красных в слободу Маньково-Березовскую. Второе наступление красных было встречено контратакой, дело дошло до штыков, и красные бежали в Селивановку и слободу Саринову. Казаки взяли 15 пулеметов и 200 пленных. Командир Гундоровского полка войсковой старшина Фетисов был ранен. Фетисова произвели в полковники, Гусельщикова, руководившего боем, — в генерал-лейтенанты.
В критической ситуации замены невозможно было провести ни в командном составе, ни в структуре армии. Спасать ситуацию приходилось на бегу, подручными средствами.
Из-за изменения стратегической обстановки поменялись планы красного командования. 14–15 (27–28) января Добровольческая армия активизировалась в Донецком бассейне, силы ее здесь возросли втрое. В результате 31 января (13 февраля) последовала директива сосредоточить главный удар в Луганском направлении. 8-я и 9-я армии поворачивались на Ростов — Новочеркасск, а 10-я армия должна была ударить на Великокняжескую.
Для перестроения нужно было время, а пока на Луганск перебрасывались свободные резервы. Армии же смещались медленно и постепенно. 8-я армия главный удар наносила в районе Миллерово и должна была выйти к Донцу на участке от Гундоровской до речки Калитвы. 9-я армия растягивалась на 200 верст. Левый фланг ее спешил на Нижне-Чирскую, в тыл Мамонтову, стоявшему под Царицыном, а правый должен был, сменив части 8-й армии, ударить на Гусельщикова. Между двумя крыльями, растянувшись, шла мироновская конница.
Исходя из этого, у донцов сразу определились два узла сопротивления: Гусельщиков в Маньково-Березовской, оказавшийся на стыке 8-й и 9-й армий красных, и части недавно созданного Западного фронта — против узловой станции Миллерово. Между ними «на расстоянии 100–150 верст фронта не было».[50]
Левофланговые части 8-й армии красных, потрепанные Гусельщиковым, приняли вправо (в сторону Миллерово), а на Гусельщикова навалились 16-я и 23-я советские дивизии, сведенные в одну Ударную группу под командованием Миронова. 4(17) февраля красные, рискуя, вклинились вдоль разлившегося Чира меж Гусельщиковым и хоперцами. Четыре дня шли бои. Под угрозой быть отрезанным Гусельщиков отступил верст на 40 с речки Березовой на Гнилую и вниз по Гнилой на Быструю. Ему отбили приказ «ради спасения Дона» остановиться у слободы Скасырской, но 9 (22) февраля оказалось, что он уже в слободе Карпово-Обрывская, и фронт оголен на много верст.
10 (23) февраля Сидорин запросил помощи у Деникина.
«В. срочно. Оперативная. Екатеринодар. Генералу Деникину.
…Больше резервов нет, и нечем подкрепить нашу группу, прикрывающую Зверево — Лихая с севера. Таким образом, создается уже непосредственная угроза этому узлу, с потерей которого совершенно нарушается управление и питание остатков Донской армии, а следовательно, обнажается Новочеркасск. Нужны экстренные меры для подачи резервов в район Зверево — Лихая и закрепления этого узла за нами. О последующем прошу уведомить.
Командарм Сидорин. 10 февраля. № 849/к».[51]
Деникин обещал перебросить Кавказскую армию на Воронежское направление. Первую дивизию — в район Дебальцево — Алексеево — Леоново не ранее 14 (27) февраля; посадка второй дивизии в эшелоны должна была начаться 12 (25) февраля и сосредоточение ее на линии Новочеркасск — Миллерово планировалось не ранее 22 февраля (7 марта). На следующие две дивизии надо было отвести еще 10–12 дней.
Пока шла ожидаемая помощь, разгорелись бои у Карпово-Обрывской. Красные по правому берегу речки Быстрой вышли к хутору Маслову. 11 (24) февраля отряд Гусельщикова отразил запутавшиеся в тумане мироновские полки. Красные впоследствии писали, что бой шел с переменным успехом, но после обеда «густой туман настолько спутал все наши части, что пришлось отступить на свои исходные позиции».
Белые заявляли, что это была редкая победа. За бой под Карпово-Обрывской 783 казака Гундоровского полка впоследствии были произведены в подхорунжие.
Но 12 (25) февраля от Морозовской по железной дороге надавили красные бронепоезда, а 13 (26) февраля красные стали обходить Карпово-Обрывскую с запада. Гусельщиков, прикрывшись метелью, отскочил, открыв фронт на 60 верст. Штаб Северного фронта, оказавшись под угрозой окружения, отдал приказ всем частям уходить за Донец, а Гусельщикову — держаться у Погорелово — Грачи до 24 часов 14 (27) февраля.
Железная дорога до Лихой была забита. Штаб фронта из Тацинской смог добраться лишь до разъезда Грачи и провел ночь без сна практически на боевой линии. На другой день штаб каким-то чудом успел переправиться и стал на станции Репной. Опасаясь быть отрезанными, стали отходить за Донец части Западного фронта от Миллерово и отошли 17 февраля (2 марта).
После ухода за Донец началось следствие по действиям Гусельщикова. Многие считали, что одной из причин этого была прощальная поздравительная телеграмма Краснова, где он упоминал двух донских героев — Гусельщикова и Лазарева.
Впрочем, казачеству нужен был народный герой вроде Гусельщикова. И следствие закрыли. Более того, контуженного Гусельщикова 24 февраля (9 марта) чествовали на Круге как героя Дона. Круг вынес постановление о награждении его орденом Святого Георгия.
Красные стремились на плечах отступающего противника перейти замерзающий Донец и ударить на Новочеркасск. Впрочем, Новочеркасск уже рассматривался как второстепенная цель. Донская армия считалась разбитой. 17 февраля (2 марта) главком Вацетис указал командованию Южного фронта: «Прошу обратить внимание на более энергичные действия частей 8-й и 9-й армий в направлении на станцию Лихая и оттуда в тыл частей противника, сражающегося в Донецком районе и севернее».[52] Но и на Новочеркасск и на Лихую путь лежал через Донец.
13 (26) февраля 9-й армией был получен приказ захватить ко 2 марта по новому стилю (17 февраля) линию реки Донец по линии Богураев — Ясиновский — Синегорский — Виноградный.
16 февраля (1 марта) красные вышли к Донцу у станицы Екатерининской, перешли реку и заняли хутор Синегорский. Казаки отошли к хуторам Семимаячному, Грушевскому и Чернышеву. 17 февраля (2 марта) красные атаковали Усть-Белокалитвенскую, но были отбиты. 18 февраля (3 марта) они из Синегорского двинулись к хутору Мечетному, чтобы обойти Усть-Белокалитвенскую с тыла, и атаковали хутор Семимаячный. Фактически линия Донца была прорвана.
Дальнейшим движением вдоль линии железной дороги части 9-й армии красных могли отрезать казаков в Калитвенской и Каменской и занять Лихую. Положение казаков стало критическим. Вдобавок 15–18 февраля (28 февраля — 3 марта) восстали крестьяне 13 волостей Таганрогского округа.
Донские части, противостоящие этому наступлению, были обескровлены. Полковник Фолометов, временно командующий Гундоровским полком, 19 февраля (4 марта) доносил Гусельщикову: «Прошу покорно дать от своего имени телеграмму командующему Донской армией с просьбой отдать категорическое приказание окружному атаману Донецкого округа и станичному атаману Гундоровской станицы о немедленной высылке в Георгиевский полк всех казаков, высланных в станицу для сопровождения больных и раненых, а также по другим причинам выбывшим временно из полка.
Славный Георгиевский полк легендарного отряда народного героя генерала Гусельщикова не должен распасться и погибнуть от недостатка людей.
Считаю своим долгом доложить, что вверенный мне отряд, неся службу на сторожевых участках большого протяжения, сильно переутомился и страшно уменьшился в количестве бойцов».[53]
Помощи от «добровольцев» пока что не было. 16 февраля (1 марта) генерал Романовский сообщил штабу Донской армии, что Кавказская Добровольческая армия будет переброшена в район Дебальцево — Чистяково — Александро-Грушевск, но «главнокомандующий категорически запретил до окончания сосредоточения всей кавказской армии вводить в бой дивизии по частям».[54]
У донского командования оставался последний резерв — 1-я Донская дивизия, стоявшая гарнизонами в Ростове, Таганроге и Новочеркасске. 14 (27) февраля дивизию стали грузить в эшелоны, чтобы отправить на Донец. 18 февраля (3 марта) 1-я бригада дивизии («Донская гвардия») без дивизиона Атаманского полка прибыла в хутор Грушенский, где размещался штаб командующего хоперскими войсками Савватеева.
Хоперские полки были деморализованы, боеспособность сохранил один Бузулукский полк. Кроме того, удалось мобилизовать стариков местных станиц — Морозовской, Ермаковской и Усть-Белокалитвенской — и свести в отряд полковника Овчинникова. Однако с приходом 1-й бригады 1-й Донской дивизии, то есть донской гвардии, командующий здесь войсками Савватеев решил атаковать красных.
На рассвете 19 февраля (4 марта) пешие сотни гвардейской бригады от хутора Грушенского повели наступление на Семимаячный, а конные от хутора Дубового на Ясиноватый. Правый фланг бригады был прикрыт отрядом Овчинникова.
Семимаячный был взят с ходу, затем гвардейские казаки (пешие сотни) под огнем, неся потери, преследовали красных до станицы Екатерининской, где передали преследование отряду Овчинникова.
Конные сотни бригады вышли к хутору Мечетному и южнее его столкнулись со 199-м стрелковым полком мироновцев.
Может быть случайно, а может быть по аналогии с событиями февраля 1918 г. (тогда большевики, наступая на Новочеркасск, первыми двинули вперед красных казаков Голубова), но в последний рывок через Донец пошли красные казаки и иногородние мироновской дивизии.
Под хутором Мечетным 1500 красных были атакованы лавой в 200 всадников. Согласно донесению полковника Фарафонова, было взято 3 орудия, 7 пулеметов, 150 снарядов, 130 винтовок, 38 пленных, много имущества. На поле боя осталось около 400 трупов и много несобранного оружия. Казаки потеряли 2 офицеров и 2 казаков убитыми, 13 казаков и 13 лошадей ранеными.
Занятый красными плацдарм был ими очищен.
«Выдвинутая на фронт молодая гвардия, и главным образом казаки ближайших станиц, 19 февраля (4 марта) дают первый отпор противнику», — констатировал донской историк.[55]
Наступательный порыв красных заметно угас. Командующий Ударной группой Ф. К. Миронов переводился за Западный фронт и 21 февраля (6 марта) прощался с дивизией в слободе Карпово-Обрывской.
22 февраля (7 марта) Богаевский тем не менее заявил: «Сегодня положение, быть может, еще тяжелее, чем было вчера». Неожиданный мороз сковал Дон и Донец. Реки не могли служить препятствием. Герой Дона — генерал Гусельщиков — был контужен. Надежда оставалась на гвардию.
22 февраля (7 марта) 1-я Донская дивизия, пополненная дивизионом атаманцев, 3-м Калмыцким полком, Донским учебным полком и четырьмя батареями (1,2, 6-й гвардейской и 27-й), повела наступление на Усть-Быстрянскую, занятую 16-й стрелковой дивизией красных. Красные контратаковали и даже сбили Учебный полк. Бой закончился вничью, но ночью красные ушли за Донец.
В тот же день, 22 февраля (7 марта), сменивший Миронова начдив Голиков отдал приказ о новой переправе через Донец.
Чуть западнее, у станицы Каменской, Донец пыталась форсировать 12-я стрелковая дивизия красных. 21 февраля (6 марта) вечером красные по льду перешли Донец и заняли хутор Рыгин и Каменскую, но утром 300–350 семилетовских партизан подошли от разъезда Северо-Донецкого, ворвались в Каменскую и в бою со 101-м советским полком отбили мост через Донец.
Подхлестывая рвущихся через Донец красноармейцев, штаб Южного фронта 23 февраля (8 марта) отдал приказ 8-й армии овладеть районом Лихая — Зверево и не позже 12 марта выйти на линию Таловый — станция Провалье — станция Черевково — Малый и Большой Федоровские, то есть развернуть фронт против Александро-Грушевска. 9-я армия должна была пристроиться к 8-й с востока от хутора Садки до устья Донца.[56]
Но организованной общей переправы у красных не получилось. 24–25 февраля (9–10 марта) очередные попытки взять Каменскую и Гундоровскую были отбиты.
На участке 9-й советской армии красным повезло больше.
24 февраля (9 марта) с 7 утра они повели наступление через Усть-Белокалитвенскую переправу, через железнодорожный мост ниже по течению Донца и через хутор Какичев (последняя колонна через Какичев направлялась на станицу Екатерининскую). Противостоявший им Гундоровский полк опирался на хутор Бугураев. Там, возле Бугураева, 23 февраля (8 марта) сошел с рельсов белый бронепоезд «Иван Кольцо». Красные пытались его захватить, гундоровцы — отстоять. «Партизаны полковника Корнилова, юные мальчики в количестве полтораста человек, присланные на помощь, потеряв около сорока человек убитыми, разбежались», — вспоминал Фолометов.[57] Гундоровцы, дравшиеся под командованием В. Н. Усачева, отбивая атаки красных, потеряли в этот день 170 казаков и 17 офицеров. Под Фолометовым было убито три лошади. К концу дня гундоровцы отступили, оставив тела погибших на поле боя. Красные тоже ушли за Донец.
Однако после ряда боев 25 февраля (10 марта) 250 матросов 202-го полка 23-й стрелковой дивизии под командованием B. Грота форсировали Донец около Усть-Белокалитвенской станицы, сбили два обескровленных полка — Гундоровский и Луганский, — захватили 4 пулемета и заняли хутор Мечетный.
В разгар боев, 24 февраля (9 марта), донское командование обратилось к «добровольческому»: «Части Донской армии, особенно Северного фронта, вследствие огромной убыли убитыми, ранеными и больными, ослаблены до крайности. Малейший нажим со стороны противника даже небольшим кулачком на фронте от ст. Усть-Быстрянской до ст. Калитвенской может привести к созданию такого положения, которое вынудит нас отдать приказ об отходе к югу от р. Донец и бросить Зверевский узел, дабы уберечь войска Западного фронта. Резерва, которым можно было бы парировать удар противника на участке Северного фронта, нет. Кризис может назреть настолько быстро, что всякое сношение с Вами окажется запоздалым. Ввиду изложенного и по приказанию командарма, прошу с доклада главнокомандующему уведомить срочно, разрешает ли главнокомандующий в случае крайности использовать для боя его резерв, сосредоточенный ныне в окрестностях и к северу от Новочеркасска. № 1225/к. Кельчевский».[58]
Резерв, собираемый Деникиным, был значителен. 18–21 февраля (3–6 марта) из района Дебальцево в район Шахтная — Александро-Грушевск «в резерв главнокомандующего» была переброшена Кавказская дивизия. 21 февраля (6 марта) было приказано разместить в районе Персиановки 1-ю и 2-ю бригады 1-й Кубанской дивизии (2-й и 3-й Сводно-Кубанские полки, 2-й Уманский полк и 2-й Запорожский полк) и 1-я и 4-я Кубанские батареи. В районе Кривянской разместили 3-ю бригаду 1-й Кубанской дивизии (2-й Лабинский и 2-й Черноморский полки) с артиллерией. В самом Новочеркасске стали штаб корпуса, Гвардейский дивизион и гаубичная батарея 1-й Кубанской дивизии. В Персиановке разместился авиационный отряд в 8 аэропланов.
Но 26 февраля (11 марта) Романовский телеграфировал в штаб Донской армии, что Кубанский корпус сосредотачивается в районе Александро-Грушевска не для прикрытия фронта, а для крупной стратегической операции, и что донцы должны прикрыть фронт своими силами.[59]
Поскольку резервов не было, 28 февраля (13 марта) на Мечетный с юга повела наступление Гвардейская донская бригада, пешие сотни — на хутор, конница — в обход с юго-востока. Красные, не принимая боя, ушли за Донец. Впоследствии в наградных документах они отметили, что все это время — с 25 по 28 февраля (10–13 марта) — они три дня пробивались из кольца.
Потеряв плацдарм, красные, как считали казачьи историки, потеряли «возможность нанести удар по кратчайшему направлению на решающую линию Новочеркасск — Ростов, причем в момент, критический для Донской армии».[60]
Как бы не веря в спасение, донское командование 1(14) марта передало в войска: «Командующий войсками Северного фронта приказал продержаться еще три-четыре дня и не пустить противника на западный берег Донца. Дать возможность нашим братьям казакам кубанцам и терцам, а также горцам закончить сосредоточение в районе станции Шахтная для нанесения удара по красным и организации наступления всех наших войск на Донском фронте».[61]
Приказ вступить в бой с красными деникинцы получили лишь на царицынском направлении. Именно на царицынском направлении впервые вступили в бой с красными прибывшие на Донской фронт кубанцы. Еще 3(16) февраля кубанские эшелоны со станции Кущевка были направлены на Царицын.
2-й Кубанский конный полк 11–12 (24–25) февраля занял позиции у хуторов Чекунова и Подстепного на левом берегу Дона у станицы Есауловской. Конница Буденного встретила кубанцев 17 февраля (2 марта).
Еще 16 февраля (1 марта) красное командование отметило: «Стремительность отступления противника несколько уменьшилась».[62] Тогда же пришло сообщение, что «части… ведут упорный бой за обладание станцией Жутово, противник, поддерживаемый все время подходящими кубанскими частями, оказывает упорное сопротивление, переходя в контратаки».[63]
17 февраля (2 марта) красные отметили: «С прибытием кубанских и кавказских частей противник стал проявлять активность».[64]
19 февраля (4 марта) был отдан приказ донским и кубанским войскам отойти за Сал с целью сократить фронт и образовать маневренный резерв. 27 февраля (12 марта) красная конница вышла к Салу и заняла станцию Ремонтная.
Донские войска, отошедшие за Донец и Сал, были крайне малочисленны. По данным на 21 февраля (6 марта) 1919 года:
Западный фронт — 377 офицеров, 1061 штык, 2423 шашки, 33 орудия, 294 пулемета;
Северный фронт — 7956 штыков, 4072 шашки, 46 орудий, 37 пулеметов;
Восточный фронт (без 8-го корпуса, в который были сведены отряды Татаркина и Голубинцева бывшего Северо-Восточного фронта) — 2408 штыков, 1285 шашек.
Таким образом, под рукой командования было 20 965 штыков и 7780 шашек. Армии удалось сохранить 108 орудий и 441 пулемет.[65]
Качество отступивших за Донец и Сал войск было низким.
Большевистское командование подводило итог к 16 февраля (1 марта) 1919 г. За 4 месяца из 56 000 Донской армии (большевики, видимо, не брали в расчет «Молодую армию») открытое возмущение проявили 9000 (16 %), перешли на сторону большевиков 16 000 (28,5 %), были расформированы 15 000 (27 %), остались надежными 16 000 (28,5 %).[66]
На Круге новый командующий Донской армией генерал В. И. Сидорин говорил: «Весь Черкасский округ заполнен дезертирами со всех округов, и собрать их — задача чрезвычайно трудная».[67] Местные станичные власти не обращали на дезертиров никакого внимания. «Под шумок правящие сферы сплавляли из Новочеркасска свои семьи…».[68]
В феврале на вокзале в Ростове скопилось 800 раненых, которых не могли распределить по госпиталям. Всего раненых и больных насчитывалось 12 000, из них 30 % — симулянты.
Командование 14-й советской дивизии вспоминало: «Что ни дом — то лазарет, что ни амбар — то горы трупов. Страшный сыпной и возвратный тиф косил остатки Донской армии, заражая и наши части…».[69]
Главное командование армиями Антанты, изучая материалы о возможности интервенции в России, 6 марта 1919 г. дало Донской армии следующую характеристику: «Солдаты устали от борьбы, пали духом, наблюдается пассивное безразличие, растущая дезорганизация войск; недавние поражения, в результате которых Донская армия отступила к Новочеркасску, создают критическую ситуацию. Армия не способна к победе. Мало оснований для того, чтобы полагаться на нее при действиях в России».[70] Добровольческое командование, судя по всему, разделяло мнение союзников.
Советское командование в это же время, 8 марта, заявляло: «Донской армии, как боевой силы, не существует, фронт держится исключительно добровольцами». Всего на Донском фронте из 44 000 белых 17–18 000 были добровольцами.[71]
Однако уже 13 марта советское командование констатировало: «Отмечается решительная настойчивость Донского командования по воссозданию армии».[72]
Прежде всего, с выходом советских войск к железной дороге Лихая — Царицын и к линии Донца изменилось настроение местного населения. В этой местности уже имелся опыт жизни «под Советами», здесь весной 1918 г. уже шли бои с войсками Ворошилова. Кроме того, многочисленное местное крестьянское население, поддерживая красных, стало грабить казачьи станицы. Так произошло в станице Луганской: «Бери, бери, — говорили хохлы. — Цэ ж наше риднэ. Понаграбили козаки повнисеньки дома и сундуки усякого добра, но цэ все наше — бери…».[73]
Разведсводки красных стали все тревожнее: 5 (18) февраля «все бежавшие из плена единогласно свидетельствуют, что хохлацкое население сочувствует большевикам, казаки же настроены к ним враждебно».[74] Так, 10 (23) февраля станица Усть-Белокалитвенская приняла решение вооружиться всем и дать отпор советским войскам.[75] Но оказать сопротивление разрозненными станицами при бегущей армии было невозможно. Поэтому началось первое массовое отступление казаков, ставшее, правда, массовым лишь для некоторых станиц. И все же красная разведка доносила: 7 (20) февраля «все казачье население с приближением наших войск покидает от старого до малого свои хутора и станицы, оказывая совместно с регулярными казачьими частями отчаянное сопротивление».[76]
Подтягивалась дисциплина. Чтобы не раздражать раздетые и голодные войска, 7 (20) марта решением Войскового Круга были закрыты театры и кино, кафе и рестораны преобразованы в столовые, в общественных местах запрещались музыкальные и танцевальные вечера, закрывались все клубы, запрещались карты и лото.[77]
В Новочеркасске висели воззвания: «Не покидайте Тихий Дон!».[78]
Вслед за местным населением стало меняться настроение в войсках. 26 февраля (11 марта) штаб 9-й армии доносил, что с 15 февраля по 11 марта опрошено лишь 6 перебежчиков.[79]28 февраля (13 марта) штаб Южного фронта отметил: «Главным образом противник несет потери от боев, процент дезертирства заметно уменьшился».[80]
Восстановив в какой-то мере дисциплину и боеспособность и укрывшись за Донцом и Салом, донское командование оказалось перед проблемой наращивания сил, увеличения численности армии. Увеличить численность армии планировалось «вначале созданием партизанских отрядов учащейся молодежи и добровольцев казаков, потом путем постепенной мобилизации».[81] Когда положение восстановится, учащуюся молодежь планировали демобилизовать, что и случилось впоследствии.
Мобилизация шла все время, и в рассматриваемый период, помимо приказов по Войску, она проводилась решением станиц, когда приближались красные. Так, 3 (16) февраля 1919 года Нижне-Чирская, Суворовская, Есауловская, Потемкинская, Верхне-Курмоярская, Нагавская мобилизовали молодежь и «стариков» 1884–1890 годов переписи включительно.[82] Но это зачастую были разрозненные приговоры станиц, и пополнения в войска поступали мелкими партиями, что не могло ни существенно увеличить количество войск, ни создать перелом в настроении.
Кроме того, началась мобилизация иногородних (до 36 лет) и даже пленных. 2 (15) апреля Большой Войсковой Круг принял постановление: в целях привлечения на свою сторону стараться не расстреливать за службу «Совдепии», а пороть; пленных очищать от коммунистов, комиссаров «и других вредных лиц — добровольцев, китайцев, латышей, евреев и проч.»; уничтожать этих лиц «при помощи самих же пленных».[83]
Пленными и крестьянами пополняли даже семилетовские (студенческие) части, и те, попадая опять к красным, рассказывали, что у Семилетова «дисциплина не строгая — не бьют».[84]
В результате подтягивания дисциплины и мобилизаций количество бойцов в армии увеличилось. 2(15) марта командование стран Антанты считало, что в Донской армии 57 000 (из них 30 000 кавалерии).[85]
В начале 1919 г. началась реорганизация структуры армии. В январе, в период развала на Северном фронте и горячих боев на Восточном, отряды стали сводить в корпуса и дивизии.
23 февраля (8 марта) фронты преобразовали в армии. Восточный фронт — 1-я армия; Северный фронт — 2-я армия; Западный фронт — 3-я армия.
Были упразднены разошедшиеся по домам полки. В Верхне-Донском округе это были 28-й, 30-й — 38-й. Вместо них под теми же номерами создавались другие.
Приказом № 408 от 26 февраля (11 марта) 1919 г. среди прочих был сформирован 33-й Донской казачий полк из отступивших казаков Краснокутской и Боковской станиц и Каргинской конной сотни.
Лазарева и Икаева отстранили от командования отрядами. Отряд Икаева вообще расформировали. Сам П. Х. Попов, глава нового Донского правительства, приказал отряд «расформировать и исключить из состава частей» с 25 февраля (старого стиля) 1919 г. (приказ № 72 от 30 марта (13 апреля) 1919 г.).
Поневоле слег в госпиталь «стопобедный генерал» Гусельщиков. Его любимый Гундоровский полк был отдан под командование полковнику В. В. Фолометову и в боях под Усть-Белокалитвенской понес большие потери, так что его пришлось свести в батальон. Контуженный Гусельщиков обозвал Фолометова трусом, в ответ на это Фолометов выстрелил Гусельщикову в грудь из револьвера и сам был арестован 19 марта (1 апреля). Такая вот первоапрельская шутка. На гауптвахте Фолометова уже ждал «милый сердцу» свергнутого атамана Краснова, «но беспутный» полковник Роман Лазарев.
Снабжение войск ВСЮР взяли на себя союзники. Уже к 12 (25) апреля они поставили оружия и снаряжения на 100 000 бойцов — 205 пушек, 75 гаубиц, 60 мортир «Штока», 2000 пулеметов, 100 000 русских винтовок, 12 танков, 100 самолетов (с парками), 1000 телефонов, 2000 мулов. Готовились поставки еще на 150 000 бойцов.[86] Но все это подлежало распределению между всеми Вооруженными силами Юга России, а не предназначалось одному Дону.
Тем не менее и Дону досталось немало.
Военные операции Донской армии должны были отныне развиваться в контексте планов командования ВСЮР. Реальное военное сотрудничество, по идее Деникина, должно было складываться следующим образом. Донская армия сохранялась. В оперативном отношении она подчинялась Главкому (Деникину), но ни одна часть не могла быть уведена с Дона, если Дону угрожала опасность («операционные линии Дона соответствуют идее его обороны»). Возможен был увод донской конницы, но при компенсации ее «добровольческой» пехотой, а также увод свободных резервов, где это необходимо. Предполагалось невмешательство в бытовые казачьи особенности.[87]
Такие предложения выдвигались Деникиным, когда у власти был Краснов. Но после того как многие члены Круга потребовали установления единого командования (Окружное собрание членов Большого Войскового Круга от Верхне-Донского округа потребовало срочно фактически осуществить единое командование над всеми вооруженными силами Юга России еще до открытия круга, 28 января (10 февраля) 1919 г.),[88] а во главе Войска стал сподвижник Деникина А. П. Богаевский, влияние «добровольцев» на дела Донской армии возросло. Даже по поводу награждения Гусельщикова орденом Святого Георгия Богаевский советовался с Деникиным.[89] Что касается военных планов Деникина, то ещё в январе 1919 г. на военном совещании в Минеральных водах он решил, опираясь на Донецкий бассейн, «главными силами развивать действия в общем направлении на Харьков»,[90] поскольку харьковское направление было кратчайшим «к главному объекту действий — Москве».[91]
Однако при огромном превосходстве сил противника военные действия в феврале — марте 1919 г. сводились к «затыканию дыр» на фронте.
Советское командование, лишившись плацдарма на правом берегу Донца на фронте 9-й армии, производило перегруппировку, перебрасывало войска западнее, где фронт (у Луганска) уже пролегал за Донцом. 11 марта Командюж Гиттис отдал приказ «в центре совершать перегруппировку с целью, воспользовавшись оборонительной линией реки Донец, частям 9-й армии сменить 8-ю, сосредоточить ее для атаки из района Веселогорск — Луганск вдоль правого берега Донца в направлении на Новочеркасск — Ростов». 9 армия должна была частями 23-й дивизии сменить 8-ю армию к 5(18) марта.[92]
Таким образом, красные концентрировали войска на правом берегу Донца в районе Луганска, чтоб оттуда «по сухому» ударить на Новочеркасск, и считали, что «в районе западнее линии Лихая — Новочеркасск и должен быть разыгран решительный бой».[93]
«Добровольцы» и донцы стягивали войска для встречного удара. Фактически должно было развернуться протяженное по площади и длительное по времени встречное сражение. Важным фактором в этом сражении стало восстание казаков на Верхнем Дону в тылу у Красной Армии.
Настроение казаков на территории, занятой советскими войсками, также меняется к весне 1919 г. Мечты о немедленном улучшении благосостояния со свержением местных органов красновской диктатуры не осуществились. Более того, с приходом советских войск казаки должны были разделить все тяготы Гражданской войны вместе с голодающим народом России.
Начиная наступление на Юге большевики надеялись облегчить положение страны. 3 апреля 1919 г. В. И. Ленин говорил: «…все завоевания, которые наша Красная Армия сделала на Украине и на Дону… дадут самое существенное облегчение для внутреннего положения, дадут хлеб и уголь, продовольствие и топливо».[94] На территории, занятой советскими частями, вводилась продразверстка, которая изымала «излишки» хлеба по существу без компенсации их промышленными товарами.
Неоднородность состава населения области внесла свои особенности в советское строительство на Дону. Малочисленное красное казачество в эго время пошло на обострение борьбы. Красновские указы за переход к красным лишали казачьего звания и пая земли. Весной и летом 1918 г., во время установления красновской власти, осатанелые старики нещадно пороли сочувствующих Советам на сходах, всячески издевались. Но все равно находились смельчаки и бежали в Красную Армию, и немало из них, выпоротых и обесчещенных, грозилось вернуться и «поликовать» над обидчиками, с четырех сторон зажечь родимый хутор.
Уходя к большевикам, казак автоматически становился сельским пролетарием, был гораздо надежнее мобилизованных крестьян и превосходил их по военной подготовке. Даже белые считали: «Эти изменники представляют собою лучшие боевые части красных».[95] Председатель Казачьего отдела ВЦИК докладывал, что «красные казаки ненавидят своих станичников, находящихся в рядах Краснова, отлично знают, кто из них служит насильно, а кто добровольно, и пощады тем, кто погнался за звездочками и лычками, продав за это родного брата, не будет никакой».
У многих были личные счеты, и теперь, вступая в родные места победителями, предвкушали они «расплату с довеском». А впереди уже летела молва, что такой-то идет с таким-то отрядом и грозился тому и тому первым головы срубить, а такому-то лучше бы и на свет не родиться — под землей найдет и живого съест.
В хуторе Большом Усть-Хоперской станицы казаки-мироновцы из 1-го Донского революционного полка таскали за бороды, а затем изрубили «за злостную агитацию» 20 стариков, которые пытались их «усовещевать» и «наставить на путь истинный». В Нижнечирскую, окружную станицу 2-го Донского округа, красные казаки вступили первыми, разбили лавки и раздавали имущество, а затем своим судом стали карать местную «контру», и если б не политкомы, залили бы Нижнечирскую кровью.
Но не в этом была беда. Красные казаки пришли и ушли со своими полками дальше, к Донцу — «топить гидру в Черном море». Перетрухнувшие их «знакомцы» вылезли из погребов и уже на радостях сулили скрывавшим их соседям и родственникам золотые горы. Но далеко до покоя было. Ох, как далеко!
Разложение и ослабление белого казачества подталкивали донское крестьянство на его борьбу с привилегированными землевладельцами-казаками. Борьба обострялась тем, что советская власть помещичьей земли крестьянам здесь, на Дону, не дала — все имения были преобразованы в совхозы. Весной 1919 г. член Донбюро РКП (б) С. И. Сырцов докладывал: «Ненависть против казаков, на которых крестьяне привыкли смотреть как на классовых врагов, только теперь находит свое выражение… Победы Красной Армии вдохнули уверенность в крестьян, и они начинают расправу с казачеством».[96]
Несмотря на то что стихийное движение крестьянства нарушало классовый подход к решению вопроса, носило «анти-казачий» характер и иногда выражалось в неприкрытых грабежах станиц, группа работников во главе с Сырцовым считала, что крестьяне в массе (за исключением небольшого процента отъявленных кулаков) представляют тот элемент, на который партии в борьбе с казачеством придется опираться.
Эти настроения нашли свое отражение и во взглядах ряда донских ответственных работников, а отзвуки этих настроений проявлялись даже в верхах командования Красной Армии. В январе 1919 г. в «Известиях ВЦИК» появилась статья «Борьба с Красновым», в первых числах февраля та же статья, но озаглавленная «Борьба с Доном», печатается в нескольких номерах «Известий Народного Комиссариата по Военным и Морским Делам». Автор, подписавшийся «И. В-с», сообщил, что «мимо внимания трудового народа проходит незамеченным такое явление, как титаническая борьба наша против Дона… Дон выступил против нас, против русского революционного трудового народа, и выступил в своей прежней исторической роли разбойника, душителя всяких свободных начинаний в России» (2 февраля). После реверанса в сторону революционной части казачества («Говоря о казачестве, сражающемся против нас на Дону, мы не имеем совершенно в виду трудовой казачий народ, казачий пролетариат, тот, который пламенеет жизнью революции» (4 февраля), И. В-с между прочим объявил читателям: «Казачья масса еще настолько некультурна, что при исследовании психологических сторон этой массы приходится заметить большое сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира» (8 февраля). Примеры? Пожалуйста: «В ухе у казака обыкновенно серьга, а то иногда их даже две. Иногда приходится видеть казака, у которого даже в носу проделана дырка для вставления особого сорта кольцеобразного приспособления» (6 февраля). Вывод гласил: «Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции. Стомиллионный русский пролетариат не имеет никакого нравственного права применить к Дону великодушие… Дон необходимо обезлошадить, обезоружить и обезногаить и обратить в чисто земледельческую страну» (8 февраля).
Автору хотелось бы поделиться мыслями об этих статьях. «Лихой парень был этот И. В-с. Фантазер. Кольцо в носу — до этого надо додуматься» — вот первое, что приходит в голову при прочтении этой статьи. Кстати, кто он? «Мальчишка какой-нибудь. Щелкопер. В струю хотел попасть», — подумал я тогда. Ан не мальчишка! Как-то, перелистывая книгу о жизни и деятельности одного из видных наших военачальников, обнаружил я перечень печатных трудов его. И среди статей по стратегии, тактике, военной истории увидел и эти: «Борьба с Доном» (Известия Народного Комиссариата по Военным и Морским Делам. 1919. 2,4,6, 8 февраля), «Борьба с Красновым (Известия ВЦИК. 1919. 28, 31 января, 1 февраля). А называлась книга — «Главнокомандующий всеми Вооруженными Силами Республики И. И. Вациетис» (Сборник документов. Рига, 1978).
У партийных и советских работников, связанных с Доном, единого мнения об организации власти на освобожденной территории не было. Группа советских работников, казаков по происхождению, признанным лидером которой был B.C. Ковалев, переоценивала революционность казачества, настаивала на политике соглашения с ним. Во главе области предлагалось поставить известных казакам лиц, хотя бы они были «беспартийные»; в окружные ревкомы — выдвигать лиц, избранных казаками ранее в исполкомы, предоставить право на общем съезде казачества установить земельные порядки. Группа работников во главе с С. И. Сырцовым, сосредоточенная в Донбюро РКП (б), недооценивала революционные элементы казачества и находила нужным во главе Донревкома, окружных ревкомов ставить партийных товарищей, которые могли бы в кратчайший срок и без шатаний провести ряд мероприятий, подрывающих силу казачества, и тем самым покончить с казачеством. Сырцов в письме, полученном ЦК 7 февраля 1919 г., писал: «Принимая во внимание то, что значительная часть Донобласти по самой природе своей враждебна социалистической власти, отдельные сочувствующие единицы тонут в море темной невежественной буржуазной казачьей массы («трудовое революционное казачество» больше существует как агитационная формула, чем на самом деле), — предоставить самой массе, почти однородной в экономическом отношении, строить местные органы власти было бы ошибкой. Казачество, придавленное и терроризированное, пассивно воспримет «советы и комитеты», но эти советы будут вывеской для старых станичных управлений… Необходимы в этих местах комитеты, назначенные из людей, прошедших школу Советской власти, с привлечением туда тех отдельных единиц, лояльных и сочувствующих, которые изредка будут попадаться на местах».
Вопрос упирался также и в форму центральной временной власти в области. Исходя из неясности обстановки и неподготовленности условий для создания аппарата управления, вплоть до особого распоряжения вся военная и гражданская власть на Дону передавалась в ведение Реввоенсовета Южного фронта. «Донскому бюро, Френкелю. Общее руководство работой поручается товарищам военсовета Южного фронта. Никакого Донского исполкома, никакого Донского правительства. Даны точные указания Ходоровскому и Мехоношину», — телеграфировал 29 января Я. М. Свердлов.
Как писал в докладе комиссар Хоперского округа В. Ларин, «Ревсовет, имея смелость перед ЦК настоять на необходимости сдачи Донобласти под его высокую руку, по существу ограничился в своем законодательстве отделом «Граждупра», не имеющим ни самостоятельности, ни денег, ни работников».
«Граждупр», или Отдел Гражданского Управления при РВС Южфронта, был образован приказом № 317 Реввоенсовета от 3 марта 1919 г. Главными задачами отдела были: а) создание ревкомов и инструктирование их в деле беспощадной борьбы с контрреволюцией; б) содействие ревкомам в деле формирования специальных воинских частей; в) проведение срочных мер земельного характера, в частности, касающихся весенней запашки и охраны крупных экономии, коневодства и лесов; г) организация финансовых органов на местах и руководство их деятельностью.
Скоропалительность, с которой военные взяли управление областью в свои руки, имела свои отрицательные черты. То, что во главе «Граждупра» стоял член Донбюро и его идейный вдохновитель, давало гарантию, что военная власть будет проводить политику, рекомендуемую Донским бюро. Отсутствие у РВС фронта определенных навыков в работе такого рода, нехватка средств и работников заставили его часть работы переложить на Донбюро, которое для более четкой связи переехало в ставку РВС Южфронта — город Козлов. Обстановка запутывалась недостаточно четким разграничением обязанностей между Донбюро и «Граждупром».
С мест настоятельно требовали создания единого советского центра на Дону. 5 марта 1919 г. Сырцов писал Свердлову: «Самым настойчивым образом встает вопрос о создании областного ревкома или исполкома… Ликвидация казачьего землевладения, организация переселения хотя бы в огромных масштабах немыслима без аппарата. РВС Южфронта для выполнения задачи руководства местными органами думал воспользоваться бюро. Помимо того, что наша попытка приспособить себя для этой роли отразилась на партийной работе, мы парализовали себя переходом в Козлов. Козлов оторван и отдален страшно от Донской области… Создание ревкомов на местах протекает без участия РВС, его назначения опаздывают… До сих пор аппарат Донского бюро был приспособлен лишь к партийной, главным образом нелегальной работе…»
Но с созданием центральной донской власти не торопились, так как планировалось расчленить Донобласть. Основным инструктивным документом об организации работы на Дону была директива Оргбюро ЦК от 24 января 1919 г. Директива, за исключением 1-го пункта, не рекомендовала ничего, выходящего за рамки общей политики партии и правительства, известной впоследствии под названием «военного коммунизма». Необычным был первый пункт — о массовых репрессиях.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.