Глава VIII Население Черномории

Глава VIII

Население Черномории

С переходом черноморцев на Кубань сразу же обнаружилась малочисленность войска как для заселения местности, так и для охраны ее границ со стороны черкесов. Обширный край и значительное протяжение сторожевой линии требовали больше населения, чем сколько перешло его из-за Буга.

В 1801 году в Черномории было всего два города, 42 селения или куреня, 30 церквей, 2763 двора с 23 474 д. м. п. 9135 д. ж. пола. На каждый населенный пункт, следовательно, приходилось 65 дворов, считая в том числе два города, и 740 д. об. пола населения, а женский пол составлял только 28 %, или немногим более четверти всех жителей. На населении лежала еще печать того случайного состава его, какой сложился при спешном формировали бывших запорожцев в новое войско. Большинство войска состояло из одиночек-запорожцев, меньшинство из семейных казаков.

Войско поэтому продолжало пополняться всевозможными элементами и различными способами — небольшими организованными партиями, осевшими уже на Кавказе переселенцами, отставшими от войска одиночками и т. п. В феврале 1802 года малороссийская казенная палата уведомила Черноморское войсковое правление о желании переселиться в Екатеринодар 57 д. муж. и 56 д. жен. пола крестьян Конотопского уезда. В апреле того же года войсковая канцелярия постановила принять в войско 150 д. м. и 134 д. ж. п. жителей села Спасская и деревни Лебитиной Черниговской губ. В мае 1803 года черниговское губернское правление отправило 48 д. м. и 49 д. ж. пола крестьян, пожелавших переселиться к казакам на Черноморию. а в августе зачислено было в курень Джерелиевский несколько семей пришлого люда, и этим переселенцам даны были двухлетние льготы по отбыванию повинностей. В июле 1804 года сын еврея Авелейда, цезарский подданный, бежавший из Австрии, просил зачислить его, как принявшего православие, в черноморские казаки под именем Василия Лавровского, а за усердие наградить каким-либо чином. И Авелейда попал в казаки. В августе 1808 года одесский комендант г.-м. Кобле отправил в Черноморию для водворения в войско казака Федора Щербину, взятого администрацией с рыбных ловель князя Прозоровского, и таких, отставших от войска одиночек, переслано было на Кубань много. В декабре 1808 года 74 д. м. и 38 д. ж. п. черниговских выходцев, переселившихся в Черноморию еще в 1804 году, просили войсковую канцелярию не высылать их обратно на родину, а причислить с вновь переселившимися черниговскими казаками в войско.

Очень много зачислялось также в войско всевозможных разночинцев. В архивных документах за 1810 год встречается целый ряд случаев зачисления в войско вольноотпущенников из крепостных крестьян, лиц, уволенных из духовного звания, детей бывших черноморских старшин, переселившихся по преклонному возрасту из войска в Россию, свободных выходцев из Слободской Украины и т. п.

Но особенно обилен был приток в войско всякого рода беглецов. Беглецы являлись в Черноморию из разных мест — из Украины, Великороссии, Литвы, Польши, уходили от помещиков, бегали от суда и наказания, шли к казакам евреи, румыны, греки, турки, татары и др. народности. Одним словом, бежали сюда все, кто искал воли, свободного труда, самостоятельного хозяйства, и тем более те, кто имел хоть малейшие связи с черноморцами — родня, знакомые, однокашники по службе и пр.

Чаще других стремились зачислиться в казаки беглые помещичьи крестьяне, но они больше других причиняли хлопот войску. За беглецами всегда следовала погоня, грозные предписания, принудительные циркуляры и пр. На казачью администрацию производили давление таврические губернаторы, в ведении которых находилось войско. Высшая войсковая администрация в свою очередь налегала на низшую и на жителей. Для обнаружения беглецов наряжались особые команды, командировались опытные офицеры. В августе 1800 года по распоряжению атамана Бурсака в поиски за беглецами по Черномории послан был полковник Кузьма Белый, изловивший 107 душ беспаспортных обоего пола, и такие розыски производились в войске довольно часто.

Помещики бежавших крестьян со своей стороны принимали меры и не давали покоя властям. В 1803 году в собрании дворян Бахмутского уезда постановлено было просить начальство, чтобы Черноморскому войску строжайше было приказано не принимать беглецов. По свидетельству дворян, черноморцы приезжали на местные ярмарки партиями и подговаривали помещичьих крестьян к побегу на Кубань, выдавая им заранее заготовленные свидетельства на проход в Черноморию. У арестованного 10 июля черноморца Герасима Плохого найдено было три таких запасных свидетельства. Полковник Булыщев уверял, что, по полученным им сведениям, вся его «слобода Николаевка, по рассеянным от черноморцев внушениям, готова к побегу». Крестьяне ожидали только Луганской ярмарки 1 сентября, на которую черноморцы собирались толпами, чтобы уйти с ними на Кубань.

Войсковая канцелярия признавала притязания помещиков преувеличенными, так как войско принимало меры к поимке беглецов. В 1803 году Бурсак выслал 463 человека беглых, а о беглецах, препровождаемых на родину, войсковая администрация посылала в Министерство юстиции ежемесячные ведомости. Тем не менее 12 декабря 1803 года войсковая канцелярия постановила оповестить жителей, что за передержание беглых они будут подвергаться «самому строгому законному суждению», и «учредить розыскные команды для наблюдения за беглецами по границам войска».

Несмотря на эти меры, черноморцы с неохотою уступали тех беглецов, которые были уже в крае и сжились с казачьим населением. Генерал Розенберг 10 февраля 1804 года писал Бурсаку, что управляющий помещика генерала Депрерадовича Степановский, посланный для розыска 40 душ беглых крестьян, нашел четырех беглецов в курене Мышастовском; но Степановского почему-то взяли без вины под стражу в Екатеринодарской полиции, и полицейские служители били его плетьми. Екатеринодарское же начальство, у которого просил содействия Степановский, «вместо удовлетворения делало беглым понаровку и по делам медленность».

В другом случае беглецы, захваченные при помощи казачьего офицера, все-таки ускользнули из рук преследователей. В письме какого-то помещика упоминается, что в июне 1804 года его поверенный, в сопровождении казачьего офицера, забравши беглых крестьян, остановился на ночлег в степи, а не в селении, как советовал ему офицер. Ночью на поверенного напали какие-то люди, избили его и освободили бежавших крестьян. Очевидно, это были или приятели бежавших, или просто казаки, считавшие несправедливым поимку беглых в Черномории.

Такие случаи повторялись из года в год. Крестьяне уходили от помещиков в Черноморию, власти и помещичьи агенты ловили беглецов и снова водворяли их на землях помещиков. Но не все помещики и не всегда находили беглецов. Часть последних ежегодно сливалась с казачьим населением. В 1810 году крепостные крестьяне целыми партиями уходили от разных помещиков в Черноморию из земли Войска Донского, Харьковской губернии, Новороссии и пр.: были крестьяне графа Разумовского, помещицы Гриневой, помещика Любецкого, у которого из Бахмута бежало 40 душ, помещика Перича из Екатеринославской губернии и т. п. Атаман Войска Донского известный Платов просил Бурсака разыскать казака Строкача, подговорившего крестьян генерала Кутейникова бежать с Дона на Черноморию, и представить его для допроса в Мариупольское сыскное начальство. Ришелье, в ведении которого находилось Черноморское войско, требовал самых строгих мер для розыска беглых, в числе которых находились и военные дезертиры из регулярных полков. Бурсак и войсковая канцелярия принимали эти меры, но они не всегда давали надлежащие результаты. Черноморское население было на стороне беглецов.

Очень интересный в бытовом отношении случай занесен в исторические материалы за 1810 год. Екатеринославское губернское правление, по сообщению помещика корнета Полетка, просило войсковую администрацию задержать крестьянина Марка Стародуба с двумя взрослыми сыновьями, бежавшими от помещика в Черноморию. Стародуб был доверенным у помещика лицом. Уезжая из дому, Полетко оставлял дом и малолетних детей на попечение пожилого человека Стародуба, и вот в одну из таких отлучек помещика Стародуб, знавший, где были спрятаны помещиком 600 рублей, забрал эти деньги, подобрал свое имущество, какое было, и ушел с сыновьями от помещика. Другой помещик, корнет Бородин, встретил Стародуба с сыновьями в селении Гуляй-Поле Донской области, в 40 верстах от Черномории. Беглецы, по словам Бородина, были «в новом и добром одеянии, при больших ножах и пиках, подбрились на обряд черноморцев в чуприны». Когда Бородин спросил их: «Куда идете, Стародубы? Чи не обворовали вы помещика свого, а бо не убили ли его?» — то Стародубы отвечали ему: «Изжай, куда идешь!!» Тогда Бородин поехал в Азов, взял здесь четырех человек и погнался с ними за Стародубами, но не мог найти их, так как они скрылись в камышах.

У крестьян и казаков велись в этом отношении свои счеты с помещиками. Последние часто силою обращали в крепостных свободное население, и у казаков было много родни, попавшей в такое положение. Черноморский казак Разумовский передал в прошении графу Ришелье трогательный случай о том, как после тридцатилетней тяжелой разлуки он отыскал близ Киева в селе Березняках жену и двух дочерей. Жену помещик ему отдал, а дочерей, как вышедших замуж за его крепостных людей, он удержал в имении. Вскоре потом Разумовский отыскал близ Одессы еще двух своих сыновей и племянника. Зачисляя жену и сыновей в Черноморское войско, в котором он сам состоял, Разумовский просил Ришелье возвратить ему двух дочерей. Такими прошениями изобилуют дела Кубанского войскового архива.

Вообще в громадном большинстве случаев между беглецами из помещичьих крестьян и черноморскими казаками существовали те или другие родственные или земляческие связи, и этими связями объяснялись как значительный приток беглых крепостных крестьян в Черноморию, так и заботы казаков о них. В других случаях черноморцы были более разборчивы в приеме нужных им людей в казаки и умели делать в этом отношении выбор. Арест и высылка из Черномории большого количества бродяг объяснялись тем, что население относилось индифферентно к ним. Одних они принимали в свою среду, других считали неподходящими для войска.

В то время при формировании военных частей к беглецам относились довольно благосклонно и правительственные агенты. Так, 17 мая 1810 года комендант Фанагорийской крепости полковник Каламара писал Бурсаку, что с крепостных работ бежало 9 человек «невольников». По слухам, бежавшие приписались в казаки в Темрюке и отсюда отосланы были в Екатеринодар для зачисления в охотники в команду капитана Свиты Его Императорского Величества графа Рошшуара. Граф вообще охотно брал в отряд беглецов. Каламара просил войскового атамана разыскать беглецов и прислал список с описанием примет их, в котором упоминаются, между прочим, татарин Мустафа Шмуратов и еврей Шиман Лейзерович. Тогда же был окрещен мусульманин Магмет Хивеле, по его желанию, и принят в казаки. Но когда в мае 1807 года Ришелье просил Бурсака высказаться, как отнесется войско к его предложению о зачислении в казаки преступников, отбывших пятилетние сроки крепостных работ и исправившихся, — Бурсак деликатно отклонил это предложение, ссылаясь на то, что войско принимает в казаки только нужных и заведомо известных ему людей.

Но самую большую группу переселенцев в Черноморию составляли бывшие запорожцы, уходившие из Турции или прямо в Черноморию, или же в Буджакское и Бугское войска, из которых переходили потом в Черноморское войско.

Устьдунайское Буджакское войско служило как бы передаточной инстанцией для других казачьих войск. Оно находилось близ турецкой Запорожской Сечи, казаками которой преимущественно и пополнялось. Турецкие запорожцы жили в устьях Дуная на правом берегу этой реки, а буджакские казаки оседали на левой стороне той же реки. Самое свое название они получили по имени местности, в которой обитали раньше буджакские татарские орды. Буджакская орда кочевала в нынешней Бессарабии и Херсонской губернии, занимая теперешние уезды Аккерманский, Бендерский, часть Кагульского, Измаильского и Тираспольского уездов. Турецкие же запорожцы, переходившие в Россию, устраивались большей частью в Аккерманском уезде, вблизи русских войск, и отсюда уже переходили в другие места России: на Днепр, Буг, Дон и главным образом на Кубань.

Более старое и организованное войско представляли бугские казаки.

Начало Бугскому войску положено в 1760 году. В то время Россия вела войну с Турцией, и турки, желая в своих интересах поссорить христиан, образовали для борьбы с русскими целый казачий полк из христианских народностей — молдаван, волохов, беглых малорусских казаков и пр. Но расчеты турок не оправдались. Бугские казаки, бросившие родину и имущество, перешли в полном составе в ряды русских войск.

В течение всей румянцевской войны, с 1769 по 1774 год, бугские казаки усердно дрались с бывшими своими утеснителями, выказали чудеса храбрости и самоотвержения, неся службу все время на собственном иждивении. В награду за это бужане получили земли и льготу от всех повинностей. Это в свою очередь привлекло в Бугский полк новых выходцев из подвластных Турции христианских народностей.

Таким-то образом появилось в России Бугское войско, поселенное на левом берегу р. Буга и основавшее здесь целый ряд крупных сел. Когда в 1783 году из однодворцев, чугуевских казаков и раскольников было образовано Екатеринославское казачье войско, в него вошел и Бугский полк. В 1788 году, при новой войне России с Турцией, был сорганизован, по распоряжению Потемкина, Бугский полк в 1500 человек, несший казачью службу в течение всей вой-ны и участвовавший под начальством своего полковника Скаржинского в осаде и штурме Очакова. С упразднением Екатеринославского войска и переходом в 1801 году части его на Кубань бугские казаки снова, по собственному желанию, составили самостоятельную казачью часть.

Из дел Одесского архива о Бугском казачьем войске за 1807 год видно, что в 1804 году наказным атаманом войска был полковник князь Кантакузен и что он имел адъютанта. В войске была своя войсковая канцелярия, сносившаяся с херсонским военным губернатором Дюком де Ришелье, как с главным начальником, и в состав войска входило два бугских полка, а потом прибавлен был и третий. Население делилось на станицы, которые управлялись станичным атаманом. В основе вообще казачьих порядков лежало самоуправление. В августе 1806 года де Ришелье предписал войску, чтобы станичные общества выбирали сами атаманов и старшин и представляли ему на утверждение постановления об этом, вместе с формулярными списками избранных. Так, в 1807 году были избраны атаманы в станицах Щербаковской, Димовской, Новогригорьевской, Новопетровской, Арнаутовской и Константиновской.

В это время Бугское войско продолжало еще пополняться самыми разнообразными представителями русской, славянской и инородческой вольницы. Из просьб о зачислении в войско, подаваемых войсковому атаману и в войсковую канцелярию, видно, что в казаки шли и молдаванин, и турецкий запорожец, и беглый малоросс, и пономарь, и т. п. В 1806 году в казаки просились дворяне Крживецкий, Булецескулов и цезарский подданный венгерец Иван Чайковский. В 1807 году в состав войска пожелали войти 4 беглых крестьянина и один солдат. Крестьяне были зачислены в казаки, а добровольно явившийся солдат был представлен по начальству. По-видимому, бугская администрация не безразлично относилась к лицам, желавшим перейти в состав войска. Так, наказный атаман князь Кантакузен в рапорте адмиралу маркизу де Траверсе отказал в зачислении в войско коллежского регистратора Писнощенкова, которого сам маркиз просил «зачислить на офицерскую вакансию» и отказал за отсутствием вакансий и по распутному его (Писнощенкова) состоянию.

Как более устроенное и обжившееся, войско бугских казаков, раз принявши в свою среду турецких запорожцев, удерживало их потом у себя и только в незначительном количестве передавало их Черноморскому войску.

Главная же масса турецких запорожцев переходила прямо в Черноморское войско, как наиболее близкое им по составу, и шла на Кубань через Аккерман.

Сама военная администрация, особенно черноморская, всячески старалась привлечь в Черноморию турецких запорожцев. В июле 1804 года генерал Рибопьер, посылая из Херсона Бурсаку турецкого запорожца Белицкого, советовал казачьему атаману обласкать и уговорить его написать брату в Турцию письмо с приглашением турецких запорожцев перейти в Россию под условием прощения и льгот.

«И другие турецкие запорожцы, — писал Рибопьер Бурсаку, — желают возвратиться в свое отечество и ждут только обнадеждения в прощении и приеме». Бурсак, вследствие этого, обратил особое внимание на Белицкого. Секретно поручил он хорунжему Федоренко следить за Белицким и всячески подчеркивать преимущества положения казаков в Черномории сравнительно с положением в Турции. Нужно, писал он Федоренке, проявить к Белицкому «благорасположение и всяческое попечение», указать, что раньше он был в отдаленных местах, «не приносящих в жизни никакого удовольствия», а потом попал в отечество и в родную ему казачью среду. Все это Белицкий должен был в письме сообщить товарищам в Турцию, советуя им возвратиться «от гнусного азиатского порабощения».

В августе того же 1804 года Бурсак сообщил Ришелье, что он склонил Белицкого написать его брату Игнату Ковалю письмо о превосходстве жизненных условий в Черномории. Белицкий писал брату, что он живет в Ачуеве, занимается рыболовством и хорошо устроился после «коловратности его Всемилостивейшим прощением». Он уверял также, что Государь простит всех, кто возвратится из Турции. И не один запорожец явился в Черноморию по этому письму.

В апреле 1810 года, по распоряжению де Ришелье, в Черноморское войско были зачислены молдаваны, служившие в упраздненном Буджакском войске. Их было 55 человек, 13 умерло, и зачислено было в войско только 42. После в Черноморию приписалось еще 45 м. и 22 ж. пола молдаванского населения. Этой партии предоставлено было поселиться на Таманском полуострове, в селениях, какие они найдут подходящими для них.

Главнокомандующий молдавской армии князь Багратион в письме к Ришелье из Бухареста 20 января 1810 года сообщил, что он послал 55 запорожцев, ушедших из Турции и пожелавших вступить в Черноморское казачье войско. Запорожцы эти были препровождены в Одессу, а отсюда на Кубань. Позже, в апреле, было зачислено в войско еще 34 запорожских казаков. В том же году 21 сентября войсковая канцелярия рапортом донесла Ришелье, что из 55 человек запорожцев в Черноморию прибыло только 28, а 27 чел. или остались в военном госпитале в Одессе, как больные, или же умерли по дороге из Турции в Черноморию.

Как видно из архивных материалов, переселения с Дуная в Черноморию нелегко давались турецким запорожцам. В самой турецкой Запорожской Сечи за ними зорко следили турки и при малейшем обнаружении попыток к побегу жестоко расправлялись с заподозренными. По дороге на Кубань запорожцы умирали от болезней, гибли в морских волнах во время бурь и терпели крайнюю нужду во всем.

Так формировалось Черноморское казачье войско в первое десятилетие XIX века. В нем продолжали совершаться обычные процессы, при которых возникали и образовывались вообще казачьи общины. Основу таких общин составляла главным образом вольница — люди энергичные и решительные, какими были турецкие запорожцы и разного рода беглецы. За вольницей группами и в одиночку шли рядовые представители народной массы, искавшие свободных земель и лучшей жизни. Но всех этих переселенцев было недостаточно для заселения края. Войско нуждалось в большем количестве военных сил и мирного населения. Нужны были организованные массовые переселения.

Под влиянием такой нужды в массовом притоке населения, естественно, назрела мысль о новом заселении Черномории переселенцами-казаками из Малороссии. Необходимость в этом чувствовалась всеми — и самим населением, и войсковой администрацией, и высшими властями, начиная с херсонского губернатора и оканчивая министрами. Первую мысль о массовом переселении в Черноморию выходцев из других мест подал войсковой атаман Бурсак. Отклонив предложение херсонского губернатора Ришелье о поселении в Черномории отбывших наказание преступников, Бурсак просил генерала Ришелье исходатайствовать разрешение на переселение в Черноморию из внутренних губерний «казенных поселян», нуждавшихся в свободной земле, которой было много у черноморцев. Ришелье нашел практичным предложение казачьего атамана и немедленно начал хлопотать о переселении в Черноморию 25 тысяч душ одного мужского населения и о необходимости, ввиду этого, размежевания земель в Черномории. Соображения херсонского губернатора были поддержаны министром внутренних дел князем Куракиным, и в результате последовало соответственное Высочайшее повеление 17 марта 1808 года.

Куракин посмотрел на дело чисто с практической точки зрения. Зная, что Черноморское войско «тайно» принимало разного рода беглецов и что оно «по необходимости поступало на сию непозволительность», министр решил парализовать это зло переселением в Черноморию казаков из малороссийских губерний. Казаки эти «вели уже некогда род жизни», близкий для черноморца, и они-то и назначены были к переселению в Черноморию.

Переселение было вольное. Каждый шел в новый край по доброй воле, но местному начальству поручено было позаботиться о переселении преимущественно тех семей, в которых «было более девок и вдов, могущих еще вступать в брак». Организация переселения на месте поручена была малороссийскому генерал-губернатору. Он должен был оповестить волостные правления, а последние обязаны были представить списки желающих выселиться. Доброй воле переселенцев предоставлено было послать предварительно ходоков, или, как значатся они в исторических документах, комиссионеров, для осмотра мест поселения, или же идти прямо в новый край. Самый переход переселенцев должен был производиться партиями не более 30 семей в каждой, во главе с избранным партией старейшиной.

В июле 1808 года Ришелье писал Бурсаку, что из малороссийских губерний, по выбору казачьих обществ, в Черноморию посланы были «комиссионеры» для ознакомления с местами переселения и что этим комиссионерам необходимо оказать содействие и выдать пособие. В ответ на это Бурсак сообщил Ришелье, что комиссионеры из Полтавской губернии были уже, осмотрели земли и получили из войсковой канцелярии свидетельство о годности этих земель для переселения. Войско оказало комиссионерам широкое содействие и «выдало пособие, о чем впредь будет заботиться».

Тогда же, 17 августа 1808 года, Бурсак сообщил Ришелье, что при водворении 25 тысяч казаков из Малороссии им предоставлено будет право селиться и пользоваться войсковыми землями на общих со всеми казаками основаниях. Земли, места для мельниц, пашни, рыбные ловли, соляные озера и пр. угодья и «выгоды» будут общим их достоянием наравне с черноморским казачеством.

Переселения начались только в следующем, 1809 году. С ранней весны войсковое начальство и херсонский губернатор приняли ряд мер для обеспечения переселенцев продовольствием и строительными материалами. В рапорте 22 февраля 1809 года Бурсак сообщал Ришелье, что войско может оказать помощь переселенцам: 1) ссудой хлеба по две четверти муки на мужскую душу и по одной четверти зерна на семью для посева, 2) необходимым количеством леса для построек и 3) трехлетней льготой от службы для обзаведения хозяйством. Войсковые средства позволяют оказать пособие переселенцам в количестве не более 5 тысяч душ в год; при большем же притоке переселенцев для увеличения войсковых средств придется повысить налоги на водку и рыбу.

В ответ на это Ришелье писал Бурсаку, что ожидается не 5 тысяч переселенцев, а, как известил его малороссийский генерал-губернатор Лобанов-Ростовский, 10 795 д. муж. пола и 8682 жен. В этих видах Ришелье советовал Бурсаку разместить первоначально переселенцев по старым куреням, приготовивши заранее им лес и выдавши продовольственную и семенную ссуды. Ришелье вошел уже с ходатайством в Министерство внутренних дел о выдаче войску займа в 30 000 рублей с рассрочкой погашения на 5 лет по 10 000 р. в год. На эти деньги и должна быть оказана помощь переселенцам. Вместе с тем Ришелье просил ласково обращаться с переселенцами, направлять их в те курени, в которые они пожелают, не принуждать селиться против воли и не дробить партий, в составе которых они явятся в войско.

Для погашения ссуд из колонистского капитала Ришелье предложил атаману повысить налоги на водку и обложить ее пошлиной в Екатеринодаре, Щербиновке, Гривенной и Темрюке, которые не были на откупуе. «Вообще, — писал Ришелье, — прошу вас обо всем почаще уведомлять меня по мере прихода переселенцев и водворения их: имеют ли они земледельческие орудия; будет ли у них хлеб, какой и сколько; какие пособия нужны им и будут оказаны: какой успех будет в построении домов; словом, о всех подробностях, до переселенцев касающихся».

В половине апреля Бурсак устроил под своим председательством особое совещание, на котором постановлено было выдать есаулу Золотаревскому 5 тысяч рублей для покупки хлеба и леса. Леса поручено было купить на Дону: 250 брусьев длиной в три сажени, 1000 досок длиной в 5 саж. и толщиной в два вершка. Лес этот решено было доставить или водой на Ейскую косу, или сухим путем в курень Кущовский. Донской лес обходился здесь дешевле закубанского и удобнее было его доставлять. У черкесов же на Кубани приказано было выменять на соль возможно больше хлеба и леса.

У войска было налицо всего 10 000 четвертей хлебных запасов, почему, кроме закупки хлеба и мены его на соль у горцев, совещание распорядилось о пополнении куренными селениями продовольственных запасов в магазинах. Для приема переселенцев на границе Черномории командирован был асессор полковник Кухаренко, а по Екатеринодарской дороге подполковник Бурнос. В каждом селении назначен из офицеров смотритель по переселению. Для приращения же войсковых доходов отдана была в откуп продажа питей в Тамани, Темрюке, на Ейской и Долгой косах; в Щербиновке и Гривенной оставлены были откупные доходы, установленные обществами этих куреней, но половина этих доходов была отчислена на устройство 40 куреней в Екатеринодаре, в котором также обложена была вольная продажа питей по 55 к. с ведра при розничной продаже и по 5 коп. с ведра при продаже оптовой.

Переселенцы появились в Черномории в июне. Они шли париями. Так, 25 июня первая партия переселенцев разместилась в Уманском и Сергиевском куренях, а вторая партия до 1000 душ шла на Щербиновку. Часть переселенцев пожелала поселиться в куренях Кущевском, Кисляковском, Брюховецком, Переясловском и Васюринском. Новые партии переселенцев, прибывшие в начале июля, разместились в куренях Щербиновском, Минском, Каневском, Березанском, Леушковском, Переясловском, Деревянковском, Уманском, Кущевском и Батуринском.

Как доносил Бурсак Ришелье, до 8 ноября в Черноморию прибыло из Полтавской губернии 6963 д. муж. и 6280 д. жен. пола и из Черниговской губернии 3575 д. муж. и 3022 жен. пола, а всего, следовательно, 10 538 д. муж. и 9302 жен. пола. Одни из них сразу же построили хаты из заготовленного войском леса, другие купили готовые дома, а третьи, пришедшие осенью, остались зимовать в чужих помещениях. Большинство переселенцев не пожелало брать в ссуду хлеб и посевные семена, покупая их на наличные. Бедняки же взяли продовольственную и семенную ссуды. Болезней, за исключением обычных, малозначительных заболеваний, между переселенцами не было. Главная масса переселенцев осела в северных, центральных и отчасти южных прикубанских частях Черномории. За поздним временем они не успели передвинуться в юго-западные части края и на Таманский полуостров.

В общем, размещение вновь прибывших казаков в крае произведено было более или менее удовлетворительно, без серьезных затруднений и неурядиц, соединенных с передвижениями населения массами на новые места. Были лишь незначительные затруднения. В августе полковник Кухаренко жаловался атаману Бурсаку, что порученные ему переселенцы не остаются на раз избранных ими местах, а переходят из одних селений в другие и тем вносят беспорядок в общий ход дел. Бурсак посоветовал действовать на переселенцев убеждением, указывая им на то, что земли всюду по Черномории одинаковы и условия поселения сходственны.

Сами переселенцы представляли далеко не однообразную массу по степени экономической обеспеченности и по семейному составу. Были богачи и бедняки, сильные по рабочему составу семьи и семьи слабосильные. В начале июля Кухаренко писал Бурсаку, что некоторые переселенцы не имели ни хлеба, ни земледельческих орудий, ни средств для приобретения того и другого. Часть переселенцев, по бедности и слабосилию, не могла дойти сразу до Черномории. В сентябре 1809 года екатерино-славский гражданский губернатор Глазенап сообщил Бурсаку, что он оставил на зиму в селе Ясиноватом 4 семьи переселенцев из Новозыбковского уезда, так как у них оказались больные и скот отощал. Месяц спустя, в октябре тот же губернатор писал Бурсаку, что по его распоряжению бахмутский исправник оставил на зимовку в селении Скотоватом 83 д. муж. и 63 д. жен. пола переселенцев из Нежинского уезда до весны, так как скот у них до того отощал, что они не могли дальше двигаться.

Часть, наконец, переселенцев осталась на месте, изъявляя, однако, желание выселиться в Черноморию. Об этом неоднократно писал Ришелье Бурсаку. В июне 1811 года он прислал списки этих оставшихся на месте переселенцев. В Полтавской губернии по этим спискам числилось 1891 д. муж. и 1473 д. жен. пола и в Черниговской 304 д. м. и 196 д. жен. пола, а всего, следовательно, 3864 д. населения.

Некоторые из переселенцев, оставшихся на месте, так и не явились потом в Черноморию.

В ведомости за октябрь 1811 года приведены подробные цифровые данные о ходе переселения за три года — с 1809 по 1811 год включительно. По этим данным оказывается, что в 1809 году прибыло на Кубань из Полтавской и Черниговской губерний 20 партий в количестве 11 128 д. муж. и 9782 д. женского пола, — цифры несколько отличные от приведенных выше. В частности, Полтавская губерния дала 13 324 д. населения об. пола, а Черниговская 7586 д. В следующем, 1810 году, из тех же губерний в Черноморию перешло еще 24 партии в составь 7237 д. м. пола и 6144 д. женского. Партии были менее значительные по численному составу, чем в 1809 году, и Полтавская губерния дала 9770 д., а Черниговская лишь 3611 д. обоего пола. Наконец, в 1811 году в Черноморию явилось только 9 партий в количестве 1417 д. м. и 1199 д. ж. пола. Последние партии переселенцев были самыми слабыми. На этот раз Полтавская губерния дала 1267 д. переселенцев, а Черниговская лишь 359 д. обоего пола. По другим сведениям, в этом году пришло в Черноморию 3941 д. м. п. и 3402 ж. пола.

В 1811 году поступил также целый ряд прошений от дворян, военных, казенных крестьян, вольноотпущенников, выкупившихся на волю крепостных крестьян и др. о зачислении их в войско. Войсковая канцелярия производила по этому поводу свои «определения», и просители, после приведения их к присяге, поступали в состав войска.

Таким образом, в течение трех лет из Полтавской и Черниговской губерний перешло на Кубань 53 партии в 19 722 души мужского и 17 125 душ женского пола, или всего 36 847 душ, а если принять в расчет последние за 1911 год цифры, то за три года в Черноморию явилось 22 206 муж. и 19 328 жен. пола, или 41 534 д. обоего пола. Цифры эти точнее первых, так как такое же количество переселенцев значится и по 43 куреням.

В первые два года передвижение переселенческих партий начиналось летом и оканчивалось зимой, а за последний год оно началось весной и окончилось летом. Вообще приток переселенцев с каждым годом слабел. Сначала вышли более сильные экономически переселенцы, потом перешли слабосильные и бедняки.

Так как для размежевания земель у войска не было ни средств, ни людей и самое размежевание могло затянуться на многие годы, то решено было разместить переселенцев по старым куреням, где они могли в избытке найти земли. Как видно из общей сводной ведомости о переселенцах, они распределялись далеко неравномерно по куреням. В 7 куренях — Каневском, Минском, Уманском, Роговском, Кисляковском, Щербиновском и Переясловском — разместилось 16 203 д. обоего пола, от 2026 до 2724 души в каждом, в 10 куренях — Поповичевском, Брюховецком, Конеловском, Шкуринском, Тимошевском, Староджерелиевском, Кущевском, Екатериновском, Мышастовском и Деревянковском — 13 715 д. обоего пола от 1013 до 1785 д. обоего пола в каждом, в 11 куренях 8214 душ и в 15 куренях остальные 3402 д. обоего пола.

Таким образом, только в 17 куренях, составивших две первые группы, поселилось 29 218 душ обоего пола, т. е. 72 % всего прибывшего в край населения. Все эти курени находились вдали от Кубани и некоторые расположены были почти у самых северных границ Черномории. Переселенцы, которым была дана полная свобода в выборе мест для поселения, естественно, предпочли те из куреней, которые были наиболее застрахованы, благодаря своей отдаленности от Кубани, от набегов черкесов. В тех же куренях, которые были на виду у черкесов, поселилось ничтожное количество новоселов. Так, в курене Динском осело только 101 д., в Платнировском — 72 д., в Вышестеблиевском — 86 д. и в Старотитаровском — 51 д. Явление вполне естественное и совершенно понятное.

К тому же большинство тех куреней, в которых оказался наибольший приток переселенцев, принадлежало к числу наиболее крупных и богатых пунктов. Переселенцы могли устроиться здесь лучше, чем в мелких селениях, могли найти работу, легче добыть продовольствие и т. п. Новых поселений совсем не было образовано.

Таким образом, Черноморское войско пополнялось в разное время и самыми разнообразными искателями казачьих земель и вольностей. «В казаки на Черноморию» шли эти искатели одиночками, группами и организованными партиями. В течение многих лет это был непрерывный поток новоселов, то слабый, едва заметный, то мощный и разнообразный, в виде массовых передвижений целыми селениями и деревнями. К сожалению, в исторических материалах не сохранилось достаточно статистических данных, по которым можно было бы нарисовать полную картину этого постепенного разрастания войска и оседания на Кубани пришлых элементов. Численное соотношение между новоселами и первыми засельщиками края заметно менялось если не по годам, то по десятилетиям. Еще резче менялся половой и повозрастный состав населения. Было мало женщин и детей, а увеличивалось взрослое мужское население. Но обо всем этом можно судить лишь по немногим цифровым материалам.

Как известно, при заселении Черномории с 1792 года, в три приема, на Кубань перешло 7308 д. мужского и 5975 д. женского пола. На первое время засельщики, в количестве 2727 дворов, осели только в 24 пунктах, главным образом по окраине близ Кубани. Когда же для размещения этого населения брошен был жребий, какому куреню и где селиться, то получились крайне мелкие и слабо населенные куренные поселения. В среднем на курень пришлось по 68 дворов и 332 д. населения обоего пола. Обширный край оказался до чрезмерности слабо населенным.

По данным переписи за август месяц 1800 года, дополненными сведениями об изменениях в составе населения за последующее время, к 1 июня 1801 года в 40 куренных селениях значилось 23 474 д. мужского и 9135 д. женского пола. Это были наиболее точные цифры населения, взятые из ревизских сказок. За 8 лет существования войска население его увеличилось значительно. Общий состав войска с 13 283 д. повысился до 32 609 д., т. е. увеличился на 19 326 д., или на 145 %. Еще резче произошли за это время изменения в половом составе войска. Так, количество мужского пола с 7308 д. повысилось до 23 474 д., т. е. увеличилось на 16 166 д., или на 221 %, а с 5975 д. женского пола возросло только до 9135 д., или на 53 %. На Кубань, следовательно, в этот период существования войска перешло много мужчин и очень мало женщин, и отношения между обоими полами выразились очень резко. В 1792 году женский пол составлял 45 % всего населения, а в 1801 году только 28 %.

Так именно шла колонизация края. Как видно из приведенных выше указаний о ходе ее, в первые годы существования Черноморского войска в составе его шли большей частью сичевики и бездомовая сирома — турецкие запорожцы и беглецы-одиночки. Это были буйные военные головы, не имевшие ни жен, ни детей, ни хозяйства, чем объясняется и малое количество дворов, значащихся в статистических материалах. В 1792 году дворов показано 2727, а в 1801 году 2763, только на 36 больше. В средних цифрах дворов, причитающихся на селение, получилось поэтому явное несоответствие. В 1792 году на одно куренное селение приходилось 68 дворов, а в 1801 году только 65.

Так оно и было в действительности. За это время прибавилось еще два селения. Бездомовые же казаки по-прежнему продолжали жить бобылями. Часть сичевиков находилась в куренях в Екатеринодаре, еще больше их жило на рыболовных заводах, очень многие жили в батраках, по хуторам и селениям Черномории, и немало этих бесприютных казаков уходило даже за пределы Черномории на заработки. Отдельные дворы или хозяйства не могли образоваться при таких условиях, и «семейственное житие» слабо насаждалось в эти годы. Но население тем не менее значительно возросло в своей численности. Раньше на одно куренное селение приходилось только 332 д. обоего пола, а в 1801 году среднее количество населения на курень возросло до 815 д. обоего пола. В 1802 году войско состояло из 556 офицеров, 10 монахов, 92 белого духовенства и 22 925 рядовых казаков при 9144 д. жен. пола.

Резкие изменения в половом составе войска произошли после водворения в Черномории семейных выходцев из Полтавской и Черниговской губерний в 1809–1811 годах. На этот раз в казаки шли не одиночки и бездомовые люди, а целые семьи, селения и деревни в том составе, в котором они находились на месте старого жительства. Как показывают цифровые данные цитированной выше ведомости о переселенцах за три года, у вновь прибывших казаков на 54 % мужского населения приходилось 40 % женского, и это численное соотношение между полами не менялось как у полтавских выходцев, так и у черниговских.

Очевидно, на новые места шло оседлое население из давно заселенных местностей. Некоторое преобладание мужского населения над женским было обычным явлением в таких случаях. На новые места в России до сих пор идут семьи с преобладанием мужчин, как главных работников в семье. Но и при этом условии полтавские и черниговские переселенцы все-таки повысили относительную численность женского населения, а главное, дали население в таком составе, при котором казаку можно было обзаводиться хозяйством и устраивать семейный очаг.

Оседая в старых куренных поселениях, переселенцы сразу были поставлены в те неудовлетворительные условия, на какие жаловались первые засельщики края.

Неудачное распределение куренных селений по территории Черноморского войска при занятии края одинаково давало себя чувствовать и старожилам и новоселам. Казаки то и дело жаловались то на неудобства занятого места в хозяйственном отношении, то на близость к черкесам, не дававшим им покоя, то на плохие земли и тому подобное. Особенно серьезной побудительной причиной для перенесения куреней на новые места служила близость их к черкесам. Марта 23-го 1800 года войсковое правительство донесло генералу Михельсону, что все вообще куренные селения, расположенные по р. Кубани, начиная с Устьлабинской крепости и до Тамани, «имели желание переселиться во внутрь земли». Близость черкесов стесняла их постоянными тревогами и разоряла беспрерывной борьбой с неспокойными соседями.

В апреле 1800 года войсковая администрация послала подполковника Чепигу в селения Васюринское и Переяславское, чтобы он выяснил вместе с обществами этих селений, в какие места они желали переселиться. В 1701 году войсковая канцелярия воспретила жителям селения Калнибологского перенести селение на новое место. Калниболотцы указывали на то, что вблизи их селения земли были неурожайные, дававшие самые плохие сборы хлеба три года подряд, что вода в p. Ее и в колодцах была горькая, что вблизи негде было достать топлива, так как не было ни камышей, ни бурьяна, и что селение было удалено от почтового тракта. Войсковая канцелярия нашла невозможным удовлетворить эту просьбу калниболотцев, так как раньше сами они не заботились об этом. Но в делах проскальзывает намек на то, что калниболотцы избрали новое место под поселение близ хутора наследников Котляревского, которые были бы стеснены новым поселением. Нужды целого селения принесены были в жертву интересам наследников того самого атамана, который так резко протестовал против хуторских завладений.

Нужда в перенесении селений на новые места, однако, росла. Требовалось так или иначе решить вопрос, волновавший население и беспокоивший администрацию. Решено было удовлетворить желание жителей, и в 1803 году был сделан целый ряд распоряжений на этот счет. Так, курень Переясловский, поселенный в 1704 году в вершине р. Сасык, перенесен был на р. Бейсуг, к плотине Екатерино-Лебяженского монастыря. На Сасыке у переясловцев не было ни хорошей воды, ни достаточно сенокосов и земли не давали хороших урожаев хлеба.

Жители куреня Медведовского указывали на то, что курень их, поселенный в 1704 году на Курках по границе с Фонагорийской округой и рядом с черкесскими аулами, был разорен неоднократно горцами, беспрерывно беспокоившими население. Медведовцы поэтому просили разрешения перенести курень на р. Кирпили, где ныне находится станица Медведовская.

Курень Брюховецкий, находившийся в вершине р. Малого Бейсужка, вследствие недородов хлеба, недостатка в хорошей воде и сенокосах, перенесен был к устью р. Бейсужка к Великому кургану, близ куреня Переяславского.

Курень Деревянковский по тем же причинам перенесен был с р. Еи на р. Челбасы. О том же просили жители куреня Незамаевского, но при осмотре новой местности отказались от переселения.

Селение Титаровское перенесено было с Дубового Рынка на Ахтанизовский лиман. Некоторым куренным обществам было отказано в перенесении куреней на новые места. Такой отказ получили калниболотцы, просившие во второй раз разрешения на переселение с р. Еи на р. Кочети. Не перенесен был на новое место и курень Васюринский, атаман которого просил о переселении на р. Бейсужок, так как курень находился на низком и топком месте, не имел удобного водопоя и подвержен был частым набегам черкесов.

Порядок перенесения куреней на новые места был таков: общество куреня или, по его поручению, куренный атаман просили войсковую канцелярию о переселении на новое место, указывая на те или другие недостатки старого. Администрация посылала чиновника для осмотра местоположения куреня и опроса его жителей. Если жители изъявляли чиновнику желание о переселении и если старое место было неудобное, а новое не имело этих неудобств, то войсковая канцелярия давала разрешение на переселение куреня, и курень переселялся.

Чаще всего курени переносились на новые места, чтобы избавиться от близости черкесов. Ришелье 9 ноября 1807 года разрешил жителям куреней Пластуновского и Динского перейти на новые места, а также и тем вообще селениям, который были поселены при Кубани и терпели частые набеги от черкесов.

Однако оба селения продолжали оставаться на месте до 1810 года, когда они снова возбудили ходатайство о перенесении на новые места. Жители Пластуновки жаловались исключительно на черкесов, не дававших возможности жить спокойно. Жители селения Динского, жившие в количестве 20 дворов у самой Кубани, на виду постоянно тревоживших их черкесов, жаловались на топкое место, не позволявшее даже рыть колодцев. Впоследствии оба селения были перемещены внутрь Черномории.

Под влиянием настоятельной нужды в перемещении куренных селений на новые места Бурсак частью предназначил и частью перенес целый ряд куреней с р. Кубани на степные реки в глубь Черномории. Так, курени Динской, Пластуновский и Мышастовский предназначены были к переносу на р. Кочети, Поповичевский, Новотитаровский и Величковский на р. Конуру, Рогивский, Тимошевский и Джерелиевский на р. Кирпили, Нижестеблиевский на р. Ангелинку и т. п. Перенесенные курени размещались по речкам от вершин их к устьям, в местах, наиболее удобных и облюбованных казаками.

Многие селения перемещались на новые места с дальних расстояний. Курени Каневский, Джерелиевский и Медведовский с р. Курки перешли на р. Челбасы и Кирпили, курени Брюховецкий и Ирклиевский расположены были рядом в вершине незначительной реки Албаши, а перемещены были на Бейсужек и т. п. Судя по списку селений за 1807 год с обозначением расстояний их от Екатеринодара, курень Величковский отстоял в 7 верстах от Екатеринодара, а ныне станица Старо-Величковская находится в 50 верстах от него, Тимошевский был в 14 верстах от Екатеринодара, а после переселился на 60 верст севернее в степи, курень Динской был в 11 верстах и перешел на 28 верст севернее и т. д. К концу первого десятилетия XIX века далеко не закончились еще случаи таких передвижений куреней. Последующими массовыми переселениями из малороссийских губерний были внесены в край новые изменения в этом отношении.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.