Глава 15 Конец военной разведки

Глава 15

Конец военной разведки

В одном из писем (от 17 декабря 1949 г.) полковнику в отставке Отто Вагнеру уполномоченный рейха в Дании в годы войны доктор Вернер Бест пишет: «Канарис никогда не выдвигал каких-либо политических целей против авторитарного государства. Он мог бы и в этом государстве (даже при Гитлере), по крайней мере до 1941 г., обрести обширные властные полномочия, чтобы использовать их так, как считал правильным. Его борьба «на две стороны» — против Гиммлера и Гейдриха — была борьбой за национал-социалистическое государство, но не борьбой против него. Когда Канариса изображают как человека, который-де все знал заранее, который «всегда был против» и который вообще «сидел в центре паутины огромного заговора», то это — обычная струя западной сенсационной литературы, но только с обратным знаком. Действительность же была намного проще и приличнее. Способный, верный долгу и любящий родину офицер оказался на важном посту, старался выполнять свою работу как можно лучше, вступил в обусловленную системой конкурентную борьбу с другой могущественной организацией, и, вынужденный во все большей мере выступать против серьезных ошибок высшего руководства, он считал, однако, своим долгом оставаться на своем посту, чтобы, как выражается Абсхаген, «предотвратить несправедливость и глупость в отдельных случаях». В таком качестве Канарис был полностью на стороне тех многочисленных немцев, кто хотел лучшего и выполнял свой долг так, как его понимал. Особенность и уникальность судьбы Канариса в том, что он стоял «на грани заговорщической деятельности» его же собственных сотрудников, которую он отчасти из чувства превосходства, а потом с позиций фатализма не принимал всерьез и в силу личной порядочности прикрывал от посторонних взглядов. И самое трагичное в том, что именно Канарис должен был из-за этой «позиции на грани» пасть вместе с дилетантами жертвой событий 20 июля. Подлинная трагедия Канариса была в нашей общей трагедии, в том, что мы по воле нашего народа создали режим, который после хорошего старта и значительных начальных успехов по непредвиденным причинам (из-за бредовых идей, внушенных Гитлером) привел нас к катастрофе. И в ходе этой трагедии умный и остро чувствовавший вещи Канарис, знавший гораздо больше других, должен был страдать куда сильнее тех, кто знал меньше»[272].

Как бы ни были точны эти высказывания, их следует дополнить ссылкой на ту постоянно не затихавшую борьбу, которую Канарис и весь его абвер должен был вести с гестапо и СД. И если адмирал за столь немногие годы создал тайную службу, которой предстояло сравниться с уже легендарными службами других государств, то рейхсфюрер СС с помощью Гейдриха сосредоточил в огромной РСХА неограниченную власть над этим «государством в государстве», имевшим к тому же многочисленные дивизии СС.

Последовательная настойчивость, с которой Канарис противился опасным устремлениям РСХА, причем не только ради самоутверждения, но еще более во имя Германии, должна была рано или поздно восстановить против него оппортунистов всех мастей, конечно во главе с начальником ОКВ. Разумеется, все высшие военные чины в окружении Гитлера должны были понимать, что источник всех ошибочных решений лежит именно в этом ненужном и вредном сопряжении и противостоянии тайных служб — абвера и СД. Тем не менее они соглашались с фюрером в его оценках поступавших донесений — кто добровольно, а кто, не зная другого выхода, нехотя и скрепя сердце. Между тем шеф абвера и его офицеры уже по роду своей деятельности знали и понимали вещи больше других (в том числе и ближайших военных «советников» Гитлера), и, чем успешнее функционировали внешние связи абвера, тем отчетливее вырисовывалась перед адмиралом истинная обстановка с близящейся катастрофой. Ибо абвер не знал запрета на работу с «запрещенной» иностранной прессой и с вражеским радио; поэтому в абвере никогда не фабриковались «щадящие» донесения. Здесь все проверялось, взвешивалось и обсуждалось без всяких предубеждений и оглядки наверх. Поэтому и аппарат тайной военной разведки, предназначенный обслуживать военную машину Гитлера, оказывался фактически также и главным свидетелем обвинения против него. Офицеры управления «Абвер/Аусланд» выполняли свой долг как солдаты. Но ввиду полного безумия внутри режима и безостановочно растущего превосходства противника выполнение этого долга теряло всякий смысл. Ведущие офицеры абвера уже по своему положению и своей осведомленности не могли верить в чудо и в «чудодейственное оружие», обещанное фюрером. Война была проиграна давно, когда Гиммлер и «партайгеноссе» начали систематически подрывать профессиональную компетентность абвера и всячески ограничивать влияние его донесений и выводов.

Поначалу Канарис не искал личных контактов с преемником Гейдриха Кальтенбруннером. Эти два абсолютных антипода, какие только можно себе представить, встретились впервые 22 февраля 1943 г. в отеле «Регина» в Мюнхене. Именно в тот день были казнены руководители студенческого заговора брат и сестра Шолль. Канарис был глубоко потрясен судьбой этих отважных молодых людей и в начале беседы держался весьма отчужденно. Уже один только неинтеллигентный, грубый вид Кальтенбруннера с его «тягучей тяжеловесной речью, указывавшей на столь же трудно работающий мозг»[273], действовал ему на нервы. Поэтому Канарис ограничился несколькими малозначащими фразами, пока его собеседник не начал критиковать начальника венского центра абвера полковника графа Маронья-Редвица за связи с консервативной оппозицией и англофильскими кругами венгерской разведслужбы. Тут адмирал отбросил все предосторожности. Понимая, что это начало угрозы всему абверу, он включил все регистры своего незаурядного интеллекта. Кальтенбруннеру пришлось умолкнуть, но про себя он, вероятно, удивился откровенной, по его мнению, «наивности», с которой разведчик пытался защитить достоверность своей информации. А после этой встречи он спросил у сопровождавшего его абверовца: «Вы видели руки этого парня? Это же лапы убийцы!» Однако тогда, в обстановке заметно обострявшейся напряженности между абвером и РСХА, адмирала беспокоил не столько Кальтенбруннер, сколько шеф гестапо Мюллер, человек жесткий, бесцеремонный и полный холодного цинизма. В нем Канарис видел после смерти Гейдриха самого опасного врага и инстинктивно ощущал, что Мюллер собирает на него материал и только ждет случая, чтобы сделать свой ход.

И все же шеф абвера упорно продолжал свою оборонительную борьбу с РСХА. В разговоре со своим соседом по улице известным пианистом Гельмутом Маурером он как-то признался, что «решил не уходить со своего поста, чтобы спасти то, что еще можно спасти, и как можно дольше не давать своему противнику занять его место»[274]. По этой же причине он пытался сохранять хотя бы видимость добрых отношений с РСХА. Он часто приглашал Кальтенбруннера, Шелленберга, Мюллера и Хуппенкотена на обед в Цоссен, куда в середине апреля 1943 г. переехало большинство подразделений абвера. Эти встречи были для Канариса, по его словам, истинным мучением.

Но наложить свою лапу на абвер было для РСХА не так-то просто. Для этого нужны были профессиональные доказательства ошибок, просчетов и таких неудач, в которых абвер мог бы повиниться. И в защиту абвера говорит тот факт, что РСХА не смогло представить фюреру вплоть до начала 1944 г. никаких компрометирующих материалов чисто разведывательного характера. Тем не менее в вину Канарису и Остеру ставились любые подмеченные СД «промашки»; но они не давали оснований для начала каких-то серьезных акций против абвера[275].

То, что все-таки дало РСХА повод сделать весной 1943 г. вожделенный выпад против абвера, вовсе не было какой-либо уликой в предательстве или государственной измене. Это был поначалу чисто технический инцидент. Почетный консул в Португалии и внешнеторговый делец доктор Шмидхубер, который по представлению Остера был оформлен как «сверхштатный» агент абвера, был заподозрен в начале 1943 г. в совершении частных сделок с валютой. Он надеялся, что абвер даст ему прикрытие. Но Канарис, тщательно все проверив, категорически отказался это сделать. Шмидхубер был арестован. Его показания привели следствие к отделу «Зет» управления «Абвер/Аусланд». При этом обнаружился еще один факт «скандальной коррупции». Дело в том, что в ходе одной из акций помощи преследуемым евреям некоторые из них были не только тайно переправлены абвером в Швейцарию в качестве мнимых агентов, но и получили значительные суммы в валюте. Инициатором этой акции был друг Остера зондерфюрер фон Донаньи, сотрудник отдела «Зет». Такие переброски людей осуществлялись по распоряжению адмирала несколько раз. Например, разведцентр абвера в Голландии делал это даже с согласия высших инстанций СС и полиции. Там тоже евреев выдавали за «агентов», снабжали деньгами и переводили через французско-испанскую границу[276]. Допросив Донаньи, гестапо решило глубже заглянуть за кулисы абвера. Это желание усилилось после того, как Шмидхубер на допросе намекнул о тайных переговорах Йозефа Мюллера о мире в Риме. При подтверждении этих фактов следствие следовало распространить и на Канариса. Но шеф гестапо, по крайней мере временно, воздержался от этого, ограничившись обвинениями в коррупции в связи с валютными «махинациями».

И вот 5 апреля 1943 г. член высшего военного суда Рёдер, которому имперский военный суд поручил вести это дело, явился вначале к Канарису, чтобы еще до начала следствия поставить его в известность об этом. Ордер на арест зондерфюрера Донаньи уже был выписан. Когда Рёдер в сопровождении Канариса появился в кабинете Остера и потребовал его присутствия при аресте его подчиненного, Остер взял на себя ответственность за все, в чем обвиняли Донаньи. По-человечески это был благородный поступок, но с юридической точки зрения — совершенно абсурдный: ведь ордер на арест был связан с крайне неясным частным делом[277]. Когда Рёдер стал обыскивать сейф зондерфюрера, зондерфюрер прошептал стоявшему рядом с его столом Остеру: «Записка! Записка!» Он имел в виду лежавшую на столе бумагу. Остер попытался незаметно взять ее, но за ним наблюдал помогавший Рёдеру чиновник гестапо. А из этой записки следовало, что пастор Дитрих Бонхёффер просил освободить от военной службы семерых пасторов, исповедовавших католицизм. И надо же случиться, что это был тот самый Бонхёффер, которому гестапо запретило проповедовать и путешествовать[278].

Вслед за этим Донаньи, Йозеф Мюллер и Бонхёффер были арестованы. Остера поначалу отправили в отпуск, затем — в июне 1943 г. — перевели в резерв фюрера и, наконец, в марте 1944 г. уволили в запас. Однако он оставался под пристальным наблюдением гестапо и для оппозиции был фактически потерян. Ульрих фон Хассель сделал в октябре 1943 г. такую горькую запись в дневнике: «Вся эта Канарисова конюшня оказалась никчемной и не сумела устоять. A мы так на нее надеялись. Если наши «хорошие» не будут мудры как змеи и честны как голуби, у нас ничего не выйдет». Связи и без того очень слабого круга оппозиционеров внутри абвера с генерал-полковником Беком ослабли, и Канарису приходилось тратить много усилий на то, чтобы уберечь абвер. Ему еще раз удалось избежать окончательного разрыва с РСХА. В этом ему бессознательно помог сам Рёдер. Он проявил себя в ходе следствия столь неуклюже и бестактно, что Канарис вошел к Кейтелю с представлением о превышении Рёдером своих полномочий. И на самом деле здесь имел место выпад РСХА уже против вермахта и его верхушки, в частности против начальника ОКВ. Возможно, однако, что на Кейтеля подействовало не представление Канариса, а довольно странное поведение Гиммлера. Тот заявил начальнику ОКВ, что не питает ко всей этой истории никакого интереса, но что Канарису надо освободиться от ненадежных людей. В связи с делом Донаньи Канарис, предчувствуя недоброе, заручился поддержкой своего приятеля главного судьи доктора Зака, и потому в судебное преследование не были вовлечены новые круги и процесс тянулся медленно вплоть до 20 июля 1944 г.

После смерти Гейдриха основным стимулятором разногласий между абвером и СД стал начальник VI управления РСХА оберфюрер СС Вальтер Шелленберг. Выдвинувшийся после инцидента в Венло в ноябре 1939 г.[279] 29 летний сотрудник Гейдриха отличался непомерными амбициями и острым умом. На первый взгляд казалось, что личные отношения Канариса со своим партнером не были сильно отягчены какими-либо профессиональными и служебными противоречиями. Адмирал проявлял полное расположение к этому очень любезному и предупредительному офицеру СС как старший товарищ, и Шелленберг, со своей стороны, питал известную симпатию к скрытному Канарису. На адмирала производило большое впечатление особо обостренное восприятие Шелленбергом реалий складывающейся обстановки и соотношения сил. Так, например, он собирал материалы в доказательство исключительной серьезности военного и политического положения рейха. Эти так называемые «доклады в духе Эгмонта»[280] он клал на стол Гитлеру в его ставке, для чего, бесспорно, требовалось немалое мужество. Однако его усилия оставались тщетными. После Сталинграда Шелленберг уверился в том, что война проиграна. Единственное средство спасения он видел в переговорах, но лишь в самый последний год войны предпринял то же самое, что было поставлено в вину Остеру и Канарису на Флоссенбергском «процессе», т. е. нарушение присяги. Зондаж о перемирии он начал на свой страх и риск. Следует думать, что он ради этого встречался с американцами в Швейцарии, и, по-видимому, это объясняет, почему суд в Нюрнберге приговорил его только к 6 годам тюрьмы, коих он избежал, поскольку был признан для этого недостаточно здоровым. Бывший посол в Анкаре фон Папен подтвердил, что Шелленберг уже летом 1943 г. «проявил серьезное внимание к решению судьбоносного вопроса об окончании войны». Фон Папен имел с ним на этот счет продолжительную беседу во время встречи в Тарапии. Но было уже слишком поздно!

Канарис не дал себя обмануть проявленной Шелленбергом искренностью. В целях шефа СД и его покровителя Гиммлера ничего не изменилось: они по-прежнему хотели разрушить абвер, а его остатки включить в РСХА. Перед выездом в Тунис в начале 1943 г. Канарис сказал подполковнику Рудлефу: «Я целиком полагаюсь на тебя!» Это необычное и, казалось бы, немотивированное замечание Рудлеф поначалу не понял. И, только когда друживший с Канарисом подполковник Фидлер оказался наедине с Рудлефом, он поведал ему об огромных трудностях адмирала и о том, что «мы обязательно должны помогать ему, что бы он ни делал»[281]. Помехи абверу шли от СД во всех его инициативах, поэтому таких успехов, как прежде, быть уже не могло. СД в своей борьбе с Сопротивлением во Франции и с вражескими разведками использовала совсем не те методы, что абвер, и действовала, не учитывая последствий своих жестокостей.

Разумно предвидя надвигающиеся события, адмирал начал летом 1943 г. постепенно преобразовывать свои органы разведки и контрразведки, дотоле «привязанные» к постоянным местам дислокации, в подвижные фронтовые разведывательные команды. По поручению Канариса этим делом лично занимался тогдашний начальник отдела абвер-III полковник Хайнрих. Это преобразование, особенно военной контрразведки, строилось целиком на опыте, приобретенном фронтовыми разведгруппами на Восточном фронте. Как сообщает бывший подполковник Гискес, командир 307 й фронтовой разведгруппы, разочарование инстанций полиции безопасности и СД на западе, получивших приказ о создании фронтовых войск разведки III-Запад в декабре 1943 г., было колоссальным. Всемогущее РСХА уже совсем было нацелилось поглотить весь абвер и даже подготовилось к этому. Но этого не получилось. Правда, РСХА удалось сохранить за собой право издавать директивы, «касающиеся профессиональной деятельности фронтовых разведгрупп». На практике же, конечно, задачи им ставил в первую очередь командующий войсками. И тот факт, что эти подразделения стали частью вермахта, позволил офицерам разведгрупп продолжать свою деятельность неизменно и согласно устоявшимся принципам. Впрочем, те немногие директивы, которые отдавало РСХА, шли не отдельным командам, а через полковника Бунтрока, прикомандированного VI управлением РСХА к разведцентру III-Запад фронтовой разведки. Ни одно подразделение РСХА не имело права отдавать прямые приказы и вмешиваться в руководство этими войсками.

К 1 января 1944 г. из годных к строевой службе сотрудников военной контрразведки, центры которой располагались во Франции, Бельгии и Голландии, были сформированы следующие части и подразделения: 306 я команда (майор Фельдманн), 307 я команда (подполковник Гискес), 313 я команда (полковник Энигер), 314 я команда (подполковник Дернбах). Каждая из этих команд имела по 4–6 разведвзводов. В каждом взводе было по 2–3 офицера и до 20 унтер-офицеров и рядовых. Штатный состав штаба фронтового разведцентра III-Запад насчитывал до 35 человек. Кроме этого, на западе действовала еще одна «секция» абвера, активно боровшаяся с вражескими тайными службами и их агентурой. В этой «секции» действовало несколько сотен человек.

Сотрудникам подразделений абвера-I на западе также пришлось объединиться к 1 января 1944 г. во фронтовые разведывательные группы, функциональные задачи которых остались больше связанными с внешней разведкой. Фронтовые разведкоманды (ФРК) хорошо зарекомендовали себя и в 1944 г. во время тяжелых боев в борьбе с серьезно превосходящими силами вражеских тайных служб. Одним из таких примеров было дело Кинг-Конга. В марте 1944 г. командиру 307 й ФРК (она находилась тогда в Брюсселе) предложил свои услуги в качестве доверенного лица один голландец, который утверждал, что работает в Бельгии, Голландии и Франции на английскую тайную службу, имеет широкие подпольные связи и пользуется абсолютным доверием у основных групп Сопротивления в этих странах. Причиной, заставившей его поменять фронты на этом этапе войны, было то, что его младший брат, завербованный для нелегальной работы, был схвачен немецкой полицией и приговорен военно-полевым судом к смертной казни. Новый агент не требовал никаких вознаграждений за свое сотрудничество, кроме освобождения своего брата. После тщательного разбирательства командир 307 й ФРК вступил с ним в сделку. И, когда осужденный на смерть брат этого человека был освобожден, агент Кинг-Конг (известный также по кличке Це-це) оказался исключительно надежным и преданным в работе. В течение лета 1944 г. он оказал абверу много ценных услуг. Когда в начале сентября 307 я ФРК покидала Брюссель, подполковник Гискес оставил Це-це в городе с заданием войти в контакт с тайной службой вторгающихся в страну западных союзников и в случае получения им важных сведений извещать указанную ему инстанцию абвера в Дрибергене. Никто серьезно не ожидал получить от него новые полезные сведения, поскольку положение Германии становилось все безнадежнее с каждым днем. Но этот человек в середине сентября перешел линию фронта и доложил, что в Англии стоят наготове три воздушно-десантные дивизии. Это случилось за три дня до мощного налета англичан с воздуха на Арнем. В результате под Арнемом англичане потерпели серьезное поражение. Трудно сказать, насколько этому способствовали донесения Кинг-Конга[282].

Много перемен произошло в управлении «Абвер/Аусланд» ОКВ в течение 1943 г. в кадровом и в организационном плане. Уже весной ближайший сотрудник Канариса полковник Пикенброк принял фронтовую разведывательную команду. Несколько месяцев спустя начальник ОКВ провел еще одну «смену постов… якобы для того, чтобы отвлечь внимание Гитлера»[283]. Начальник отдела абвер-II полковник Лахузен ушел из военной разведки и принял полк на Восточном фронте. Предстояло заменить и начальника абвера-III полковника Бентивеньи, однако ему пришлось руководить своим отделом до весны 1944 г., т. к. его преемник полковник Хайнрих почти сразу после назначения попал в автомобильную катастрофу и был надолго отправлен в отпуск для поправки здоровья. В кругах разведчиков, конечно, никто тогда не сомневался в том, что во всех этих кадровых перестановках главную роль играли политические причины или же вообще нажим со стороны РСХА.

Канарису было очень неприятно терять своих многолетних сотрудников именно теперь, когда он чувствовал, как все теснее и теснее сжимается созданное вокруг него кольцо вражды и подозрений, и тем не менее ему удалось подобрать взамен уходящих начальников отделов достойных преемников из числа войсковых командиров разведывательных групп. Так, начальником абвера-I стал полковник Георг Хансен, ранее возглавлявший отдел «Иностранные армии — Запад» в генеральном штабе сухопутных войск и имевший почти такие же взгляды, как Канарис. Наряду с большими профессиональными навыками и знаниями разведывательного дела он обладал искусством вводить в заблуждение мнительных противников в РСХА относительно своих истинных взглядов, что позволило ему после падения шефа абвера занять пост начальника отдела МИЛ в РСХА. Новым начальником абвера-II был назначен полковник Фрайтаг-Лорингхофен, балтиец, выросший в Петербурге еще до Первой мировой войны и в 1919 г. воевавший с большевиками. Прослужив недолгое время в латвийской армии, он вступил в 1922 г. в рейхсвер. Канарис хорошо понимал этого очень чуткого человека, который в силу своего горького жизненного опыта тяжело страдал от разлада между совестью и долгом. Они оба — Хансен и Фрайтаг-Лорингхофен пали жертвой мести Гитлера после 20 июля 1944 г.

В течение 1943 г. централизованный комплекс отделов и подразделений абвера, располагавшихся в зданиях ОКВ, разрушился. На Тирпицуфер, 80, и в обоих соседних зданиях уже давно не хватало места для слишком разросшегося аппарата абвера. И часть управления была переведена в резервную «Заградзону Майбах-II» в районе Цоссена, где еще в мирное время были оборудованы бункеры для ОКВ на случай вынужденного перебазирования. Это местечко близ Берлина было известно еще и под наименованием «Цеппелин». Несколько групп абвера-III перебрались на Принц-Генрихштрассе в берлинском районе Тиргартена. После того как старое здание на Тирпицуфер было разбомблено, значительная часть управления вместе с шефом тоже оказалась в Цоссене. Основные подразделения абвера-III, временно дислоцированные в полицейской школе «Айхе» близ Потсдама, и группа абвер-I «Ви» (экономика) переехали на запасные квартиры у Бург-Лауэнштайна в Тюрингии.

Несмотря на тревожные события, связанные с арестом Донаньи и Мюллера и снятием с поста генерала Остера, Канарис продолжал свои поиски мира, какими бы безнадежными они ему ни казались, со свойственной ему последовательностью. И, как оказалось, он не был одинок в этих попытках. Вопреки всей их «верности» своему фюреру Шелленберг и несколько позже сам Кальтенбруннер тоже пошли по этому пути[284].

Поздней осенью 1943 г. Канарис вместе с германским послом в Анкаре фон Папеном и бароном фон Леснером обратились к военно-морскому атташе США в Стамбуле Джорджу Эрлу. В своих воспоминаниях фон Папен отмечает, что Эрл передал одобренное Канарисом предложение президенту Рузвельту. Согласно этому предложению, оппозиция в случае совершения государственного переворота должна была обратиться к западным союзникам с предложением о капитуляции. Единственным условием оппозиции было недопущение прорыва Советов в Центральную Европу объединенными усилиями немцев, британцев и американцев. Следовало добиться быстрого прекращения кровопролития на Западе и рассчитанным ударом оттеснить коммунизм от Центральной Европы. Ответ Рузвельта пришел после долгого молчания. В нем говорилось: «Все подобные просьбы о мирных переговорах следует направлять союзному главнокомандующему генералу Эйзенхауэру»[285].

Джордж Эрл уже после войны в одном интервью откровенно заявил, что, если бы предложение фон Папена было принято, война, по-видимому, закончилась бы уже в 1943 г. «По всей вероятности, это спасло бы бесчисленное количество жизней и, что важнее всего, одна опасная идеология не была бы заменена такой же другой. Советские орды были бы остановлены у польской границы. И вся карта Европы выглядела бы не так, если бы территориальная целостность основных стран была бы сохранена на базе нормальных (западных) экономических, как и традиционных исторических условий»[286].

Хотя персона Канариса не была упомянута в этой интимной беседе, однако будущий историк, а тогда начальник ВО абвера в Стамбуле полковник Леверкюн, которого фон Папен тоже пригласил на беседу, вызвал подозрения у гестапо. Да и в целом в РСХА усиливалось недоверие к абверу тем более, что некоторые события и признаки свидетельствовали о том, что, несмотря на уход Остера в отставку, в Абвере все еще велась скрытая борьба против СД и гестапо. В январе 1944 г. был арестован по доносу бывший генеральный консул в Нью-Йорке Отто-Карл Кип из круга людей, группировавшихся вокруг вдовы бывшего германского посла в США Зольфа. Одновременно гестапо получило сигнал, что члены «кружка» фрау Зольф были проинформированы о прослушивании их телефонных разговоров. Этими информаторами, как стало известно, были государственный военный советник граф Гельмут фон Мольтке, сотрудник управления «Абвер/Аусланд», и капитан Гере из отдела абвер-II. Но и тут ответственные лица в РСХА не начали фронтальную атаку на Канариса и абвер. Лишь несколько недель спустя, в феврале 1944 г., произошел некий вовсе не примечательный случай, но именно он и дал повод к решительной атаке.

Упомянутый выше Леверкюн добился, чтобы к его ВО в Стамбуле прикомандировали сына его друга и коллеги Вермерена, который тогда был солдатом. Через некоторое время выяснилось, что молодой Вермерен вращается в обществе англичан. Но прежде чем Леверкюн попытался отправить его в Германию, Вермерен исчез вместе со своей гостившей в Стамбуле женой, родственницей фон Папена графиней фон Плеттенберг. Они улетели на английском самолете в Каир[287]. Там эта пара объявила, что по соображениям религиозного характера она отказывается от службы гитлеровскому режиму. Примерно в то же время секретарша уполномоченного СД в Анкаре Мойзиша некая Ниле Капп перебежала к американцам.

Разумеется, это был тот самый случай, который доставил РСХА наибольшие неприятности, поскольку речь шла о сотруднице СД. Гиммлер нарочно раздул дело Вермерена и использовал его для расправы с начальником ненавистного ему абвера. При этом следует заметить, что подобные происшествия, свойственные любой войне, а тем более носящей откровенно идеологический характер, просто неизбежны. Не было никакой причины поднимать большой шум. Но Гитлер в припадке необычного бешенства набросился вначале на Леверкюна как начальника сбежавшего солдата, а затем и на адмирала Канариса. Доктор Геббельс придал этому случаю значение, «решающее исход войны», а Шелленберг, чуя поживу, назвал Вермерена «важным сотрудником германской тайной военной службы». Короче говоря, РСХА получило возможность добиться реализации своего давнего плана — разгрома абвера. Гиммлер направился к Гитлеру и поведал ему, что «профессиональные и кадровые просчеты в управлении «Абвер/Аусланд» стали при Канарисе совершенно нетерпимыми». Вслед за этим фельдмаршал Кейтель издал от имени фюрера приказ, по которому адмирал Канарис немедленно освобождался от своей должности, а его преемником назначался полковник Хансен. По указанию Гитлера адмирал был подвергнут домашнему аресту в крепости Лауэнштайн. Так была сломлена последняя преграда на пути к полному уничтожению абвера. Теперь РСХА могло свободно взять на себя выполнение его задач.

Еще весной 1944 г. Гитлер поручил начальнику ОКВ и рейхсфюреру СС принять меры для перевода абвера в тайную службу РСХА, чтобы создать наконец единую разведывательную систему. Приказ был оформлен официально несколько позже специальным указом. Его подготовил Кальтенбруннер, а визировали Кейтель и Йодль. Если верить материалам СД, он звучал примерно так: «1. Приказываю создать единую германскую разведывательную службу. 2. Руководство тайной службой поручаю рейхсфюреру СС. Он вместе с начальником ОКБ должен договориться о том, на каких условиях военная разведка передается в тайную разведывательную службу». Председателем на переговорах ОКВ и РСХА Кейтель назначил начальника центрального управления вермахта генерал-лейтенанта Винтера.

Абвер-I и абвер-II были сведены вместе в отдел МИЛ и включены в состав VI управления РСХА. Этот отдел МИЛ со всеми его группами и референтурами не зависел от соответствующей политической структуры VI управления. Лишь при самом Шелленберге существовала координирующая группа. Начальником МИЛ стал полковник Хансен. Разведцентры абвера внутри страны были реорганизованы и сведены в группы I и II, но сохранили прежние районы и сферы деятельности. Они стали называться «командными районами сбора донесений». Разведцентры в оккупированных областях свертывались ввиду предстоящей эвакуации. Их районами теперь оказывались фронтовые районы. Но фронтовым разведкомандам удалось сохранить за собой решение задач войсковой контрразведки (бывшая функция абвера-III) лишь после долгих и трудных переговоров с вермахтом. В конечном счете ФРК были выведены из подчинения РСХА и переданы группам армий. Начальником отдела фронтовой разведки и войсковой контрразведки в ОКХ стал полковник Бунтрок, а в ОКВ — полковник Зюскинд.

За остатки органов абвера-III и особенно абвера-III F (контршпионаж) спорили два соперника в РСХА — начальники IV и VI управлений, т. е. Мюллер и Шелленберг. Последний обосновывал свои претензии тем, что абвер-III F занимается внешней контрразведкой. Мюллер же ссылался на то, что у него уже есть свой аналог — группа IV-E (контршпионаж и исполнение приговора), но рассчитывал главным образом на передачу ему внешних опорных пунктов абвера-III F и его значительных валютных средств. В итоге Мюллер получил все группы абвера-III F, но от III F ему достались только тыловые органы внутренней слежки и ближней тайной связи. Шелленберг же забрал себе всю дальнюю связь (кроме фронтовых районов).

Жестокая борьба разгорелась и за бывшую группу «Аусланд» («Заграница») в ОКВ. В результате искусных переговоров ее шефа вице-адмирала Бюркнера ее удалось отстоять и передать штабу оперативного руководства войной. Та же судьба постигла и дивизию особого назначения «Бранденбург», которую с весны 1943 г. стали использовать на фронте как рядовое соединение.

Официальная передача абвера в РСХА состоялась в начале мая 1944 г. на специальном заседании военной верхушки в одном дворце близ Зальцбурга. Заседанием руководил лично Гиммлер. Наряду с фельдмаршалом Кейтелем присутствовали почти все высшие офицеры СС. Гиммлер выступил с речью, в которой подчеркнул «выдающиеся заслуги военной разведки»[288].

Отныне германские вооруженные силы оказались единственными в мире, у кого больше не было своей разведывательной службы. Целенаправленными интригами Гиммлеру и его присным удалось наконец разрушить абвер и присвоить себе его остатки. Однако этот «успех» принес «победителям» лишь недолгую отсрочку конца, дав им всего лишь менее года, чтобы насладиться вожделенной властью. Между тем борьба РСХА против группы «Аусланд» («Заграница») в штабе оперативного руководства войной продолжалась с прежним ожесточением. СД отказала ей в праве объективно информировать командование вермахта о внешнеполитической обстановке и общественном мнении в зарубежных странах. Ей перекрыли прием всяких внешнеполитических новостей от бывших подразделений абвера и выписку иностранной прессы. В РСХА царило убеждение, что объективные новости из-за рубежа только усиливают пораженчество в кругах политически не подготовленного офицерства, особенно в высших эшелонах. И теперь ОКВ и ОКХ дозволено было получать только такие сведения из-за границы, которые перед тем обрабатывались в РСХА и дополнялись «инъекциями мужества». Запрещалось включать в ежедневные сводки какие-либо критические замечания о германском руководстве. Для контроля за этим в группу вводился офицер СД из VI управления РСХА. Только при поддержке Геринга и Деница удалось тогда спасти группу «Аусланд» от прямого вмешательства Гиммлера. После событий 20 июля 1944 г., которые явились для РСХА полной неожиданностью, в течение нескольких месяцев ему были переподчинены и все ФРК. У штаба оперативного руководства войной остались, помимо группы «Аусланд», только войсковая контрразведка с подразделениями бывшего абвера-III, а в штабах у командующих группами армий и командующих войсками на оккупированных территориях — только офицеры войсковой разведки и контрразведки. Все остальные подразделения управления «Абвер/Аусланд» были переподчинены РСХА. Чисто административное управление «Зет» было распущено, а частично распределено между отдельными «преемниками».

С передачей управления в РСХА адмирал Канарис оказался без дел. В его советах никто более не нуждался. Новый шеф разведслужбы Шелленберг, по слухам, имел продолжительный разговор с Канарисом весной 1944 г. в крепости Лауэнштайн. О его содержании ничего не известно. Однако в конце июля адмирал выехал из крепости на своей машине и со своим шофером Людеке. Он возвратился в Берлин и там будто бы принял 1 июля от адмирала Грооса руководство «Особым штабом по вопросам ведения экономической войны» при ОКВ. Это назначение звучало высокопарно, но в условиях ставшей уже почти непробиваемой блокады Германии практическое значение этого штаба было не более чем в нарочитом представлении несуществующих возможностей. То, что ему все же доверили хоть какое-то руководство, следовало отнести за счет его популярности у союзников Германии и дружественных стран, а также уважения у противника. А может быть, тогда у режима еще не было достаточных улик, чтобы начать следствие и с помощью судебного процесса как-то нейтрализовать неизбежную в этом случае потерю престижа в глазах своих союзников и общественности[289].

О строительстве новой тайной разведслужбы с широкими связями в мире под руководством РСХА на этой стадии войны уже не могло быть и речи, тем более что не хватало подготовленных кадров, и достаточных средств для этого тоже не было, не говоря уже о времени. Ввиду катастрофической обстановки на Востоке и на Западе Шелленбергу и его сотрудникам ничего не оставалось, как искать способы спасти себя с помощью еще сохранившихся контактов с заграницей в водовороте событий, неминуемо ведущих к катастрофе. Именно теперь Канарис мог бы стать тем человеком, который благодаря своим связям и знаниям смог бы войти в контакт с ответственными лицами в западных странах и даже в последний момент найти какой-то выход из самого худшего. Но его отодвинули в сторону и разрушили то, что он создал.

Часто утверждают, будто Шелленберг вовсе не стремился к большой власти, когда прибирал к рукам военную разведку. Вероятно, к этой инициативе его подтолкнуло обретенное на практике убеждение в том, что параллелизм в работе двух тайных служб чреват серьезными недостатками. Без всякого сомнения, политическая составляющая в руководстве войной в нынешнюю эпоху совершенно неотделима от военной, как и военная разведка нерасторжима с политической, тем более что все большее значение приобретает военно-техническая и экономическая разведка. Однако идеальным сведение всех тайных служб в единую централизованную может стать лишь при условии, что главенствующую роль в ней будет играть военная тайная служба. Если же тон будет задавать политическое руководство, то вся тайная служба окажется в крайне ненадежном фарватере, безопасность которого определяют неконтролируемые политические и даже партийно-политические факторы. И эксперимент РСХА с принятием на себя задач военной разведки как раз и доказал, что за этим следует полное фиаско. Партийная идеология не может быть достаточным ориентиром для деятельности, которая требует, чтобы руководителями были исключительно дисциплинированные и квалифицированные люди, лишенные каких-либо предубеждений.

Само собой разумеется, соединение разных ветвей тайных служб в некоем централизованном аппарате под руководством военных таит в себе известные недостатки. И вообще чрезмерная концентрация власти в одних руках может стать очень опасным фактором, особенно в условиях демократии. Все зависит от того, возможно ли и в какой мере добиться позитивного сотрудничества тайной службы и правительства. При этом последнее должно проявлять постоянную готовность к принятию рекомендаций и аналитических выводов разведки, а тайная служба должна стремиться сохранить лояльность и, служа ему, как обязывает ее название, уметь встраиваться в его деятельность, не переходя границ дозволенного.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.