Он мешал Сталину?

Но все-таки версия о намеренном устранении Фрунзе имеет много сторонников. Кто именно до такой степени мог опасаться Михаила Васильевича? И кто мог убедить его в необходимости операции, одновременно позаботившись, чтобы она стала роковой?

В первую очередь называют, конечно, Сталина. Эта версия возникла почти сразу, первоначальным ее воплощением в, говоря по-современному, медийном пространстве стала «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка, опубликованная в 1926 году. Она начиналась со слов: «Фабула этого рассказа наталкивает на мысль, что поводом к написанию его и материалом послужила смерть М.В. Фрунзе. Лично я Фрунзе почти не знал, едва был знаком с ним, видев его раза два. Действительных подробностей его смерти я не знаю, и они для меня не очень существенны, ибо целью моего рассказа никак не являлся репортаж о смерти наркомвоена. Все это я нахожу необходимым сообщить читателю, чтобы читатель не искал в нем подлинных фактов и живых лиц».

Нетрудно догадаться, что такой зачин мог вызвать у читателя только мысль о том, что именно Фрунзе и выведен под именем злосчастного командарма Гаврилова… Тем более что биографические подробности совпадали – легендарный красный полководец, «человек, имя которого сказывало о героике всей Гражданской войны, о тысячах, десятках и сотнях тысяч людей, стоявших за его плечами, о сотнях, десятках и сотнях тысяч смертей, страданий, калечеств, холода, голода, гололедиц и зноя походов, о громе пушек, свисте пуль и ночных ветров, о кострах в ночи, о походах, о победах и бегствах, вновь о смерти», – умирает во время операции по поводу язвы желудка.

Климу. Сталину. Серго

Меня удивляет, почему вы не обращаете необходимого внимания на болезнь Фрунзе. Правда, ЦК в прошлом году постановил, что Фрунзе должен лечиться, и дал средства. Но этого мало. Нужно проследить выполнение. Недуг у него жестокий (язва желудка) и может оказаться роковым. Врачи рекомендуют четыре месяца серьезного лечения. На будущий год это будет шесть месяцев и т. д. А потом будем, при выбытии из строя Михаила Васильевича, говорить, что вот-де как работал, забывая тяжелую болезнь и тому подобное.

Как вижу, Фрунзе совсем не собирается как следует лечиться: там-де будут маневры и проч.

Необходимо по-товарищески и партийным путем заставить лечиться, как это, кажется, со многими делал т. Ленин.

Сергей Минин, секретарь Северо-Западного областного бюро ЦК

20 апреля 1923 года

Изображено и то, как он не хочет этой операции, но влиятельная сила, персонифицированная в «негорбящемся человеке», одном из «тройки, которая все решает», принуждает его к этому и косвенно, и прямо. «Видишь ли, у меня была, а может быть, и есть, язва желудка. Ну, знаешь, боли, рвота кровью, изжоги страшные, – так, гадость страшная. – Командарм говорил негромко, наклонившись к Алексею. – Посылали меня на Кавказ, лечили, боли прошли, стал на работу, проработал полгода, опять тошнота и боли, опять поехал на Кавказ. Теперь опять боли прошли, даже выпил для пробы бутылку вина…» Однако открыв свежую газету, принесенную ординарцем, Гаврилов обнаруживает там сообщение о своем приезде в столицу, причем с подробностями: «…на третьей странице было сообщено, что «сегодня приезжает командарм Гаврилов, временно покинувший свои армии для того, чтобы оперировать язву в желудке». В этой же заметке сообщалось, что «здоровье товарища Гаврилова вызывает опасение», но что «профессора ручаются за благоприятный исход операции».

У больного не было пульса, не билось сердце, и не было дыхания, и холодали ноги. Это был сердечный шок: организм, не принимавший хлороформа, был хлороформом отравлен. Это было то, что человек никогда уже не встанет к жизни, что человек должен умереть, что – искусственным дыханием, кислородом, камфарой, физиологическим раствором – окончательную смерть можно отодвинуть на час, на десять, на тридцать часов, не больше…

Борис Пильняк. «Повесть непогашенной луны»

А потом и в личном разговоре с тем самым «негорбящимся человеком» Гаврилов получает недвусмысленное распоряжение:

«– Я тебя позвал потому, что тебе надо сделать операцию. Ты необходимый революции человек. Я позвал профессоров, они сказали, что через месяц ты будешь на ногах. Этого требует революция. Профессора тебя ждут, они тебя осмотрят, все поймут. Я уже отдал приказ. Один даже немец приехал.

– …Мне мои врачи говорили, что операции мне делать не надо, и так все заживет. Я себя чувствую вполне здоровым, никакой операции не надо, не хочу.

– …Товарищ командарм, ты помнишь, как мы обсуждали, послать или не послать четыре тысячи людей на верную смерть. Ты приказал послать. Правильно сделал. Через три недели ты будешь на ногах. Ты извини меня, я уже отдал приказ».

Заканчивается все плохо – злополучная язва оказывается зарубцевавшейся (как и было в реальности у Фрунзе), однако организм командарма, долго не поддававшийся наркозу (и это соответствует реальным обстоятельствам), не выдерживает высокой дозы хлороформа.

Эмигрировавший секретарь Сталина – Борис Бажанов – в своих мемуарах «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» утверждал, что Пильняк этой повестью прямо указывал на Сталина как организатора устранения Фрунзе. «Фрунзе, перенеся кризис язвы желудка (от которой он страдал еще от времени дореволюционных тюрем), вполне поправился. Сталин выразил чрезвычайную заботу об его здоровье. «Мы совершенно не следим за драгоценным здоровьем наших лучших работников». Политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе сделать операцию, чтобы избавиться от его язвы. К тому же врачи Фрунзе операцию опасной отнюдь не считали. Я посмотрел иначе на все это, когда узнал, что операцию организует Каннер с врачом ЦК Погосянцем. Мои неясные опасения оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали, покончила с собой. Общеизвестна «Повесть непогашенной луны», которую написал по этому поводу Пильняк».

Издали, со стороны, по слухам я знаю, какой несчастный это был человек, и кажется мне, что он подлежит совсем иной оценке, чем другие его «товарищи» по сумасшедшим и преступным политическим бредням… Когда мы вернулись в июле из-за границы, нам рассказывали, что Фрунзе сильно болеет и что ему очень повредили ушибы, полученные при автомобильной катастрофе. Это было на шоссе около санатория «Узкое». Он вылетел и со всего размаха ударился о телеграфный столб. Многие подозревали злой умысел в этой катастрофе. С тех пор он не поправлялся. Жил долго в Крыму, так как жена его в чахотке и севера даже летом не переносит. Его одного только недавно привезли в Москву и после ряда консилиумов решили делать операцию. Мы слышали, что в этом решении был нажим от кого-то из властей. Судя по официальным бюллетеням, выпотрошили его настолько основательно, что, конечно, жить он не мог. А между тем мы видели нескольких врачей, которые утверждают, что без операции он еще мог бы жить долго… Какой ужас. Какая трагедия…

Надежда Брусилова-Желиховская

6 ноября 1925 года

Жена генерала Брусилова своими дневниковыми записями, относящимися к тому времени, вольно или невольно показывает, как художественное произведение превращается в достоверное историческое свидетельство против Сталина: «Необразованный кинто, тупой, упрямый грузин, связанный с Фрунзе старой партийной работой и любивший его как товарища. Судя по рассказу Пильняка, он тяжело пережил эту смерть. Пожал его мертвую руку, сказал: «Прощай, брат» – и помчался со страшной скоростью в машине за город, чтобы забыться, заглушить совесть, привести свои мысли в порядок…»

При этом парадоксально, однако в тексте Пильняка нет прямого указания на то, что именно «негорбящийся человек» каким-то образом способствовал подобному исходу. Он, получив новость о смерти соратника, реагирует сдержанно, но все же недвусмысленно – «мы виноваты…», явно горюет над мертвым товарищем, хотя и, выплеснув эмоции, возвращается к своим делам. Впрочем, при желании можно усмотреть исполнителя тайных приказов в слегка зловещей фигуре «хлороформиста», то есть анестезиолога. Поведение профессоров, участников консилиума, утром перед операцией вообще могло бы навести на мысль, что смерть Гаврилова – результат происков «контриков» в белых халатах. «А страшная фигура, этот Гаврилов…» – «Да-да-да, батенька, знаете ли, большевик, знаете ли, ничего не поделаешь». Или: «Это тот, который, – сказала Екатерина Павловна, – который… ну, в большевистских газетах… ужасное имя!»

Однако чему-то такому, носившемуся тогда в воздухе, «Повесть непогашенной луны» явно соответствовала, раз журнал с ней изъяли из продажи на третий день после выхода. Повесть посвящена Александру Воронскому, существует мнение, что этот писатель и сторонник Троцкого был как раз тем, кто подал Пильняку идею произведения. Причем он входил в комиссию по организации похорон Фрунзе.

Историк Рой Медведев придерживался мнения о давлении Сталина: «Консилиум врачей рекомендовал пойти на операцию, хотя успех консервативного лечения был очевиден. Масла в огонь добавил Сталин, сказав: «Ты, Михаил, военный человек. Вырежи, наконец, свою язву!» Ну и дальше как в повести Пильняка – наркоз не действует, дозу увеличивают… «Обычная доза такого наркоза опасна, а увеличенная – могла стать смертельной. К счастью, Фрунзе благополучно заснул. Врач сделал надрез. Стало ясно, что язва зарубцевалась – вырезать нечего. Пациента зашили. Но хлороформ вызвал отравление. За жизнь Фрунзе боролись 39 часов… В 1925 году медицина была совсем другого уровня. И смерть Фрунзе списали на несчастный случай… Вполне возможно, у Сталина были мысли избавиться от Фрунзе… Фрунзе был человеком независимым и более известным, чем сам Сталин. А вождю нужен был послушный министр».

Дочь Фрунзе – Татьяна Михайловна – в интервью «Аргументам и фактам» (номер от 27 октября 2010 года) говорила менее категорично: «Я не думаю, что отца убили. Скорее это была трагическая случайность. В те годы система еще не дошла до того, чтобы убивать тех, кто мог бы помешать Сталину. Такие вещи начались только в 1930-х годах».

Ходили слухи и о зловещей роли Ворошилова – что именно он был основным инициатором принуждения Фрунзе к немедленной операции. Или, как минимум, ревностно старался исполнить волю Сталина. Пильняк в своей повести запечатлел и этот момент, прямо указав на будущего преемника Фрунзе.

В Ростове я встретил Потапа (он партийной кличкой назвал крупнейшего революционера из «стаи славных» осьмнадцатого года), – так вот, он говорил… убеждал меня сделать операцию, вырезать язву или зашить ее, что ли, подозрительно убеждал. – Командарм смолк. – Я чувствую себя здоровым, против операции все мое нутро противится, не хочу, – так поправлюсь. Болей ведь нет уже никаких, и вес увеличился, и… черт знает, что такое, – взрослый человек, старик уже, вельможа, – а смотрю себе в брюхо. Стыдно. – Командарм помолчал, взял раскрытую книгу. – Толстого читаю, старика, «Детство и отрочество», хорошо писал старик, – бытие чувствовал, кровь… Крови я много видел, а… а операции боюсь, как мальчишка, не хочу, зарежут…

Борис Пильняк. «Повесть непогашенной луны»

Вот только особо убедительных аргументов, для чего Сталину могло понадобиться убрать Фрунзе, обычно не приводится. Самое распространенное объяснение – чтобы освободить место для своего ставленника, уже упомянутого Ворошилова. Поскольку в набиравшей силу борьбе с Троцким Сталину требовались только безоговорочно преданные ему люди.