Раиса Максимовна

Согласовывалась предварительно не только программа визита лидера страны, но и, как у нас говорилось, «женская программа», на нее уходило много сил и нервов. Раиса Максимовна почти всегда была чем-то недовольна – то в машину к ней подсадили лишних людей и ей оказалось тесно, то в переводчики ей назначили женщину, а она хотела, чтобы был обязательно парень.

Весь визит, самый сложный, ответственный, мог пройти успешно, но все равно какой-то мелкий ее каприз заканчивался нагоняем мне или Плеханову.

Капризы – не капризы, но все сказанное так или иначе относилось к нашим прямым обязанностям. Более неприятными оказывались трудности другого рода.

Вопросы охраны и обслуживающего персонала для членов Политбюро были вопросами престижа. Не случайно разговор об этом Раиса Максимовна завела еще за полгода до того, как ее муж стал первым лицом в государстве. Помню, как в свое время Тихонов, только что избранный кандидатом в члены Политбюро, прямо в перерыве пленума подошел к нам с Рябенко и начал подробно расспрашивать, какие льготы ему теперь полагаются – какова будет охрана, сколько поваров, какие машины и т. д.

Набор обслуживающего персонала – одна из новых и неприятных обязанностей, которая свалилась на меня, когда я заступил на службу к Горбачеву. Свита у него по сравнению с прежней должностью рядового секретаря ЦК заметно прибавилась – увеличилась обслуга, была создана отдельная комендатура по охране дачи.

Обслуживающий персонал – трех поваров, трех официанток, трех горничных – подбирали мы с комендантом. Я приводил их по одной к Раисе Максимовне, она просматривала кандидаток, беседовала с ними – обходительно, деликатно, а потом звонила мне:

– Владимир Тимофеевич, давайте попробуем возьмем. Первое впечатление приятное.

Или:

– Что-то мне не нравится. Воздержимся. Поищите еще кого-то.

Подобрать было непросто. Ищем, например, специально поваров-мужчин, чтобы сплетен было меньше. Раиса Максимовна просит обязательно женщин. Подбираем – не подходит: слишком толстая, толстых она не любила.

Но не в этом была главная трудность, а в том, что люди к нам не хотели идти: были наслышаны о характере «хозяйки». Справедливости ради, требовательность Раисы Максимовны была порой вполне оправданна, но при всеобщей, заранее непредрасположенности к ней очень трудно было создать доброжелательную атмосферу. Работа у горничных была тяжелая, нервная, если выдавалось свободное от уборки дачи время, они вместо отдыха занимались уборкой квартиры детей, которые за собой прибирать не привыкли. Повара за те лее деньги могли найти работу посвободнее. А если бы пошли в рестораны, получали бы куда больше, да и с собой каждый вечер могли уносить. Все эти люди были, как мы говорим, «с погонами», то есть работниками КГБ. Некоторые просили меня разрешить уйти «по-хорошему», другие готовы были даже уволиться из органов.

Подобные разговоры до Раисы Максимовны не доходили, она считала и упрямо повторяла, что работать у Генерального секретаря – большая честь, людям оказаны большое доверие и почет, и они должны быть благодарны.

К сожалению, и меня посещали эти грустные мысли – уйти. Выволочки, подобные той, о которой я уже говорил, когда заболела одна из горничных, повторялись регулярно. Почему-то Раиса Максимовна считала, что хорошие работники не имеют права болеть.

– Почему мы принимаем к себе сотрудников, которые болеют?

– Но они ведь живые люди, – пытаюсь я объяснить.

– Не надо, Владимир Тимофеевич, меня ваше мнение не интересует.

Я замолкал. Однажды, правда, сказал:

– Этих людей мы с вами вместе отбирали.

– Все, кого набрала я, работают хорошо, а те, кого набирали вы, – плохо.

Дело иногда касалось каких-то ничтожных дачных мелочей, я сказал один раз:

– У нас есть комендант. У меня ведь другие обязанности.

– Это все ваши обязанности, – чеканя каждое слово, металлически ответила она.

Самое неприятное и унизительное – это ее страсть выговаривать при муже.

– Вот сейчас выйдет Михаил Сергеевич, и мы поговорим.

Держит меня возле себя, молчит. Выходит Горбачев.

– Михаил Сергеевич, ты хотел поговорить с Владимиром Тимофеевичем.

Он отмахнется:

– Да ладно.

Раз отмахнулся, другой, потом она его все же «заводит», он начинает говорить на повышенных тонах и в конце концов срывается до крика.

Так случилось на отдыхе в Крыму, когда я отпустил двух женщин в Ялту. У них был выходной в этот день, и они попросили у меня разрешения съездить в магазин за школьными тетрадями, которых в ту пору в Москве было не достать. Раисе Максимовне для каких-то своих личных нужд понадобилась свободная от работы женщина. Узнав, что я отпустил, да еще двоих, в магазин, она устроила разнос всей обслуге. Как всегда, я был вызван к подъезду, вышла она, молча стали ждать его.

– Михаил Сергеевич, – как всегда, обратилась она, едва он появился.

Видно было, что не хочет он сейчас ни во что встревать – время послеобеденное, для спокойного отдыха, – но она остановила его. Он вполне спокойно спросил, почему я отпустил работниц с территории дачи. Я объяснил: школьные тетради для детей, женщины свободны от работы, отсутствовали всего один час. Уже раздражаясь, он ответил:

– Эти люди приданы мне, и без спроса у меня ты не должен их отпускать.

– Михаил Сергеевич, я посчитал, что неуместно беспокоить вас по такому мелкому поводу и что у меня достаточно служебных прав, чтобы ими воспользоваться. К тому асе я решил, что если не отпущу их и вам об этом доложат, вы же сами и отругаете меня за то, что я не забочусь о людях, подчиненных непосредственно мне.

Я отвечал чистосердечно, но то ли намек о заботе Михаил Сергеевич принял на свой счет, то ли по другой причине, но он распалился, стал кричать на меня: что заботиться о людях не мое дело, о них заботится государство, а мое дело – требовать службу, и поменьше своеволия!.. Когда гнев достиг высшей точки, Раиса Максимовна взяла его под руку.

– Ну хватит, Михаил Сергеевич! Наверное, Владимир Тимофеевич сделает из этого разговора соответствующие выводы.

С торжествующе-царственным видом она поворачивается ко мне спиной, давая понять, что разговор окончен, и оба удаляются.

А я долго не могу прийти в себя. Я не понимал простых вещей: как можно кричать на кого бы то ни было; как может человек, занятый государственными делами, отчитывать за мелочи, о которых он и знать-то не должен; почему жена – по существу домохозяйка – ведет себя… и так далее.

Подобное считалось в порядке вещей – обычные будни. Кто-то не так сорочку погладил – разнос. Когда дежурный в приемной говорил мне: «Раиса Максимовна просит, чтобы вы ей позвонили», я становился как комок нервов.

Обслуживающему персоналу приходилось угождать не только хозяйке, но и дочери, и внучкам. Когда горничная пригрозила наказать старшую внучку, ее тут же убрали с работы.

Работницы приходили ко мне в слезах. Я собирал совещания, успокаивал женщин, уговаривал остаться, иногда осаживал, когда в адрес семьи Горбачевых говорились резкости, иногда направлял за советом и помощью к руководству управления КГБ. Что я в принципе мог сделать, если сам оказывался в их положении и они видели это.

Мне передали, что супруги заводили речь о том, чтобы меня убрать. Но, как всегда, решение вынесла Раиса Максимовна:

– А, поменяешь – какая разница, такие же придут.

Сам по себе Горбачев по мелким бытовым делам вспыхивал редко, хотя – случалось, и почти всегда – неожиданно. Буквально в первый же месяц моей работы он в Кремле готовился после обеда встретиться с делегацией.

– Володя, я сейчас переоденусь. Отдай погладить костюм.

Времени в обрез, как раз сотрудник из обслуживающего отдела занес Михаилу Сергеевичу обед и возвращался в буфет. Я выскочил из комнаты отдыха Горбачева, позвал официанта по имени, может быть, чуть громче, чем обычно, и передал просьбу погладить костюм. Он кивнул и ушел. Когда я вернулся к Михаилу Сергеевичу, то увидел его крайне раздраженным.

– Что ты кричишь, как в казарме!

– Извините, если я сделал что-то не так, но у вас очень мало времени.

– Успею, – сказал он, отвернувшись. – Нечего горячку пороть. А на будущее – не упрощай!

Имелось в виду – соблюдай дистанцию. Знай и всегда помни, с кем имеешь дело.

Несмотря на подобные вспышки, я готов был терпеть личные трудности, потому что, как и все, ждал каких-то перемен в стране, чего-то главного, что должно вот-вот для всех наступить.

Однажды Михаил Сергеевич направился в Ташкент, где должен был встретиться с лидером Афганистана Наджибуллой. В резиденции сразу после прибытия Раиса Максимовна решила поменять костюм. Она вызвала меня и в коридоре спросила:

– Вещи не прибыли?

– Нет, Раиса Максимовна, еще в дороге.

С разницей в несколько минут она вызывала меня еще дважды. Вещи наконец прибыли, минут через двадцать пять – тридцать. Оказалось, что местные гаишники просто-напросто прижали транспорт с багажом к обочине, притормозили, не разобравшись, что машины – из нашей колонны. Когда вещи были доставлены, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна вызвали меня уже вдвоем. Накачала она его, видно, уже очень крепко, он едва сдерживал себя:

– Почему так долго не было вещей?

– Транспорт был остановлен местной милицией, Михаил Сергеевич.

– А какого черта ты здесь делаешь?

– Я занимаюсь своими обязанностями.

– На хрена ты мне здесь нужен, ты должен был вещи доставить!

Он кричал, и крик его разносился далеко по коридору. Я вдруг почувствовал, что он готов меня ударить.

Когда он терял самообладание, лицо покрывалось краской.

– Прилетим в Москву – я тебя выгоню!

– Я готов.

Объективно, наряды нужны были ей – для обеда с Наджибуллой. Но Наджибулла жил в соседней резиденции и вполне можно было встретиться чуть позже, все-таки мы – с дороги. Могла она пойти на обед и в прекрасном дорожном костюме, не такая уж это великая встреча.

В Москве Горбачев к этому разговору не вернулся, остыл. Конечно, он прекрасно понимал обязанности охраны, мои лично и знал, что служба наша поставлена высокопрофессионально. Но барские угрозы его «выгоню с работы!» звучали очень часто, в том числе и в отношении людей высокого уровня. Помню, как после просмотра какого-то фильма он шел с Ермашом, тогдашним министром в нашем кино, и громко отчитывал его:

– Таких руководителей надо гнать с работы!..

Они шли впереди, и сути я не понял: то ли выпустили на экраны плохой фильм, то ли, наоборот, хороший – задержали.

Однажды после очередной вспышки не выдержал уже я и сам попросился:

– Михаил Сергеевич, если я не подхожу вам, убирайте меня.

– Это не твое дело. Когда надо, тогда уберем.

Особые хлопоты доставляли нам взаимоотношения Раисы Максимовны с теле– и фотокорреспондентами. Она требовала, чтобы кассеты с записью зарубежных визитов после возвращения давали ей на просмотр. Всегда спешила к программе «Время», чтобы увидеть себя. Снимать ее было сложно. На встречах, приемах, проводах стоит при Михаиле Сергеевиче как бы спокойно, но как только видит, что на нее наводят камеру, тут же начинает проявлять активность, кому-то что-то указывает, поднимает зонтик и т. д. Напрямую о себе она не говорила, делала замечания иного рода и мне, и Плеханову:

– Михаила Сергеевича снимают неудачно – сзади, с неудобной точки. Почему вы не обращаете внимания на подбор корреспондентов? Вот американские корреспонденты – вот снимают, смотрите! Неужели наши так не могут?!

В службе охраны говорили друг другу: «А мы-то, охрана-то, здесь при чем?» Бывало так, что меняли чуть не полностью тассовских фотокорреспондентов на апээновских. Подбором фотокорреспондентов занимался иногда… Плеханов.

Ситуация осложнялась и взаимоотношениями между Плехановым и Виталием Игнатенко, возглавлявшим пресс-службу президента. В свое время Виталия привез в Форос для беседы Евгений Примаков. Безусловно, Игнатенко понравился Горбачеву, они ужинали часа два, затем вышли втроем, веселые. Игнатенко что-то оживленно рассказывал, ко всеобщему удовольствию. Они были один вечер и тут же отбыли, наверное, отдыхали по соседству, в санатории «Южный». Игнатенко после этой встречи возглавил президентскую пресс-службу. Я думаю, что Плеханов, стремившийся к близости с президентом, просто-напросто ревновал к Виталию. Ему не нравилось, что Игнатенко, как ему казалось, подобострастно пристраивается возле Горбачева, берет его чуть не под локоть и что-то нашептывает на ходу. Между ними возникали разногласия, каких журналистов допускать на те или иные встречи. Если, допустим, Игнатенко не включал кого-то в список, они обращались к Плеханову, и он разрешал. Конечно, это не дело охраны – командовать журналистами.

Стремление Раисы Максимовны обратить на себя внимание ставило иногда главу государства в неудобное положение. Я запомнил визит в Испанию в октябре 1990 года. Мы все были очарованы семьей короля Хуана Карлоса П. Действительно – королевская семья! Сам король – высокий, стройный красавец мужчина с великолепными светскими манерами. Жена София – также красавица, ладная внешностью, она была внимательна буквально ко всем гостям, но особенно – к Раисе Максимовне. Королевские дети – также высокие, стройные, красивые. В королевском дворце был организован прием «а ля фуршет». Михаил Сергеевич с королем и другими господами беседовал в одном конце зала, Раиса Максимовна с королевой – в другом. Неожиданно Раиса Максимовна поворачивается к королеве спиной и заводит разговор с кем-то из наших посольских дам. София несколько растерянна, пытается подойти к Раисе Максимовне то слева, то справа, но та очень искусно подставляет спину. Это стали замечать и. другие приглашенные. Королева осталась одна, ей, видимо, неудобно было заводить разговор с мужчинами, которые вели свои деловые беседы, она резко развернулась и ушла к группе приглашенных.

В Испании традиционно первыми покидают зал приемов хозяева с важными гостями, а затем все остальные. Прием завершался, Михаил Сергеевич в сопровождении короля и королевы двинулся к выходу. Раиса Максимовна и здесь, с кем-то разговаривая, задержалась, как мне показалось, специально, чтобы подчеркнуть важность своей персоны, которую ждут все. Король, королева, президент – стояли на ступеньках, Раиса Максимовна, не обращая на них ни малейшего внимания, продолжала вести светскую беседу. Неприятная пауза длилась несколько минут, Михаил Сергеевич, едва сдерживая себя, но с улыбкой попросил:

– Раиса Максимовна, поднимайтесь к нам.

Она продолжала беседовать, прошла еще минута. Горбачев повторил громко и резко:

– Раиса Максимовна, мы все ждем!

Почувствовав в голосе мужа металл, она двинулась к нам. Конечно, это был спектакль, прекрасно ею разыгранный. Подобное происходило и во время встреч с, госпожой Коль, с госпожой Нэнси Рейган, когда Михаил Сергеевич в разговорах с супругой переходил на зловещий шепот.