2.1. Философия аутентичности: личность, память и воображение

2.1. Философия аутентичности: личность, память и воображение

В современном динамичном высокотехнологичном обществе знания весьма ценится аутентичность, так как сейчас в нем производится значительное число неаутентичных, поддельных вещей. Человек погружен в среду экономики впечатлений (эта экономика характеризует глобальный сдвиг в экономической деятельности, показывает высокую степень коммерциализации повседневной жизни) и что он платит деньги за получение различного рода впечатлений: «Это – плата за участие, плата за мероприятие, плата за игру, за инициирование, за членство или иная плата за доступ. Потребление таких впечатлений выходит далеко за рамки единственной поездки в Африку или путешествие в Disney World в четыре года. Подумайте о разнообразии оплаченных впечатлений, составляющих нашу повседневную жизнь»[367]. Здесь человек оплачивает не только высокотехнологичные впечатления, но и высокотактильные ощущения. Немалое место в мире впечатлений принадлежит виртуальным мирам типа Second Life или There. com, в которых создаются виртуальные аватары, онлайн-играм и пр. Именно такого рода вымышленные и зачастую не обоснованные впечатления заставляют человека оценивать мир в понятиях аутентичного (подлинного, настоящего) и неаутентичного (фальшивого), чтобы определить реальный опыт от нереального опыта, что приобретает немаловажное значение в информационно-интеллектуальных войнах.

В таких условиях растет опосредованный характер межличностных отношений, контакты между индивидами все больше опосредуются информационно-коммуникационными технологиями, усиливая чувство нереальности. Возникает новый тип реальности и человека – опосредованного человека, который благодаря высоким технологиям способен заниматься проектированием самого себя, что влечет за собой такое социальное последствие, как нарастающее ощущение одиночества[368]. В связи с этим следует отметить, что в перспективе человек не только будет испытывать одиночество, но и возможно станет жить на грани двух миров – реального и виртуального. Данный возможный сценарий будущего человека и человечества описан в фантастическом рассказе английского писателя К. Бекетта «Площадь Пикадилли»[369]. Главный персонаж Кларисса Фолл – последний материальный человек, который живет в замке на юге Лондона, реальная ипостась которого представляет собой руины, виртуальная ипостась – нечто дематериализованное. Виртуальный город возник в силу необходимости выживания человечества из-за экологической катастрофы, почти уничтожившей окружающую среду. Виртуальные люди представляли собой сконструированные виртуальные тела, реальные люди имели имплантаты, подключающие их в согласованному Полю виртуального города; при отключении имплантата виртуальный город исчезал. Виртуальные люди здесь являются рисунками на поверхности физического мире реального Лондона, лежащего в руинах, сама же Кларисса Фол живет при включении имплантата в деловой жизни виртуального Лондона, но мечтает о старом, физическом, аутентичном Лондоне, о реальных огоньках площади Пикадилли.

В этом фантастическом рассказе выражено стремление человека к версии аутентичной жизни, которая противостоит проклятью высоких информационных технологий, фактически придающих существованию индивида нереальный характер. В своей книге «Война миров» М. Слоук пишет об этом следующее: «Мы стоим на грани превращения самой жизни в компьютерный код, трансформации жизненного опыта в физический мир – каждого впечатления, каждой детали – в продукт потребления… компьютерные симуляции могут вскоре стать такими всеобъемлющими (и таким реалистичными), что сама жизнь потребует некой отметки об аутентичности. Реальность, другими словами, в один прекрасный день может появиться со знаком звёздочки»[370]. Стремление к аутентичности противодействует потере человеческого контакта в мире автоматизированного информационного общения, которое используется в информационно-интеллектуальных войнах. Более того, широкое распространение информационных и коммуникационных технологий настолько изменяет положение личности в прозрачном социуме, что «жить жизнью хамелеона, иметь полуличности… невозможно», так как «в прозрачном обществе, в котором мы живем, нам нужна одна личность, а не множество разных», так как раньше «мы могли позволить себе быть на работе одним человеком, дома – другим, а в кругу друзей в клубе – третьим»[371]. Теперь в прозрачном обществе быть человеком-хамелеоном как совокупности «полуличностей» (совокупности социальных ролей) уже становится весьма трудно. «Единственной по-настоящему важной вещью в нашем столь изменчивом мире является подлинность – умение быть тем, кто вы есть на самом деле!»[372].

Вполне естественно, что проблема аутентичности получила сейчас свое философское осмысление, причем истоки этого осмысления обнаруживаются в знаменитой аллегории пещеры Платона. В своем труде «Государство» он описывает находящихся в пещере людей как ее узников, которые считают, что отбрасываемые на стену костром тени содержат в себе всю реальность[373]. Подробно связь рассуждений Платона об аллегории с пещерой и аутентичностью излагает Дж. Ньюман в своей монографии «Inauthentic Culture and Its Philosophical Critics»[374]. В начале XXI столетия, по замечанию Дж. Гилмора и Дж. Пайна II, пещера Платона может быть заменена фильмом «Матрица» с его философией.

Вполне естественно, что философия аутентичности должна исходить из «Я-концепции» современного человека, так как «человек по характеру внутренних связей и сложным образцам поведения гораздо сложнее общества» (С.П. Курдюмов)[375]. Исследования в современной западной философии показывают, что первый полный идеал аутентичности сформулирован Жан-Жаком Руссо (XVIII век), который на основе идеи «благородного дикаря» понимал аутентичность как то, что «просто не может быть неаутентичным»[376]. Подобного рода отрицательная дефиниция аутентичности дает возможность понимания аутентичности, начиная с Ф. Ницше и С. Кьеркегора и кончая Ж. Поль-Сартра и А. Камю: «Все в принципе согласны, что любое позитивное определение аутентичности будет самоуничтожающим»[377].

В трудах этого ряда философов можно выделить три очевидных позиции (три M – Man, Machin, Money), лежащие в основе негативной дефиниции аутентичности. Во-первых, то, что не от человека (Man): «Мы априори, – отмечает Л. Триллинг, – понимаем, что предписания общества искажают бытие человека и разрушают его аутентичность»[378]. Данное положение дополняет Ж.-Ж. Руссо, «от которого мы узнали, что общество разрушает нашу аутентичность – наше ощущение бытия зависит от мнения других людей»[379]. Иными словами, оценка чьего-либо выбора, касающегося норм общества, является неаутентичной. Во-вторых, то, что не механическое (Machin), так как «именно механический принцип… воспринимался как враг бытия, источник неаутентичного»[380]. Можно сказать, что обесчеловечение путем использования машин, когда машины замещают естественный порядок, приводит к неаутентичности. В-третьих, то, что не имеет денежного выражения (Money): «Деньги – причина неаутентичного в человеческом бытии»[381]. Согласно позиции Ж.-П. Сартра, главной задачей в исследовании аутентичности является «продвижение «царства целей»» в противовес современному обществу, использующего деньги как инструменты[382]. Весьма просто данную мысль сформулировал Д. Макканнел: «Граница между подлинной структурой и поддельной – это сфера коммерции»[383]. Другими словами, коммерциализация любой деятельности выступает источником неаутентичного. Отсюда логически следует вывод, что рукотворная, механическая или денежная аутентичность делает любого человека и любую вещь неаутентичной.

Фактически здесь речь идет о том, что неаутентичная аутентичность в процессе исторического развития стала фундаментальным аспектом американской культуры. Консервативный ученый Д. Д^Суза показывает, что именно присущие системе американского технологического капитализма неаутентичные 3М лежат в основе американской мечты, определяя аутентичность как «верность самому себе», органически связанной с внутренней свободой человека[384]. Согласно ему, эта аутентичность неаутентична, однако она пронизывает систему моральных ценностей не только в Америке, но и всего развитого мира. Такого рода неаутентичная аутентичность обречена на провал и поэтому она стала общепринятой[385]. Возникает парадокс аутентичности, который заключается в том, что неаутентичное (поддельное) онтологически является феноменологически аутентичным благодаря восприятию и оценке человека.

Данный парадокс весьма успешно используется в экономике впечатлений, исходящей из множества степеней аутентичного и неаутентичного. «Тот, кто в конечном итоге определяет аутентичность экономического предложения, – конкретный человек, его воспринимающий. Назовите это следствием парадокса аутентичности, поскольку впечатления от предложений происходят внутри нас, и мы единственный арбитр в том, что является аутентичным для нас. То, что один человек воспринимает как аутентичное, другой может рассматривать как абсолютно неаутентичное, а третий может находиться где-то посредине»[386]. Другими словами, продукты культуры не всегда правомерно классифицировать по принципу «чёрное или белое», поэтому аутентичность и неаутентичность следует дифференцировать по бесчисленным степеням серого.

Однако в западной философии просматривается и позитивный подход к дефиниции аутентичности: тот же Дж. Голомб обращает внимание на то, что «в отличие от других мыслителей, пришедших к этому пониманию через изучение неаутентичных паттернов жизни, Хайдеггер начинает с позитивного определения»[387]. В книге М. Крайтона «Стрела времени» дано определение аутентичности, согласно которому аутентичность это «все, что угодно… не придуманное и структурированное для зарабатывания прибыли» (т. е. неденежное), «что-то… не подконтрольное корпорациям» (т. е. не принадлежащее человеку), и «что-то, существующее ради самого себя, принимая собственную форму» (т. е. немеханическое). Так как аутентичность – это то, что не навязывается человеку, и не зависит от представлений общества, то она детерминирована личностью. Именно это имеет в виду Дж. Голомб, когда утверждает, что «не существует единственной эксклюзивной и определенной дороги к аутентичности – быть аутентичным означает изобрести собственный путь и образ жизни»[388]. Иными словами, человек конструирует свою идентичность, она не задана свыше ни «всевышним», ни обществом, ни другим индивидом.

Абсолютизация значимости человека в создании собственной аутентичности приводит к тому, что индивиды, как подчеркивает Ч. Тейлор в «Этике аутентичности», «уже не видят себя частью большей группы»[389]. Это вытекает из представленной «благородными дикарями» Ж.-Ж. Руссо концепции «саоопределяющейся свободы», которая «доведенная до предела, не признает границ, ничего данного, что человек обязан уважать в своей версии самоопределяющегося выбора»[390]. В таком случае перед нами эгоцентризм, игнорирование социальных норм, пренебрежение самоответственностью и самоотнесённостью. С нашей точки зрения аутентичность генерируется личностью как социальной системой, которая в качестве нашего «Я» включает в себя не только наше тело с его потребностями, но и динамичный, постоянно расширяющийся в ходе жизни социальных отношений мир. Важнейшими структурами личности являются память, культура и деятельность, благодаря которым созидается аутентичность, которая характеризуется уникальностью, единственностью и неповторимостью в контексте той или иной социокультурной системы. Именно память и воображение личности как составляющие «психокосмос» человека дают возможность быть аутентичной и производить аутентичные предметы, образующие в совокупности предметный мир культуры (вторую природу человека).

Действительно, природа человека имеет два аспекта: субъективный, позволяющий нам переживать мир (Вселенную) в своем внутреннем космосе («психокосмосе»), и объективный, дающий нам возможность экспериментировать с теми или иными явлениями этой Вселенной вовне. Эти аспекты – переживание и экспериментирование – присущи природе самоотносящихся, самоорганизующихся систем, одной из коих и является человек. Самоотносительность состоит в том, что Вселенная дана человеку субъективно, через призму его «психокосмоса», тогда как самоорганизация или целевой поиск лежит в способности индивида трансформировать внешний мир. В связи с этим необходимо отметить, что функционирование человека как самоотносящейся и самоорганизующейся системы невозможно без таких двух параметров «психокосмоса», как воспоминание, точнее память, и антиципация, или воображение.

Необходимо принимать во внимание то, что сейчас в ходе исследования информационных процессов мозга и психической деятельности человека получены интересные результаты, касающиеся восприятия и формирования субъективного образа[391]. Нейрофизиологический механизм возникновения и формирования субъективного образа слагается из трех этапов: на первом происходит анализ физических характеристик стимула, на втором осуществляется синтез сенсорной и несенсорной информации о стимуле и на третьем происходит опознание стимула, которое состоит в отнесении его к определенному классу объектов, зафиксированных в памяти человека. Существенно здесь то, что ощущение возникает на втором этапе сенсорно-перцептивного процесса, что ощущение как психический феномен возникает на основе особой организации нервных процессов, обеспечивающей сопоставление и синтез сенсорной информации о наличном стимуле с хранящейся в памяти информацией.

Раскрытие нейрофизиологического механизма появления и формирования субъективного образа (ощущения) дает возможность сформулировать идею о том, что «Я» человека и представляет собой то содержимое памяти, которое извлекается именно в тот момент, когда в мозг приходит сигнал от сенсорных систем. Следовательно, наше «Я» является информационной динамической системой, в которой происходит взаимодействие памяти и восприятия, причем новейшие научные исследования показали, что «разные виды памяти имеют разную локализацию»[392]. Но стоит только «прикоснуться» к коре мозга сенсорным сигналом и «Я» в виде памяти, хранящей в себе прошлые события, само приходит на встречу с этим сигналом, тем самым выявляя себя. Определенная идентификация нашего «Я» с памятью, несущей в себе прошлый опыт поколений, обусловлена тем, что наше «Я» зафиксировано в миллионах синапсов, в нейрохимии мозга и его ритмах электрической активности. «Чувство «я» возникает в результате активации следов памяти, вызванной внешним сигналом. Ведь «я» – это, по существу, память о своей жизни, своих поступках в прошлом…»[393]. Своеобразие нашей индивидуальности заключается не только в ее генетической неповторимости, но и в уникальности жизненного опыта. И поэтому невозможно полностью переделать человека, как это пытались сделать в различного рода социальных экспериментах на протяжении истории человечества, ибо невозможно переписать в реальности историческое прошлое и мира, и человека. Следовательно, невозможно радикально изменить аутентичность человеческой личности, которая неразрывно связана с системой цивилизационных кодов, которые способны только постепенно и медленно модифицироваться[394]. Иными словами, следует иметь в виду динамику аутентичности личности, зависящую от интенсивности развития социума и общественных отношений.

Следует учитывать, что феномен памяти является сложным по своей структуре, что он по своей сути является социоприродным феноменом. Ведь в человеке сфокусированы как история нашего космоса, так и история человечества, которые интегрированы в некое целое и зафиксированы в памяти человека. В пользу этого свидетельствуют последние исследования человеческой памяти, согласно которым у человека имеется индивидуальный, популяционный, речевой и социальный виды памяти, причем специфичность соотношения человека со средой схематически может быть представлена формулой: геном = мозг = тело = культурная среда = общество = Вселенная[395]. Все эти виды памяти взаимосвязаны между собой на основе нейрональной активности мозга человека. Последняя лежит в основе существования памяти человечества, ибо история, культура и накопленные знания немыслимы вне памяти мозга отдельных индивидов, однако в обществе знаний основной объем памяти самого человека зафиксирован на внешних носителях.

Одним из сложнейших и трудноразрешимых аспектов проблемы памяти человека является отражение в памяти временного параметра. Общеизвестно, что запечатленные события располагаются не только по временным осям («раньше – позже») в памяти, но и фиксируется длительность этих событий в реальном механизме времени в процессе восприятия и запоминания. Вполне очевидно, что лишь при условии некоего временного «свертывания» данных событий возможно формирование их энграмм (следов или узоров памяти), а также воспроизведение временных параметров этих энграмм.

В науке выдвигается идея, что такое «свертывание» возможно в силу существования различных шкал собственного времени мозга, его функционирования в условиях максимальной компрессии времени[396]. Во всяком случае, факты компрессии паттернов нейронной активности уже описаны, что предполагает существование специализированного аппарата кодирования пространственных и временных параметров запоминаемых событий. На основе этого аппарата кодирования происходит не только формирование энграммы (пространственно-временного «оттиска») того или иного события, но и внутреннего хронотопа (внутреннего пространственно-временного образа внешнего мира). В данном случае существенно то, что временное «свертывание» событий внешнего мира в памяти человека дает возможность мозгу создавать модель потребного будущего, т. е. осуществлять эвристическую деятельность.

Следует учитывать тот момент, что воображение человека проявляется не столько в сфере собственно сознания, сколько в сфере бессознательного, что, по некоторым подсчетам, мозг человека способен продуцировать число воображаемых ассоциаций порядка 10¹⁰⁰, что на 20 порядков превышает число атомов в наблюдаемой нами Вселенной[397]. Поэтому понятно, что невозможно осознать и выразить в словесной форме все это значительное число воображаемых представлений, образов и ассоциаций, что большая их часть находится в сфере бессознательного и некоторые из них «выходят» в сферу сознания в ряде случаев: гипноз, шаманские ритуалы, общение с миром искусства, интуитивные прозрения и т. д. Наиболее ярко влияние воображения проявляется в случае чудесного исцеления словом, о чем свидетельствуют этнологические наблюдения. Так, знаменитый французский этнолог XX в. К. Леви-Строс дает описание того, как шаман (колдун) индейского племени квакиутль посредством магического ритуального заклинания облегчал трудные роды[398]. Сценарий обряда дает возможность пациентке шамана привести в порядок хаос телесных ощущений и вызвать соответствующие ситуации физиологические реакции. Роль шамана здесь заключается в том, что он дает пациентке язык, посредством которого выражаются неформулируемые иным путем аутентичные состояния внутреннего космоса индивида. Такого рода перевод сознания человека на язык символов дает ему возможность упорядочить и выразить переживания, в противном же случае они стали бы хаотическими и невыразимыми; применение символики стимулирует ход физиологических процессов в нужном направлении. Для ритуального обряда характерны такие элементы, как настойчивая повторяемость заклинаний, рассчитанность приемов, цель которых состоит в концентрации внимания пациентки на шамане.

Все эти элементы присущи и технике погружения в гипноз, используемый и в наши дни для облегчения трудных родов. Здесь перед нами переключение с одного регистра на другой, когда коммуникация осуществляется на чисто аффективном уровне, еще не связанном с образным содержанием. В этом состоянии происходит идентификация психического и соматического, что связано с функционированием наиболее архаических структур нервной системы, палеокортекса[399]. Таким образом, пробуждаются древние адаптивно-генетические программы, присущие аутентичному человеку и играющие значительную роль в кризисных ситуациях его жизни, особенно в контексте информационно-интеллектуальных войн.

В связи с этим интересно отметить, что в первобытном обществе каждый член племени умел петь, танцевать, играть на различного рода музыкальных инструментах, т. е. умел делать то же, что и остальные его сородичи. Затем в ходе разворачивающейся социально-культурной эволюции разделение труда, возрастающий объем информации, не умещающийся в голове отдельного индивида и породивший системы социальной памяти, привели к консервации ряда адаптивно-генетических программ в структурах человеческой памяти. В подходящих условиях эти адаптивно-генетические программы вдруг просыпаются, выплескивая множество возможностей индивида наружу, особенно художественные потенции. В таких случаях оказывается, что в «психокосмосе» человека память и способность к воображению органически сращены. Ведь давно уже установлено, что человеческий мозг представляет собой относительно автономную систему, которая не только «ощупывает» внешний мир и производит съемку различных внешних объектов в виде образа возбужденных нейронов в зоне кортекса, но и автоматически генерирует всевозможные образы на основе первоначального образа. Память человека обычно разделяется на кратковременную и долговременную, в первой фиксируется текущая сенсорная информация, во второй хранится темпоральная информация о внешнем мире в преобразованном виде (прошлый опыт плюс наследственное влияние). В то же время в человеческом мозге протекают нестабильные волновые осцилляции и в случае отключения внешнего потока сенсорной информации, когда происходит потеря нормальных ощущений, когда перестает функционировать кратковременная память, происходит буквально взрыв, извержение прошлого опыта в зону ассоциаций и образуется информация, не имеющая непосредственного отношения к внешнему миру. Вот здесь-то и просыпаются древние адаптивно-генетические программы, чтобы спасти мозг человека от гибели или заболевания, в лучшем случае лишенный сенсорной информации мозг засыпает.

Генерирование информации в мозгу человека независимо от внешнего мира установлено как в истории восточной философии, так и в современной науке. В йогочаре – одном из важнейших направлений (наряду с мадхьямакой) буддизма Махаяны – признается существование внешнего мира, однако считается, что познание относится только к реалиям самого сознания (виджняна)[400]. В философии йогачара опыт является единственной реальностью, тогда как сам мир выступает «только как объект человеческого опыта»[401]. Перед нами не столько онтологический, сколько гносеологический идеализм, так как в центре внимания йогачары находится познание, которое объясняется лишь из него самого путем раскрытия функционирования психики на ее разных уровнях. «Философов йогачары интересует, как мы познаем, ощущаем, вспоминаем, проявляем волю, принимаем решения, спим, бодрствуем и т. п. Однако они занимаются всеми этими проблемами не ради чистой науки и не в целях разработки эффективной психотерапии, а ради создания действенной практики (йоги), помогающей буддистскому адепту нейтрализовать те ментальные механизмы, которые закабаляют его в сансаре, мешая достичь истинного знания о реальности «как она есть» (ятхабхутам)»[402]. Иными словами, познание в йогачаре направлено на постижение мира таким, каким он есть, т. е. на познание аутентичного мира.

Видный представитель йогачары Васубандху подчеркивает, что у человека есть доступ к миру только через собственную психику, поэтому вещи являются только представлениями о вещах[403]. Другими словами, виджняпти-матра («только сознание») есть осознание невозможности отделить внешний мир от представления человека о нем. Это осознание помогает человеку разоблачать тот момент, когда сознание выдает свои конструкции за внешние объекты. В такой интерпретации термин «виджняпти» означает, что «психика информирует нас о мире, «препарируя» его в своих категориях»[404]. Виджняпти можно интепретировать в современных терминах: она есть «представление», «репрезентация» или «информация».

Васубандху доказывает на модели сновидения, что «психика способна создавать свои объекты и воспринимать их, даже если для этого не будет никакого реального повода в виде внешнего объекта»[405]. Чтобы избежать обвинения в солипсизме, Васубандху подчеркивает, что «представления об объектах появляются в голове в результате бессознательного процесса кармического созревания (карма-пхала-винака) зерен, или семян (биджа), предшествующих мысленных действий, оставленных с незапамятных времен в индивидуальном потоке сознания – сантане (он употребляет термин алая-виджняпа) и постоянно «реактивирующихся» в актуальном опыте»[406]. Именно эти «зерна» и представляют собой информацию, которая была генерирована в социокультурной цепи предков человека. Известный психиатр А. Добрович пишет в своей монографии, что «таким образом, мое Я как субъект сознания – это еще и длинная цепочка Я моих предков, вслед за которыми я оказался «упакованным» в общую культуру и цивилизацию, в общую сферу языка усвоенного нами с младенчества»[407].

В данном случае значимость памяти человека для аутентичности и идентичности личности подкрепляется синергетическим подходом к количеству информации. Если рассматривать человеческую личность как дискретную систему, то в ней можно выделить как минимум две пересекающихся плоскости множества различных признаков, которые отражают (воспроизводят) «друг о друге, как о целостном образовании, определенную информацию…»[408]. Информация понимается как сведения о конечном множестве как едином целом, а мерой информации является средняя длина интегративного кода элементов. Процесс получения информации познающим субъектом состоит из трех этапов: на первом выделяется множество А, на втором – множество B, когда выделяются признаки в виде множеств, но только на третьем этапе субъект снимает неопределенность и получает информацию, которую множества отражают друг в друге[409]. Поскольку синонимом неопределенности (а также и отсутствия или недостатка информации о чем-либо) принято считать энтропию, постольку информацию можно рассматривать как негэнтропию отражения (согласно принципу Бриллюэна, «информация представляет собой отрицательный вклад в энтропию»[410]). Иными словами, негэнтропия отражения I_AB представляет собой информацию об одном множестве в другом: I_A в B и I_B в A, или особый способ существования, существование в виде информации, одного множества в другом.

В данном синергетическом подходе к определению количества информации, отличающимся от определения количества информации Шенноном, при некоторых условиях отражение множеств A и B друг через друга может не отличаться от их самоотражения, т. е. отражением через самих себя (одно становится другим!). «Соответственно, негэнтропия отражения I_AB при А=В=К равна самоотражаемой информации, которую каждое из множеств отражает о самом себе как едином целом»[411]. Речь идет о неделимом и целостном множестве, когда многое стало единым, когда предмет дает нам информацию о себе. Это значит, что принципиально возможно выразить в знаковой форме (закодировать) непосредственно сам предмет, целостность, состоящую из элементов, «оцифровать» сам предмет благодаря его отражению в другом. Дальнейшее развитие синергетического подхода к дефиниции количества информации дает основание сделать вывод о том, что «не вся информация о системе А как едином целом отражается через совокупность ее частей, и всегда существует некоторая часть отражаемой информации I_A, которая остается неотраженной»[412]. Эта неотраженная информация характеризует неадекватность, неопределенность отражения системы через свои части, что дает возможность квалифицировать ее как энтропию отражения S. Её величина равна разности между отражаемой и отраженной информациями: S = I_A– I_?. В результате математических выкладок и использования понятия «синергетическая теория информации» вместе с понятием вероятностной (шенноновской) теории информации формулируется следующий вывод: «вероятностная и синергетическая теории информации, имея предметом своего познания различные виды информации (вероятностный, связанный с управлением, и синергетический, существующий независимо от управления), в то же самое время непосредственно взаимосвязаны между собой отношением взаимного проникновения друг в друга»[413]. Здесь существенным является то, что синергетическая теория информация выступает первичной в отношении вероятностной шенноновской теории информации. Для нашей проблематики значимым является синергетическая теория информации, акцентирующая внимание на существовании неотраженной информации частями системы (она может быть человеком, обществом и т. д.), с которой органически связана аутентичность, тогда как с вероятностной шенноновской информацией сопряжена идентичность. Таким образом, в памяти человека содержится информация о совокупности объективно существовавших раньше и существующих теперь предметов, энграммы (и хронотопы) которых лежат в основе изменяющихся воспоминаний и связанных с ними аутентичности и идентичности личности.

Для понимания связи памяти человека и аутентичности личности немаловажное значение имеют исследования памяти в современной нейробиологии, когда был открыт феномен «реконсолидации памяти»[414]. Это означает, что сам мозг человека в процессе активации памяти трансформирует зафиксированные в ней следы, обновляет их. Воспроизведение памяти представляет собой не повторное возбуждение неисчислимых фиксированных фрагментарных следов памяти, а творческое их воссоздание в зависимости от накопленного личностью опыта и стоящих перед ней целей. В данном случае необходимо иметь в виду то обстоятельство, согласно которому воспроизведение памяти имеет специфический аспект связи с аутентичностью/неаутентичностью личности. В философской литературе доказано, что аутентичность/неаутентичность личности имеет отношение к проблеме «быть или иметь» (Э. Фромм), так как аутентичность означает для личности «быть самой собой». Положение личности в мире аутентичности определяется ее ориентацией на способ существования человека – «иметь» или «быть». В первом случае экзистенция личности является неаутентичной, так как она подчинена приобретенным и имеющимся вещам (бытие личности оказывается искаженным, оно носит одномерный характер), во втором случае личность предстает аутентичной, поскольку ей присущи независимость, свобода и критическое мышление[415].

Исследования психической деятельности человека в экстремальных ситуациях или необычных условиях (космические и авиационные полеты, плавание на подводных лодках, нахождение в полярных зонах, эксперименты в сурдокамерах и пр.), когда полностью или частично прекращается поток сенсорной информации, показали, что многие испытуемые обнаружили у себя способности к рисованию, музыкальному, литературному и поэтическому творчеству, хотя раньше и не подозревали о существовании таких способностей. В условиях изоляции от внешнего мира в депривационной камере (сурдокамере), куда не проникает световая, звуковая и прочая информация, когда внешние факторы не мешают концентрации внимания индивида на чем-то одном, и выявляются творческие возможности человека[416], обнаруживается его аутентичность. И нет ничего удивительного в том, что многие художники, писатели и композиторы (Айвазовский, Бальзак, Чайковский и др.) творили в полном уединении и тишине.

Здесь может быть объяснение такого рода: во-первых, человек предоставляет собой резонатор космических процессов, прежде всего галактических и солнечных процессов; во-вторых, именно в рамках психологического настоящего человек рисует, поет, танцует, музицирует, движется и т. д.; в-третьих, речь человека по своей структуре музыкальна, благодаря чему даже с искаженными словами музыкальное предложение воспринимается гораздо лучше и понятнее, нежели немузыкальное по своей структуре и неискаженное предложение; в-четвертых, законы природы выражают музыкальную структуру космоса, о чем свидетельствует таблица Менделеева, уравнения движения небесных тел и атомов, пифагорейские числа, относящиеся к Вселенной, и т. д. Следовательно, человек по своей природе является творчески-художественным существом, иное дело, что повседневная жизнь со всеми ее перипетиями, а также разделение труда не всегда позволяют каждому осуществить свои творческие потенции. И только в кризисных ситуациях человек обращается к искусству, которое разряжает нервную энергию, очищает внутренний мир индивида от накопившегося психического напряжения, воздействуя на эмоциональную сферу. Мир искусства, в коем переплетены память и воображение, позволяет человеку установить контакт с космосом, преодолеть субъективно время, соприкасаясь тем самым с вечностью. Мир искусства также дает человеку фантазмы (неосознаваемые представления), позволяющие ему влиять на собственный «психокосмос». В современном мире значимость творческих потенций, или творческого потенциала значительно усилена прорывными разработками в области информационно-коммуникационных технологий. «Информационно-коммуникационные технологии, – подчеркивает А. Ронки, – самые сильные инструменты создания, сохранения и передачи результатов человеческого творческого потенциала, включая информацию, ноу-хау, знания и произведения искусства»[417].

Исследования в области психобиологии показывают, что человеческий мозг оперирует символами, пробуждающими сложный круг ассоциаций, часто эмоциональной природы, код которых связан с символами мира искусства: словами поэтического или литературного произведения, картинами живописцев, звуками музыки, линиями скульптур и пр. Главное в этих исследованиях то, что данный код символической деятельности мозга человека является частично врожденным, а частично обусловленным культурой[418]. Вот почему некоторые наши реакции на произведения искусства всегда непосредственны и универсальны, хотя, в общем, необходимо знание культурного кода, используемого художником, поэтом или писателем. Мир искусства с его поэтическими метафорами и символами воображения представляет собой мир грез, мечтаний и сновидений, дающий человеку чувство бессмертия и питающий его интуиции.

С человеческой памятью и воображением неразрывно связаны сновидения, не только генерируемые искусством, но и представляющие собой компоненты сна, имеющих отношение к аутентичности. Для последнего характерно то, что его события не подчиняются логическим закономерностям, не укладываются в наши пространственно-временные представления, что в его круге совершается творческая активность, подобная древнейшему мифотворчеству с его изощренной символикой, хотя многое о природе сна нам просто неизвестно. На это обращает внимания С.П. Курдюмов, когда подчеркивает необычайную сложность человека на уровне внутренних связей, включающей в себя «структуры разного возраста: как из прошлого, так и из будущего, которое может проявляться в нем в особых состояниях»[419]. При этом он ссылается на изложение тайны сна без сновидений, изложенную в Упанишадах. Сновидения бывают черно-белыми и цветными, причем первые приходят рационалистам, вторые – мечтателям. Во сне человек черпает различного рода образы (которые зачастую помогают решить ту или иную жизненную проблему) из таких глубин памяти и воображения, о существовании которых нам неизвестно наяву. Вместе с тем наши сновидения так же реальны, как и события текущей повседневной жизни, сон есть наличный, реальный опыт. Поэтому возникает два вопроса: чем является действительность и как можно провести границу между событиями сна и реальностью? В свое время очень удачно по этому поводу выразился китайский мыслитель Чжуан-цзы: «Однажды Чжуану Чжоу приснилось, что он – бабочка, весело порхающая бабочка. Он наслаждался от души и не сознавал, что он – Чжоу. Но вдруг проснулся, удивился, что он – Чжоу, и не мог понять: снилось ли Чжоу, что он – бабочка, или бабочке снится, что она – Чжоу»[420]. В этой формулировке поставлена фундаментальная проблема о специфике восприятия человеком реальности, требующая ломки стереотипов восприятия мира и изменяющейся аутентичности личности.

В наше время данная проблема привлекает к себе внимание антропологов, философов и ученых, ибо она проливает определенный свет на природу человека, на сложность его «психокосмоса». Сейчас большой популярностью в западном мире пользуется учение современного антрополога и мыслителя К. Кастанеды, в котором используется технический прием для управления сновидениями, чтобы по-иному воспринимать реальность[421]. Суть этого приема состоит в том, что человек перед сном ставит себе задачу увидеть некоторый заранее намеченный объект или совершить какое-нибудь действие, тут же проснуться и в деталях вспомнить увиденное. Но как провести различие между сном и реальностью? Ведь сон по сути своей хаотичен, алогичен, он не контролируется спящим человеком, тогда как события реальности каждый день развертываются последовательно и их цепочка протягивается через череду дней. Однако индивид путем упражнений, которые могут продолжаться много лет, способен программировать «царство снов» в определенном порядке и превратить ночную жизнь в сфере сновидений в столь же «логичную» и закономерную, как и реальная жизнь. В результате происходит перемешивание субъективного и объективного, сферы сновидений и реальной жизни, что позволяет выявить две ипостаси индивида: тональ (дискретный аспект человека) и нагуаль (континуальный аспект); т. е. речь идет о корпускулярно-волновой природе человека, его «психокосмосе». Тональ – это наше «Эго», которое мы теряем во сне или в сеансах гипноза, именно оно путем логики и языка приводит хаос мира в порядок; нагуаль представляет собой континуальную сторону внутреннего космоса человека, она недоступна для рационального осмысления, воспринимается телом, невыразима и схватывается интуитивно, проявляется и в сновидениях, и в творческих порывах. Именно последнее позволяет увидеть мир в неожиданных ракурсах, выйти из-под власти шаблонного восприятия мира, что и было зафиксировано в знании магов. Сейчас, в начале XXI столетия сродни магии оказывается мир новейших высоких технологий, в том числе и информационно-коммуникационных технологий, что требует высокой избирательности для всякой аутентичной личности, для любого творческого, человека. «Творческий человек выстраивает свои фильтры, отбрасывает ненужное, причем степень фильтрации «шума» из потоков информации, степень избирательности возрастает по мере роста творческих возможностей личности»[422]. В целом можно сказать, что память и воображение дают возможность проникнуть в неисчерпаемый и безмерный мир внутреннего космоса человека, вычленить в нем аутентичные связи.

Философия аутентичности неразрывно связана с памятью личности и ее обратной стороной – забвением, чье единство представляет одну из самых глубоких проблем мировой философии и религиозной философии[423]. В начале первых столетий нашей эры Августин Блаженный благоговел перед беспредельностью памяти: «Велика она, эта сила памяти, Господи, слишком велика! Это святилище величины беспредельной. Кто исследует его глубины!»[424]. Он при погружении в необъятные глубины пра-памяти «встретил Бога» и благодаря вечной памяти Господа сумел вернуться к себе самому, к сокровенному, истинному человеку своей души, отождествляя память и душу, так как «память и есть душа»[425]. Иными словами, здесь речь идет о богоподобном характере памяти человека, так как человек сотворен по образу и подобию Господа. Если же происходит разрыв мнемонического договора между Человеком и Богом (как в Библии), то осуществляется переход человека в небытие, переход в за-бытие, прикосновение к Ничто. Вот почему память и забвение являются ключевыми концептами всех мировых религий, чьим ядром выступает глубочайшая философия жизни.

Мы не будем рассматривать концепции взаимосвязи памяти и забвения в христианстве, индуизме и суфизме, приведем даосский подход к данной проблеме, когда обратной стороной «забывания» является погружение человека в первичную пещеру пра-памяти: «Нанизыванию до абсурда разных форм забытья противостояла идея сохранения. Одна из сущностных черт понимания памяти – идея сохранения. Один из наиболее часто встречающихся синонимов памяти – «кладовая. Не менее часто память именуют «хранилищем», «сосудом» или «вместилищем». В даосизме существовало два понятия, очень близко по смыслу смыкавшихся с категорией памяти. Одно из них – «Волшебная Кладовая». Так метафорически даосы обозначали человеческое сердце, которое, по Чжуан-цзы, есть «сосуд», «вместилище духа», «хранилище» неисчерпаемых изменений мира. Другое, сопоставимое с этим, понятие «Небесная Кладовая», или «Небесная сокровищница», хранилище метаморфоз сущего, кладезь всех событий мира… Понятия кладовой сердца и Небесной Кладовой соотносятся друг с другом как микрокосм с макрокосмом, как два вложенные в друг в друга пространства Пустоты, две сферы, внутреннего и внешнего, зеркально перевернутые и закрученные двойной спиралью «сокровенного круговорота»»[426]. В даосской духовной практике адепт путем забывания того внешнего, что находилось в его памяти, припоминает свое внутреннее. Это значит, что забывание себя и возвращение к аутентичному в себе есть мнемонический парадокс, фиксирующий возможность человека «припомнить» глубину «Безначального Начала». Этот мнемонический парадокс свидетельствует о том, что человек способен выйти за границы неаутентичного и достигнуть аутентичного, присущего всему миру природы и общества.

Размышления о взаимосвязи аутентичного и памяти в истории мировой философии и мировых религий, в том числе и даосской мудрости, имеют отношение к развитию современного общества и вызовам коллективной памяти. В настоящее время наблюдается значительный интерес к исследованиям, которые определяются общим термином «memory studies» и которые нацелены на значимость коллективной памяти (репрезентируемой понятиями «идентичность», «историческая память», «коллективная историческая память» и пр.) в процессах социальных трансформаций. «Анализ показывает, – пишет А.В. Дахин, – что теории memory studies дают новые возможности возвращения к развитию фундаментальных архетипов философской культуры и концепта «бытия сущности». Перспективным представляется подход, опирающийся на идею о том, что сущность предмета/мира предметов есть его/их память о собственной предшествующей истории, которая бытует во всяком его/их здесь-и-теперь в качестве его/их самости, самотождественности. Путь фундаментальной философской концептуализации исследований сферы memory studies может быть проложен через раскрытие их взаимосвязи с вопросом о сущности предметов и формах её бытия в предметных мирах. Тезис, в рамках которого такая концептуализация даёт системное решение, состоит в том, чтио память образует сущность предмета/мира предметов, а структуры исторического памятования – это формы бытия сущности, которые выражают самотождественность предмета/мира предметов и которые изменяются, развиваются в ходе глобальной эволюции, порождая глобальную дифференциацию вселенной на мир неживой природы, мир живой природы и мир людей, каждый из которых обладает специфическими структурами исторического бытия-памятования»[427].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.