Кондотьер Андре

Кондотьер Андре

…30 ноября 1468 года в семействе Андре Кева герцога Онейльского из рода Дориев и Марии Каракозы был праздник — родился долгожданный первенец, нареченный по фамильной традиции Андре. Род Дориев был в Генуе весьма именит, хотя, увы, к середине пятнадцатого века изрядно обедневший. В свое время основатель рода Бальдо Дориа стал основателем знаменитой генуэзской колонии Кафа на крымском берегу, ставшей ныне всем известной Феодосией. Именно через Кафу столетие за столетием шли на мировые рабовладельческие рынки сотни и сотни тысяч наших соотечественников, плененных и угнанных в рабство татарскими ордами. Именно на русской крови и на русских слезах богатели тогда многие роды генуэзцев, в том числе и род Дориев. А потому, говоря о жизни великого адмирала, мы будем помнить и то, на чьем горе создали себе имя его предки!

Как известно, ничто не вечно под Луной. Не вечной оказалась и удача работорговцев Дориа. Прошло время, и алчная Кафа была, в свою очередь, захвачена и разграблена турками. Некогда богатые Дориа разорились и вернулись на берега Италии. Именно поэтому все Дории отныне, как правило, начинали свою карьеру с морской службы. Мореплавание, торговля, а при случае и пиратство давали возможность иметь сколько-нибудь приличествующий их родовой именитости доход.

Рассказывают, что однажды мать взяла маленького Андре к отцу на галеры. Пробыв среди матросов целый день, мальчик напрочь отказался возвращаться домой. Впоследствии, вспоминая об этом случае, генуэзцы говорили о том, что в этом поступке уже виделось предвестие великого будущего этого человека. Кто знает, как все было на самом деле, но успехами в учебе юный Дориа и вправду удивлял своих учителей. Казалось, все складывается хорошо, но как часто бывает, жизнь неожиданно внесла свою поправку. Мальчику не исполнилось и десяти лет, когда у него внезапно умирает отец. Отныне все заботы о воспитании легли на плечи Марии Каракозы. Мать есть мать, а потому, когда пришло время определять свой жизненный путь, то Мария поспешила заручиться покровительством представителя старшей ветви дориевского рода герцога Доминика, владевшего большей частью Онейльского герцогства. Платой за покровительство стал отказ Марии Каракозы от всех претензий на герцогство. Но на какие жертвы не пойдет мать во имя будущего своего сына!

В ту пору Генуя являлась величайшим мировым торговым центром, чьи города-колонии, словно гигантские щупальца, охватили все Средиземное и Черное моря. Жажда богатства толкала предприимчивых генуэзцев на все. Недаром в те годы по всей Европе ходила поговорка: «Нет зверя злее волка, и нет человека алчней генуэзца». Не секрет, что даже в родственных делах жители купеческой Генуи всегда имели свою выгоду, и это никого не удивляло. А потому, узнав о предложении Марии Каракозы, Доменик Дориа немедленно подсчитал возможный барыш и на сделку согласился.

Но предприимчивая Мария пошла еще дальше. Боясь, что ее первенец ввяжется по молодости лет в какую-нибудь авантюру, она завещала ему наследство лишь в том случае, если сын откажется от военной и морской службы. Решение матери ввергло юного Андре в полное уныние. Отныне, прозябая в фамильном замке Онейли, он мог лишь с завистью слышать о приключениях своих сверстников, уже вовсю делавших карьеру при разных королевских домах. Однако боязнь огорчить мать, как и боязнь остаться без средств к существованию, сдерживали его пылкий нрав.

Прошло еще несколько лет, и, заболев, умерла Мария Каракоза. Теперь в сонном Онейли Андре уже не могло удержать ничто. Отдав последний сыновний долг умершей матери, он немедленно отправляется в Рим к своему дядюшке Доминику, состоявшему капитаном папской гвардии. Контракт есть контракт, и дядюшка все исполнил как должно. Скоро девятнадцатилетний Андре Дориа становится гвардейцем его святейшества папы Иннокентия VIII. Папе пришелся по душе ловкий и неглупый юноша, и можно только предполагать, как сложилась бы дальнейшая судьба Дориа, который, возможно, до конца своих дней так и остался папским гвардейцем, но вскоре Иннокентий VIII почил в бозе. В Риме началась отчаянная схватка за папский престол, и оставшийся не у дел Андре отправился искать счастья ко двору герцога Урбинского.

— Там настоящая школа молодых дворян! — заявил он своему дядюшке.

— Сомневаюсь, — покачал седой головой многомудрый дядюшка. — Герцог Урбинский труслив и ни с кем не воюет. Как же ты отличишься! Надо искать какого-нибудь забияку. Чем, к примеру, плох король Арагона Альфонс? Он уж настоящий рыцарь — украл Неаполитанское королевство и теперь даже спит с ножом в руке, боясь нападений. Это как раз то, что тебе надо!

Вскоре Андре Дориа был уже на службе у арагонского короля. Спустя несколько месяцев, став к этому времени уже кирасирским капитаном, он отправился на свою первую войну с Людовиком Сфорсой, хотевшим отобрать у Альфонса богатый Милан.

XV век был временем феодальной смуты, а потому воевали в то время все против всех. Мирное прозябание было уделом лишь слабых духом. Впрочем, Андре Дориа отличиться на военном поприще поначалу не удалось. Дело в том, что на Альфонса обиделся за что-то французский король Карл VII и пошел на Италию войной, прибрав себе к рукам всеобщее яблоко раздора — Неаполитанское королевство. Альфонсу с Карлом тягаться было не по силам, а потому, раздосадованный, он бежал на Сицилию. Бывшие же при нем дворяне разошлись в поисках более удачливого сюзерена. Что касается Дориа, то он отправился прямо в Иерусалим, чтобы приобщиться из рук священников у Святого гроба.

Дальнейшие несколько лет жизни Дориа — это непрерывная череда сменяющихся властителей. То Дориа воюет с королем Фердинандом против герцога Роверджио, то с герцогом Роверджио против короля Фердинанда с Людовиком Сфорсой, а то против корсиканцев вместе с земляками-генуэзцами. Проявив себя во всех этих войнах как неплохой кавалерист и ловкий царедворец, меняющий покровителей с такой же ловкостью, с какой обычно меняют перчатки, Дориа приобрел известность как весьма удачливый авантюрист. Теперь его опасался даже сам римский папа Юлий II. Наконец Дориа пригласил к себе генуэзский дож Жан Фрегюс.

— Хочу видеть тебя во главе моих морских сил! — заявил он.

— Но я больше кавалерист, чем моряк! — резонно ответил Дориа.

— Ничего, — расхохотался дож. — Галеры — это моя кавалерия, только морская! Бери все, что найдешь в гавани, и иди забери мне порт Лантерну. Я верю в твою удачу!

Конец пятнадцатого и начало шестнадцатого века были эпохой нескончаемых Итальянских войн. В ту пору Италия представляла собой настоящее лоскутное одеяло. Ведущую роль играли тогда Неаполитанское королевство, Миланское герцогство, Папское государство, Флоренция и Венецианская республика. Менее значительными, но все же достаточно независимыми были Генуя, Сиена, Лукка, герцогства Савойское, Мантуанское и Феррарское. Кроме них имелось еще немалое количество более мелких городов-республик и всевозможных имперских ленов. Раздробленность и слабость делали Италию легкой и соблазнительной добычей для Франции и Испании, бывших к тому времени уже мощными централизованными монархиями.

Эпоха Итальянских войн началась в 1494 году, когда Миланский герцог Лодовико Моро обратился к французскому королю Карлу VIII с просьбой о помощи в борьбе против ненавистного ему неаполитанского короля Фердинанда. К Милану тотчас примкнула часть мелких итальянских государств в надежде поживиться на горе соседа. Не желая оставаться в стороне от дележа итальянского пирога, быстренько втянулась в апенинскую междоусобицу и Испания, затем подтянулись Англия со Швейцарией, после чего драка за благодатные земли юга Европы сделалась всеобщей. На фоне этих не прекращавшихся ни на минуту войн протекала по существу вся жизнь и деятельность Андре Дориа, который начал и закончил свое поприще, так и не дождавшись мира на многострадальной итальянской земле.

Генуя в отличие от многочисленных графств и княжеств того времени являлась торгово-аристократической республикой, где главная роль принадлежала именитым купцам. А так как вся торговля шла морем, то в Генуе всегда было особое отношение к морякам. Они составляли обособленное и весьма привилегированное сословие. При этом средневековая Генуя была не так уж велика и все ее мореходы прекрасно знали друг друга, особенно это касалось наиболее видных представителей морской элиты, определявших в то время мировой уровень мореплавания во всем западном мире.

История не сохранила нам сведений о том, насколько коротко был знаком Андре Дориа со всемирно известными генуэзцами Христофором Колумбом и семьей Каботов. Однако, вне всяких сомнений, они просто не могли не знать друг друга, ибо круг общения в Генуе был слишком широк. При этом, разумеется, между семейными кланами имелись серьезные различия. Если Колумб, будучи талантливым навигатором и первоклассным картографом, принадлежал к самым бедным слоям общества, семья Каботов (и в особенности Себастьян Кабот), отличавшаяся столь же глубочайшими познаниями в морских науках, принадлежала к среднему уровню купцов, то Дориа являлся представителем самого привилегированного круга аристократии. К тому же по возрасту Дориа был значительно моложе своих великих соотечественников. В ту пору, когда Андре был еще десятилетним мальчиком, двадцатидвухлетний сын генуэзского ткача Кристобаль Колон, отплавав уже несколько лет матросом между Генуей и полуостровом, нанялся на судно герцога Анжуйского, совершавшее рейсы между Генуей и полуостровом Портофино. Вне всяких сомнений, юный Дориа слышал об этом удачливом капитане, который помимо торговых перевозок не брезговал и пиратством, нападая не без успеха на конкурировавших с генуэзцами венецианцев.

История распорядилась так, что каждый из великих генуэзцев оставил свой след в памяти человечества: Христофор Колумб открыл Америку и начал ее завоевание, Себастьян Кабот открыл североамериканские берега и первым пробился во внутренние районы Бразилии, воспитав, помимо этого, не одну плеяду знаменитых европейских мореплавателей, связал торговым морским путем Англию с Россией. Что касается Андре Дориа, то он свою жизнь посвятил борьбе за торжество христианской веры на Средиземном море.

И как знать, может быть, когда-нибудь историки еще найдут на пыльных архивных полках сенсационные свидетельства личных взаимоотношений между тремя столпами мореходства эпохи великих географических открытий и все трое раскроются нам в совершенно новом свете.

Прежде, чем продолжить разговор о судьбе итальянского флотоводца и обо всех последующих событиях на Средиземном море, нелишне будет уяснить для себя, что же собственно представляли корабли XVI века, которыми предстояло командовать Андре Дориа.

Основу флотов на Средиземноморье в то время составляли галеры. Это были низкобортные палубные суда с удлиненным корпусом. При этом если у купеческих галер соотношение длины к ширине выглядело как пять к одному, то у более быстроходных военных галер как восемь к одному. Типичная купеческая галера имела в то время длину в сорок восемь метров и ширину до десяти. Для боевых действий и христиане, и мусульмане чаще всего использовали наиболее быстроходные, так называемые мальтийские галеры, имевшие в длину свыше пятидесяти метров, при ширине в десять-одиннадцать. Все галеры, как правило, имели латинское (косое) парусное вооружение и имели в зависимости от размера от одной до трех мачт. Реи были столь большими, что в длину иногда достигали длины самой галеры. Но парус считался вспомогательным движителем и использовался только на больших переходах. В бою же галерные капитаны полагались исключительно на весла. Галеры имели небольшие трюма, где хранилась провизия, вода и перевозимые товары. Выше палубы по середине корпуса с носа до кормы шел помост, называемый куршея. По сторонам куршеи с каждого борта располагались скамейки-банки, рассчитанные на три-пять гребцов. Ногами гребцы упирались в специальный брус. Валки весел наполняли свинцом для уравновешивания. Общая длина весел доходила порой до полутора десятков метров.

Корпус галер имел развал борта у палубы для использования столь длинных весел без увеличения ширины судна. Сам борт имел специальный выступ, образуемый рядом поставленных по длине корпуса кронштейнов, которые соединялись продольной доской. По краю этого выступа шел продольный брус (постис), на котором крепились уключины весел. В кормовой оконечности на петлях ахтерштевня навешивался руль.

Вооружение галер все время менялось. К XVI веку пушки расставлялись на баке, корме и по бортам. При этом самую большую 50-фунтовую пушку ставили на баке, по обеим сторонам от нее по две кулеврины, а рядом еще и по одному 3-фунтовому фальконету. Кроме этого, в других частях галеры размещались другие пушки, самыми экзотическими названиями. На кормовой платформе фалькон, на самом срезе кормы 12-фунтовая пушка-сакра. На рострах еще одна пушка-пассаволянт, по бортам крупнокалиберные 30-фунтовые камнеметы, пушки-сакры и пушки-аспики.

Экипаж галеры, как правило, насчитывал не менее пяти сотен человек, большую часть из которых составляли гребцы, имевшие общее наименование — шиурма. Отдельные помещения, каюты, покрытые тентом, при этом предусматривались только для капитана и двух-трех офицеров. Остальная команда спала где придется прямо на палубе, а гребцы и вовсе у своих весел.

Капитан (патрон галеры), как правило, находился обычно на корме. Рядом с ним старался держаться и галерный пристав — комит, начальствующий над гребцами. Здесь же размещалась и группа защитников кормы и флага, состоявшая из юных дворян. Кроме них в команду входили отвечающие за паруса матросы, морские солдаты, пушкари и мушкетеры. Два помощника комита подкомиты, вооруженные бичами из воловьих жил, расхаживали по куршее вдоль сидящих гребцов. Начало движения галеры объявлял голосом капитан. Стоящий рядом с ним комит тут же свистел в свисток. Сигнал немедленно дублировали подкомиты. Шиурма одновременно бралась за весла и начинала грести, при этом опаздывающий тут же получал не только удар бичом от подкомита, но еще и удар веслом сидящего сзади гребца. Для того чтобы шиурма держала заданный ритм, на галерах всегда имелись музыканты и прежде всего барабанщики.

Шиурма по своему составу редко была однородной. Часть ее составляли каторжники, осужденные за какие-либо преступления.

Этих держали постоянно прикованными за ногу и никогда не пускали на берег и наголо брили головы. Были и добровольцы, в основном из освобожденных каторжников, которым уже некуда было податься. Добровольцам выдавали жалование, однако, как и всем, брили голову, разрешая при этом иметь усы. На ночь их, однако, все равно приковывали, хотя днем разрешали свободно передвигаться по галере с колодкой на ноге. Перед боем с них снимали и колодки, выдавали оружие, и вольнонаемные сражались с врагом наравне с солдатами. Добровольцев, впрочем, никогда не было особо много. Большую часть шиурмы в период войн составляли военнопленные иноверцы, у мусульман христиане, у христиан мусульмане. Пленникам тоже брили головы, но оставляли для отличия маленький клок волос на темени. Очень часто каторжникам и невольникам на шеи одевали закрепленные на тесьме кляпы, которыми в начале боя затыкали рты, чтобы получивший ранение гребец не кричал. Если бой бывал неудачным и галера тонула, то прикованная цепями шиурма погибала вместе с ней.

Из описания современника: «Представьте шестерых человек, прикованных цепью к скамье, голых, как при рождении, одна нога на ступеньке, другая — на противоположной скамье. Они удерживают непомерно огромное весло, сначала наклоняясь вперед, к корме, вытягивая руки над спинами гребцов, сидящих на скамье перед ними и тоже наклонившись вперед, а затем отбрасывая его назад. Так гребут на галерах, без отдыха, десять, двадцать часов подряд. Время от времени лекарь или другой моряк сует в рот готовым упасть в обморок несчастным гребцам кусочек хлеба, размоченного в вине, а капитан орет, приказывая сильнее стегать кнутами. Когда один из рабов, безжизненный, падает на скамью, его до смерти стегают кнутом, после чего бросают за борт».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.