Поле боя – Данциг
Поле боя – Данциг
Для того чтобы обрисовать характер работы польской разведки в Данциге, необходимо сказать несколько слов о самом городе и тех возможностях, которые его статус и месторасположение предоставляли для разведывательной деятельности 2-го отдела в 1920–1930-е годы. Далеко не полное перечисление государственных, специальных и партийных институций в Данциге, их развитие в динамике позволит нам понять, насколько сложной была работа польской разведки по отслеживанию происходящих в них процессах и агентурному внедрению в их среду.
В то же время большой европейский город был буквально создан для того, чтобы стать «полем битвы» германской и польской разведок. Безвизовый режим пересечения границы гражданами Польши позволял кадровым сотрудникам и агентуре 2-го отдела Главного штаба относительно свободно чувствовать себя в Данциге. Развитая транспортная инфраструктура способствовала их перемещению через границу и внутри зоны Вольного города без особых проблем, снимая большинство ограничений, налагаемых на операции по поддержанию связи между разведчиками.
Но такая благоприятная ситуация порой играла злую шутку с участниками различных оперативных мероприятий. Так, 22 января 1934 года произошел трагикомичный случай, вызвавший множество хлопот у поляков и заставивший их серьезно озаботиться безопасностью проводимых в Данциге операций. В тот день при конвоировании заключенного Леона Виллера польский полицейский Бернард Коповский, решив сэкономить время и вопреки приказу своего руководства, проследовал через территорию Данцига. Нужно сказать, что Виллер был не простой уголовник, а лицо, обвиняемое в шпионаже в пользу Германии. Его-то полицейский и должен был доставить на заседание суда в г. Гдыню.
На границе зоны Вольного города Виллер, воспользовавшись замешательством Коповского, предпринял попытку побега. Во время завязавшейся потасовки он выпал на перрон и поднял крик, на который сбежалось множество зевак. Как и полагается, на шумное сборище через короткое время появились немецкие полицейские, которые, выяснив в чем дело, под предлогом оказания медицинской помощи забрали Виллера с собой. Ясно, что последний был очень доволен таким завершением истории. Вместо положенных ему по приговору суда семи лет заключения за шпионаж в Данциге он приобрел долгожданную свободу[51].
Наличие значительного числа этнических поляков и смешанных браков благоприятствовало тому, что вербовочная база для польской разведки была поистине неисчерпаемой, и только мастерство вербовщиков и лимит денежных фондов, отпускаемых на разведывательную работу, служили естественными ограничителями при создании агентурного аппарата.
Так, в своих послевоенных воспоминаниях бывший руководитель Абвернебенштелле «Данциг» Оскар Райле описывает историю некоего унтер-офицера Коха, который, проходя службу в строевой части, был в 1924 году откомандирован для исполнения секретарских функций в распоряжение Абверштелле «Остпройссен» в Кёнигсберге. Он инициативно через посредника установил контакт с представителем польской разведки и предложил свои услуги в качестве ее информатора о деятельности Абвера. В этих же целях он завербовал двух своих сослуживцев – радистов Абверштелле. Многообещающая для 2-го отдела Главного штаба Войска Польского операция была сорвана путем ареста немцами посредника Коха, у которого при личном досмотре были обнаружены материалы разведывательного характера с реквизитами кёнигсбергского аппарата Абвера. Кох же, по недосмотру сотрудников последнего, сумел бежать в Польшу и был арестован только в 1937 году. В процессе «разбора полетов» выяснилось, что он был по своему происхождению наполовину немцем, наполовину поляком. Райле так комментирует ситуацию: «И все же в случае с Кохом нельзя ограничиться моралью, что “любой предатель не уйдет от расплаты”. Отец его – немец, мать – полька. Где же находилось его Отечество?.. Таких примеров, как Кох, было множество»[52].
Две родные сестры – участницы крупнейшей операции Жихоня, о которой речь пойдет ниже, Паулина Тышевская и Францишка Бруцкая, по личным документам значились одна – немкой, другая – полькой. И таких примеров можно привести множество.
Аналогично складывалась ситуация с вербовочной базой германской разведки. Тот же Райле описывает свои впечатления от первой встречи с польским инициативником поручиком Павлом Пионтеком: «Так, в марте 1926 года я познакомился с Пионтеком – высоким, стройным блондином ослепительной внешности. Любой принял бы его за прусского офицера, носи он немецкую форму. Пионтек к тому же хорошо говорил по-немецки. Среди его предков были не только поляки, но и немцы… Он тоже не обрел своей Родины ни в Польше, ни в Германии»[53].
Сам город с его многочисленными гостиницами, пансионатами, ресторанами, локалями позволял проводить встречи участникам операций, не опасаясь попасть «под колпак» германской контрразведки, естественно, при соблюдении жестких требований конспирации. Конфигурация кварталов и улиц старого города позволяла им легко уходить от слежки, а потом и вовсе «затеряться» среди нагромождения домов.
Эти и другие факторы предопределили сам характер специальной деятельности, проводимой Жихонем и его подчиненными, особенностью которой стало нестандартное сочетание «позитивной» и «негативной» разведки.
По результатам Версальских договоренностей в 1920 году Данциг был объявлен Вольным городом, находившимся под общей юрисдикцией Лиги Наций. При этом странами-победительницами Польше было предоставлено много важных «бонусов», таких как право представлять интересы граждан Данцига за пределами Польши и Германии, право иметь на территории города свои представительства, включая военные. Так называемые «неотъемлемые права» Польши также включали в себя право взимания таможенных пошлин (город входил в зону польской таможенной юрисдикции), право иметь транспортные, почтовые, телеграфные учреждения и т. д.
Данциг был традиционным немецким городом. Несмотря на космополитический характер, обусловленный его ганзейским прошлым, подавляющее большинство жителей были немцами, а число этнических поляков никогда не превышало 10 %. Понятно, что Германия не могла смириться с таким положением, когда ее интересы, прежде всего экономические, постоянно нарушались.
В октябре 1930 года на должность главного руководителя НСДАП (позже – гауляйтера) был назначен молодой и перспективный нацист Альберт Форстер. В Вольный город его направил лично Гитлер с неограниченными полномочиями в области партийного строительства. Организаторские способности Форстера и складывающаяся в пользу нацистов политическая обстановка позволили ему за один год довести численность членов НСДАП с 1310 до 5620 человек. К его приезду партия, имевшая в местном парламенте всего лишь одно место, к маю 1933 года имела уже 28 мандатов[54].
Нацистское руководство всегда заявляло о необходимости решения проблемы Данцига путем включения его в состав Третьего Рейха. Наряду с государственной принадлежностью Верхней Силезии, это было, по существу, камнем преткновения в польско-германских отношениях за все межвоенное двадцатилетие. Практические действия в этом направлении стали осуществляться начиная с 1935 года. На апрельских выборах в Фолькстаг НСДАП получила 42 мандата (58,7 % голосов), что, однако, не позволило нацистам внести изменения в Конституцию города, предусматривающие такую меру, как формальное провозглашение вхождения Данцига в состав Германии[55].
Параллельно шло наращивание «силовой составляющей» в виде различного рода нацистских военизированных формирований. Если ко времени прибытия в город нового руководителя НСДАП число членов штурмовых и охранных отрядов едва достигало ста человек, то к весне 1933 года их уже было более четырех тысяч. Тогда же они были включены во вновь сформированные 36-й полк (штандарт) СС и 6-ю бригаду СА. Полком командовал в будущем оберфюрер СС Александер Райнер, а командиром последней был назначен бригадефюрер СА Макс Линсмайер, уволенный несколько позже в связи с громким шпионским скандалом.
Зимой 1933 года в Данциге был создан XXVI округ СС (Абшнитт), объединивший все структуры СС и замыкавшийся на региональный Оберабшнитт «Норд-Ост» в Кёнигсберге.
Увеличение численности членов СС к следующему году привело к формированию еще одного – 71-го – полка (СС-Штандарт), в который были включены все специализированные службы: моторизованные, кавалеристские, связи и т. д. Его командиром был назначен оберштурмфюрер СС Франц Банах[56].
Процесс «фашизации» действующего административного аппарата Вольного города также шел по нарастающей. После майских выборов 1933 года президентом Сената был избран Герман Раушнинг. По своим политическим воззрениям он не принадлежал к нацистам, но был вынужден приспосабливаться к быстро меняющейся обстановке. Используя свой пост, Раушнинг как мог противился принятию Сенатом города нацистского антиеврейского законодательства, и нужно сказать, что до 1937 года это ему вполне удавалось.
Но к 1935 году должность президента Сената уже потеряла свое значение, так как фактическая власть уже полностью перешла к гауляйтеру Форстеру и его заместителю Артуру Грейзеру, в иерархии СС носивших чины, соответственно, группенфюрера и бригадефюрера СС. К 1934 году они оба входили в высшую «номенклатуру» СС на правах членов штаба рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
Местная полиция, целиком состоявшая из этнических немцев, подчинялась полицайпрезиденту Данцига Гельмуту Фробессу, который, наряду с Форстером и Грейзером, являлся одним из ключевых деятелей по насаждению нацистами «нового порядка». Под его руководством в 1933 году находилось 1206 чинов охранной полиции (шутцполицай) и около 200 чиновников, работавших в подразделениях криминальной полиции (криминальполицай). В случае необходимости численность охранной полиции могла быть увеличена за счет так называемой «Хильфсполицай» – добровольной внештатной службы полицейского резерва. Начальником шупо Данцига в описываемый период был полковник полиции Вилли Бетке[57].
В состав криминального отдела полицайпрезидиума входило отделение политической полиции (1А), решавшее задачи борьбы с оппозиционными партиями и другими общественными образованиями антинацистской направленности, включая польские. Неофициально, но весьма активно этот отдел занимался разведывательной и контрразведывательной деятельностью. В 1934 году из Берлина «на усиление» данцигской криминальной полиции было направлено десять чинов гестапо во главе с Куртом Гретцнером, который под руководством Фробесса и взял на себя выполнение самой «грязной работы».
Кроме полицейских служб, в Данциге с 1923 года действовало отделение Абверштелле «Остпройссен» (позже «Кёнигсберг»), а с 1937 года местное представительство «внешней» (разведка) Службы безопасности (СД) нацистской партии[58].
Механизмы насаждения «нового порядка» в Данциге принципиально ничем не отличались от других городов Германии. Его единственной отличительной особенностью являлось то, что борьба с внутренней германской оппозицией проходила параллельно с нейтрализацией польского влияния, обеспеченного «исключительными» правами Польши в Вольном городе, предусмотренными Версальским мирным договором.
К зиме 1937 года в кадровом составе данцигского округа СС произошли изменения, заключавшиеся в ротации сотрудников и назначении на руководящие должности новых лиц. Начальником Абшнитта был назначен бригадефюрер СС Бертольд Маак, а его заместителем – штандартенфюрер СС Вильгельм Хут, одновременно исполнявший обязанности вице-президента Сената.
Кроме двух полков СС и бригады СА, начальнику штаба подчинялись отдельные роты (штурмы) СС (именная «Пауль Фрессонке», телефонно-телеграфная, саперная), два кавалерийских эскадрона. Командиром 36-го полка СС был назначен оберштурмбанфюрер СС Манфред К?рних, а 71-го – штурмбанфюрер СС Макс Паули.
Во второй половине следующего, 1938 года вместо Маака начальником Абшнитта был назначен бригадефюрер СС Йоханнес Шеффер, до этого служивший командиром 18-го полка СС в Кёнигсберге. А командиром 36-го полка СС был назначен прибывший из Германии оберштурмфюрер СС Курт Эйман[59].
В силу политических соображений до 1939 года нацисты не афишировали подготовительную работу по формированию регулярных частей Вермахта. «Отмашка» была дана лишь весной 1939 года, когда прибывший из Германии генерал Фридрих Эберхард на территории Данцига приступил к формированию пехотной бригады в составе двух полков (243-й, 244-й пехотные), закамуфлированной под условным наименованием «Ландесполицай». По мобилизационным планам Вермахта эта бригада должна была действовать в составе 3-й армии под командованием генерала фон Кюхлера[60].
Но главные объекты разведывательного «мониторинга» Жихоня располагались все же не в Данциге. Основное внимание польской разведки было обращено на части и соединения Вермахта, дислоцированные на территории Восточной Пруссии и Северной Померании как будущих театров военных действий.
В соответствии с Версальскими договоренностями, Восточная Пруссия была отделена от основной части Германии Польским Поморьем, имеющим выход к Балтийскому морю на участке в 172 километра. С востока она граничила с Литвой на протяжении 245 километров сухопутной и водной границы. А с запада и юго-запада протяженность польско-германского участка границы достигала 607 километров, из 1912 километров общей польско-германской границы.
В пределах Восточной Пруссии проживало более двух с половиной миллионов человек, из которых более 80 % были немцами, а остальные принадлежали к этническим полякам и литовцам, причем подавляющее их большинство было в значительной мере германизировано.
Кроме быдгощской экспозитуры и плацувок, замыкавшихся в своей работе на реферат «Запад», активную специальную деятельность на территории Данцига и Восточной Пруссии проводила специализированная Экспозитура № 2, расположенная в Варшаве. Отличие этого формирования от других подобных ей по названию структур заключалось в том, что она, строго говоря, не относилась к территориальным аппаратам разведки, а являлась головным органом, планировавшим и осуществлявшим диверсионно-повстанческую деятельность в масштабах всего 2-го отдела Главного штаба Войска Польского.
Эта экспозитура, кроме проведения широкомасштабной работы по инспирированию национально-сепаратистского движения в СССР в рамках операции «Прометей», в Германии занималась организацией конспиративных ячеек, призванных, в случае начала войны, развернуть активную диверсионную деятельность в тылу противника.
Сложная история взаимоотношений поляков и немцев на протяжении нескольких столетий привела к тому, что население приграничных областей отличалось крайне неоднородным этническим составом. Из примерно 2,5 миллиона человек, проживавших в Восточной Пруссии, около полумиллиона владели польским языком, около десяти тысяч идентифицировали себя как поляки. В силу различий, обусловленных конфессиональной принадлежностью, укладом жизни, диалектами польского языка и т. д., поляки – жители Восточной Пруссии – делились на две неоднородные по численности группы: «вармяков» и «мазуров». Первые, будучи католиками, не так сильно подверглись германизации, как мазуры, являвшиеся в большей части протестантами.
Практики польской разведки для решения своих задач делали ставку на вармяков, справедливо полагая, что принадлежность к католицизму будет служить одним из прочных мотивов возможного сотрудничества. Сотрудники Экспозитуры № 2, работавшие по Восточной Пруссии, в начале своей деятельности ориентировались на остатки польских общественных организаций, таких как «Союз поляков Вармии», «Объединение поляков в Штуме», «Союз молодежи Вармии» и др[61].
Несколько позже при непосредственной финансовой и организационной помощи Экспозитуры № 2 было создано «Объединение уроженцев Вармии, Мазур, Земли Мальборкской», призванное быть своеобразным мостом между поляками, проживавшими по обе стороны границы. Польская разведка использовала активистов этих организаций, из которых и подбирались кадры будущих руководителей разведывательно-диверсионных ячеек. Работа с этой категорией поляков – граждан Германии – на первом этапе заключалась в вовлечении их в общественную работу путем организации различного рода кружков и обществ «по интересам». Но по причине организационной слабости этого объединения польская разведка сделала ставку на другие, более дееспособные организации, такие как «Союз обороны восточных границ» и «Союз поляков», в состав которых входило множество бывших польских подпольщиков. Из этой категории граждан подбирались будущие руководители подпольных диверсионных ячеек, призванных в случае начала войны организовать зафронтовую специальную деятельность.
Если посмотреть на довоенную карту Восточной Пруссии и Польского Поморья, даже человеку, далекому от военной теории, станет ясно, что конфигурация этого участка польско-германской границы крайне невыгодна для польской стороны. Она «нависает» над северной и северо-восточной частью Польши, заставляя ее командование в случае войны создать группировку, способную устранить угрозу флангового удара главным силам Войска Польского на западе.
Планы ведения войны с Германией польским командованием в межвоенное двадцатилетие неоднократно подвергались изменениям в зависимости от изменений военно-политической обстановки и роста военного потенциала Германии.
В 1920-е годы польское командование считало возможным вести наступательные действия и на западе страны, и в Восточной Пруссии, несмотря на связанные с этим планом сложности. Оно считало, что для успешного ведения наступательных действий в направлении Восточной Пруссии было необходимо от 138 до 277 дивизий, что многократно превышало мобилизационные и технические возможности тогдашнего Войска Польского. В ходе состоявшихся франко-польских штабных переговоров польская сторона констатировала, что в случае начала войны к активным наступательным действиям она может приступить на 12-й день с начала всеобщей мобилизации главными силами в направлении Восточной Пруссии, при условии, что основные военные действия будут вестись во Франции. В таком случае надежды на успех заметно бы возросли[62].
К числу неблагоприятных для такого наступления факторов польский штаб относил:
– развитую транспортную инфраструктуру Восточной Пруссии, позволявшую германскому командованию быстро осуществлять переброску войск втайне от противника, что в условиях маневренной войны было решающим фактором успешного ведения боевых действий;
– наличие имевшихся и возможно планируемых к возведению многочисленных фортификационных сооружений;
– наличие крайне неудобного для наступательных действий рельефа местности, включая большое число водных преград, особенно в районе Мазурских озер, позволявших противнику обороняться незначительными силами, и т. д.
По мере роста военного потенциала Германии польский Главный штаб при планировании боевых операций был вынужден отказаться от наступательных действий как средства ведения войны[63].
До провозглашенного Гитлером в 1936 году отказа от ограничений Версальского договора на территории Восточной Пруссии было дислоцировано относительно немного кадровых воинских частей. Соединения Рейхсвера – Вермахта, расположенные в провинции к 1937 году, состояли из 1-й (Кёнигсберг), 21-й (Эльбинг), 61-й (Инстербург) пехотных дивизий и 1-й кавалерийской бригады. Дополнительную вооруженную силу составляли также различного рода военизированные формирования милицейского типа.
В этой связи основные усилия Экспозитуры № 3 в Западном Поморье и Восточной Пруссии были направлены на изучение процесса военного строительства на этих территориях и будущего театра военных действий.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.