ОПЕРАЦИЯ «СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ!»

ОПЕРАЦИЯ «СЕЗАМ, ОТКРОЙСЯ!»

Из увидевших свет мемуаров сотрудников КГБ известно, что с помощью кинокамеры с дистанционным управлением, установленной на балконе соседей Пеньковского, удалось отснять, как он колдует с радиоприёмником, настраивая его на определённую волну, слушает передачи и делает пометки в блокноте.

Для более скрупулёзного наблюдения за действиями Пеньковского в своей квартире по указанию начальника Второго главка КГБ генерал-лейтенанта Грибанова его подчиненные лейтенанты Алексей Никитович Киселев и Николай Григорьевич Ионов отправили семью, жившую этажом выше, в санаторий на Черноморском побережье, просверлили отверстие в полу и установили микроминиатюрный перископ размером с булавочную головку.

В течение двух недель оперработники фиксировали, как Пеньковский фотоаппаратом «Минокс» (кстати, недоступным ему в повседневной служебной деятельности) переснимает какие-то документы под грифом «Сов. секретно».

Даже имея на руках такие козыри, генерал Грибанов не решился отдать приказ на проведение негласного обыска в квартире полковника.

Чтобы не рисковать собственной карьерой и не быть лично ответственным за вторжение в жилище подозреваемого, он переадресовал решение вопроса председателю КГБ Семичастному. Почему? Да потому, что покровителями Пеньковского были ни много, ни мало начальник ГРУ генерал армии Иван Серов (к тому времени благополучно покинувший кресло председателя КГБ СССР) и Главный маршал артиллерии Сергей Варенцов. Оба имели непосредственный выход на высшее военнополитическое руководство страны — на Первого секретаря ЦК КПСС председателя Совмина Никиту Хрущёва и министра обороны маршала Советского Союза Родиона Малиновского. Кто осмелится лечь грудью на жерла пушек такого калибра?!

Санкцию председателя на обыск Грибанов всё-таки получил. С весьма расплывчатой формулировкой: «Для возможного выявления фактов несанкционированной работы полковника Пеньковского с секретными материалами по месту жительства».

* * *

Казалось бы, надо только дать приказ Ионову и Киселеву— и игра сделана. Действительно, в 1950-е годы эти оперработники накопили опыт проникновения и в более защищенные и трудные, чем квартира, помещения — в рабочие кабинеты дипломатов иностранных посольств.

Такие проникновения на оперативном жаргоне назывались «свадьбами». Им подвергались, как правило, посольства второстепенных держав, которые, однако, состояли в тесных вассалосоюзнических отношениях с нашим главным противником — с Соединёнными Штатами.

Когда посольство опустело, там на протяжении нескольких часов орудовали технари, вскрывающие замки и сейфы любой сложности; лингвисты, читающие текста на любых языках; оперативные сотрудники из разных подразделений контрразведки.

Офицеры безопасности в таких посольствах принимали свои меры предосторожности. То из открытого сейфа на наших спецов бросалась ядовитая змея, то какую-нибудь шкатулку с секретными документами, изготовленную как «ванька-встанька», после вскрытия невозможно было вернуть в начальное положение.

Бывала всякое, но и добывалось многое — то, что нельзя было получить у американцев напрямую, получали у их союзников-вассалов.

Ионов и Киселев не только поднаторели в проникновении в посольства для проведения там негласных обысков, но и приобрели опыт нейтрализации четвероногих охранников различных объектов.

...В сверхсекретных лабораториях НКВД для использования в набегах на «особаченные» служебные помещения и квартиры был разработал спецпрепарат «ГОН-1». Препарат представляет собой концентрированную вытяжку из выделений суки во время течки, и действует на кобеля, как взятка на чиновника, — с ним пёс напрочь забывает про свой долг охранника. Просочившись в помещение, спецы первым делом обильно смачивают «ГОНом» заранее приготовленный кусок ветоши. Пёс безучастно разглядывает незваных гостей — всякая сторожевая обучена беспрепятственно впускать любого, чтобы потом удерживать его до прихода хозяев. Миг — и окроплённая «ГОНом» тряпка летит под ноги пса. Что тут начинается! Пес набрасывается на неё, яростно рычит, неистовствует, рвет её в поисках вожделенного источника запаха. Всё остальное перестает для него существовать.

С особями женского пола сложнее. И не потому, что для них не сумели подыскать усмиряющего средства, отнюдь! Просто не всегда есть гарантия, что сука оклемается после принудительного наркотического сна...

Словом, нетрудно представить, какую школу прошли Ионов и Киселев, какого класса специалистами по части негласных обысков они были, однако для обыска в квартире Пеньковского их навыки были неприменимы. Во всяком случае, на начальном этапе...

...Под руководством заместителя начальника Второго главка полковника Пашоликова Л.B. был разработан план, согласно которому удалось выманить из квартиры и объект, и его жену с малолетней дочерью. Для этого токсикологи из спецлаборатории КГБ обработали стол и кресло в кабинете Пеньковского ядовитым составом, после чего у того на ягодицах и ладонях появилась экзема.

Врачи (разумеется, заранее должным образом проинструктированные) из ведомственной поликлиники ГРУ, куда полковник обратился за помощью, объявили, что ему, его жене и дочери необходимо пройти обследование в условиях стационара.

Оставалась мать Пеньковского—Клавдия Власьевна, которая постоянно проживала в Одинцово, но на время госпитализации семьи прочно обосновалась в квартире, став физическим препятствием для проведения обыска.

Все помыслы Ионова и Киселева теперь были направлены на поиск предлога, с помощью которого можно или «вывести» женщину из квартиры, или где-то задержать на время, достаточное для реализации операции «Сезам».

Внешне тётя Клава—божий одуванчик из русской глубинки, но, по имевшимся агентурным данным, — очень осторожный и недоверчивый человек—на мякине не провести. Всякие попытки выдернуть её к участковому, в ЖЭК, в поликлинику были обречены. Ну, сколько там смогут её продержать? Час? Полтора? Маловато! Но, скорее, проблема была в другом: в любом вызове, в какой бы традиционно-чекистской упаковке он ни был подан, она могла усмотреть подвох. Не найдя убедительного для себя объяснения, зачем она так скоропостижно понадобилась официальным инстанциям, тётя Клава могла проигнорировать вызов, хуже того, — заподозрив неладное, «занять круговую оборону», то есть отказаться покидать квартиру. Нет-нет, тёте Клаве надо было такой спектакль организовать, так искусно его разыграть, чтоб она только и жила происходящим на сцене действом, а о буфете в фойе и не вспоминала!

Ионов и Киселев понимали, что все эти вызовы в ЖЭК, к участковому — попахивали портянками уполномоченных из ВЧК времён военного коммунизма. Чтобы не маршировать во вчерашнем дне, они должны были отступить от шаблонных наработок и придумать нечто из ряда вон выходящее.

...Слуховым контролем было установлено, что на следующий день тётя Клава собиралась посетить Центральный рынок, чтобы, купив для внучки свежие фрукты, отвезти их в больницу. Слава Богу! — решили Ионов и Киселёв, — «выводить» женщину не придётся — выйдет сама. Однако на всё про всё у неё не более двух часов — время недостаточное, чтобы опергруппа полноценно «ошмонала» жилище.

Имелось ещё одно обстоятельство, которое могло если не помешать обыску, то расшифровать его перед Пеньковским.

Дело в том, что существует физический закон, даже не закон —явление: сразу после применения самой совершенной отмычки замок начинает капризничать, а родной ключ то заедает, то проделывает холостые обороты. Потом всё нормализуется, но первый раз замок будет давать сбои. Рачительный хозяин обратит внимание, что он работает не так, как раньше. А профессионал поймёт, что в замке ковырялись отмычкой или дубликатом ключа. Как это и случилось четырьмя годами ранее при проникновении в квартиру предателя Попова, и он на допросах сам об этом заявил. Оперработникам ещё до обыска у Попова было известно, как реагируют запоры на «совокупления» с отмычкой, но иного выбора у них не было...

Чтобы не допустить подозрений у Пеньковского и его матери, что кто-то манипулировал с дверным замком в их отсутствие, было решено отобрать ключи у тёти Клавы на несколько часов. Но как? И вдруг Ионов, воскликнув «Эврика!» — схватил телефонную трубку и стал набирать номер своего некогда одноклассника и приятеля Лёхи, а ныне начальника отделения уголовного розыска в УВД на Красной Пресне капитана Молочкова Алексея Федоровича.

Через минуту в телефонной трубке раздался голос Молочкова:

«Колюня, “щипач” экстра-класса будет... Впрочем, ты его знаешь, жили ведь в одном дворе...Да-да, Алик Непорочный!»