Спасти семью маршала
Спасти семью маршала
В результатах расследования, проведенного в 1960 году, есть еще один интересный эпизод. Речь идет о встрече командующего Западным фронтом Георгия Константиновича Жукова с командиром отряда Владимиром Вячеславовичем Жабо. Напомним, что осенью 1941 года шла знаменитая Битва за Москву. Враг был на подступах к столице. О чем могли говорить главнокомандующий и командир диверсионного подразделения?
Официальная версия причин этой встречи звучит так.
«Известно, что время начала марша от Муковнино (места формирования отряда. — Прим. ред.) к Угодскому Заводу и время начала операции предлагалось определить на месте, исходя из обстановки. Участники операции, бесспорно, могли точнее выбрать подходящий момент. Но важен был еще и совет военачальника, умудренного многолетним опытом человека, хорошо знающего общую обстановку на фронтах и умеющего глубоко оценить детали задуманной операции. Более того, человека, хорошо знающего места, где операция эта должна осуществляться. И такой квалифицированный совет партизаны получили от командующего Западным фронтом Г. К. Жукова».
Это из уже цитированной выше повести Евгения Носкова и Александра Тараданкина «Председатель из Угодки».
А вот что по этому поводу вспоминал сам Георгий Жуков:
«…Мне его рекомендовали как исполнительного и решительного командира. Я принял его лично. В.В. Жабо понравился мне своей готовностью идти на любое ответственное дело. Как уроженец тех мест, где отряду предстояло действовать, я знал хорошо местность, где дислоцировались соединения 12-го корпуса противника, и дал ряд советов…».[252]
На самом деле отношение к диверсантам было специфичным. Для него они были всего лишь одной из воинских частей, которые можно использовать для решения стоящих перед ним задач, особо не задумываясь о судьбе людей.
В качестве примера можно привести описание беседы Георгия Жукова с комиссаром спецотряда военной разведки (командир — капитан Иосиф Топкин) Василием Афанасьевичем Цветковым.
Перед отправкой за линию фронта руководство подразделения встретилось с начальником разведки Западного фронта полковником Яковом Тимофеевичем Ильницким. После короткой беседы Иосифу Топкину предстояло встретиться с начальником штаба фронта генерал-лейтенантом Василием Даниловчем Соколовским, а Василию Цветкову с членом Военного совета — обычная формальность (представление начальству). А вот что произошло дальше:
«Ранние солнечные лучи с трудом пробивались через густые кроны деревьев. Было тихо, безветренно. Вдруг справа на аллею неожиданно вышел генерал и остановился. Полковник Ильницкий подбежал к нему и что-то доложил. Это был командующий войсками Западного фронта генерал армии Георгий Константинович Жуков. Мы отдали честь, строго осмотрев нас, задал два-три вопроса Топкину, спросил меня, с какого года я в армии, и, обращаясь к полковнику Ильницкому, приказал: — Решайте вопросы оперативно. Должным образом снабдите отряд и обеспечьте успешную выброску.
Г.К. Жуков направился в противоположную сторону, а мы, вытянувшись «в струнку», долго провожали глазами коренастого человека…»[253]
Описанная выше встреча больше похожа на отношения командующего фронтом и командиров армейской разведывательной группы. Несколько дежурных вопросов, пожелание благополучного возвращения, и все. Обычно этот ритуал выполнял кто-нибудь из непосредственного начальства диверсантов, а не командующий фронтом. У военачальника множество других более важных дел.
А отношение Георгия Жукова к диверсантам НКВД было специфичным. В качестве примера приведем историю семи отрядов ОМСБОНа, которые погибли, выполняя приказы будущего маршала и его подчиненных. Формально отданные ими распоряжения были правильными. Фактически они обрекали людей на гибель, так как не учитывали особенности ситуации, сложившейся в отрядах. Знали ли об этом военачальники? Скорее всего да, так как радиосвязь с диверсантами была устойчивой. В своих воспоминаниях прославленный полководец по понятной причине не стал рассказывать об этом эпизоде.
Ранней весной 1942 года командующему Западным фронтом генералу армии Георгию Константиновичу Жукову нужно было любой ценой обеспечить небольшую, хотя бы на несколько дней, передышку для измученных боями в Московской битве войскам. Это можно было сделать двумя путями.
Первый вариант — заменить на новые части, а их не было. Вспомним, что осенью 1941 года в бой в качестве обычных стрелковых частей бросали курсантов военных училищ. Обычно так поступают, когда нет других резервов.
Другой вариант — хотя бы на несколько дней отодвинуть начало немецкого наступления, сорвав переброску подкреплений врага по железнодорожным магистралям «смоленского треугольника» Орша — Витебск — Смоленск.
Попробовали ВВС, но бомбардировочная авиация не смогла решить поставленной перед ней задачи. Наносить ведь удары приходилось в тылу противника, а там явное преимущество фашистов. Да и летчикам требовались точные указания координат целей для воздушных ударов.
Партизаны? Так весной 1942 года, что бы ни говорили советские историки, народные мстители действовали разрозненными отрадами. Может быть, они выполнили бы приказ командования Красной Армии, вот только кто им сообщит это распоряжение Георгия Жукова? Центральный штаб партизанского движения еще не был создан, спецотряды Четвертого управления только начинали действовать на оккупированных территориях и еще не успели трансформироваться в партизанские бригады. Оставленные за линией фронта партийные функционеры, те, кто пережил зиму, только начали устанавливать связи между отрядами в своих районах и областях.
И тогда Георгий Константинович Жуков решает использовать диверсантов. Они уже не раз доказывали свою эффективность и способность выполнить любое задание.
Военачальник ставит задачу: парализовать передвижение на магистралях оперативного тыла группы армий «Центр» на 7–10 дней. Спешно сформировали подразделение под командованием майора Петра Алексеевича Коровина (до отправки за линию фронта командовал 3-м батальоном 1-го полка ОМСБОНа), и 31 марта 1942 года 259 омсбоновцев в составе семи отрядов ушли за линию фронта.
Ушли на лыжах, хотя на дворе была уже весна. Другого способа перемещаться по глубоким сугробам с пятидесятикилограммовыми вещмешками[254] не было. И начались проблемы. Отряды начали растягиваться. По утверждению Владимира Воронова и Александра Крушельницкого, «один из семи отрядов — капитана Артамонова — за 19 ночей прошел 370 километров. Другой, старшего лейтенанта Баженова, одолел «лишь» 100 — в той оттепели лыжи годились разве что в качестве весел… Отряды растянулись на марше, и на отставшего обычно натыкался передовой дозор идущих следом. Разговор был коротким: «Дезертир!» Приговор приводился в исполнение на месте…».
Хотя самое неприятное ждало впереди. Если большинство спецотрядов Четвертого управления НКВД-НКГБ, ушедших за линию фронта, в это же время после такого марш-броска попадали в более или менее комфортные условия, например, расположение партизанской бригады, в не занятую немцами деревню или просто густой еловый или сосновый лес (нет проблем с дровами и сухо), то тех, кто дошел, ожидал неприятный сюрприз.
Выяснилось, что штабисты, определяя места дислокации (а обычно указывался конкретный район или несколько расположенных рядом друг с другом деревень), не учитывали особенностей местности. Один лесной массив находился в низине и поэтому был полностью залит талой водой, другой на поверку оказался жиденькой рощицей, третьего вообще не было в природе. Но дисциплинированные омсбоновцы разместили базы точно там, где было указано, — в затопленном лесу. Из шифровок в Центр: «Прибыл на базу назначения. Работа производится на лодках ввиду сплошной воды».
К реальной работе приступили только в начале мая 1942 года. И тут начались неудачи. По утверждению историков, а они ссылаются на показания выживших десантников, на собственных минах подорвались порядка 10 человек.
Несмотря на все трудности, спецотряд задание выполнил успешно. Удалось парализовать магистраль на 15–20 суток, а на некоторых участках и на 50. Формально спецотряд задание выполнил.
Об этом доложила Лубянка штабу Западного фронта. Командование бригады прямо не предлагает Георгию Жукову отозвать оставшиеся отряды, но намек был сделан более чем прозрачный: «В настоящее время отряды израсходовали взятое с собой подрывное имущество, продовольствие и нуждаются в немедленном его пополнении». Непонятно, почему командование ОМСБОНа не сообщило всю правду о сложившийся ситуации. Например, о том, что пополнить запасы боеприпасов и продуктов питания в том районе крайне сложно, так как противник начал проводить мероприятия по уничтожению диверсантов. А если докладывали Георгию Жукову не чекисты, а кто-то из старших офицеров штаба Западного фронта, то почему они не смогли или не захотели заявить о том, что диверсанты из-за отсутствия боеприпасов и продовольствия небоеспособны. Хотя, может, и доложили, вот только ничего это не изменило. Сейчас мы уже не узнаем, что тогда было на самом деле. Зато сохранилась резолюция военачальника. Она гласила:
«Тов. Орлову. Ближайшая задача:
1. Уничтожение жел. дорог Смоленск — Орша, Смоленск — Вязьма, Смоленск — Рославль, Кричев — Рославль.
2. Разведка и точный учет подхода по этим линиям к Запфронту.
3. Вскрыть сосредоточение войск в районах: Минск, Бобруйск, Витебск, Гомель».
Все так просто — остатки отрядов без боеприпасов, взрывчатки и продовольствия должны ни много ни мало парализовать ключевые и наиболее охраняемые магистрали! По утверждению Владимира Воронова и Александра Крушельницкого, не было ничего предпринято для снабжения отрядов продовольствием, боеприпасами и питанием для раций.
До 6 июня 1942 года обессиленные от голода бойцы продолжали совершать диверсии. В тот день Центр приказал возвращаться. А сделать это было очень сложно. На диверсантов началась массовая охота. Напомним, что на дворе лето 1942 года и гитлеровцы могли позволить себе бросить боевые части на прочесывания лесов и проведения противодиверсионных операций. Нужно еще учесть то, что в отличие от партизан омсбоновцы не имели проводников из числа местных жителей. Ведь как поступали в таких ситуациях народные мстители? Уходили куда-нибудь в труднодоступные болота, куда немцы предпочитали не залезать, — топи.
К 26 июня 1942 года они оказались в прифронтовой полосе. До линии фронта 10 километров, а до штаба немецкой дивизии сотни метров (бойцы расположились на ночевку в рощице, а утром услышали немецкую речь). На разведку ушли две группы — одна на юго-восток, другая — на восток. У обеих приказ — выйти к своим и просить помощи армейской разведки для вывода остатков отряда.
В расположение Красной Армии смогла попасть только группа старшего сержанта Буропдасова. Из восьми бойцов только четверо смогли преодолеть нейтральную полосу. И попали в «разработку» сотрудников Особого отдела 42-й стрелковой дивизии. Пока «особисты» разбирались с «фашистскими агентами», время ушло. Отряд майора Коровина смог продержаться незамеченным четверо суток. А потом короткий бой, скорее бойня, ведь у диверсантов оставалось по два-три патрона. В результате отряды Балашова, Матросова и Шевченко полностью погибли. В плен попали несколько тяжелораненых бойцов и командиры— Коровин, Матросов и Шевченко…[255]
Есть и другая версия финала этой трагедии. О ней рассказал в своей книге «Там помнят нас» комиссар спецотряда Четвертого управления НКВД «Особые» Алексей Иванович Авдеев. Учитывая то, что она вышла в 1985 году, можно предположить, что бывший диверсант с Лубянки рассказал значительно больше, чем могли позволить «официальные историки». Хотя и он умолчал о многих подробностях гибели подчиненных Петра Алексеевича Коровина.
«Двенадцатого июня 1942 года мы получили из Центра радиограмму, в которой говорилось:
«Для Коровина. Ответьте на наши позывные. Срочно подготовьте площадку для сброски отрядам грузов и посадочную для «Дугласа-ЗР-5», с командиром Ивановым. Сообщите координаты площадок, условия новых сигналов для самолетов, день вылета сообщим».
Получив эту радиограмму, мы задумались.
Кто такой Коровин, мы хорошо знали. Майор Петр Алексеевич Коровин командовал 3-м батальоном 1-го полка ОМСБОН. Коровина назначили командиром группы из четырех отрядов. До линии фронта все мы следовали одной автоколонной. В тыл ушли порознь. И с тех пор мы ничего не знали о судьбе тех четырех отрядов.
Из полученной нами радиограммы стало ясно, что майор Коровин связи с Москвой не имеет и находится где-то недалеко от района расположения нашего отряда. Но где?
В то время у нас было всего тринадцать боеспособных человек, включая командира отряда, фельдшера, радиста и меня. Поэтому в Москву мы сообщили, что распоряжение Центра майору Коровину немедленно передать не можем, поскольку связи с ним нет.
Спустя много лет командир группы из отряда старшего лейтенанта Матросова Масляков Виталий Алексеевич рассказал, что отряды майора Коровина в то время находились в районе города Дорогобужа, что в ста сорока — ста пятидесяти километрах от места нашей тогдашней дислокации. От Маслякова мы узнали и страшную трагедию, которую пережили омсбоновцы.
В первых числах июля 1942 года они, выполнив задание Центра, объединились вблизи крупного поселка Миллерово и двинулись под командованием майора Коровина к линии фронта с целью пересечь ее и выйти на Большую землю. (Отряд капитана Артамонова в тот момент находился в другом районе. Он перешел линию фронта самостоятельно…)
Однако место перехода фронта вблизи Варшавского шоссе было выбрано неудачно. Там находилась глубокоэшелонированная линия фронта противника…
Следуя по новому маршруту, омсбоновцы неожиданно оказались в тылу карателей. И двинулись в сторону фронта, стараясь оторваться от противника. Все населенные пункты, лежавшие на пути, были заняты немцами. Омсбоновцы пробивались лесами и болотами, не имея продовольствия. Питались лишь тем, что находили в лесу.
Недалеко от Варшавского шоссе, в районе Юхнова, близ деревни Савинки, отряды Коровина были вынуждены войти в оборону немцев. Рядом была линия фронта. Решили переходить ее отдельными группами.
Вечером двинулись к передовой. Но до рассвета не успели достичь цели. Задневапи в густом кустарнике, заняв круговую оборону.
На рассвете немецкая разведка обнаружила омсбоновцев, и начался бой, который длился весь день. Каратели имели колоссальное преимущество в численности и в боевой технике; использовали крупнокалиберные и обычные пулеметы с разрывными пулями, минометы и орудия…
Несмотря на огромное превосходство сил противника, бойцы и командиры наших отрядов вели бои до последнего патрона, бились до последней капли крови, смело вступали в рукопашные схватки.
В этом неравном жестоком бою погиб почти весь личный состав трех отрядов. Тяжелораненых каратели захватили в плен. В том числе и командира омсбоновских отрядов майора Коровина. Очнулся он в кузове вражеского грузовика. Долгие дни в лагерном госпитале были настоящим кошмаром. Только забота и помощь товарищей по плену помогли Коровину стать на ноги и бежать на волю…
Не избежал пленения и Виталий Масляков.
В том бою он был ранен в обе руки, в правое плечо и в лицо. Разрывная пуля разворотила ему подбородок так, что он не мог ни пить, ни есть самостоятельно. Всех раненых омсбоновцев каратели поместили в лагерный лазарет. Маслякова, находившегося без сознания, бросили в палату смертников, не оказав ему никакой медицинской помощи. В этой же палате находилось еще несколько тяжело раненных советских воинов из других частей. Эти товарищи и спасли омсбоновца. Он выжил. Вскоре его с группой раненых перевезли в концентрационный лагерь города Борисова.
После того как Масляков выздоровел, он бежал и примкнул к местным партизанам».[256]
Добавим, что кадровый пограничник лейтенант Георгий Шевченко в апреле 1945-го расстрелян эсэсовцами в концлагере. А судьба бойцов так и осталась неизвестной.
В апреле 1943 года приказом по ОМСБОН личный состав спецотряда майора Коровина был исключен из списков бригады как пропавший без вести. По утверждению отдельных историков, эти солдаты так и не были награждены, даже посмертно. А вот руководители НКВД получили боевые ордена за проведенную операцию по нарушению снабжения группы армий «Центр».[257]
Вернемся в ноябрь 1941 года. До сих пор непонятно, зачем Георгий Жуков специально встречался с Владимиром Жабо, а потом отразил это в своих мемуарах. Если «отбросить» абсурдную идею о том, что Георгий Жуков тем самым решил добавить себе славы в качестве руководителя диверсионного движения в тылу врага, то возникает вопрос: а что они тогда могли обсуждать? Капитан Владимир Жабо был кадровым пограничником, к тому же уже успел выполнить несколько заданий за линией фронта.
Согласно официальной версии, Георгий Жуков рассказал о ситуации в районе, где он родился и вырос. Хотя на самом деле информация об оперативной обстановке в районе предполагаемых боевых действий была получена от членов отряда Виктора Карасева, ведь большинство из этих людей до войны проживали в тех местах.
Разумное единственное объяснение этому — военачальник объяснил, где и как можно найти его родственников, которых необходимо эвакуировать. А в качестве исполнителей он привлек диверсантов с Лубянки и армейский «спецназ». Ведь поступил же он так аналогичным образом, когда потребовалось парализовать коммуникации противника. Не нам судить об этом поступке полководца, когда ради спасения своих родственников он мог рисковать чужими жизнями.
Еще один интересный факт. В цитированной выше справке подполковника Филиппова описано действие только семи из восьми групп. Последняя выполняла спецзадание или просто «прикрывала» остальные, часть из которых просто совершила демонстрационный «налет».[258] Встретив сопротивление противника, поспешила отступить. Обвинять в трусости этих людей сложно. Скорее всего, они выполняли приказ — «вызвать огонь на себя», а потом спешно отойти.
Если наше предположение верно — триста диверсантов эвакуировали мать и сестру Георгия Жукова, то тогда станет понятна причина появления справки подполковника Филиппова. Нужно было скрыть от всех непосвященных истинную причину отправки за линию фронта диверсантов. Скорее всего операцию санкционировал сам Иосиф Сталин, ну а организовал ее проведение Лаврентий Берия.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.