Хроника страданий Ирака — от диктатуры к оккупации

Хроника страданий Ирака — от диктатуры к оккупации

Наверное, ни об одной горячей точке планеты не было так много споров на всех уровнях и всевозможных теледискуссий и диспутов, как об Ираке. Множество журналистов участвовали в этом — причём не как обозреватели-колумнисты-аналитики, а как живые свидетели и даже участники трагических событий. Ещё одно обстоятельство — нигде не было таких серьёзных потерь среди представителей нашей беспокойной профессии. Поскольку я бывал там постоянно и оставался в самом эпицентре боёв, то меня тоже часто приглашали к участию в этих беседах, часто приводивших к яростным спорам.

Первый ракетно-бомбовый удар по Ираку весной 2003 года застал нашу съемочную группу — меня, оператора Юрия Опельянца и звукооператора Андрея Юровского — в Багдаде. Мы тогда переезжали из отеля в отель, искали места, где безопаснее. Приходилось ночевать по двенадцать-тринадцать человек в одном номере — всё это были коллеги-журналисты из разных стран. В итоге из Ирака я уехал уже после того, как американцы полностью разбили иракскую армию и вошли в Багдад. Помню, в последний день, уже покидая гостиницу «Палестина», в которой жили все журналисты, работавшие в Ираке, в лифте я встретил Тараса Процюка — оператора из киевского бюро «Рейтер». Мы с ним попрощались, договорились встретиться на какой-нибудь очередной войне. А через два часа после того, как я уехал, американский танк прицельно выстрелил по отелю и Тарас погиб.

Когда мы ехали в сторону сирийской границы, в небе периодически появлялись американские или британские самолёты, которые наносили удары по всему, что двигалось по шоссе. И мы понимали, что наша жизнь в эти моменты ничего не стоила. Меня часто спрашивали — страшно ли работать на войне? Конечно страшно! Надо быть полным отморозком, чтобы не чувствовать страха за свою жизнь под крылатыми ракетами или под бомбами.

Много впечатлений осталось от этой войны, и они теперь уже никогда не изгладятся из памяти. Американцы и англичане объявляли и заявляли, что пришли туда ради мира на Земле, чтобы выбить из рук неуправляемого диктатора оружие массового поражения, представляющее страшную угрозу для человечества. Оружия они так и не нашли, зато сколько горя принесли иракскому народу своей «миротворческой миссией»!

С самого начала военных действий западные СМИ на все лады повторяли сказку об «умных» бомбах и снарядах, которые поражают точечным методом только чисто военные объекты, не трогая мирное население. Явный бред, но с каким размахом и в каких масштабах его распространяли по всему миру!

А я всегда вспоминаю, когда слышу об этом, сцену в разрушенном Багдаде. В один из дней нашей работы там американский ракетный удар пришёлся по самому густонаселённому району города. Мы, конечно, тут же выехали именно туда, чтобы снять очередной репортаж для программы «Время». Приехали и увидели жуткую картину — всё горит, дома разбиты, на улицах в лужах крови валяются разорванные части человеческих тел — руки, ноги, головы… И посреди всего этого ужаса стоит на коленях старая женщина и вопит нечеловеческим голосом, ногтями расцарапывает себе лицо, рвёт седые волосы на голове. Оказалось, ракета попала в дом, где жила её семья, и все родные — все до одного! — погибли в течение секунды. Два сына и дочь с семьями. Бабушка осталась совсем одна на этой планете — и что могли значить перед её горем заявления политиков о необходимости проведения военной операции в Ираке.

Но чаще всего нам, журналистам, работавшим в Багдаде в разное время — и до войны, и во время войны, и после, — задавали такой вопрос: когда иракцы жили лучше — при режиме Саддама Хусейна или после? Правильнее, конечно, было бы спрашивать по-другому — когда им жилось хуже? И надо заметить, что дать ответ было совсем не просто. По крайней мере, у меня однозначного мнения по этому поводу нет.

Я, конечно, сочувствовал людям, которых бомбили и обстреливали во время проведения американско-британской операции. Они стали заложниками совершенно непонятной для них геополитической игры планетарного масштаба и расплачивались за это своей жизнью и жизнью своих близких.

Но с другой стороны, я сочувствовал им ещё по одной причине. Они десятилетиями жили в стране, в которой власть была настолько жестокой, что даже трудно подобрать точное определение, отражающее её сущность. Сказать, что это была диктатура, значит ничего не сказать. Саддам Хусейн правил 24 года — а фактически больше, поскольку ещё до того, как он стал президентом в 1979 году, уже несколько лет являлся лидером страны. Это целая эпоха, которая ознаменовалась небывало жёстким подавлением не то что инакомыслия — о нём и речи идти не могло — а малейшего намёка на свободу в чём-либо. Люди в Ираке не могли позволить себе таких вещей, которые для граждан других государств кажутся абсолютно элементарными — например позвонить по спутниковому телефону, посмотреть спутниковое телевидение и тому подобное. И не потому, что средства не позволяли — звонок по спутниковому телефону карался семимесячным тюремным заключением (в лучшем случае). То же самое и со спутниковым ТВ. Это означало выйти из-под государственного контроля, пусть даже в пределах телефонного разговора или просмотра телепередачи, а это считалось очень серьёзным преступлением.

Разумеется, нельзя было даже предположить, чтобы иракцы как-то высказывали своё отношение к власти в собственной стране. Всё, что они могли делать, — это публично заявлять, как они любят своего президента и всю партию БААС — Партию арабского национального возрождения.

Как нетрудно понять, выполнять задания нашей редакции по объективному освещению ситуации в стране было очень трудно. В Ираке действовала по-настоящему жёсткая цензура — это проявлялось во всём. В общественных местах у нас неоднократно отбирали камеру, мешали разговаривать по спутниковой связи, контролировали наши передвижения. При этом ощущение жуткой противоречивости происходящего не покидало нас и в преддверии войны, и в ходе её развёртывания.