К стенке немецкого шпиона

К стенке немецкого шпиона

Поезд устало замедлил ход, жалобно заскрипев тормозами. Лязгнули сцепки вагонов, и лязг этот, словно тревожный звонок, побежал от головы эшелона к хвосту, извещая пассажиров об остановке.

Краснолицый, крупный мужик скатился с верхней полки и, протирая заспанные глаза, бросился к вагонному окну:

— Знать, приехали? Куйбышев?

— Да нет, — остановил его молодой парень в кургузой, поношенной вельветовой курточке, — какой-то полустанок.

В вагоне установилась тишина, пассажиры услышали, как хлопнула входная дверь. Мужской осипший голос поздоровался с проводницей, представился:

— Комендантский патруль. Проверка документов.

Краснолицый достал из-под полки мешок, развязал затянутый узел, вытащил документы, бережно завернутые в газетку. Парень в вельветовке запустил за пазуху руку, отыскивая паспорт. И только молчаливый пассажир на второй полке не шелохнулся. Наверное, спал.

Патруль, молодой лейтенант в еще новой, по-видимому недавно выданной, гимнастерке, с кобурой на боку и два солдата с винтовками, шли по вагону. Им протягивали документы, лейтенант, слегка шевеля губами, вчитывался в фамилии, иногда задавал однотипные вопросы: «Куда следуете?» «Ребенок с вами?» — и, получив ответ, удовлетворенный, возвращал паспорта, двигался дальше. Солдаты молча следовали за ним.

Проверив документы у краснолицего мужика, у парня в вельветовке, лейтенант похлопал по спине лежавшего на второй полке пассажира.

— Товарищ, проснитесь. Ваш паспорт.

Пассажир повернулся к начальнику патруля и позвал его подойти ближе:

— Можно вас…

Лейтенант, с недоверием оглянувшись на солдат, пододвинулся поближе. Пассажир что-то зашептал ему на ухо.

— Да вы что? — отпрянул начальник патруля и схватился за кобуру. Солдат, стоявший за спиной, скинул ружейный ремень с плеча.

— Спокойно, спокойно. — вытянул ладонь вперед пассажир.

— Быстро одевайтесь и на выход, — скомандовал лейтенант.

Пассажира конвоировали из вагона и тут же произвели досмотр. Каково же было общее удивление, когда лейтенант вытащил из нагрудного кармана досматриваемого… пистолет. Начальник патруля отскочил от пассажира как ошпаренный, выхватил из кобуры пистолет.

— Руки вверх! — заорал лейтенант. — Руки!

Солдаты вскинули винтовки.

— Товарищ лейтенант, я вам все объясню. — пытался что-то сказать пассажир.

— Молчать. Что ты объяснишь! Без документов, с пистолетом в кармане, в поезде на Москву…

— Да это же шпион, товарищ лейтенант, — прошипел за спиной солдат, — немецкий шпион, сука. В Москву ехал. К стенке его прямо здесь по законам военного времени.

— Лейтенант, — стараясь говорить как можно спокойнее, позвал пассажир, — пусть солдаты отойдут на пять шагов. Я все тебе объясню…

— А на двадцать не хочешь? Нашел дурака.

— Отведи меня к своему командиру.

— Может, тебя еще в Москву отвезти, в столицу нашей Родины, куда ты, падла немецкая, и стремишься.

Пассажир молчал. Реакция лейтенанта была понятна. Немецкие самолеты уже бомбили советские города. Патрульных заинструктировали до посинения. Началась шпиономания.

— Вперед! — скомандовал лейтенант. — Петренко — слева, Хлопушин — справа. И если дернется, стрелять на поражение.

«Твою мать, — выругался про себя пассажир, — ну попал». Он вспомнил инструктаж перед отъездом, свое беспокойство по поводу того, что отправляется в путь без документов, да еще с оружием в кармане, в штатской одежде. Но тогда командир твердо сказал: «Не волнуйтесь. Вы же по своей территории поедете. Если у кого-либо появятся вопросы, не раскрывая себя, попросите позвонить в Москву по телефону. Телефон знаете?»

Запомнил он телефон, да что толку. Тут до телефона не доберешься, поставят к забору и шлепнут.

С другой стороны, и его прежнего командира понять можно. Откуда было знать, что в тот день, когда он пересечет советско-китайскую границу, начнется война. И своя территория ощетинится штыками. И таких вот патрульных будут ориентировать на поиск шпионов. И они, как и положено дисциплинированным воинам, станут искать их в каждом подозрительном.

Правда, если пораскинуть мозгами, то ясно как белый день, что шпиона не пошлют с пистолетом и без документов в тыл противника. Если надо, немцы сделают такие бумаги, хрен подкопаешься. Но откуда знать об этом молодому лейтенанту, даже не успевшему еще обмять свою новенькую, со склада, гимнастерку, тем более солдатам. Для них он уже однозначно какой-нибудь фашистский диверсант, стремящийся в Москву подорвать Кремль. Только, видимо, приказ у них все-таки не сразу «шлепать» подобных подозрительных, а куда-то доставлять. В этом и есть его спасение.

Дорога вдоль железнодорожного полотна заняла с полчаса. Вскоре они подошли к воротам какой-то воинской части. Начальник караула проводил задержанного на местную гауптвахту.

Дверь камеры захлопнулась, и пассажир остался один на один с собой. «Да уж, воин-интернационалист… — горько подумал он, — не такого приема ожидал на родине». Впрочем, это полбеды. Его занимало другое: чтобы начальник того лейтенанта оказался поумнее да поопытнее своего подчиненного. А о том, что его вызовут к местному начальству, не сомневался. В конце концов, не каждый день здесь, в тихом тыловом Куйбышеве, ловят немецких шпионов.

И вправду, не прошло и четверти часа, как открылась дверь, на пороге вырос старшина, видимо, служитель гауптвахты.

— На выход, — устало бросил он и, сняв с плеча винтовку, предусмотрительно отступил в глубину коридора. — Руки назад!

Старшина под конвоем провел его в штаб, остановил у двери с табличкой: «Майор Тонков», постучал, распахнул дверь:

— Разрешите, товарищ майор? Задержанный доставлен.

— Заводи, старшина.

Майор Тонков по виду соответствовал своей фамилии: высокий, худой, чернявый. Стоял, склонившись над столом у окна, курил. На столе была разложена карта. Пассажир заметил: карта европейской части нашей страны.

Майор уткнулся в карту и, казалось, не замечал вошедшего.

— Пистолет твой? — спросил он неожиданно. Потом медленно повернулся, опустился на стул, достал из ящика стола пистолет.

— Мой…

— Откуда?

— Ответить не могу…

— А что можешь?

— Прикажите телефонистке набрать Москву.

— Москву? — Брови майора удивленно взлетели вверх.

— Да, Москву, телефон К-5-30-00.

— Это что за номер?

— Телефон коммутатора Генерального штаба.

Майор поднялся из-за стола, набычился:

— Ты что несешь, сынок? Может, тебе еще коммутатор товарища Сталина набрать?

— Если надо будет, то и коммутатор товарища Сталина наберете.

— Ты кто такой, черт возьми? — позеленел майор. — Отвечай! Война идет. Немец уже вклинился в нашу территорию, города горят, люди гибнут. А ты с оружием, без документов.

— Я командир Красной армии. Выполнял специальное задание. Прикажите набрать номер.

— Фамилия?

— Никифоров. Александр Никифорович.

Майор опустился на стул.

— Ну, молись, Никифоров или кто ты там, чтоб на этом номере тебя знали. Иначе расстреляю собственной рукой.

Тонков погрозил костлявым кулаком и приказал увести задержанного.

Вновь та же камера, деревянные нары. Обычная армейская гауптвахта. Хотя, откровенно говоря, за всю свою службу в Красной армии ему не приходилось проводить время на «губе». В военном училище он ходил в отличниках, старался дисциплину не нарушать. В Разведуправлении, куда попал после выпуска, ни о чем, кроме службы, думать было некогда, в командировке в Китае, откуда он теперь возвращался, и подавно. Работа днем и ночью, и гауптвахта, окажись она рядом самым фантастическим образом, могла сойти за местный санаторий. Но вот, поди ж ты, жизнь — непредсказуемая штука. Сегодня только за один день он успел побывать и в роли немецкого шпиона и попариться на нарах.

Шутки шутками, а внутри затаился гадкий холодок: а вдруг действительно в управлении, на телефоне, который он оставил майору, никого не окажется? Или окажется какой— либо новенький, который и слыхом не слыхивал о нем. А может, случится что-нибудь еще нештатное, ведь все эти звонки, телефоны хороши были в мирное время, а теперь уже несколько дней идет война… И что там творится в его службе, в Москве, одному богу известно. А майор Тонков злой, ядовитый, у такого рука точно не дрогнет.

Александр брякнулся на нары. Как все-таки глупо влип. Черт возьми, действительно, немцы уже топчут нашу землю. Провожая, командир говорил: «Езжай быстрее, тебя очень ждут в Москве», а он валяется здесь, в каком-то Куйбышеве на нарах, и его в который раз обещают поставить к стенке.

Хотелось есть, но, судя по всему, кормить его не собирались. Да и какой еды предложить немецкому шпиону? Разве что яду.

А каково было этим? Он вдруг вспомнил имена царских полковников и генералов, выбитые на мраморных плитах Академии Его Императорского Величества Генерального штаба.

Никифоров сел, тряхнул головой, стараясь понять, спит ли он, бредит ли. Странная штука память, неожиданно всплывает что-нибудь совсем не к месту.

После окончания Ленинградского военного училища связи Александр никогда не вспоминал этот случай. Как-то, будучи курсантами, они разглядывали мраморные пилоны, на которых были золотом выбиты имена выпускников — отличников прежних лет. Курсанты любили сюда приходить. Втайне каждый из них мечтал увидеть свою фамилию на этом почетном пилоне.

Сколько раз они бывали здесь, но в тот день их словно кто-то дернул за рукав. Александр вместе с товарищем по учебному взводу заглянули по ту сторону почетной доски. Сделать это оказалось нетрудно, так как мраморные пилоны держались на довольно длинных металлических штырях, прикрепленных к стене.

А там словно приоткрылось окно в историю. Имена, имена. Да какие имена! Лучших выпускников Академии Генерального штаба. Ведь именно в здании их училища до революции 1917 года и располагалась эта академия.

Друг Роман, пытаясь прочитать фамилии, вдруг ахнул и, понизив голос, взволнованно прошептал:

— Сашка, смотри, кто тут учился… Юденич Николай Николаевич, год выпуска 1887-й, Алексеев — 1890-й. Ба! Врангель! 1910 год.

Они еще долго стояли, уткнувшись носами за мраморные пилоны, читали фамилии, вспоминали, что же об этих «беляках» рассказывали им преподаватели. Ну, то, что они были врагами советской власти, само собой. Разгромили их красные полководцы Буденный, Ворошилов. А еще? Оказалось, более ничего дурного. Как же так? Роман и Александр виновато переглянулись. Забыли, что ли? Стали вспоминать.

— Генерал Алексеев. После Октябрьской революции выступил против советской власти, создал на Дону Добровольческую армию. — сказал Никифоров.

— Э, нет, Саша, так не пойдет, это же школьная программа, — поморщился Роман, — а ты завтрашний советский офицер.

— Ну, по-моему, Алексеев был начальником штаба Киевского округа, потом командовал корпусом.

— А до этого? Заметь, очень важная деталь. Он в этой академии преподавал, преподавал?.. — Роман с улыбкой заглядывал в глаза другу.

— Историю русского военного искусства!..

— Точно!.. Был профессором.

— Но главное не это. Весной 1915 года Алексеев сорвал замысел германского командования по окружению русских армий в Польше.

— А Врангель? — продолжал подначивать Ромка.

— Что Врангель? Контра твой Врангель, — ответил в сердцах Никифоров.

— Не спорю, все они контра! — тут же нашелся друг. — Но что нам Савелий Иванович на той же истории военного искусства рассказывал? — И Роман стал загибать пальцы: — Участник Русско-японской войны, раз. В Первую мировую уже командовал корпусом, два. А между прочим, был из вольноопределяющихся, получил офицерский чин, Академию Генштаба эту же закончил, генералом стал.

Друг загадочно огляделся и, придвинувшись поближе, горячо зашептал на ухо Никифорову:

— Слушай, а как думаешь, мы с тобой генералами станем?

— Вряд ли… — спокойно ответил Александр.

Роман отшатнулся, обиженно надул губы:

— Это почему же?

— Да потому, что связисты мы с тобой.

— А что, среди связистов генералов не бывает.

— Бывает, Рома. Только не забивай себе голову разной чепухой.

Александр обнял товарища за плечи. Но тот, уходя, еще раз оглянулся на мраморные пилоны.

— Нет, Сашка, не скажи. Скоро твою фамилию выбьют на той почетной доске. Интересно все-таки. С одной стороны генерал Алексеев, с другой — лейтенант Никифоров.

Собственно, так и случилось, как предсказал сослуживец. В 1939 году Александр Никифоров с отличием окончил военное училище, и его имя золотом выбили на мраморном пилоне.

Только почему этот случай вынырнул из памяти именно сейчас, казалось бы, в самый неподходящий момент, он, откровенно говоря, в толк не мог взять.

Ответить на этот вопрос самому себе он не успел. В коридоре послышались шаги, повторились все те же звуки — взвизгнул засов, распахнулась со вздохом дверь, и знакомый старшина шагнул в камеру:

— Пойдемте, майор ждет.

По тому, как старшина сказал эту фразу и не отступил в коридор, не сдернул с плеча винтовку, Никифоров почувствовал: дозвонился майор до Москвы, дозвонился.

Майор Тонков ждал его у дверей кабинета. Он распахнул свои длинные, худые руки, словно желая обнять Никифорова, и почти по-отечески пожурил:

— Что ж вы сразу толком ничего не объяснили? Мы хоть здесь и тыловые крысы, но тоже не без понятия.

Никифоров молчал. Майор так и не понял, что лейтенант Разведуправления Красной армии сказал все, что мог.

Майор тем временем вытащил из стола конфискованный пистолет Никифорова и протянул какую-то бумагу. Александр взглянул. На ней было написано, что он является командиром Красной армии и имеет право на ношение оружия. Все заверено подписью и печатью.

«Наконец-то, — с облегчением подумал Никифоров, — а то ведь еще полстраны проехать надо. Сколько таких резвых патрульных лейтенантов наберется на каждом полустанке, а уж о вокзалах и говорить не приходится».

— Ладно, будьте здоровы, — протянул костлявую ладонь майор Тонков, — не держите зла. Сами понимаете, война.

Его отвезли на вокзал, а вечером он опять забирался на верхнюю полку вагона поезда, следующего в Москву. «Надеюсь, этот перегон будет более спокойным, чем прежний. Скорей бы уж в управление да делом заняться. Настоящим делом».

Намаявшись за день, лейтенант Александр Никифоров уснул сном праведника, еще не зная, что и Москву, и управление, и настоящее дело он увидит нескоро. Долог оказался путь. Почти месяц добирался он до столицы. Но пока ничего этого лейтенант не знал. Он просто спал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.