Итог битвы за Москву

Итог битвы за Москву

Несмотря на неудачу общего наступления, победа, одержанная Жуковым под Москвой, обеспечила ему совершенно особый статус, особое место в Истории. За тридцать два месяца, что шла Вторая мировая война, он стал первым генералом, разбившим армии Гитлера. И в каком сражении! Битва за Москву продолжалась с немецкого прорыва в начале октября 1941 года до окончания советского наступления в середине апреля 1942 года и, таким образом, стала крупнейшей битвой в военной истории по продолжительности (шесть с половиной месяцев), по количеству участников (до 7 миллионов солдат и офицеров в различные моменты), по огромным цифрам потерь (2,5 миллиона убитых, раненых и пропавших без вести; из них две трети – бойцы и командиры Красной армии). «Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву»[553]. Невозможно усомниться в решающей роли Жукова в ней. В своей манере, грубо, властно, он сумел сплотить разбитую армию, измотать противника, сохранить хладнокровие в тот момент, когда враг стоит в 20 км от столицы, и изменить ситуацию; как он писал: «В суровых, зачастую чрезвычайно сложных и трудных условиях наши войска… получив в свои руки даже минимально необходимое количество технических средств, из отступающей, обороняющейся силы превратились в мощную наступательную силу»[554]. Не позволив Гитлеру захватить Москву, он лишил его единственного шанса победить Советский Союз и тем самым всякой надежды выиграть Вторую мировую войну. На Нюрнбергском процессе генерал Йодль, главный военный советник фюрера, признается, что понял, что проиграл войну, в тот момент, когда узнал о начале советского контрнаступления под Москвой. За одну только Московскую битву Жуков заслужил звание победителя Гитлера.

Но, как и Сталин, Жуков понимал неполноту этой победы. Ржев и Вязьма на вдающемся в советские позиции выступе в 150 км в ширину и на 100 км в глубину остались в руках немцев. Оба города, крупные узлы железных и шоссейных дорог, являлись отличными плацдармами для организации нового наступления на Москву, до которой от них было всего 200 км по прямой линии. Они оставались дамокловым мечом, нависшим над столицей, и оказывали сильное влияние на решения, принимавшиеся Сталиным и Жуковым в 1942 году.

Но если идея общего наступления была проявлением сталинского упрямства, то, может быть, Жуков добился лучших результатов, чем командующие остальными фронтами? Недавно в России был опубликован доклад[555] полковника Генштаба К.В. Васильченко, датированный маем 1942 г., написанный по приказу его начальника Василевского. В докладе выдвигаются два важных упрека в адрес Жукова. Первый: он не смог выбрать направление атаки – Вязьма, Юхнов или Ржев? Он атаковал во всех трех направлениях и ни на одном не добился решающего превосходства сил. Второй: его армии действовали каждая сама по себе, не координируя свое наступление с соседями.

Обе ошибки вызваны были спешкой. Сталин, постоянно вызывавший к себе Жукова, топал ногами, требовал результатов, не давая времени на настоящую подготовку спланированной операции, сводя все к преследованию разбитого врага. Жуков не мог дать малейшей оперативной паузы своим войскам, чьи силы быстро таяли. Мнение Вольфрама фон Рихтгофена, сверхнапористого и гиперактивного командира VIII воздушного корпуса, совпадает с критической оценкой Васильченко: «Русские больше не разрабатывают свои операции с тщательностью, а ломятся вперед со всем, что у них есть. После наших поражений они полагают… что весь наш фронт вот-вот лопнет. Поэтому они жмут на нас так сильно, как только могут, надеясь уничтожить все наши войска в одной грандиозной битве на окружение. Они действуют в такой спешке, что не закрепляются правильно на своих позициях, тем самым давая нам шанс контратаковать их»[556]. Генерал Хейнрици, командующий IV армией,  – он станет последним противником Жукова в 1945 году – говорит то же самое: «Если бы русские сосредоточили все свои силы против нескольких ключевых целей, они могли бы нас разгромить. Они забыли старую истину: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. Они решили, что с нами уже покончено, и не думали, что мы способны взять боевые части ниоткуда и бросить их в атаку на их фланги»[557].

Упрек в том, что Жуков не выбрал одного, главного направления для нанесения удара мотивирован излишним опасением за свои фланги, которое часто будет проявляться у Жукова, но следует признать, что этот страх зачастую был обоснован, поскольку ему приходилось иметь дело с противником, превосходящим его войска тактической подготовкой. Плохая координация действий между армиями фронта тоже очевидна. Жукову приходилось не столько командовать, сколько понукать, подгонять, поправлять. Хорошим примером здесь служит история с Ефремовым. Но со стороны Сталина было безумием думать, будто среди зимы, при слабо развитой системе связи, Жуков из Обнинска, где теперь располагался его КП, может управлять действиями 16 армий, десятком авиакорпусов и двумя фронтами – всего 1,3 миллиона людей, расположенных по линии фронта, растянувшейся на 600 км. Еще в оправдание Жукова скажем, что он не располагал никакими резервами для подкрепления того или иного направления атаки, имел очень мало танков, которые не мог перебросить на другой участок, чтобы не оставить пехоту совсем без прикрытия. Командующие подчиненными ему армиями были неопытны и безынициативны, не проявляли интереса к действиям своих соседей и не учитывали их. Поэтому в проведении как битвы за Москву с 5 декабря по 5 января, так и общего наступления с 10 января по 10 апреля поражает полная несогласованность.

20 апреля 1942 года, впервые с 22 июня прошлого года, на большей части советско-германского фронта установилась непривычная тишина. Жуков мог наконец перевести дух. Бедов, его телохранитель и доверенное лицо, вспоминал: «С апреля 1942 года работа Г.К. Жукова пошла более спокойно… Теперь он спал не урывками, а по 6–7 часов в сутки, после сна выходил на прогулку. Мы выбирали лесные тропы и дорожки. Он садился на коня, делал небольшую разминку, а потом с удалью скакал по лесу. Потом он умывался холодной водой, растирался до пояса, если позволяла обстановка – ежедневно и при любой погоде»[558]. Он научился играть на аккордеоне и, аккомпанируя себе на нем, пел печальные песни своим довольно приятным тенором. В июле к нему в штаб в Обнинск из далекого Куйбышева приехала Александра Диевна. Она пробыла с мужем десять дней. Мы не знаем, продолжала ли Лидия Захарова, «походнополевая жена» генерала, наблюдать за его здоровьем во время пребывания при штабе законной жены.