Немецкое наступление остановилось из-за истощения сил

Немецкое наступление остановилось из-за истощения сил

29 ноября фон Бок убедился в том, что его фланги блокированы, после чего попытался нанести лобовой удар в центре. План был прост: воспользоваться тем, что крупные силы Советов скованы на флангах, чтобы окружить и уничтожить 5-ю и 33-ю армии, выйти на шоссе западнее Кубинки и совершить бросок на Москву. 1 декабря IV армия Клюге наносит удар между Кубинкой и Наро-Фоминском. Немцы продвинулись на 10 км, после чего были остановлены советскими контратаками. Острие атакующих порядков XX корпуса, отклонившееся к Голицыно, было уничтожено в бою, в котором, по словам генерала Рейнхардта, в рядах немецких солдат возникла «паника». На поле боя остались остовы 50 танков. Два батальона XXIII дивизии отказались идти в атаку.

Немцы больше не могли двигаться вперед. Ночью температура опустилась до – 30 °C. Солдаты бросали оружие и толпились вокруг редких печек. В картерах двигателей замерзало масло, в автоматах и винтовках застывала смазка. Фон Бок телеграммой от 1 декабря сообщил ОКХ: «Мне представляется, что наступление потеряло цель и смысл, поскольку совсем близок тот момент, когда войска окажутся совершенно измотанными… Группа армий растянулась почти на 1000 км, имея в резерве одну дивизию неполного состава»[524]. Жуков подтверждает его слова: «В первых числах декабря по характеру действий и силе ударов всех группировок немецких войск чувствовалось, что противник выдыхается и для ведения наступательных действий у него уже нет ни сил, ни средств»[525]. В 16 часов 1 декабря Сталин передал Жукову 10-ю армию, в то время как 26-я, также взятая из резерва Ставки, двигалась во втором эшелоне в направлении Коломны. Гудериан даже не подозревал об опасности, нависшей над его открытым правым флангом. Что же касается III танковой группы Рейнхардта, самого наступательного из немецких генералов, он 2 декабря наглухо увяз под Лобней, в 25 км севернее Москвы. Наконец, последнее мобильное соединение, IV танковая группа Гёпнера, прекратило попытки наступления 3 декабря. Ее командующий писал: «Наступательные возможности моей танковой группы полностью исчерпаны. Причинами тому являются полное физическое и психологическое истощение личного состава, недопустимо высокие потери и неприспособленность снаряжения к зимним условиям». 4-го числа он написал жене: «Я многое сделал, но конечная цель от меня ускользнула. Не хватило сил. Войска дошли до крайнего предела… Русские становятся все сильнее и сильнее. Такую горькую пилюлю трудно проглотить»[526]. Гёпнер решил проигнорировать приказ о продолжении наступления.

Жуков выполнял на фронте две задачи. С одной стороны, он руководил оборонительным сражением, шедшим по-прежнему с огромным напряжением. С другой – в тесном взаимодействии с Генштабом работал над планом контрнаступления. Он спал не больше одного-двух часов за ночь. Его порученец видел, как он пил кружку за кружкой крепкий черный чай, а потом выходил из блиндажа и растирал лицо снегом. Иногда, чувствуя, что засыпает, он садился на свою серую кобылу и в течение часа в полном одиночестве скакал на ней. Всегда рядом с ним находилась его личный врач и вторая жена, лейтенант Лидия Захарова. Она часто заставала его спящим, положив голову на руки, за столом, устеленным штабными картами: он урывал час для сна то там, то тут. Какому еще выдающемуся полководцу, от которого зависела судьба его Родины, доводилось действовать в таких условиях, жить в таком нервном напряжении, да еще столь продолжительное время, и выдержать все это? Однажды, рассказывал его охранник Бедов, Жукова, несмотря на все усилия, не удалось разбудить, и он проспал десять часов кряду. Генерал Хозин, с которым Жуков тоже не церемонился, однажды скажет с искренним восхищением: «Никогда, даже в тяжелейших ситуациях, когда казалось, что выхода нет, я ни разу не видел, чтобы Жуков потерял голову, хотя бы на мгновение, никогда я не видел, чтобы он не был способен найти решение».

Нервы Сталина были напряжены до предела, и Жукову приходилось терпеть выплески его раздражения, хотя иногда он довольно резко на них реагировал. 30 ноября или 1 декабря Сталину стало известно, что советские войска будто бы оставили город Дедовск, расположенный в 20 км от Кремля. Вне себя, он позвонил Жукову:

 –  Вам известно, что занят Дедовск?

 –  Нет, товарищ Сталин, неизвестно.

 –  Командующий должен знать, что у него делается на фронте.

И приказал Жукову немедленно выехать на место, чтобы лично организовать контратаку и отбить Дедовск. Жуков возразил, что неосмотрительно командующему покидать штаб фронта в тот момент, когда сражение достигло наивысшей точки. И получил обидный ответ Верховного: «Ничего, мы как-нибудь тут справимся, а за себя оставьте Соколовского на это время».

Жуков тотчас позвонил Рокоссовскому и спросил, почему тот не доложил ему о падении Дедовска. Сначала озадаченный, командующий 16-й армией быстро понял, в чем дело: взят был не Дедовск, а Дедово – деревня, расположенная в 20 км западнее. «Ясно, произошла ошибка,  – рассказывает Жуков в своих „Воспоминаниях“.  – Решил позвонить в Ставку, объяснить, что все это недоразумение. Но тут уж, как говорится, нашла коса на камень. Верховный окончательно рассердился. Он потребовал немедленно выехать к К.К. Рокоссовскому и сделать так, чтобы этот самый злополучный населенный пункт непременно был отобран у противника». И вот Жуков, командарм-5 Говоров и Рокоссовский среди ночи заявляются к полковнику Белобородову. «У него было в то время забот по горло, а тут пришлось еще давать объяснения по поводу занятых противником нескольких домов деревни Дедово, расположенных на другой стороне оврага. Афанасий Павлантьевич, докладывая обстановку, довольно убедительно объяснил, что возвращать эти дома нецелесообразно, исходя из тактических соображений. К сожалению, я не мог сказать ему, что в данном случае мне приходится руководствоваться отнюдь не соображениями тактики. Поэтому приказал А.П. Белобородову послать стрелковую роту с двумя танками и выбить взвод засевших в домах немцев»[527].

Вернувшись в свой штаб, Жуков узнал, что Сталин трижды звонил ему и спрашивал: «Где Жуков? Почему он уехал?» Он явно забыл историю с Дедово или Дедовском…

За несколько часов до этой нелепой истории Сталин утвердил план контрнаступления, разработанный тандемом Шапошников – Василевский. План предполагал переход в наступление войск не только Западного, но также Калининского и Юго-Западного фронтов. Жукова он проинформирует об этом только 4 декабря. Но он с нетерпением желал узнать, как будет действовать Жуков, командующий самым мощным фронтом. Вечером Сталин получил подписанные Жуковым карту и объяснительную записку к ней.

«ЗАМ. НАЧ. ГЕН. ШТАБА генерал-лейтенанту т. ВАСИЛЕВСКОМУ. Прошу срочно доложить Народному Комиссару Обороны т. Сталину план контрнаступления Зап. фронта и дать директиву, чтобы можно было приступить к операции, иначе можно запоздать с подготовкой». Нельзя терять время. Противник измотан, его фронт образует два опасных вклинения в направлении Москвы: необходимо быстро нанести удар в этих местах. В объяснительной записке сказано следующее:

«1. Начало наступления, исходя из сроков выгрузки и сосредоточения войск и их довооружения: 1 ударной, 20 и 16 армий и армии Голикова с утра 3–4 декабря, 30 армии 5–6 декабря.

3. Ближайшая задача: ударом на Клин, Солнечногорск и в истринском направлении разбить основную группировку противника на правом крыле и ударом на Узловая и Богородицк во фланг и тыл группе Гудериана разбить противника на левом крыле фронта армий Западного фронта.

4. Дабы сковать силы противника на остальном фронте и лишить его возможности переброски войск 5, 33, 43, 49 и 50 армии фронта 4–5 декабря переходят в наступление с ограниченными задачами.

5. Главная группировка авиации (³/₄) будет направлена на взаимодействие с правой ударной группировкой и остальная часть с левой – армией генерал-лейтенанта Голикова»[528].

План Жукова симметричен германскому: сковать центр и ударить по флангам, чтобы уничтожить две слишком далеко вперед выдвинувшиеся танковые группировки. Но, прежде чем назначить дату своего контрнаступления, Жуков должен точно определить, когда противник достигнет предела своих возможностей. Ответ дали бои 2, 3 и 4 декабря. В центре IV армия фон Клюге продвинулась на 5–9 км с двух сторон от Наро-Фоминска, но многочисленные контратаки заставили ее вернуться на исходные рубежи. На юге группа Белова заставила Гудериана отступить от Каширы на 25 км. Раздосадованный командующий II танковой армии попытался повернуть налево, чтобы окружить Тулу. Он перерезал в 12 км от города шоссе и железную дорогу, ведущие на Москву, но был остановлен стрелковой дивизией, которая контратаковала его и отрезала IV танковую дивизию. Из 1000 танков, бывших у Гудериана 1 октября, у него осталось только 100… С севера на юг 20, 5 и 33-я армии контратакуют и добиваются локальных успехов. Освобождена Красная Поляна. Теперь сомнений не осталось: немцы больше не способны наступать, их силы истощены, боевой дух подорван. Почему же им не удалось осуществить свой план захвата Москвы?  – спрашивает Жуков в своих «Воспоминаниях» и сам же отвечает: «Развернув ударные группировки на широком фронте и далеко замахнувшись своим бронированным кулаком, противник в ходе битвы за Москву растянул войска по фронту до такой степени, что в финальных сражениях на ближних подступах к Москве они потеряли пробивную способность. […] При создании ударных группировок для проведения этого второго этапа операции „Тайфун“ были также допущены крупные просчеты. Фланговые группировки противника, особенно те, которые действовали в районе Тулы, были слабы… Ставка на бронетанковые соединения в тех условиях себя не оправдала. Они понесли большие потери и утратили пробивную силу. Германское командование не сумело одновременно нанести удар в центре фронта, хотя здесь у него сил было достаточно. Это дало нам возможность свободно перебрасывать все резервы, включая и дивизионные, с пассивных участков, из центра к флангам и направлять их против ударных группировок врага»[529].

2 или 3 декабря Жуков вместе с командиром кавалерийского корпуса Беловым прибыл к Сталину. Очевидно, для обсуждения, в числе прочих вопросов, важной роли, отводившейся корпусу Белова в предстоявшем контрнаступлении. В 1963 году Белов расскажет об этой встрече[530]: «Я не видел его [Сталина] с 1933 года. С тех пор он сильно изменился: передо мной стоял человек невысокого роста с усталым, осунувшимся лицом. За восемь лет он постарел, казалось, лет на двадцать. В глазах его не было прежней твердости, в голосе не чувствовалось уверенности. Но еще больше удивило меня поведение Жукова. Он говорил резко, в повелительном тоне. Впечатление было такое, будто старший начальник здесь Жуков. И Сталин воспринимал это как должное. Иногда на лице его появлялась даже какая-то растерянность. Верховный ознакомился с планом намечаемого контрудара, одобрил его. Выделил для участия в операции группу из трех авиадивизий. Потом были уточнены сроки. Верховный Главнокомандующий приказал отложить начало наступления на сутки». Наверное, рассказ не свободен от преувеличений, но в нем сказано главное: сдержав наступление, Жуков окончательно завоевал доверие Сталина и право голоса.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.