Эпилог

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Эпилог

«Замороженность бывает и качеством

человеческого мозга».

Дэвид Брюс (David Bruce)

После рокового лета 1967 года Николай Набоков получил от Фонда Фарфилда щедрое вознаграждение в размере 34 500 долларов и переехал в Нью-Йорк, чтобы читать лекции «Искусство в социальной среде» в Городском университете, где он получил грант при содействии Артура Шлезингера. Набоков и Стивен Спендер обменивались сплетнями о своих бывших собратьях и шутили о написании «забавной, как у Гоголя, истории о человеке, который, независимо от того, что бы он ни делал, и кто бы ни был его работодатель, обнаруживал, что ему всегда платило ЦРУ» [1098]. В 1972 году между ними произошла небольшая размолвка. Исайя Берлин советовал Набокову позволить проблеме утихнуть. «Оставьте его», - сказал он. Берлин также предостерегал Набокова от публикации своих воспоминаний о Конгрессе. Дело в том, что Набоков в 1976 году то ли шутя, то ли всерьёз обещал написать книгу под названием «Лучшие времена ЦРУ» (Les Riches Heuresdu CIA). «Если вы серьёзно настроены сделать это, позвольте мне дать вам искренний совет - не делать этого, - предупреждал Берлин. - Память склонна нас подводить; предмет по меньшей мере серьёзный... Я сомневаюсь, что вы хотите весь остаток вашей жизни быть в центре бесконечного скандала... Таким образом, позвольте мне настоятельно посоветовать вам оставить это минное поле в покое» [1099].

Многие не хотели ворошить прошлое. Спендер, на дружбу которого с Набоковым не повлияла даже их ссора в 1972 году, записал в дневнике, что в марте 1976-го он посетил некую церемонию во французском консульстве в Нью-Йорке, на которой Набоков был награждён орденом Почётного Легиона. «Атмосфера комедийности - консул так построил свою речь, что, пройдясь по всей жизни [Набокова], провёл границу между «творчеством» и «карьерой». Консул перечислил все музыкальные фестивали, которые он организовал, но ловко избежал темы Конгресса за свободу культуры. Пустота французской риторики в таких случаях так прозрачна, что становится своего рода искренностью» [1100].

В последние годы Набоков продолжал преподавать и писать музыку. Его самый главный проект - музыка для «Дон Кихота» в постановке Джорджа Баланчина (исполнял Нью-Йоркский городской балет). В статье про «Дон Кихота» для журнала «Нью-Йоркер» Эндрю Портер написал: «Нет ничего, увы, что можно сделать с плохой партитурой Николая Набокова... Эта задыхающаяся, повторяющаяся, ничтожная в своих слабых попытках достичь бодрости музыка, то и дело пытающаяся поправить ситуацию, обращаясь к соло трубы или удару гонга» [1101]. Девиз Набокова, вспоминал один из его друзей, мог быть такой: «Я иду на компромиссы». Возможно, он унаследовал это от своего отца. Молодой офицер разведки на одном из вечеров в послевоенном Берлине встретил девяностолетнего отца Набокова. «Старик, как все Набоковы, был либералом в царской России. Я увидел, как он подошёл к каким-то высокопоставленным советским представителям и сказал: «Вы знаете, я всегда был на стороне народа!», а затем перешёл на другую сторону комнаты [к хозяину вечера] и с той же самой обворожительной улыбкой заявил: «Я очень хорошо знал вашего дедушку, его императорское высочество великого князя Александра Михайловича!». Я задался вопросом: как такой пожилой человек мог чувствовать потребность в таком лицемерии!» [1102].

Набоков умер в 1978 году. Его похороны, вспоминал Джон Хант, «были настоящим театром. Присутствовали все пять его жён. Патрисия Блейк была на костылях после травмы на лыжах. Она говорила: «Я чувствую, что всё ещё замужем за ним». Мари-Клэр заняла всю первую церковную скамью, как будто она всё ещё была замужем. Его последняя жена Доминик сказала, что чувствует себя полностью опустошённой. Ещё одна бывшая жена наклонилась над его гробом и попыталась поцеловать его в губы» [1103]. Это были театральные похороны театрального человека, любившего яркие жесты.

Джон Хант покинул Международную ассоциацию за свободу культуры, как и было запланировано, в конце 1968 года. На секретной церемонии (её не поленились организовать на плывущей по Сене яхте) он был награждён медалью ЦРУ за заслуги. Позже он занял должность исполнительного вице-президента Института Солка в Калифорнии. Его позицию по Вьетнаму можно было выразить как «иди-ты-к-чёрту-Хо-Ши-Мин», и он с горечью смотрел, как Америка, которую он так хорошо знал, начала сходить с ума. Он пожаловался Джоссельсону, что чувствует себя иностранцем в собственной стране [1104]. Наигравшись с идеей поработать с Роби Маколеем в «Плэйбое», Хант стал исполнительным вице-президентом Университета Пенсильвании. В 1976 году он написал пьесу об Алгере Хиссе, которая была поставлена в Кеннеди-центре. Позже он уехал на юг Франции.

Ирвинг Кристол с Даниэлом Беллом основал журнал «Паблик интерест», а в 1969 году стал профессором в Нью-Йоркском университете. К тому времени он уже начал называть себя неоконсерватором, что определял как «либерал, который столкнулся с действительностью». Он присоединился к Американскому институту предпринимательства (American Enterprise Institute; правоконсервативный исследовательский центр в Вашингтоне. - Прим. ред.) и журналу «Уолл-стрит», читал лекции корпоративным группам, за которые получал огромные гонорары, и был известен как «святой покровитель новых правых». Его работы всё больше показывали, как этот молодой радикал с возрастом превращался в угрюмого, конфликтующего с окружающим миром реакционера - этим миром с сексуальной свободой, мультикультурализмом, матерями на госдотациях и бунтующими студентами. Он стал, как Ласки и многие другие, по определению Артура Кёстлера, «человеком XX века... политическим невротиком, несущим собственный железный занавес в своём черепе» [1105].  В 1981 году он написал открытое письмо Пентагону, в котором выразил сожаление, что американские солдаты не смогли правильно выполнить команду «смирно» во время исполнения государственного гимна. Он призвал к возобновлению «правильных военных парадов», потому что «ничего так не прививает населению уважение к вооружённым силам, как парад» [1106]. Оглядываясь назад, на вмешательство ЦРУ в культурную политику, он отметил: «Кроме того факта, что ЦРУ как секретная служба, кажется, укомплектована до экстраординарной степени неисправимыми трепачами, у меня нет причины презирать Управление больше, чем, скажем, почтовую службу» [1107]. Об «Инкаунтере» он сделал следующее заключение: «Я думаю, это довольно интересно, что единственный британский журнал, который стоило читать в то время, финансировался ЦРУ, и британцы должны быть чертовски благодарны за это» [1108].

Мелвин Ласки оставался редактором «Инкаунтера» до 1990 года, то есть пока журнал не прекратил существование. К этому времени немногие были готовы охарактеризовать его с положительной стороны. «Инкаунтер» часто казался чем-то вроде карикатуры на самого себя в более ранние времена: он рутинно продолжать запугивать холодной войной с многочисленными страшными предупреждениями об опасности ядерного разоружения» [1109]. Редактор отдела литературного приложения «Нью-Йорк Таймс» консерватор Фердинанд Мунт (Ferdinand Mount) действительно написал прощальную речь «Инкаунтеру» и провозгласил Мелвина Ласки как «однозначно бесчестного пророка его приёмной родины» [1110]. Но эта своеобразная дань уважения не привела к потеплению отношений с теми, кто полагал, что Ласки должен был остаться дома.

После прекращения финансирования ЦРУ «Инкаунтер» оказался в тяжёлом положении и переживал один финансовый кризис за другим, а Ласки тратил большую часть своего времени на поиск спонсоров. В 1976 году Фрэнк Платт, который остался в ЦРУ, написал Джоссельсону: «Замечательная картина... Мэл, говорящий с этими жестокими ультраправыми (он ещё хочет, чтобы старик Хант выглядел как Гэс Холл), с главой пивной империи «Корс» (Coors) в Денвере. Этот пивной магнат хотел встать у руля журнала, сделать его своим собственным. Носил наплечную кобуру и кольт 45 калибра в течение всей встречи! Нет, спасибо, хозяин Коре» [1111]. Пока Ласки был «у чёрта на рогах в поисках помощи», Платт внёс свою лепту и попросил деньги у Фонда Уильяма Уитни. Позже, когда они поспорили о поддержке «Инкаунтера» ЦРУ, Ласки ответил; «Ну, и кто собирается давать деньги? Маленькая старая леди из Айовы в тапочках на босу ногу? Она даст вам миллион долларов? Ну, это я полагаю, несбыточные мечты! Где взять деньги?» [1112].

Все английские соредакторы, работавшие с Ласки, ушли в отставку (Спендер, Кермоуд, Найджел Дэнис, Д.Дж. Энрайт), за исключением последнего - Энтони Хартли. Ласки сделал всё возможное, чтобы собрать всех, кто остался из старой команды, организовав «Последний Инкаунтер» (A Last Encounter) в Берлине в 1992 году. Он сделал это на церемонии празднования окончания холодной войны, на которой сам и председательствовал. Ласки бы настроен более чем воинственно: «Его борода, казалось, протыкала даже его сторонников» [1113].  Там собрались ветераны «культурной войны»: Ирвинг Кристол и его жена, консервативный историк Гертруда Химмелфарб, Эдвард Шилс, Франсуа Бонди, Роберт Конквест (Robert Conquest), Лео Лабедз, Питер Коулман (Peter Coleman), люди из радио «Свобода» и «Свободная Европа», больные и постаревшие, но у них всё ещё был порох в пороховницах. Это собрание, как сказал Бернард Левин, было «разношёрстной армией, которая без единого выстрела боролась за правду против лжи, за действительность против миражей, за стойкость против капитуляции, за цивилизацию против варварства, за мирное слово против зверского удара, за воспевание храбрости против проявления трусости - проще говоря, за демократию против тирании. Мы были правы: целиком и полностью, явно, радостно, терпеливо и истинно правы» [1114]. Ряды этой «армии правды» проредила смерть - Крюк, Кёстлер, Арон, Марло, Набоков, Спербер. Но их также сократил и Ласки, который не пригласил Марго Уолмсли, которая дольше всех проработала в «Инкаунтере», Диану Джоссельсон и Спендеров. Имя Майкла Джоссельсона не было упомянуто ни разу.

«Разношёрстная армия Левина» не проливала слёз, когда советская система развалилась. Но всё же радио-пропагандист Джордж Урбан сказал за всех, что «испытывал своеобразное чувство потери. Спарринг-партнёр, с которым было здорово тренироваться, сошёл с ринга. Тот противник за холмами, от которого знаешь, что ожидать, которого часто слышали, но редко видели, как это ни парадоксально, был источником уверенности. Иметь «великого врага» почти столь же хорошо, как и иметь «великого друга», а во времена разлада в собственных рядах - возможно, даже лучше. Друг был другом, но сильный противник был призванием. Возможно, я иногда и задавался вопросом: это моя долгая озабоченность «диалектикой» так сильно заразила меня, что я не мог вообразить жизнь вне соперничества?» [1115].

Вскоре после падения Берлинской стены Джордж Урбан встретился с бывшим сотрудником КГБ, который утверждал, что руководил пропагандистской школой Кремля. «А вы правда считали наши статьи в «Инкаунтере» полезными, как ключ к разгадке того, что готовил «враг»?» - спросил Урбан. «Очень полезными - они были такими захватывающими, что постепенно вы и ваши коллеги отвратили меня от моей присяги и моей идеологии и превратили в диссидента», - был ответ. «Видите, «Инкаунтер» был слишком убедителен. Он породил сомнение, случайное неповиновение и, наконец, открытое инакомыслие в уме матёрого шпиона!» [1116] Урбан рассказал про этот случай Ласки, который был в восторге, узнав, что враг изучал «Инкаунтер». «Это ошеломило меня! Какой комплимент от КГБ! Мы считали его [«Инкаунтер»] идеологическим лезвием, которым мы, бойцы холодной войны, поражали цель, и оказывается, были правы» [1117]. По словам Наташи Спендер: «Такие люди, как Ласки, думали точно так же, как и русские. Для них это всё было просто стратегической игрой» [1118].

Фрэнк Платт оставался в Фонде Фарфилда на посту директора до 1969 года (пока у фонда ещё были средства, перечисленные до 1967 г.). В сентябре 1976 года Платт действовал как казначей и связной для авторов ПЕН-клуба в Тюремном комитете (Prison Committee) в Лондоне. Два месяца спустя он сказал Джоссельсону: «Меня спросили Курт [Воннегут], Джек Мас [Майкл Скэммелл - Michael Scammell] и другие, что, если я рассмотрю вопрос о работе с авторами ПЕН-клуба в комитете и буду поддерживать контакт со Скэммеллом в лондонском «Индексе» [по цензуре], который делает всё это для международной сети ПЕН-клуба. То есть фактически в роли координатора. Я сказал, да, конечно. Интересная работа. Предполагает поездки» [1119].

В то же время Платт регулярно поставлял Джоссельсону самые горячие сплетни о ЦРУ, которое тот любил называть «шоколадной фабрикой». Когда в 1975 году Корд Мейер был публично раскрыт как лондонский резидент ЦРУ - 34 члена парламента от лейбористской партии потребовали его высылки, Платт написал, посмеиваясь: «В Земле Слепых одноглазый человек сказал, что видел на стене зловещее предзнаменование? Кто знает. Я знаю только, что Управление - это полный бардак» [1120]. Некоторое время спустя, встретив Мейера на одном из вечеров в Джорджтауне, один журналист с ужасом наблюдал, как тот донимает пожилого канадского дипломата проблемой канадского сепаратизма. «Дипломат, у которого были серьёзные проблемы с сердцем, выглядел обеспокоенным, но Мейер наседал без остроумия, вкуса или милосердия». Как выразился другой обозреватель: «Поколение и класс Мейера никогда, как говаривал Кромвель, не признаются, что они могли ошибиться» [1121].

23 февраля 1983 года Джеймс Бэрнхам получил «Президентскую медаль свободы» от Рональда Рейгана, карьера которого в политике началась с крестового похода за свободу. «С 1930-х г-н Бернхам формировал мышление мировых лидеров. Его наблюдения изменили общество, а его работы стали маяком в поисках правды» [1122]. А неделю спустя Артур Кёстлер совершил самоубийство, приняв большую дозу барбитуратов и алкоголя в своей лондонской квартире. Вместе с ним покончила с собой и его третья жена Синтия Джеффрис (Cynthia Jeffries). Ему было 77 лет, а его жене - на 20 лет меньше. В 1998 году Кёстлер был буквально «сброшен с пьедестала», когда его бронзовый бюст убрали из Эдинбургского университета после разоблачений, сделанных биографом Дэвидом Сесарани (David Cesarani). «Погрязшее в старых конфликтах, неэффективном перепроизводстве и плохом поведении, время Кёстлера ушло», - написал один рецензент после прочтения книги Сесарани [1123]. Бернхам умер в 1987 году, но его идеи остались с Уильямом Бакли, у которого Бернхам был редактором в «Нэшнл Ревью». В 1990 году Бакли объявил, что «длительное противостояние Соединенных Штатов коммунизму - одно из наших действительно благородных деяний» [1124].

Том Брейден продолжал успешную карьеру обозревателя и совладельца ток-шоу CNN «Перекрёстный огонь» (Crossfire). В 1975 году, пока правительственный комитет готовил самый полный (из когда-либо существовавших) обзор американской разведывательной деятельности, Брейден провёл ошеломительную атаку на ЦРУ. «Это позор - то, что произошло с ЦРУ, - написал он. - Управление могло бы включать несколько сотен специалистов для анализа разведданных, несколько сотен шпионов в ключевых точках и несколько сотен оперативников, готовых выполнить редкие по безрассудству задачи. Вместо этого Управление стало гигантским монстром, владеющим собственностью по всему миру и управляющим самолётами и газетами, радиостанциями и банками, армиями и флотами, искушая каждого последующего госсекретаря и подавая по крайней мере одному президенту [Никсону] блестящую идею: если существует специальный аппарат обмана, почему бы его не использовать?» [1125]. Брейден выступил за упразднение ЦРУ и передачу его функций (тех немногих, которые можно было оправдать) другим службам. «Я бы передал психологических борцов и пропагандистов «Голосу Америки».  Психологические борцы и пропагандисты, вероятно, никогда не принадлежали секретному агентству» [1126]. Он также написал сценарий фильма «Восьми достаточно» - комедия о многодетной белой американской семье, которая позже была адаптирована для телевидения - и вдохновил создателей ситкома «Семейка Брэди» (популярный в 70-х американский сериал о многодетном овдовевшем отце, который женится на вдове с тремя детьми). Наконец, он вышел в отставку и уехал в Вудбридж (штат Вирджиния), поселился в доме, охраняемом двумя огромными, но незлобными овчарками.

Лоуренс де Новилль ушёл из ЦРУ вскоре после венгерского восстания 1956 года. Он сменил множество мест, прежде чем стать биржевым маклером. Новилль остался верным другом Майкла Джоссельсона, которого он завербовал много лет назад в Берлине. Когда он давал интервью для этой книги в своём доме в Уэст-Хартфорде (штат Коннектикут), то посмеялся над мыслью, что его наконец рассекретят. «Я предполагаю, что мои друзья здесь, в этом городе, будут несколько удивлены» [1127], - шутил он. Он умер прежде, чем смог увидеть их реакцию.

Уильям Колби продолжал тайно руководить программой «Феникс» во Вьетнаме, в рамках которой пытали и убили более 20 тысяч солдат Вьетконга. Как директор ЦРУ с 1973 по 1976 год он отвечал за увольнение Джеймса Джисуса Англтона. Под его руководством Управление постоянно терпело фиаско в деле связей с общественностью. После выхода на пенсию и краха СССР он продавал свои услуги консультанта главам восточноевропейских разведывательных служб. Он умер в апреле 1996 года в результате падения в реку Потомак, известную своими водоворотами.

После ухода из «Инкаунтера» Стивен Спендер присоединился к «новым левым» и вновь открыл в себе революционное рвение. Мэри Маккарти увидела его в июне 1968 года на встрече в Сорбонне, созванной бунтующими студентами. «Стивен Спендер был очень хорош, - сказала она Ханне Арендт. - Я много где его видела. И думаю, что он искупал свою работу в ЦРУ» [1128]. Забавно, но его дом в Провансе являл для него целую моральную проблему: развалина, которую они купили и медленно ремонтировали на доходы, заработанные его американскими лекциями; он решил ещё в первые дни, что не «владел» этим домом и, если революция заберёт его, то и ладно. Всякий раз, когда он говорил с каким-либо особо яростным студентом, он повторял мысленно: «Да-да, вы можете забрать мой дом!» Он собирал деньги для группы американских «оппозиционеров», которых нашёл в полной изоляции в комнате на одном из факультетов и фактически, как он думал, голодающих» [1129].  В 1972 году он основал «Индекс цензуры» (Index on Censorship), который получил фант от Фонда Форда. Он был посвящён в рыцари в 1983 году. В более поздние годы Спендер признал, что люди говорили ему о связях «Инкаунтера» с ЦРУ в течение многих лет, «но это было как с людьми, которые приезжают и говорят вам, что ваша жена вам неверна. Тогда вы спрашиваете её сами, и если она отрицает это, вы удовлетворены» [1130]. Спендер никогда не читал и не покупал других выпусков «Инкаунтера». Он умер в 1995 году, тогда же и прервалась одна из последних связей с тридцатыми годами XX века, этим красным рассветом, который должен был превратиться в самую тёмную из эпох. Его вдова Наташа Спендер вспоминала: «Все эти потраченные впустую годы, все споры, все расстройства» из-за связи Стивена с Конгрессом за свободу культуры, «это произвело ужасный эффект на него. Он так устал, так утомился от всех этих препирательств, и у него никогда, казалось, не было времени, чтобы писать стихи, к которым у него был талант» [1131].

Майкл Джоссельсон умер в январе 1978 года. Несмотря на его постоянные поиски работы, ему отказали фактически все его бывшие знакомые, с которыми он сотрудничал. В 1972 году ему отказали в Американском совете по научным обществам. Шепард Стоун написал сенатору Уильяму Бентону, владельцу и издателю Британской энциклопедии, рекомендательное письмо для Джоссельсона, но ему не предложили никакой работы. Даже «Джимбель-Сакс», старая фирма Джоссельсона, ничего не могла подыскать для него. В «Тайм» ему сказали, что они не могут найти место для него, несмотря на его «экстраординарные рекомендации». В марте 1973 года ему сообщили, что он не получит фанта Фонда Гуггенхайма. Ему также отказали и в Гуверовском институте войны, революции и мира.

За восемь лет до своей смерти он сел за биографию генерала Барклая де Толли, которого заменили фельдмаршалом Кутузовым на посту командующего русской армией в войне с Наполеоном 1812 года. Прямой потомок генерала - майор Николай де Толли служил в американской военной администрации в Берлине. Возможно, Джоссельсон встретил его и был впечатлён рассказом о великом русском полководце, несправедливо оскорблённом. Именно про него потом писал Пушкин:

Вотще! Преемник твой стяжал успех сокрытый

В главе твоей, а ты непризнанный, забытый

Виновник торжества почил - и в смертный час

С презреньем, может быть, воспоминал о нас!

Похороны Джоссельсона в январе 1978 года были скромными. Ласки так написал Хуку [Сиднею]: «Умри он тогда, когда они починили ему сердце около 14 лет назад, его похороны стали бы громким европейским, западным событием - проститься с ним пришла бы тысяча людей» [1132]. По воспоминаниям Дианы, сам Ласки «пришёл на похороны Майкла и затмил всех» [1133]. Также был представитель от ЦРУ, который улучил момент, чтобы вручить Диане памятную медаль Майкла. «Это выглядело так, как будто они говорили, что вы сделали это ради этой медали, ничто более не могло быть так далеко от правды. Я отказалась принимать её» [1134].  Диана продолжала жить в квартире в Шампель, окружённая сувенирами и фотографиями тех бурных дней, когда Конгресс за свободу культуры казался ей чем-то вроде Французской революции, Оксфордского движения или первых дней президентства Кеннеди. «Майкл, - сказала она, - жил для Конгресса, и в конце он умер за него. Но Конгресс был лучшим в моей жизни. Это были замечательные годы» [1135].

А что же единомышленники? Что же этот «мужской клуб тех, кому посчастливилось не умереть и быть при этом патриотами»? Меньшинство, которое знало то, что и все остальные должны были знать, но не знали? Меньшинство, которое выносило собственные секретные суждения от имени нового века просвещения? «Они хотели следовать двумя путями одновременно - идти с дьяволом тайно и в тени и идти на солнце» [1136], - сказал один из ветеранов ЦРУ. Для многих контраст был слишком велик. Сторонники холодной войны, они были также в какой-то мере её жертвами, уничтоженными моральными двусмысленностями «большой игры».

По воспоминаниям Джейсона Эпштейна, в поздние годы Конгресса Джек Томпсон, прежний протеже Джона Кроу Рэнсома, который стоял у руля «СС Фарфилд» («корабль» - так в ЦРУ называли Фонд Фарфилда), стал «одержим спасением африканцев от русских, и он много раз туда ездил... Он хотел предложить сотрудничество африканским специалистам и интеллектуалам, и их правительства позволили бы им принять его с условием, что они никогда не вернутся (они были рады избавиться от них). Таким образом, то, что Джек делал, не понимая этого, было прямой дорогой в ссылку всем африканским интеллектуалам. Вы должны ожидать беды, если будете воспринимать требования своей страны буквально» [1137].

Фрэнк Уизнер покончил с собой в 1965 году, так и не оправившись от нервного срыва после неудавшейся революции в Венгрии. Были и другие самоубийства, включая Ройалла Тайлера, одного из самых ярких ранних сотрудников Аллена Даллеса, который покончил с собой в 1953 году; и Джеймса Форрестэла (James Forrestal), министра обороны, занимавшего этот пост после Второй мировой войны (он тоже помогал проектировать тайные операции Америки). Джеймс Форрестэл совершил самоубийство в 1949 году. Издатель «Вашингтон пост» Филип Грэм застрелился в 1963 году. «Он боролся изо всех сил ради достижения самого обычного успеха. И он достиг его в самом большом масштабе. Затем так или иначе это всё для него обернулось в пыль и пепел» [1138], - этот ответ Джозефа Олсопа Исайе Берлину служит эпитафией для всех них.

За «неисследованной ностальгией по «золотым дням» американской разведки» лежит намного более разрушительная правда: те самые люди, которые читали Данте, поступали в Йельский университет и получали достойное образование, - принимали на работу нацистов, манипулировали результатами демократических выборов, подсаживали на ЛСД, люстрировали почту тысяч американских граждан, свергали правительства, поддерживали диктатуры, готовили убийства и планировали катастрофу в заливе Свиней. «Во имя чего?» - спросил один критик. «Не в интересах граждан, но в интересах империи» [1139], - был ему ответ.

Сондерс Фрэнсис Стонор

ЦРУ и мир искусств: культурный фронт холодной войны