Кронштадтская вакханалия

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кронштадтская вакханалия

В неразрывной связи с восстанием в Свеаборге и на полуострове Скатудден был и последующий мятеж в Кронштадте. К моменту восстания в Свеаборге Кронштадт находился уже на военном положении. В гарнизоне города числилось до 25 тысяч матросов и солдат. Охватить такую массу матросов и солдат революционным влиянием было чрезвычайно трудно, тем более что в гарнизоне каждый человек был на виду, особенно же чужой. Как всегда, мешала подготовке и всегдашняя конкуренция эсдеков с эсерами.

Социалист Д.З. Мануильский (обладатель уникальных и красноречивых партийных псевдонимов «Фома Неверующий» и «Иван Безграмотный») в своих воспоминаниях так рассказывает о работе социал–демократов в Кронштадте в период подготовки восстания: «…С рядом воинских частей у нас были очень слабые связи, в частности с пехотой. Наилучшая связь была с минной ротой и моряками. Работа парторганизации особенно активной стала с весны 1906 г. Митинги по праздникам, сначала в Ораниенбауме, затем в Сестрорецке, собирали по нескольку сот участников. Из работников того времени могу назвать: студента Михаила Климновского, умершего в городе Остроге, бывшей Волынской губернии, студента медика Алексея Носкова, почтового чиновника Козенкраниуса, квартира которого служила главным образом для явок и свиданий, убитого в 1908 году при вооруженном сопротивлении в Новгородской губернии. Из военных работников могу назвать товарища под кличкой „Гражданин“, который находится в эмиграции в Южной Америке. Затем провокатора по кличке „Арсеньев“, провалившего организацию. Из военных особенно активную роль играл унтер–офицер минной роты Иванов, по кличке „Борис“. С военной организацией от имени Кронштадтского комитета РСДРП большевиков поддерживал связь Мануильский (о себе автор пишет в третьем лице. — В.Ш.), кличка „Фома“».

Накануне июльского восстания партийной организации, как и в мае 1906 года, был нанесен удар. В ночь на 9 июля был арестован почти весь актив как военной, так и рабочей организации РСДРП. Но работа продолжалась. Уцелела часть руководящего актива Кронштадтской организации, а также «уцелели после провала члены Петербургского комитета от Кронштадтской организации т. Мануильский и т. Егор Канопул, расстрелянный после восстания на форту „Константин“. Вскоре после этого на работу прибыли новые товарищи: товарищ под кличкой „Ванька Каин“, впоследствии оказавшийся меньшевиком, и Атабеков, а также, уже когда я сидел в тюрьме, т. Попов, убитый впоследствии в империалистической войне…»

Итак, большевики продолжали готовить восстание, несмотря на аресты, и продолжали вести борьбу против эсеров, которые, не считаясь с обстановкой в стране, со степенью подготовки масс к восстанию, провоцировали преждевременное выступление. Да и что можно ожидать хорошего, когда тобой руководят «Иван Безграмотный» да «Ванька Каин»!

В июне 1906 года срок службы матросов был уменьшен с 7 лет до 5, значительно были увеличены и без того неплохие нормы довольствия. Эти меры вызвали вполне понятную радость среди матросов и во многом способствовали резкому снижению их революционной активности. Поэтому планирование мятежа в Кронштадте в начале июля вполне объяснимо. Если бы его назначили на более поздний срок, обрадованные существенным снижением срока службы и улучшением своего быта матросы революционеров просто бы не поддержали. Из воспоминаний Л.А. Ленцера: «В начале июня мы узнали, что правительство решило сократить срок службы для нижних чинов флота с семи лет до пяти. Таким образом, перепуганное самодержавие решило избавиться от своих самых опасных врагов во флоте. В результате этого мероприятия в Кронштадте увольнялось в запас около четырех тысяч матросов. Приказ о сокращении срока службы во флоте ударил и по Кронштадтской организации большевиков, так как много опытных подпольщиков и рядовых членов организации должны были уйти в запас не только из экипажей, но и с кораблей». И все этим революционерам не так: и большой срок службы матросов — плохо, и малый тоже плохо. Что же им хорошо, в конце концов?

Почти в каждой роте были созданы боевые дружины, достигавшие порой до 100 человек. Заманивали в свои сети матросов революционные активисты со знанием дела. Из воспоминаний Л.А. Ленцера: «После короткого митинга дружинники пригласили гостей к берегу. Здесь на большой поляне на газетах было разложено угощение, стояли бутылки с вином, стаканы и кружки. Дружинники усаживали на землю окончательно изумленных гостей. Шумное матросское веселье понеслось над поляной и волнами залива».

Кандидат исторических наук В. А. Краснояров так написал об особенностях Кронштадтского мятежа 1906 года: «Весной 1906 года была создана Кронштадтская социал–демократическая партийная организация. В мае в Кронштадт прибыл Мануильский Д. З. Под непосредственным руководством Петербургского комитета и в контакте с военными организациями Финляндии и Прибалтики большевики, воссоздав Кронштадтскую военную организацию в несколько сот человек, развернули подготовку к вооруженному восстанию. Однако наличие в городе организаций других революционных партий внесло коренное изменение в ход предполагаемых событий. 18 июля стало известно о восстании в Свеаборге, которое началось ранее намеченного срока. Эсеры, активно действовавшие в Кронштадте, выступили за немедленное восстание; большевики были против этого, т.к. подготовка восстания еще не была завершена. Несмотря на это, утром 19 июля, эсеры ультимативно заявили: „Присоединяйтесь к нам; если не присоединитесь, то мы начнем одни“. Когда стало ясно, что удержать массы невозможно, большевики, по указанию Петербургского комитета, попытались возглавить выступление матросов и солдат, стремясь придать ему организованный характер. Утром 19 июля состоялось гарнизонное собрание представителей воинских частей и рабочих организаций. Большевики и на этом собрании высказались против немедленного вооруженного восстания. Выступивший Мануильский Д. З. заявил: „Если действительно вспыхнет Россия, тогда, но только тогда, мы присоединимся. Не нам начинать, а народу. Нам надо стать на сторону народа. Надо сначала создать общероссийский центр для руководства восстанием и тогда в общем движении найдется место и Кронштадту“. Неопределенность в рядах большевиков позволила доминировать эсерам. Они имели план восстания, который и был положен в основу дальнейших действий».

Утром 18 июля в Кронштадте из официальных телеграмм стало известно о восстании в Свеаборге. В этот же день около часа дня была получена условная телеграмма из Гельсингфорса о восстании в Свеаборге и на флоте. Поздно вечером эсеры собрали нелегальное заседание, в котором приняли участие некоторые представители воинских частей и рабочих. Влияние социал–демократов было большим у крепостных минеров, саперов. Эсеры первенствовали в матросских казармах. Заседание было созвано эсерами якобы, с целью выработать окончательное решение о выступлении. Но, просидев до четырех часов утра, собравшиеся так и не пришли к определенному решению. Уже из этого факта можно заключить, что эсеры явно боялись выступления, так как уже не верили в его успех. Не лучше была ситуация и у конкурентов.

В тех же воспоминаниях Мануильский рассказывает: «Большевики до самого последнего момента были против восстания. Только 19–го утром Петербургский комитет при участии представителя ЦК, ввиду происшедшего перед тем Свеаборгского восстания, дал директиву принять участие в восстании. Директива Петербургского комитета была немедленно передана воинским частям и была встречена весьма сочувственно».

Таким образом, после получения указания от ЦК о необходимости возглавить восстание, большевики сделали все возможное, чтобы придать восстанию организованный характер.

«Рассуждать, спорить, критиковать было некогда, — писали кронштадтские социал–демократы об этих днях в своей прокламации после восстания. — Что можно было сделать для поддержания товарищей, то было сделано. Но времени было мало: многих матросов мы просто физически не успели известить, другие приняли наши призывы холодно и недоверчиво; ведь ничего не было подготовлено, ведь мы накануне доказывали неразумность такого шага».

С прибытием из Петербурга представителей ЦК, привезших директиву о восстании, большевики начали извещать своих людей, готовить их к бою, наскоро уточнять, корректировать на местах план выступления.

В Кронштадте утром 19 июля на конспиративной квартире состоялось расширенное совещание представителей воинских частей и военно–боевых рабочих организаций. На совещании, как обычно, вдрызг переругались эсдеки с эсерами: и те и другие обвиняли соперников в предательстве дела революции. После долгих споров все же решили мятеж поднимать.

Согласно плану, восстание должно было начаться в 23 часа 19 июля по условному сигналу: три пушечных выстрела, либо, если сигналов не последует, то просто в установленное время. Мятежники должны были захватить оружие, обезвредить офицеров, а потом поднять на восстание весь гарнизон и флот. Провоцируя немедленное восстание, кто–то пустил слух о том, что флот уже восстал и что к 12 часам ночи флот будет у Кронштадта в распоряжении восставших. Впоследствии эсдеки обвинили в распространении этого слуха эсеров, а те, в свою очередь, эсдеков. На самом деле пустить слух могли и те и другие, так как обман наивных солдат и матросов в начале восстания был старым и испытанным средством поднятия боевого духа и решительности.

Поразительно, что пустив слух о приближении к Кронштадту революционного флота, руководители мятежа затем сами в него поверили! Фантазии их не было предела. Они уже составляли указания, что флот двинется в Невскую губу и начнет обстрел столицы и окружавший ее фортов.

Обстрел флотом Петербурга должен был вызвать выступление рабочих, после чего предполагалось уже захватить и сам Петербург. При этом составленный план даже не предполагал, что противная сторона будет хоть как–то противодействовать.

Матросы 1–й дивизии должны были поднять на выступление солдат Енисейского пехотного полка. К этому времени на гауптвахте полка сидело уже четыре сотни арестованных матросов — авангард будущего мятежа.

Позднее будут писать, что все они были бойцами революции. На самом же деле это были заурядные нарушители воинской дисциплины: пьяницы, самовольщики, воры, хулиганьe, т.е. откровенный местный люмпен, отбывавший срок за свои прегрешения перед законом и моралью. На эту шпану был расчет особый. Как «испытанные враги царизма», пьяницы и хулиганы должны были напасть на караул, обезоружить его, а потом уже силой кулаков и оружия выгнать солдат Енисейского полка на улицы захватывать арсенал и оружейные склады, громить почту, телеграф и полицейские участки, грабить банк и попавшиеся по дороге лавки.

Матросы 2–й дивизии во главе с матросом Егоровым должны были высадить десант на кронштадтские форты и захватить их.

Членов повстанческого комитета раздражало, что на стоявшие в гавани корабли — крейсер «Громовой», броненосец «Император Александр II» и учебный корабль «Океан» — у них не было никакого влияния. Но они утешали себя тем, что корабельные матросы и сами к ним примкнут, когда увидят, что повстанцы берут верх.

Но сохранить в тайне подготовку к мятежу все же не удалось. Было ли это целенаправленное предательство или кто–то просто проболтался, в точности не известно, но факт остается фактом.

11 июня 1906 года министр внутренних дел Столыпин обратился к морскому министру адмиралу Бирилеву с письмом: «В Министерстве внутренних дел… получены сведения, в среде матросов Кронштадтского порта готовится возмущение и матросы ведут переговоры с сухопутными нижними чинами относительно присоединения их к бунтовщикам, но в среде последних замысел этот мало встречает сочувствия: со стороны же рабочих ожидается полное присоединение к восставшим».

15 июня 1906 года Столыпин прислал еще одну записку адмиралу Бирилеву. Морской министр дал «соответствующие указания и приказания».

Предупредительные распоряжения были даны коменданту крепости и командирам частей. Еще накануне 19 июля была приведена в боевую готовность и полиция. Однако, как это обычно бывает, большинство начальников ограничилось лишь формальными мероприятиями и бодрыми докладами наверх.

С момента окончания первого мятежа в Кронштадте командование находилось в весьма нервном состоянии, видя в каждом заурядном происшествии начало нового бунта. Из заявления главного командира Кронштадта вице–адмирала К. П. Никонова: «2 апреля с.г. на Павловской ул. произошла самая обыкновенная драка между несколькими матросами из–за проституток, которая, тем не менее была принята комендантом крепости за безусловный бунт».

Любопытно, что самую точную информацию о времени начала мятежа дала властям именно хозяйка публичного дома «Золотой корабль», что располагался на улице Нарвской. Рано утром к ней забежали два матроса и предупредили, что в 19 июля будет бунт, и матросы придут брать ее девочек даром. Испуганная бандерша тут же позвонила кронштадтскому полицмейстеру Садовскому. Тот обещал помочь…

Мятеж начался 24 часа, в установленный срок. Оговоримся сразу, что из всех военных мятежей, этот был самым организованным и подготовленным, а потому и самым опасным. Почти одновременно выступили минеры, саперы, солдаты электроминной роты и матросы двух флотских дивизий. Но затем, как следовало ожидать, эсдеки и эсеры начали тянуть одеяло на себя.

Историк партии эсеров М. И. Леонов пишет: «О восстании в Свеаборге в Кронштадте узнали из утренних газет 18 июля. В середине дня пришла телеграмма из Гельсингфорса „Отец болен, нужны деньги“, означавшая, что восставший флот якобы идет к Кронштадту. По предварительному договору, о чем речь шла выше, это должна была быть третья условленная телеграмма. Эсеры много и оживленно дебатировали, кто и почему нарушил уговор? Высказывались мнения о случайности, о провокации. Не остались в стороне и исследователи. Что произошло на самом деле, пока не ясно.

Поздно вечером 18 июля на квартире Ю. Зубилевич состоялось экстренное собрание, на которое пришли представители только от некоторых частей. Договорились отложить решение до утра, а пока срочно собирать силы. В 8 часов утра 19 июля на той же квартире началось „огромное собрание“ представителей частей, приезжих. Присутствовали и совершенно неизвестные. Ф. М. Онипко ратовал за восстание. С. Ф. Михалевич доложил, что он нашел–таки ЦК РСДРП, где ему обещали — в случае восстания — поддержку социал–демократов Кронштадта, до последнего времени противников активных выступлений. Правда, 8–9 июля почти вся кронштадтская военная организация РСДРП была арестована. Восстание назначили на 11 часов вечера 19 июля.

Хотя на собрании сообщали самые благоприятные вести, не все у революционеров обстояло ладно. Енисейский полк, на который так надеялись, уже не хотел восставать, колебались артиллеристы, не были доставлены револьверы, бомбы, гранаты; до последнего часа корректировался план действий. Основная масса восставших — матросы — осталась без оружия.

Безумно храбрые люди выступили, как и намечали, в 23 часа. Матросы, по давней традиции, перед боем переоделись во все чистое. Восстание с первых минут пошло не по плану, раздробилось; изолированно действовали несколько отрядов, во главе которых шли эсеры Недотрогин, Т. Герасимов, Н. Егоров, Н. Светлов. С моряками 1–й дивизии шли Онипко и Зубилевич».

В начале мятежа дружинники предварительно сняли со своих бескозырок ленточки, чтобы их нельзя было опознать. Мятежники не останавливались перед тем, чтобы убивать тех, кто отказывался примкнуть к мятежу или не выполнял их требования. Из воспоминаний Л. А. Ленцера: «У ворот дежурил богатырь–стрелок Ильин, который свободно поднимал одной рукой шесть пудов. Когда отряд Бакланова подошел к воротам, Ильин отказался выпустить дружинников на улицу. На решительное требование Бакланова Ильин ответил грубой бранью и бросился на него с винтовкой, но был убит дружинниками».

Активный участник мятежа Л. А. Ленцер хвастался впоследствии своими «подвигами»: «Из экипажной канцелярии, находившейся на втором этаже, вышел во двор и подошел к нам дежурный офицер капитан 2–го ранга Фонтон–де–Веррайон. Поднявшись на табуретку, неизвестно как оказавшуюся здесь, он громко произнес:

— Братцы, опомнитесь! Вы напрасно губите свою молодую жизнь за деньги, которыми подкуплены ваши вожаки.

Его слова потонули в шуме возмущения матросов. Не раздумывая и не целясь, я выстрелил в него и тяжело ранил в правое плечо. Двое матросов, очевидно переодетые фельдфебели, подхватили и унесли его в экипажную канцелярию, где, как потом оказалось, находился экипажный врач. Суду и охранке так и не удалось установить, кто стрелял в него».

Из хроники мятежа: «Главари восстания входили в казармы, тушили лампы там, где они еще горели, будили спящих и звали на улицы. На любителей „порядка и тишины“ действовали угрозой и даже силой. У дверей казармы поставили специальные караулы, дабы не пропускать никого обратно». Называя вещи своими именами, боевики просто силой выгоняли матросов на улицы, избивая упорствующих. Обещали все что угодно: землю, демобилизацию, дармовую водку в лавках и бесплатных проституток. Обещали все, лишь бы вывести толпу на улицу. А там уж будет видно.

В силу разногласий эсдеков и эсеров сразу же началось выяснение отношений и даже драки между матросами, сторонниками различных политических партий. Между тем минеры, заперев своих офицеров в сарае, уже шли поднимать саперов. Без всякого сопротивления они заняли форт «Литке», обезоружили пехотный караул в минном городке, захватив патроны. Здесь мятежникам оказали сопротивление и были убиты полковник Александров и капитан Ворочинский. Другие офицеры были избиты. После этого мятежники направились к форту «Константин».

Там тоже никакого сопротивления оказано не было, и форт был быстро захвачен. Но офицеры успели известить по телефону командование о мятеже в форту. А два крепостных пехотных батальона сразу же выгнали агитаторов и наотрез отказались участвовать в мятеже.

Возглавлявшие минеров и саперов революционеры тут же пытались заставить артиллеристов открыть огонь по улицам Кронштадта. Но те отказались наотрез, а потом и вообще отказались от участия в мятеже. А чтобы мятежники не могли воспользоваться их орудиями, вывели их из строя. Впрочем, минеры все же раздобыли заряды к 57–мм пушке и сделали один выстрел по городу. На счастье, снаряд разорвался на городском кронштадтском кладбище, никого не убив. Совершенно непонятно, зачем мятежникам вообще было обстреливать городские кварталы. Запугать обывателей?

Одновременно начались убийства и в самом городе. Из хроники мятежа: «…К толпе подошел командир 5–го экипажа капитан 2–го ранга Добровольский. Он уговаривал опомниться и вернуться к присяге. Кто–то из толпы сказал: „Много вы нашей крови попили, теперь попьем вашей!“ Добровольский возвысил голос и один из матросов ударил его по лицу, остальные бросились на капитана и начали его бить. Некоторые каменьями. Вырвавшись из рук матросов, Добровольский бросился к 5–му экипажу, но упал и сильно застонал. По нему дали несколько выстрелов и стоны смолкли. Когда рассвело, матросы вынесли тело капитана за ворота на Павловскую улицу. По заключению врача, смерть Добровольского признана от ушибленно–разорванной раны левой половины груди и живота. После этого был заколот капитан 2–го ранга Шумов, более пяти десятка штыковых ран. Чудом остался жив герой Порт–Артура Георгиевский кавалер капитан 2–го ранга Криницкий. Он случайно попался навстречу толпе матросов. У офицера была возможность спрятаться в ближайшем подъезде, но он посчитал это не достойным. Смело выйдя перед толпой, герой войны призвал матросов разойтись по казармам, призывал к совести и долгу. Его зверски избили прикладами, сорвали погоны и поставил на расстрел. Но в это время вдалеке покажутся солдаты Енисейского полка и убийцы разбегутся. Увы, через 11 лет его сын лейтенант эсминца „Гайдамак“ будет убит матросами в Гельсингфорсе.

В 2 часа ночи 20 июля к форту „Константин“ подошли пехотные батальоны правительственных войск. Около 3 часов утра мятежникам передали ультиматум о сдаче. Форт не ответил. После этого начался обстрел форта из орудий и пулеметов. Мятежники отвечали ружейным огнем. Перестрелка с перерывами длилась больше часа. После этого среди мятежников в форте началась паника. Часть минеров и саперов бросились к пароходу „Минер“, на котором и пытались сбежать. Остальные подняли белый флаг и освободили офицеров. Затем в форт вошла пехота и аттестовала всех мятежников. Перехвачен был и пароход „Минер“.

Тем временем в Кронштадте группа матросов 1–й флотской дивизии разбила цейхгауз и захватила винтовки и патроны, арестовали офицеров. Затем все собрались на митинг во дворе, идти или не идти им поднимать Енисейский полк и захватывать город. Затем кто–то крикнул, что енисейцы предали революцию и уже идут подавлять мятеж. Опять начался митинг. Одни кричали, что надо идти убивать предателей, другие, что пока не поздно, надо кончать бузу. Во время митинга эсеры оттеснили эсдеков и стали во главе мятежной дивизии. Наконец матросы решили идти к казармам 2–й флотской дивизии, чтобы вместе решить, что делать дальше.

Во 2–й дивизии мятеж также началось в назначенное время. Вначале группа боевиков ворвалась в канцелярию. Оказавший сопротивление дежурный офицер был убит. Сняв посты, матросы взломали ящики с револьверами и патронами. Скоро во дворе собрались почти все матросы дивизии, но у большинства не было оружия. Оно было предусмотрительно вывезено. Так же, как и в 1–й дивизии, все собрались на митинг. Глава боевой группы эсдек матрос Егоров призывал к решительным действиям — идти захватывать форты, но многие побаивались.

Именно в это время во дворе казарм появились контр–адмирал Беклемишев и капитан 1–го ранга Родионов и начали отговаривать матросов от выступления. Выстрелами из толпы Родионов был убит, а Беклемишев тяжело ранен.

Капитан 1–го ранга Родионов был одним из лучших моряков отечественного флота. Командуя старым броненосным крейсером „Адмирал Нахимов“, он проделал весь многотрудный путь 2–й Тихоокеанской эскадры вице–адмирала Рожественского к Цусиме. Входя в состав 3–го броненосного отряда, в первый день сражения крейсер Родионова действовал вполне успешно, избежав серьезных повреждений. Однако к исходу 14 мая главные силы Тихоокеанской эскадры были разгромлены. С наступлением сумерек остатки эскадры рассеялись, пять кораблей шли с контр–адмиралом Небогатовым на норд, три с контр–адмиралом Энквистом на зюйд, остальные по одиночке следовали самостоятельно в разных направлениях. Среди пробивавшихся во Владивосток кораблей был и старый броненосный крейсер „Адмирал Нахимов“ под командой капитана 1–го ранга Родионова. В сумерках японцы предприняли массированные торпедные атаки своими миноносцами. Даже если бы все японские торпеды прошли мимо, то, все равно, главная цель ими была достигнута: русская эскадра прекратила свое существование как единая организованная сила. Первой жертвой этой ночи стал броненосный крейсер „Адмирал Нахимов“. Торпеда попала в носовую часть с правого борта вскоре после 20.00. Пробоина оказалась у второй водонепроницаемой переборки. Вода затопила таранное отделение, малярную, шкиперскую, водяной трюм, стала поступать в отделение носовых динамо–машин и погреба. Крейсер получил крен на правый борт около 9° и дифферент на нос. Чтобы уменьшить крен, стали перетаскивать уголь на левый борт. Спустя некоторое время корабль выровнялся, но продолжал садиться в воду. „Адмирал Нахимов“ выключил прожектора, уменьшил ход. Началась упорная работа по подведению на пробоину пластыря, подкреплению переборок. Командир решил идти к корейскому берегу, а затем вдоль него пройти до Владивостока. Плохо управляемый „Адмирал Нахимов“ менял курсы, уклоняясь от отрядов миноносцев, и к 1.30 15 мая вышел из района их действия. Около 2.00 взошла луна, и при ее свете стали ремонтировать катера и шлюпки и продолжали попытки подвести пластырь. Командир капитан 1–го ранга А. А. Родионов, видя безнадежное положение корабля, направил крейсер к показавшемуся на западе высокому берегу северной оконечности острова Цусима. В 5 милях от берега командир приказал остановить машины, не желая, чтобы корабль затонул на мелком месте и мог быть поднят впоследствии врагом. Шлюпок крейсера на всех не хватало, и офицеры в них не садились, уступая место матросам.

Корабельный священник отец Виталий бросился в воду в полном облачении с крестом и иконой. Командир и лейтенант В. В. Клочковский остались на тонущем крейсере и после его потопления длительное время находились в воде, пока не были спасены японскими рыбаками. 523 члена экипажа были приняты на подошедший вспомогательный крейсер „Садо-Мару“, 101 человек подошли на шлюпках к острову Цусима и высадились на берег. Согласно японскому описанию, старший лейтенант Инадзука прибыл на шлюпке на „Адмирала Нахимова“ и поднял на фок–мачте флаг страны Восходящего Солнца. Русские источники этот факт отрицают. „Адмирал Нахимов“ пошел ко дну около 8.00 15 мая. Снимая с тонущего крейсера людей, японцы не отказали себе в удовольствии, между делом, сорвать Андреевский флаг и поднять над „Адмиралом Нахимовым“ свой. Но ненадолго. Отправляясь восвояси, они впопыхах не заметили, что на крейсере остались двое людей, практически, обрекших себя на смерть: командир капитан 1–го ранга Родионов и старший штурман — лейтенант Клочковский. Оба офицера решили разделить судьбу родного крейсера. Но до того, как оказаться в холодной воде, командир и штурман выбрались из своего укрытия, незаметно пробрались на корму. Там они сорвали с флагштока и выбросили за борт японское белое полотнище с красным кругом и подняли флаг Андреевский… С ним и пошли ко дну. Так утром 15 мая 1905 года погиб броненосный крейсер „Адмирал Нахимов“. Тонущего Родионова спас староста маленькой рыбацкой деревни. Несколько дней командир крейсера провел у него, пока не был передан властям. В госпитале лагеря военнопленных Родионов быстро пошел на поправку, а спустя полгода после Цусимского боя он вместе с другими офицерами прибыл во Владивосток на пароходе „Киев“. После возвращения на родину герой Цусимы получил назначение в Кронштадт. Там его и застал мятеж».

Из исследования историка Виталия Гузанова: «Восстание готовилось социал–демократами и эсерами и началось в час „икс“ с захвата оружия 2–й дивизии, куда пришел служить после японского плена капитан 1–го ранга Александр Андреевич Родионов, зачинщикам отводилась роль диверсантов. На фортах об этом знали и с часу на час ждали помощи. Родионову 2–му доложили, что в канцелярию дивизии вероломно ворвалась буйная ватага матросов. Убили дежурного офицера, оказавшего сопротивление, взломали сейфы и металлические ящики, в которых хранились оружие и боеприпасы. Капитан 1–го ранга сообщил о ЧП контр–адмиралу Беклемишеву, вдвоем они пошли в казармы, где проходил митинг.

…Появившись в казарме, капитан 1–го ранга Родионов приказал построить матросов в одну шеренгу. Но его спокойный и даже несколько равнодушный голос утонул в выкриках. Родионов и Беклемишев видели, что на лицах матросов написана злоба. Офицеров передернуло. Повернуть назад — значит, проявить позорную слабость.

Александр Андреевич повторил свое приказание. Он, славно послуживший Отчизне, не мог стыдливо потупить взор, как человек, знавший за собой что–то дурное. Он нашел в себе силы остаться. Кто–то из митингующих крикнул:

— Офицеры без оружия! Бей их!

Призыв не смутил Родионова, он пошел к самодельной трибуне, сооруженной из двух столов, где ораторствовал очкарик в студенческой тужурке. Он шел, твердо ступая, и было во всей его фигуре что–то такое, чему нельзя было преградить дорогу. Матросы, разрывая круг, расступились, но вдруг — для всех неожиданно — раздался выстрел. Родионов побледнел, медленно качнулся и стал опускаться на грязный, затоптанный пол. Контр–адмирал Беклемишев кинулся на помощь, но его порывистое движение опередил второй выстрел. Несмотря на то, что матросы были сильно возбуждены, предательские выстрелы внесли в их ряды замешательство».

В этот момент подошли и мятежники 1–й дивизии. Возглавлявшие колонну эсеры, начали звать матросов 2–й дивизии к совместным действиям в городе. Против них тут же выступил социал–демократ Егоров и его окружение. Началась словесная перепалка. Пока революционеры ругались, матросы обеих дивизий самостоятельно двинулись в город. По дороге к ним присоединилась группа прибывших в город боевиков–эсеров. Боевики пытались возглавить шествие революционных матросских масс, но были посланы куда подальше.

Один из участников боевой дружины впоследствии так описывает этот момент: «Подготовка восстания была так плоха, что даже наша рабочая пружина не знала, что делать и на что употребить имевшиеся у нас бомбы. Было решено, что восстание начнется по сигналу, но условленных пушечных выстрелов никто не слышал. Между тем, неожиданно послышалась пальба в разных местах. На улицах показались растерянные группы матросов с винтовками и безоружные. Мы спрашивали их, а они нас — куда идти и что делать? Никто ничего определенного не знал, и узнать было негде. Циркулировали разнообразные слухи… Сообщили, что форт „Константин“ восстал, но тут же говорили обратное. А стрельба слышалась всюду. Один сообщил, что навстречу нам идут енисейцы для усмирения, другой передавал, что часть их отказалась стрелять, пристрелила офицеров. Неразбериха была невообразимая. Рабочие и часть матросов бросились строить баррикады».

По дороге матросы взломали несколько винных лавок. Этого оказалось достаточно, чтобы часть из них сразу же навсегда забыло о революции.

Часть матросов 2–й дивизии все же двинулась к енисейцам, чтобы усовестить их и присоединить к мятежу. По пути захватили городскую электростанцию. Затем дорогу матросской толпе перегородила 10–я рота Енисейского полка с ружьями на руку. Матросы начали кричать солдатам, чтобы шли с ними. В ответ раздался залп. И хотя мятежников было в десять раз больше, они сразу кинулись прочь. Но на соседней улице их снова встретили изготовившиеся к стрельбе две роты енисейцев. При приближении мятежников они также дали несколько залпов. Теперь матросы кинулись бежать в центр города.

К этому времени в Кронштадт уже вошел лейб–гвардейский Финляндский полк. Вскоре гвардейцы уже гнали прикладами и штыками перепившихся матросов 1–й дивизии. Одновременно начали движение к центру и енисейцы. Часть матросов сразу же начала сдаваться, другие бросились к Пороховому заводу, неподалеку от которого стоял броненосный крейсер «Громобой», чтобы поднять команду на мятеж, третьи побежали на Красную улицу к почте и телеграфу. Но ни одна из этих попыток не увенчалась успехом. Команда крейсера, видя, что все уже кончено, отказалась примкнуть к мятежу. Более того, по команде «к орудиям» команда разбежалась по боевым постам в готовности отстрелять мятежников. Ротами Енисейского полка были уже заняты и почта с телеграфом.

Теперь финляндцы и енисейцы занимались тем, что вылавливали по всему Кронштадту разбежавшихся и прятавшихся мятежников. Сразу же исчезли, будто их и не было в городе, и боевая дружина, и агитаторы эсдеки с эсерами.

В 3 часа дня были заняты казармы обеих флотских дивизий. Начались массовые аресты. Всего было арестовано 2500 человек. По улицам патрулировали усиленные наряды полиции и солдат.

Из воспоминаний одного из вожаков Кронштадтского мятежа эсера матроса Николая Егорова: «В 10 часов в свободном помещении было собрано 50 человек самых решительных товарищей из трех экипажей, стоявших в нашем дворе (11–й, 16–й, 20–й). Им объявили о восстании, познакомили с общим планом действия и распределили между ними обязанности. Затем выбрали предводителя и разошлись по экипажам. Каждый представитель собрал свою команду и стал разъяснять, что должно произойти. Что тут было, сказать трудно!

Необыкновенное воодушевление охватило всех матросов. Лица загорелись победой и решимостью. Все заходило ходуном. Один матрос в безмерном восторге воскликнул:

— Наконец–то заря занимается. Скоро наступит день. Довольно мы походили в потемках. Не нужны нам прожекторы, они освещают нам путь гибели.

— Товарищи, — прервал я оратора, — времени остается не много, надо спешить, идем переодеваться.

В один миг весь двор покрылся матросами в темных фланелевых форменках. Пробило одиннадцать часов. Настало время действий. Назначенные заранее для захвата оружия люди выстроились во дворе с предводителем (этим предводителем был сам матрос Н. Егоров. — В.Ш.) в стройном порядке, двинулись со двора в канцелярию нашего экипажа. У входа в пирамидах стояли винтовки. Немного поодаль, у денежного ящика — часовой, а у окна с газетой сидел дежурный офицер Стояновский. Войти в помещение и схватить винтовки было делом одной минуты. С винтовкой в руках я подбежал к Стояновскому и прежде, чем он успел крикнуть, нанес ему несколько штыковых ран. Несмотря на раны, он подбежал вплотную к окну, очевидно, с намерением кричать о помощи, но еще несколько штыковых ударов положили его. Так погиб первый из встретившихся нам врагов».

Относительно Стояновского на суде матросы жалились, что «погорячились». Из объяснительной записки комендора Онуфриева: «Человек он (штабс–капитан Стояновский. — В.Ш.) был хороший и все к нему хорошо относились. Все мы его любили как отца родного».

«Пока мы расправлялись со Стояновским, — продолжает Н. Егоров, — другие взламывали ящики с патронами и револьверами. Разобрав патроны, мы по команде выстроились и зарядили винтовки. В полном порядке мы вышли на двор, где к нам начали пристраиваться безоружные. В это время к нам приблизился младший флагман 2–й дивизии контр–адмирал Беклемишев в сопровождении капитана 1–го ранга Родионова. Подойдя к нам, Беклемишев строго спросил о причине сборища и приказал немедленно разойтись по казармам. Не успел он кончить, как раздался револьверный выстрел, и пуля поразила обоих офицеров. Родионов повернулся назад, а Беклемишев сделал еще несколько шагов по направлению к коридору 2–го экипажа. Вслед им обоим разом раздалось несколько ружейных выстрелов, которыми Родионов был убит наповал, а Беклемишев серьезно ранен. Не дойдя до коридора, он повалился.

Между тем к воротам подошли матросы 1–й дивизии. Ворота были заперты на замок, ключ от которых находился у дежурного офицера. За ключом, впрочем, остановки не было. Один из товарищей ломом вырвал скобу и ворота, таким образом, были открыты.

Прибывшие стали кричать, чтобы мы немедля пристраивались к ним. По плану этого не должно было быть. Мы должны были захватить с собой машинистов, отправиться на катерах на форты. Поэтому очень удивились новому распоряжению и решили, что первоначальный план отменен, так как предводитель 1–й дивизии требовал подчинения. Было неудобно ослушаться еще и потому, что пререкания двух предводителей дурно бы подействовали на дисциплину.

Я скомандовал своему отряду строиться, и мы двинулись за первой дивизией на Широкую улицу, где и остановились.

— Что же дальше? Зачем нас привели сюда? — спрашивали матросы, видя, что на Широкой улице делать нам решительно нечего и что мы стоим без толку.

Видно было, что предводитель 1–й дивизии растерялся и сам хорошо не знал, что надо делать (этим предводителем был член Государственной думы эсер Онипко). Правда, что растеряться было немудрено: все надежды на получение оружия рухнули, так как предполагалось, что присоединившиеся енисейцы снабдят нас оружием, а они не только не восстали, но стояли в полной боевой готовности для усмирения. Однако, моему отряду надо было выполнить свое дело. Я подошел к предводителю 1–й дивизии и решительно потребовал объяснений относительно действий. Он, видимо, на что–то решился, так как стал строить свой отряд, а нам приказал идти по своему назначению.

Что мне было делать? Возвращаться назад за машинистами? Это скверно подействовало на людей. Я решил немедленно вести дальше. Но у нас было мало оружия (всего 50 человек вооруженных), так что выполнить свое дело было трудно. Я просил помощи у первой дивизии, но получил отказ, так как и у них самих чувствовался не меньший недостаток оружия.

Мы двинулись к арсеналу, где должны были ожидать рабочие и матросы, но, ни тех, ни других не нашли. Решено было оставить арсенал и идти к енисейцам, чтобы попытаться поднять их. По пути зашли на электрическую станцию, взяли без сопротивления караул (10 человек) и оставили свой. В это время все были полны веры в победу и шли вперед бодрые, воодушевленные. Подходим к казармам Енисейского полка, видим — боевой знак (красный фонарь). Приходилось действовать осторожно, и мы двинулись в обход. Выйдя на эту же улицу с противоположной стороны, мы заметили выстроенных енисейцев, которые при нашем приближении отошли в угол. Мы стали кричать им:

— Товарищи! Присоединяйтесь к нам! Будем вместе биться за свободу!

Тотчас же загремели по нас выстрелы. Было ясно, перед нами, во всяком случае, не союзники. Отстреливаясь, мы стали отходить назад. В то же время и с другой стороны зарокотали пулеметы. Началась беспрерывная трескотня; пули, ударяясь в камни мостовой, с визгом отлетали в сторону. Плохо, видно, целили. Большого вреда эта пальба нам не приносила, но все же приходилось круто. Мы пользовались всяким прикрытием, занимали дворы, стреляли из–за заборов, прятались за углы зданий, в канавки. Положение наше становилось скверным: впереди — енисейцы, с боку — пулеметы, с тыла подходили тоже енисейцы. А нас небольшая кучка и притом почти без патронов. Дело прогорало.

— Куда хочешь, веди нас. Мы на все готовы, — говорили матросы.

Куда же мог повести я их, как не на верную смерть?

Идти к арсеналу не было смысла, так как, еще подходя к енисейским казармам, мы узнали от вольных, что арсенал взят отрядом матросов, но что теперь там действуют пулеметы. Пальба оттуда была слышна нам, а кроме того, мы были отрезаны енисейцами от центра города. Оставался один выход — бежать.

— Придется уступить, товарищи, — сказал я. — Хотя и досадно, но другого выхода нет.

И мы… побежали…»

Матрос Николай Егоров на деле оказался никудышным предводителем. Единственно, что он умел — это безжалостно и с упоением убивать безоружных людей. В этом Егоров был весьма схож со знаменитым Афанасием Матюшенко с броненосца «Потемкин», который с упоением крушил ружейным прикладом черепа раненым офицерам да вспарывал штыком живот раненому врачу. В неразберихе подавления мятежа эсеру Егорову удалось скрыться — помогли товарищи по партии. Вскоре после этого Егоров отличился тем, что застрелил главного военного прокурора Павлова.

Однако был схвачен на месте преступлении, судим военным трибуналом и расстрелян как террорист.

Другой вожак кронштадтских мятежников, эсер Федот Онипко, за участие в мятеже будет приговорен к смертной казни, которая в самый последний момент будет заменена на ссылку в Туруханск. Оттуда Онипко бежал, жил в эмиграции во Франции. Любопытно, что Онипко, как и его собрат Фундаминский, являлся на тот момент депутатом Государственной думы, т.е. представителем высшего законодательного органа государства, против которого же сам и поднимал мятеж. Впоследствии Онипко воевал во французском иностранном легионе. Вернулся он в Россию после Февральской революции. Был генеральным комиссаром Балтийского флота. Являлся одним из лидеров эсеровской боевой организации за что был арестован ЧК, но потом прощен. Работал в советских учреждениях, являлся членом общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Вновь был арестован в 1938 году органами НКВД и в том же году расстрелян. То, что не довершила с эсером–боевиком Онипко власть царская, завершила власть советская.

Вот как выглядит картина мятежа в воспоминаниях активного участника событий матроса Леонарда Ленцнера: «Окна нашей казармы были открыты, и мы чутко прислушивались к бою склянок на кораблях, с волнением ожидая условных сигналов из пушки. Время тянулось томительно долго. Вдруг ночную тишину разорвал пушечный выстрел. Не ожидая остальных двух выстрелов, все повскакивали с коек, сорвали с бескозырок белые чехлы, кокарды и ленточки, запихали их под матрацы и с криками „ура“, „долой самодержавие“ побежали через малый двор на главный экипажный двор.

Когда мы подбежали к караульному помещению, здесь уже хозяйничали дружинники „азиатской“ команды (с крейсера „Азия“. — В.Ш.) во главе с Дементьевым. Караульные и часовые с деланным сопротивлением отдавали дружинникам винтовки и патроны… Посовещавшись мы решили, что Дементьев с его дружинниками останутся во дворе за укрытиями, чтобы не позволить „почетной охране“ (верным правительству матросам. — В.Ш.) выйти из казармы во двор. А мы с Лобовым и 80 дружинниками направились к главному морскому арсеналу. Когда мы подошли к Княжеской улице и свернули к арсеналу, к нам присоединились дружинники 12–го и 14–го экипажей. Руководителем восстания матросов 12–го экипажа был матрос Филипп Малиновский. Организатором восстания матросов 19–го экипажа и членом Ревкома крепости был старший квартирмейстер Бакланов, а в береговой команде крейсера „Азия“ большую работу вел Игнатий Демин.

Когда восставшие матросы подошли к арсеналу, к ним присоединись рабочая боевая дружина в количестве 30 человек (на самом деле боевики–эсеры. — В.Ш.), все вооруженные револьверами. Матросы радостно приветствовали рабочих–дружинников и их вожаков Дряничева и Федорова. Всего в рядах восставших было около 220 человек. Оружие составляли 22 винтовки и 30 револьверов. Убедившись, что арсенал никем не охраняется, решено было часть вооруженных дружинников оставить у запертых ворот, а всем остальным перелезть через железную ограду, которой был обнесен арсенал.

После первого орудийного выстрела одновременно с 12, 14 и 19–м экипажами восстали матросы еще одиннадцати флотских экипажей (1, 2, 3, 4, 5, 7, 8, 10, 11, 16 и 20), находившиеся в Кронштадте.

Вначале восстание носило острый характер. На Павловской (ныне Флотская) улице находилось десять экипажей и два учебных отряда. Командир 5–го экипажа капитан 2–го ранга Добровольский вооружил своих стрелков, квартирмейстеров и фельдфебелей и. пытался оказать сопротивление. Угрожая открыть огонь, Добровольский предложил восставшим сдаться, но в ответ услышал: „Город и крепость в наших руках“. В свою очередь матросы предложили Добровольскому сложить оружие, но он отказался. После короткой перестрелки сторонники Добровольского были разбиты, а сам Добровольский захвачен восставшими и расстрелян.

Когда командир 7–го экипажа капитан 2–го ранга Шумов узнал о восстании матросов его экипажа, он, разгневанный, явился в экипаж и пытался заставить восставших матросов ложиться спать, но был убит возмущенными матросами.

Временно командовавший 4–м экипажем капитан 1–го ранга Митурич был арестован восставшими матросами и посажен в карцер. Захватив двадцать винтовок, матросы с возгласами „Да здравствует вооруженное восстание!“ вышли на улицу и присоединились к восставшим матросам других экипажей.

Командир 10–го флотского экипажа капитан 2–го ранга Николаев вместе с фельдфебелем Рака возглавили группу квартирмейстеров, фельдфебелей и кондукторов, вооружили их и пытались оказать сопротивление восставшим, но были обезоружены.

В это же время раскрылись ворота, ведущие в 11–й и 20–й экипажи. Здесь были слышны одиночные выстрелы. Вскоре из ворот вышло около 400 человек и направилось к воротам 94–го Енисейского полка.

Около 12 часов ночи минеры из учебного отряда перелезли через забор во двор соседнего артиллерийского отряда, чтобы помочь артиллеристам справиться с сопротивлением офицеров и примкнувшим к ним фельдфебелей, квартирмейстеров и стрелков. Вместе с восставшими артиллеристами они ворвались в казармы отряда и захватили оружие. Дежурным офицером сводной роты 11, 16 и 20–го экипажей в эту ночь был штабс–капитан Стояновский. которому вынесли смертный приговор.

Восставшие вышли во двор и начали строиться в ротную колонну. К этой колонне вскоре подошли взводы восставших из соседних экипажей. Всего выстроилось здесь около 400 человек.

Когда вооруженное столкновение восставших с оставшимися верными самодержавию частями, происходившее на Павловской улице, закончилось, все восставшие (около 1500 человек) по приказу руководителя восстания Ивана Никифорова разделились на три группы: первая группа (800 человек) во главе с Никифоровым пошла к Енисейским казармам; вторая группа (500 человек) под командой Никитина направилась к главному морскому арсеналу и к пристаням; третью группу (200 человек) возглавил Сорокин и повел ее для захвата электростанции.

Когда первая группа. подошла к воротам Енисейского полка, и Никифоров предложил часовому открыть ворота и впустить матросов во двор, оказавшийся у ворот офицер в очень строгой форме приказал восставшим немедленно удалиться, указав при этом на стоявших у ворот роты вооруженных солдат. Всем стало ясно, что без оружия на успех восстания рассчитывать нельзя. И Никифоров повел восставших к арсеналу. Но на пути к арсеналу восставших матросов ожидал Иркутский полк и пять рот матросов школы строевых квартирмейстеров. На Офицерской улице вскоре завязался жестокий бой.

…В это время к арсеналу подошел отряд восставших матросов во главе с членами военно–революционного центра Сорокиным и Никитиным. Начались поиски винтовок, пулеметов и патронов к ним. Патронов вообще обнаружить не удалось.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.