1. Будапешт: в глазу урагана

1. Будапешт: в глазу урагана

В конце октября 1944 г. Генрих Гиммлер, находясь в Восточной Пруссии, произнес апокалиптическую речь, в которой наметил задачи последней линии обороны рейха: «Наши враги должны знать, что каждый километр, который они пройдут вглубь нашей страны, будет стоить им рек крови. Они окажутся на минном поле из живых мин, которыми станут фанатичные бескомпромиссные истребители; на каждом этаже каждого городского дома, в каждой деревне, на каждой ферме, в каждом лесу займут оборону мужчины, подростки и старики, а если потребуется – то и женщины, и девочки». В следующие месяцы на Восточном фронте его замыслы были в значительной степени воплощены: 1,2 млн немецких солдат и около четверти миллиона человек гражданского населения погибли, тщетно пытаясь остановить наступление русских. Погибло множество граждан тех стран, правительства которых опрометчиво заключили союз с Третьим рейхом в годы его господства в Европе. Такая же судьба постигла и тех, кто добровольно стал служить идеям нацизма. Треть всех потерь Германии на Востоке пришлась на последние месяцы войны – эти жертвы были принесены во имя воплощения безумных планов нацистского руководства.

Среди тех, кто оказался на пути колоссальной советской военной машины, было девятимиллионное население Венгрии – страны, где популярна мрачная шутка: дескать, мы героически проиграли все войны, которые вели на протяжении 500 лет. Теперь же венгров ожидала расплата за поддержку проигрывающей стороны в самом ужасном конфликте в истории. В начале декабря 1944 г. под ослабевающим огнем оборонявшихся русские форсировали Дунай, как всегда, не считаясь с потерями. Венгерский гусар долго разглядывал тела погибших, сваленные кучами на берегу реки, а затем, потрясенный, повернулся к офицеру и спросил: «Господин лейтенант, если они так обращаются со своими солдатами, что они делают с противником?»¹ После одной из атак Красной армии к северу от Будапешта обороняющиеся сняли с колючей проволоки корчащееся тело.

«Обритый наголо юный новобранец с монгольскими скулами лежит на спине, – записал один венгр. – Шевелятся только его губы. У него полностью оторваны ноги и по локоть – руки. Культи облеплены толстым слоем земли, смешанной с кровью и сгнившими листьями. Я наклоняюсь к нему совсем близко. “Будапешт… Будапешт…” – шепчет он в агонии… Может, ему мерещится город с богатыми трофеями и красивыми женщинами… И вдруг, к собственному удивлению, я достаю пистолет, приставляю его к виску умирающего и нажимаю на курок»².

Вскоре венгерская столица оказалась в центре одного из самых ожесточенных сражений войны, которое было едва замечено на Западе, потому что совпало сначала с наступлением Гитлера на Арденны, а затем с массированным наступлением русских севернее. В последние дни декабря, несмотря на глубокий снег, Второй Украинский фронт маршала Родиона Малиновского сомкнул кольцо вокруг города. Путч, организованный нацистами, сорвал попытку венгерского правительства сдаться Сталину. В результате страна оказалась в руках фашистского режима, пользующегося поддержкой вооруженного ополчения венгерской экстремистской партии «Скрещенные стрелы». Войска гарнизона сражались на стороне Германии, хотя непрерывный поток дезертиров свидетельствовал о стремительном падении боевого духа войск.

Любопытно, что гражданское население оставалось совершенно не осведомленным о надвигающейся катастрофе: театры и кино в Будапеште не закрывались до Нового года. 23 декабря, когда в оперном театре шла «Аида», на авансцену перед опущенным занавесом вышел актер, одетый в солдатское обмундирование. Он передал поздравления с фронта зрителями в полупустом партере, выразил удовлетворение тем, что все ведут себя спокойнее и оптимистичнее, чем несколько недель назад, а затем, как вспоминал один из зрителей, «обещал, что Будапешт останется венгерским и что нашей чудесной столице нечего бояться»³. Семьи украшали рождественские елки «отражателями»: серебристыми полосками фольги, которые сбрасывались с британских и американских бомбардировщиков для помех немецким радарам. Из миллиона жителей города многие проигнорировали неминуемую угрозу и не воспользовались возможностью бегства на Запад. Некоторые с нетерпением ждали момента, когда можно будет приветствовать русских освободителей. Слушая приближающуюся канонаду артиллерии Малиновского, либеральный политический деятель Имре Чечи писал: «Это самая красивая рождественская музыка. Неужели нас скоро освободят? Да поможет нам Бог, и да настанет конец правлению этих бандитов»⁴.

Сталин приказал взять Будапешт и сначала надеялся сделать это без боя: даже когда русские почти закончили окружение столицы, они оставили открытым коридор на западе для отхода гарнизона. Немецкий командующий фронтом хотел оставить город; Гитлер, с присущим ему фанатизмом, настаивал, чтобы город обороняли до последнего. На позициях оставались примерно 50 000 немецких и 45 000 венгерских солдат, с самого начала понимавших, что их положение безнадежно. Один артиллерийский дивизион был укомплектован украинцами в польском обмундировании с немецкими знаками различия. О бронекавалерийской дивизии СС говорили, что ее личный состав «полностью деморализован», а три венгерских полка полиции СС считались «крайне ненадежными». Генерал Карл Пфеффер-Вильденбрух, командовавший германскими войсками, не выходил из бункера шесть недель, а его вид выражал безграничное уныние. Одному венгерскому генералу настолько опротивели бесчисленные случаи дезертирства своих солдат, что он надменно заявил, что «не собирается жертвовать своей военной карьерой»⁵, и устранился от командования, сказавшись больным.

Однако, как это часто бывает, после вступления в бой воюющие стороны лишились возможности выйти из смертельной схватки, которая развивалась уже по собственным законам. С 30 декабря тысяча советских орудий начали массированный артобстрел Будапешта по 10 часов ежедневно, а в промежутках происходили воздушные налеты. Жители города укрывались в подвалах, которые не спасли многих от смерти в дыму и огне пожаров. Через три дня русские танки и пехота начали наступление, сокращая периметр немецкого плацдарма на берегу Дуная со стороны Пешта и одновременно метр за метром продвигаясь в Буду.

Венгерский офицер артиллерии капитан Шандор Ханак готовился отразить наступление противника 7 января, укрываясь за деревянным забором городского ипподрома. «Русские… шли на нас по дорожке ипподрома, они пели, взявшись за руки… по-видимому, они были пьяны. Мы повалили забор, дали залп осколочными гранатами и открыли пулеметный огонь в их гущу. Они побежали на трибуны, по которым открыли огонь штурмовые орудия, и обстрел трибун продолжался, сектор за сектором, пока русские не превратились в кровавое месиво. Немцы подсчитали, что их потери составили примерно 800 человек»⁶. Наконец, когда оборонявшихся вытеснили с плацдармов перед мостами в Пеште и были взорваны мосты через Дунай, гарнизон в Буде продолжал сопротивление, сражаясь за каждую улицу и каждый дом. В некоторых местах русские гнали перед собой пленных, которые в отчаянии кричали: «Мы венгры!» – но в них стреляли с обеих сторон. Может показаться невероятным, но группа из 70 русских перешла на сторону обороняющихся, сказав, что они больше боятся отступать и попасть под пулеметный огонь заградительных отрядов НКВД во второй линии собственных порядков, чем оторваться от них и сдаться в плен⁷. Вынужденные союзники Сталина несли тяжелые потери: 16 января румынский корпус доложил, что потери с октября составили 23 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести – больше 60 % численности.

Для подноса боеприпасов под огнем русские мобилизовали злополучных местных жителей. Русские продвигались вперед, улица за улицей, но встречали отпор и несли тяжелые потери всегда, когда оказывались на открытом пространстве, простреливаемом немецкими и венгерскими силами. Положение обороняющихся было еще хуже: рядовой Денеш Васс карабкался по раненым из гражданских и военных, которые лежали в коридорах командного пункта его подразделения. Чья-то рука поднялась и вцепилась в его шинель. «Это была красивая светловолосая девушка примерно 18–20 лет. Она шепотом попросила меня: “Возьми пистолет и застрели меня”. Я посмотрел на нее внимательнее и с ужасом понял, что у нее нет обеих ног»⁸.

Все жители города – мужчины, женщины и дети – ужасно голодали. Были съедены все 25 000 лошадей гарнизона. Из 2500 животных в зоопарке выжили только 14, остальные погибли под советским огнем или были забиты на мясо; в течение нескольких недель по рельсам в подземных туннелях бродил лев, пока его не поймал советский отряд, специально направленный для этой цели. После собрания в штабе 26 января один немецкий офицер записал следующее: «Уходя из зала после собрания, некоторые командиры вслух возмущались тупым упрямством Гитлера. Даже в СС многие начинают сомневаться в разумности его руководства»⁹. Высокопоставленный венгерский генерал 1 февраля докладывал в министерство обороны: «Положение со снабжением невыносимо. Дневной паек на следующие пять дней составляет: 5 г свиного жира, 1 ломтик хлеба и немного конины… Постоянно увеличивается распространение вшей среди солдат, особенно среди раненых. Есть уже шесть случаев сыпного тифа»¹⁰. Люфтваффе продолжала сбрасывать мизерное количество продовольствия, основная часть которого оказывалась на территории, занятой русскими войсками. Голодающих горожан, пытавшихся в поисках пищи вскрыть сброшенные с парашютом контейнеры, убивали на месте. В родильном отделении больницы нянечки прижимали к груди лишившихся матерей младенцев, чтобы хотя бы немного согреть их своими телами, пока младенцы медленно умирали от голода.

На протяжении всей осады продолжалось истребление евреев Будапешта. Утром 24 декабря боевики партии «Скрещенные стрелы» приехали на автомобилях к еврейскому детдому на улице Михая Мункачи, вывели детей и нянечек во внутренний двор находившихся поблизости Радецких казарм и построили их в одну шеренгу перед пулеметом. Детей спасла внезапная атака русских, которая принудила палачей спасаться бегством, но родителей этих детей депортировали и казнили задолго до этого счастливого дня. Множество других евреев выводили на набережную Дуная и там расстреливали; лишь горстке узников удалось бежать, спрыгнув в ледяную реку

Офицер венгерской пехоты сделал замечание мальчишке из ополчения «Скрещенных стрел», который избивал старуху в колонне евреев, обреченных на расстрел: «Сынок, у тебя есть мать? Как ты можешь так поступать?» Мальчик небрежно отвечал: «Дядя, это всего лишь еврейка…»¹¹ С середины октября 1944 г. до падения Будапешта в городе погибли или пропали без вести примерно 105 453 еврея. Оставшиеся в живых влачили жалкое существование. Вот описание очевидца сцены в гетто:

«По узкой улице Казинци, низко склонив голову, толкают тележку ослабевшие мужчины. На грохочущей колымаге трясутся обнаженные человеческие тела, желтые, как воск, негнущаяся рука одного из мертвецов, вся в черных пятнах, свесилась с тележки и колотится о спицы колеса. Они останавливаются перед банями Казинци, за обветшалым фасадом свалены тела умерших, заледеневшие и твердые, как дерево… Я пересек площадь Клаузал. В центре площади вокруг мертвой лошади сидели на корточках и стояли на коленях люди и ножами кромсали труп, добывая мясо. Желтые и синие кишки, похожие на желе, с холодным блеском вывалились из распоротого брюха изуродованной мертвой лошади»¹².

Шведский дипломат Рауль Валленберг, который, как многие, оказался в ловушке в Будапеште, пытался помешать уничтожению евреев, предупреждая немецких командиров, что им придется за это отвечать. Но убийства продолжались, иногда вместе с евреями убивали венгерских полицейских, которых направляли для защиты евреев. Впоследствии Валленберга убили русские.

К началу февраля немецкие потери продолжали расти, а запасы – истощаться; большая часть Будапешта лежала в руинах. Повсюду бушевали тысячи пожаров, один за другим пожирая дворцы, коттеджи, общественные здания и многоэтажные дома. Круглые сутки слышались взрывы и артиллерийский огонь. Советские самолеты на бреющем полете расстреливали и бомбили город, раненые солдаты беспомощно лежали на виду атакующих самолетов и кричали от безысходности. Повсюду наблюдались гротескные сцены: например, противотанковая пушка, замаскированная персидскими коврами из реквизита оперного театра. Напуганные лошади, рыдающие женщины и дети; паникующие солдаты то пытались удрать, то забивались в любую щель в поисках укрытия.

Бои шли одновременно в разных частях города. В результате атак и контратак здания несколько раз переходили из рук в руки. Венгерских солдат, которые дезертировали во все б?льших количествах и переходили на сторону русских, ставили перед жестоким выбором: вступить в Красную армию и сражаться против своих бывших товарищей или отправиться в Сибирь. Те, кто выбирал первое, в качестве знака различия получали на шапку красную ленту, вырезанную из парашютного шелка, и немедленно возвращались обратно в бой. Удивительно, но русские относились к этим предателям по-товарищески: например, один командующий стрелкового корпуса пригласил венгерских офицеров на ужин. После войны выяснилось, что смертность среди тех, кто выбрал плен, и потери среди вступивших в Красную армию оказались примерно равны. В неразберихе, когда каждый искал себе союзника, венгерские коммунистические группы Сопротивления старались как-нибудь помочь советским войскам (например, убивая главарей и боевиков партии «Скрещенные стрелы»). В конце января множество заключенных оппозиционеров были расстреляны своими соотечественниками на террасе Королевского дворца, большинство из них – после пыток.

11 февраля 1945 г. сопротивление в Буде прекратилось. Командующий венгерской зенитной артиллерией разоружил немецких военнослужащих в своем штабе в отеле Gellert, поднял белый флаг и приказал солдатам расстреливать любого, кто не подчинится приказу и будет продолжать сопротивление. В эту же ночь остатки гарнизона и старшие офицеры предприняли попытку вырваться из окружения: одни – малыми группами, другие – толпами. Большинство из них скосил советский огонь, потери были настолько велики, что на открытых пространствах лежали груды мертвых тел. Командир бронекавалерийской дивизии СС и трое его офицеров выбрали самоубийство, когда стало ясно, что им не удастся спастись бегством. Еще 26 рядовых СС застрелились в саду дома на улице Диошарок. Командир бронетанковой дивизии был убит советским пулеметным огнем. Пожилой венгерский полковник Янош Вертесси перебегал улицу, споткнулся, упал ничком и выбил свой последний зуб. «Не мой день», – сказал он с сожалением, вспомнив, что ровно 30 лет назад его, пилота Первой мировой войны, сбили и взяли в плен. Вскоре после этого его схватили и расстреляли бойцы Красной армии.

Две тысячи раненых солдат лежали в подвалах Королевского дворца. Свидетель, который случайно обнаружил их, рассказывал: «Гной, кровь, гангрена, экскременты, пот, моча, табачный дым и порох смешались в удушливом зловонии»¹³. Обреченный гарнизон погрузился в панику и междоусобицы. Два солдата ворвались в операционную, где хирурги только что вскрыли живот раненого бойца, и начали стрелять друг в друга через операционный стол. Вскоре после этого здание охватил пожар, в котором погибли почти все раненые. В штабе генерала Пфеффер-Вильденбруха молодой сержант надел брошенную форму своего командира, и его немедленно застрелил обезумевший рядовой. В общественных зданиях города среди разрезанных картин, разбитого фарфора, поломанной мебели и брошенных личных вещей бесцельно бродили отставшие от частей солдаты. Повсюду бушевали пожары.

Часть оборонявшихся попыталась спастись бегством через канализацию, освещая путь свечами, они шли вброд по нечистотам, которые иногда доходили им до пояса, а сверху, с улицы, доносился шум жестокого боя. Они наткнулись на тело красивой, элегантной женщины в шубе и шелковых чулках, которая по-прежнему крепко стискивала в руке свою сумочку, и стали строить предположения, кто она такая. Через несколько сот метров уровень воды поднялся слишком высоко и дальнейшее продвижение стало невозможным. Большинству, включая Пфеффер-Вильденбруха, пришлось подняться наверх и выбраться через люки на улицу, где их вскоре взяли в плен советские солдаты. Примерно 16 000 человек, солдаты и гражданские, покинули город, добрались до холмов, окружавших город, и там бесцельно бродили или прятались. Дерзкие беглецы захватили советскую хлебовозку и немедленно устроили перестрелку, сражаясь за ее содержимое. Те, кто продолжал брести на запад, вышли из леса и оказались на открытом пространстве Жамбекского бассейна. Они представляли собой прекрасную мишень на фоне снега, и советские снайперы и пулеметчики уничтожали их сотнями. В городе также происходило массовое уничтожение солдат, охваченных паникой. Советский офицер записал: «Несмотря на огромные потери, гитлеровцы продолжили продвигаться к выходу из города, но вскоре наткнулись на наши “катюши”, которые в упор стали расстреливать их залпами. Это было ужасное зрелище»¹⁴. Из 43 900 солдат Будапештского гарнизона только 700 добрались 11 февраля до немецких передовых позиций на западе; из оставшихся 17 000 были убиты и больше 22 000 взяты в плен.

На Будапешт опустилась мертвая тишина. Пятнадцатилетний Ласло Десео побрел обратно в квартиру своей семьи после того, как первые русские штурмом прошли через нее. «Хотелось выть, проходя по комнатам. Там валялось восемь мертвых лошадей. Стены были красными от крови на высоту человеческого роста, кругом грязь и обломки. Все двери, шкафы, мебель и окна сломаны. Штукатурка обвалилась. Приходилось наступать на мертвых лошадей. Они были мягкими и пружинили. Если на них попрыгать, около пулевых отверстий с шипением появляются кровавые пузырьки».

Выжившие начали осторожно выбираться из развалин. Их смущала непредсказуемость поведения победителей: некоторые русские, войдя в квартиру, убивали всю семью, другие вместо этого принимались забавляться игрушками, а затем уходили, никого не тронув. Один венгерский писатель так отзывался о завоевателях: «Они были простые и жестокие, как дети. После того как миллионы людей были уничтожены Лениным, Троцким, Сталиным или погибли на войне, смерть для них превратилась в обыденное явление. Они убивали без ненависти и позволяли убивать себя без сопротивления»¹⁵. Было много расстрелов, особенно русских, взятых в плен в немецкой форме. Застрелили несколько почтальонов и кондукторов трамвая, потому что русские принимали их кители за форму боевиков партии «Скрещенные стрелы». Методичное разграбление банков и коллекций произведений искусства проводилось под надзором НКВД, особое внимание уделялось собраниям известных коллекционеров из числа венгерских евреев; добытое отправлялось в Москву. Большинство выживших женщин Будапешта, всех возрастов, от 10 до 90 лет, включая беременных, подвергались насилию. Тяжелое положение жертв насилия еще более ухудшалось тем, что солдаты заражали их венерическими заболеваниями, а во всей Венгрии не было лекарств. Епископ Йозеф Грош в отчаянии записал: «Возможно, именно это творилось в Иерусалиме, когда пророк Иеремия писал свой “Плач”».

Венгерские коммунисты умоляли советское командование обуздать бесчинства солдат. «Совершенно ненормально восхвалять Красную армию на плакатах, на партийных собраниях, на заводах и повсюду, – горестно сетовало одно из таких обращений в конце февраля, – если людей, которые пережили тиранию, теперь, как скот, гонят по дорогам российские солдаты, постоянно оставляя за собой трупы. Товарищей, направленных в сельскую местность для распределения земли, крестьяне спрашивают, какой толк им получать землю, если их лошадей с пастбищ забрали русские. Они не могут пахать носом». Такие ходатайства не приносили результатов. Сталин решил, что грабеж и насилие станут законной наградой для его солдат за их жертвы. Поляков, югославов, чехов и венгров постигла та же судьба, что была уготована немцам.

В Будапеште, еще до того, как пала последняя линия обороны, вновь открылся первый кинотеатр, в котором показывали советский пропагандистский фильм «Битва за Орел». Почти немедленно началась работа по установке памятников советским героям войны на площадях и в парках. Выдержавшим неимоверные страдания венграм очень хотелось снова смеяться, и среди руин вскоре появились шумные кабаре. Комик Кальман Латабар выходил на сцену под непрекращающиеся аплодисменты, которые переходили в овацию, когда он задирал рукава и штанину и изображал советских «освободителей» Венгрии, демонстрируя гирлянды наручных часов. Несколько месяцев спустя его застрелили бы за гораздо меньшую вольность.

Взятие Будапешта обошлось русским примерно в 80 000 убитых и четверть миллиона раненых. Приблизительно 38 000 гражданского населения умерли в осаде, еще десятки тысяч были высланы в Советский Союз для принудительного труда, из них многие не вернулись обратно. Немецкие и венгерские войска потеряли примерно 40 000 убитыми, и 63 000 солдат были взяты в плен. Эта дикая, бесполезная битва считалась бы грандиозной, если бы произошла на англо-американском фронте. Но на самом деле только венгры обратили внимание на ее ужасы. Через три месяца ее затмила подобная же драма намного большего масштаба, которая развернулась в столице гитлеровской Германии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.