Глава 18. Непререкаемый авторитет
Глава 18. Непререкаемый авторитет
Обычный цикл работ по созданию новой ракеты – разработка и защита эскизного проекта, разработка чертежей конструкции, подготовка к производству, изготовление отсеков и узлов ракеты и их отработка в лабораториях, сборка ракет – для 9МЗЗ занял всего полгода. Это время также ушло и на то, чтобы подготовиться к испытаниям ракеты на новом для испытателей ОКБ?2 полигоне у реки Эмба, оборудовать там свою техническую позицию и стартовые площадки, да и попросту обжиться.
К марту 1965 года изготовили первые четыре ракеты для бросковых испытаний. Каждая из них с макетами аппаратуры со стартовым твердотопливным зарядом весила около 117 кг. На Эмбу из Донгуза, где раньше проходили испытания «Осы», для этих испытаний перевезли и бронетранспортер «1015», с которого раньше запускались ракеты, разработанные в КБ?82.
Первый бросковый пуск «новой» 9МЗЗ состоялся 27 марта 1965 года в 18 часов 10 минут. Как и предписывалось заданием, после окончания работы стартового заряда ракета пролетела еще несколько десятков секунд и упала в 12 км от места старта. Дым, оставшийся от старта первой ракеты, еще не успел полностью рассеяться, когда испытатели начали готовить к пуску следующую ракету. Одновременно другая группа испытателей занялась осмотром макета 9МЗЗ, установленного на соседней направляющей. Как оказалось, газовая струя от первой ракеты особых «отметок» на нем не оставила.
Очередной старт 9МЗЗ состоялся уже через 50 минут. Однако закрепить первый успех не удалось. Чуть больше чем через две секунды после схода с направляющей ракета взорвалась. Как оказалось, причиной взрыва был дефект стартового заряда двигателя.
Оставшиеся две ракеты были запущены вечером 8 апреля. Их результат в точности напоминал то, что произошло на Эмбе за две недели до этого. В первом пуске ракета, разогнавшись до 500 м/с, вновь улетела по баллистической траектории на расчетные 12 км. Проверили, как ракета ведет себя в полете с застопоренными крыльями.
К четвертому пуску испытатели готовились с олимпийским спокойствием. Но ракета преподнесла очередной сюрприз. Как вспоминал проводивший это испытание Ф. О. Согомонян:
«За несколько секунд до нажатия кнопки „пуск“, как обычно, пошла протяжка. Началась запись параметров ракеты, получаемых по телеметрии. Работала телеметрия первые секунды вполне нормально, не внушая никаких опасений за регистрацию данных. Но секунд через двадцать после пуска к нам в бункер вбежал кто?то из стартовой команды и крикнул: „Ракета взорвалась!“. Я посмотрел на осциллограф. По его экрану как ни в чем не бывало бегали зеленые огоньки, говорившие о том, что измерительная аппаратура ракеты по?прежнему работает. Обычно после взрыва ракеты подобная деятельность тут же прерывалась. Естественно, что я попросил „шутника“ не мешать работе. Так прошло еще минут двадцать, пока в бункере не появился следующий гость с известием, что взорвавшаяся ракета лежит неподалеку от пусковой установки. Гляжу на экран осциллографа. Он по?прежнему продолжает рисовать свои кривые и, как видно, ни о каком взрыве ракеты не догадывается…»
Только через полчаса испытателям стало окончательно ясно, какую шутку на этот раз подкинула ракета. Разрушение ее двигателя произошло в тот момент, когда ракета только сошла с направляющей и ее скорость едва достигла 10 м/с. Естественно, что при ее падении на землю ни датчики, ни телеметрическая станция не пострадали. Они были рассчитаны на работу в значительно более жестких условиях. Оттого и работали все они исправно, передавая сигналы о нормальном полете ракеты.
Но к лету 1965 года 9МЗЗ удалось избавить от ее первых «детских болезней», выполнить ряд доработок. Вскоре начались ее пуски со штатной самоходной установки «1040», первый образец которой был наконец изготовлен на Кутаисском автомобильном заводе.
* * *
В июне 1965 года Грушин вновь оказался во Франции, будучи включенным в состав официальной советской делегации, участвовавшей в работе 26?го международного авиационного салона в Ле Бурже. Уже имея некоторый опыт заграничной жизни, когда в 1961 году он побывал на такой же выставке, Грушин готовился к этой поездке как к очень серьезной работе. В Ле Бурже можно было не только познакомиться с лучшими мировыми образцами авиационной и ракетной техники, но и принять участие в расширенном совещании и обмене мнениями с самыми авторитетными конструкторами, в решении «глобальных» вопросов в «сферах». Ведь в составе делегации, которую возглавлял министр авиапромышленности П. В. Дементьев, были А. Н. Туполев, А. И. Микоян, О. К. Антонов, М. Л. Миль, А. С. Яковлев, А. М. Люлька и многие другие.
Крупнейшее авиационное шоу работало почти две недели, шумело реактивными двигателями новейших истребителей и пассажирских самолетов, поршневыми двигателями спортивных… Летало все, что только могло подниматься в воздух, – от миниатюрных любительских аппаратов до «летающих крепостей».
Советский Союз представлял свою авиацию более чем достойно. В центре внимания посетителей были воздушный гигант Ан?22 «Антей», магистральные лайнеры Ил?62 и Ил?18, гигантские вертолеты Миля, космическая ракета?носитель «Восток» и, конечно же, главный гость выставки – первый космонавт планеты Юрий Гагарин, за получением автографа которого к советскому павильону выстраивались длинные очереди.
Начало выставки в том году было омрачено трагедией, когда, зацепив при заходе на посадку один из осветительных столбов, стоявших неподалеку от посадочной полосы, разбился американский сверхзвуковой бомбардировщик Б?58 «Хастлер». От сильного удара этот огромный самолет развалился на три части и взорвался. Через несколько дней аналогичная судьба постигла при заходе на посадку и итальянского летчика?пилотажника Донати. Но в этот раз внезапная потеря высоты его «Фиатом» стоила жизни не только ему, но и оказавшимся поблизости восьми посетителям выставки…
В те летние дни Грушин, умевший быстро сближаться с незнакомыми людьми, не один час провел вместе со своими давними новыми друзьями: двигателе?строителем А. М. Люлькой, работником оборонного отдела ЦК КПСС В. И. Комаровым, познакомился и подружился с летчиком?испытателем вертолетов В. П. Колошенко, который демонстрировал в Париже гигантский Ми?6. Вспоминал, размышлял, рассказывал.
Зародившаяся в те дни дружба с Василием Петровичем Колошенко была неоднократно проверена: и когда тот взял в экипаж своего Ми?8 сына Грушина для выполнения ответственного задания за рубежом; и когда потребовалась помощь в обеспечении съемок художественного фильма «Красная палатка» об одном из кумиров юности Грушина – итальянце Нобиле и его полете на Северный полюс. Тогда, в конце 1960?х годов, Колошенко попросили обеспечить на вертолете Ми?4 работу съемочной группы и выполнение воздушных съемок. Для легкого на подъем Колошенко задача была почти будничной, учитывая его многолетний опыт полетов в самых экстремальных условиях над Арктикой и Антарктикой. Но и перед ним на этот раз встало непредвиденное препятствие, когда уже готовившемуся вылететь на Север экипажу не удалось найти 200 л спирта, необходимого для борьбы с обледенением лопастей винта вертолета. Не получив помощи в причастных к этому делу «инстанциях», Колошенко позвонил Грушину и рассказал ему о своей проблеме. И буквально на следующий день проблема с необходимым количеством стратегически важного для съемок компонента была решена.
Впрочем, от благодарности, которую Грушину хотели выразить в титрах фильма создатели «Красной палатки», он в самых твердых выражениях отказался…
На 26?м салоне в Ле Бурже выставлялись ракеты только европейских фирм, причем доминировали зенитные. Английские «Тандерберд», «Рапира», «Тайгеркэт», «Блоупайп», французская «Мазурка», итальянская «Индиго» – они вполне определенно демонстрировали современный уровень этого вида ракетной техники и каким?либо откровением для внимательно и придирчиво осматривавшего их Грушина не являлись. Но его интерес привлекали не только ракеты. Впервые Грушину довелось увидеть вблизи самых серьезных противников для своих ракет: новейшие американские истребители?бомбардировщики Ф?4 «Фантом?П» и Ф?111. Перед хищно раскрашенными самолетами было разложено множество всевозможных ракет, снарядов и бомб. Оба самолета находились за ограждением, и их охраняли три сотрудника американской военной полиции.
Еще древние говорили, что нет ничего неизменнее человеческой головы. Добавим: особенно в том случае, когда что?то необходимо использовать в качестве масштабной линейки. Запечатлев стоящего неподалеку от «Фантома» охранника, «дома» можно было воспроизвести геометрию самолета, конечно с некоторыми погрешностями. Угол стреловидности крыла позволял оценить его максимальную скорость, площадь крыла, помноженная на достигнутую к тому времени нагрузку на квадратный метр, – его взлетную массу, максимальную скорость и массу, тягу двигателя… Поэтому исключительную ценность имела любая сделанная на выставке фотография самолета, любая заметка, чиркнутая в блокноте. Ведь, кроме выставок, близко познакомиться с «Фантомом» в те годы можно было только в бою. И лишь в случае победы над ним его обломки могли дать необходимую информацию, столь важную для создания еще более совершенных зенитных ракет.
Но вернувшемуся домой Грушину, после многочисленных бесед, проведенных на выставке, эти сведения пригодились и для того, чтобы ненадолго вернуться к истокам ОКБ?2 – к авиационным ракетам. Появившаяся на выставке информация об успешном ходе работ в США над сверхдальней авиационной ракетой «Феникс» вызвала самый живой интерес и у П. В. Дементьева, и у разработчиков новых истребителей?перехватчиков А. Н. Туполева, и А. И. Микояна. Еще в Париже они взяли у Грушина обещание «оценить» возможность создания такой ракеты в СССР – его способность выполнить разработку ракеты любого назначения в то время уже не подвергалась никаким сомнениям. На родине к этим предложениям подключилось и руководство ВВС.
В соответствии с решением министра авиационной промышленности П. В. Дементьева и заместителя главкома ВВС, принятым 24 августа 1965 года, ОКБ?2 поручили спроектировать две авиационные управляемые ракеты дальнего действия для использования в составе перспективных истребителей?перехватчиков. Первая из ракет, В?148, предназначалась для проектировавшегося в то время тяжелого истребителя?перехватчика дальнего действия Ту?148. Вторая, В?155, – для микояновского Е?155, получившего в дальнейшем обозначение МиГ?25.
Для этой задачи Грушин немедленно предложил ряд свежих идей, подходя к ее решению системно. Так, боекомплект истребителя, состоящий из шести ракет В?148, он предложил разместить на специальной пусковой установке, расположенной во внутреннем отсеке Ту?148. Сама же ракета В?148 должна была напоминать значительно уменьшенную в размерах В?860 с полуактивной ГСН, с четырьмя треугольными крыльями малого удлинения.
Наиболее рациональным вариантом для такой ракеты Грушин признал одноступенчатый, оснащенный жидкостным ракетным двигателем, способным обеспечивать гибкое управление тягой. Для выполнения маневров на больших высотах и стабилизации ракеты на рулях в специальных гондолах предполагалось установить малогабаритные поворотные ЖРД. Расчеты показывали, что при стартовой массе ракеты 650 кг максимальная дальность пуска В?148 может достигнуть 250 км, почти вдвое превысив рекламировавшиеся возможности «Феникса».
В свою очередь, в качестве перспективных решений при разработке меньшей по размерам В?155 Грушин предложил использовать оптимальные траектории ее полета к цели, а также принцип создания ракеты, конструкция которой была бы максимально унифицирована с В?148. Для нее без каких?либо изменений предлагалось использовать передние отсеки с аппаратурой и боевой частью, хвостовой отсек с жидкостной двигательной установкой и бортовым источником питания. В целом же ракеты должны были отличаться друг от друга только размерами топливных баков, крыльев и рулей.
* * *
Мы, как в Испании когда?то
Мы здесь должны, мы здесь нужны.
Мы неизвестные солдаты
На дальних подступах страны.
Евгений Грачев
Бой для зенитчика?ракетчика продолжается всего?навсего несколько минут, но подготовка к нему ведется годами. И, несмотря на всю его кратковременность, такой бой отнюдь не для слабонервных, и постоянное ожидание его выматывает значительно больше, чем тяжелый физический труд. Напряжение этого боя, как и его ожидание, оказывается настолько велико, что далеко не все способны перенести такие запредельные перегрузки. При этом уходит на второй план вопрос, небо чьей страны доводится защищать: Советского Союза, Китая, Кубы или Вьетнама?..
В туго завязавшемся к началу 1960?х годов вьетнамском узле тесно сплелись между собой интересы сразу трех государств: СССР, Китая и США. Отношения между каждой из сторон этого треугольника в те годы были до крайности осложнены, обстановка вокруг Вьетнама, разделенного на Северную и Южную части, стала напряженной и взрывоопасной. Далеко не радужными выглядели в те годы и отношения Советского Союза с Демократической Республикой Вьетнам. Так, вьетнамцы с большим энтузиазмом критиковали «советских ревизионистов» и горячо приветствовали успешное испытание в Китае первой атомной бомбы. Поэтому в первые месяцы вьетнамской войны, начавшейся в августе 1964 года, руководство СССР, усвоившее уроки Карибского кризиса, не предпринимало никаких решительных шагов. Но со сменой советского руководства политика начала постепенно меняться. Сигнал для ее изменения поступил в феврале 1965 года, после того как президентом США был отдан приказ о начале бомбардировок ДРВ. Операция получила название «Раскаты грома», и уже в ее первый день, 13 февраля, около 50 самолетов нанесли бомбовые удары по вьетнамским промышленным центрам и населенным пунктам.
Вскоре ДРВ посетила советская делегация во главе с А. Н. Косыгиным. Как вспоминал советский посол в ДРВ И. С. Щербаков:
«Косыгин провел в Ханое несколько встреч с Хо Ши Мином, премьером Фам Ван Донгом, министром обороны Во Нгуен Зиапом. Вопрос о военной помощи был к тому времени уже проработан. Для начала договорились вооружить и обучить четыре ракетных полка СА?75, причем часть состава готовить на месте, часть в СССР. Дело было совершенно секретным, и Косыгин очень серьезно предупреждал меня „смотреть в оба“, чтобы с этой помощью не втянуться в войну».
В составе делегации А. Н. Косыгина побывал во Вьетнаме и П. Н. Кулешов, который изучал на месте вопросы о способах доставки туда новейшего ракетного оружия, рассматривал пути его транспортировки, оценивал места для его подготовки и развертывания перед боем:
«В те дни энтузиазм среди офицеров противовоздушной обороны страны был чрезвычайно велик. Многие рвались во Вьетнам, чтобы в той или иной степени принять участие в боевых действиях. Из самых разных мест в Москву шли обращения с просьбой послать на защиту неба Вьетнама. Выбирать было из кого. Но мы ограничились советниками, о чем собственно нас просили и сами вьетнамцы».
Советники, направлявшиеся во Вьетнам, были одеты в гражданскую одежду. Однако они безошибочно узнавались по одинаковым шляпам, одинаковым пальто, одинаковым чемоданам и по строгой военной выправке. Одновременно с направлением советников, зенитные ракетные дивизионы как наиболее сложные подразделения комплектовали теми вьетнамцами, которые получали в СССР высшее образование. Как правило, они были наиболее грамотными не только в техническом отношении, но и в отношении знания русского языка. Это было крайне важно, поскольку все передававшиеся с ракетными комплексами документы написаны на русском языке и говорить советники могли только по?русски.
Первые советники прибыли во Вьетнам уже в апреле 1965 года и тут же включились в работу, но вопреки первоначальным ожиданиям им пришлось заниматься не только подготовкой вьетнамских расчетов.
Американцы, впервые зафиксировавшие подготовку позиций для размещения нового оружия 5 апреля 1965 года, справедливо предполагали присутствие на них «русских» и, опасаясь каких?либо международных осложнений, не бомбили их. Не было проявлено ими повышенного беспокойства и после того, как 23 июля самолет радиоэлектронной разведки РБ?66С зафиксировал первое включение радиолокатора СА?75. К тому времени во Вьетнаме уже было развернуто два зенитных ракетных полка СА?75, обслуживание которых выполнялось советскими военными специалистами.
Первыми были подготовлены дивизионы под командованием капитанов Нгуен Ван Нинь и Нгует Ван Тхан. Фактически же «за их спинами стояли» Федор Ильиных и Борис Можаев. Как вспоминал И. С. Щербаков:
«Я собрал специалистов и обратился к ним с напутствием. Отношения с китайцами у нас уже сильно осложнились, и те стали нашептывать вьетнамцам, что мы поставляем им старые ракеты, которыми ничего не собьешь. И я сказал нашим ракетчикам: давайте сразу покажем, что наши ракеты не старые и что они будут действовать хорошо, если ими хорошо управлять. Или мы „простреляем“ веру вьетнамцев в СССР и нашу помощь».
Первое боевое крещение ракетчиков состоялось 24 июля, в 15 часов 53 минуты, в нескольких десятках километров от вьетнамской столицы, в провинции Ба?Ви, около деревни Чунгха, в 8 км юго?восточнее отметки 1287. Тремя ракетами, выпущенными расчетом под командованием Ф. Ильиных, была обстреляна группа из четырех Ф?4С, летевших на высоте около 7000 м. Одна из ракет поразила «Фантом», который пилотировали капитаны Р. Фобэйр и Р. Кейрн, а осколки других ракет повредили еще три «Фантома». Летчики сбитого «Фантома» катапультировались и были захвачены в плен. Как вспоминал И. С. Щербаков:
«После того случая американцы несколько дней вовсе не появлялись. В тот день, когда сбили первые самолеты, по радио для летчиков прозвучала команда: „Убраться всем из воздушного пространства Северного Вьетнама!“
Спустя три дня после первого использования зенитных ракет на разведанные ранее позиции двух СА?75 был осуществлен налет 48 истребителей?бомбардировщиков Ф?105, завершившийся еще более удручающим результатом – ракет там не оказалось, а прикрывавшей этот район зенитной артиллерией было уничтожено сразу шесть Ф?105!
За первый месяц боевого применения во Вьетнаме СА?75, по советским оценкам, было сбито 14 американских самолетов, при этом было израсходовано всего 18 зенитных ракет. В свою очередь, американцы признали, что за тот же период они потеряли от зенитных ракет только три самолета. В дополнение к упоминавшемуся ранее Ф?4С (советские специалисты зафиксировали уничтожение в том бою сразу трех «Фантомов») ночью 11 августа был сбит один А?4Е (а по советским данным, сразу четыре) и 24 августа – еще один Ф?4В…
В те же дни ракеты Грушина впервые заявили о себе еще в одном конфликте. 6 сентября 1965 года ракетами СА?75 был сбит залетевший в индийское воздушное пространство пакистанский транспортный самолет С?130.
Популярность советских зенитных ракет в мире резко возросла. Адреса их боевой работы постепенно начали охватывать почти весь мир. Для стран, отстаивавших свою независимость, ракеты, созданные Грушиным, в те годы становились столь же необходимыми, как и автоматы Калашникова!
* * *
В конце 1965 года Грушина стали все чаще вызывать на Старую площадь, к Ивану Дмитриевичу Сербину. В течение нескольких десятилетий этот человек работал, а затем и руководил оборонным отделом ЦК, став «крестным отцом» всем генеральным и главным конструкторам, руководителям предприятий военной промышленности. В сформированной к середине 1960?х годов структуре управления советским ВПК отдел Сербина был не только контролирующим, но и важнейшим организующим центром оборонной науки и промышленности. А сам он, помимо организационных и кадровых вопросов, в которых был асом высочайшего класса, очень неплохо разбирался в технических аспектах проблем. В то же время, будучи человеком сложного характера, он как никто другой умел чувствовать конъюнктуру момента, понимать суть проблемы и находить средства их решения. За жесткость характера Сербии был удостоен редким для руководителей того времени прозвищем – Иван Грозный.
Найти контакт с Сербиным было жизненно важным для руководителя любого ранга. Ведь именно в его кабинете после бесед, жестких разговоров и неудачных докладов расставались с партбилетами и не раз получали инфарктные рубцы те, кому оказалось не под силу справиться с «мобилизующими» сроками и найти способ оправдаться.
В начале января, встречаясь в очередной раз с Грушиным, Сербии начал дотошно выпытывать, какими ему видятся ближайшие и перспективные задачи не только его предприятия, но и всей оборонной промышленности, какие у него есть мысли по их решению, с кем и почему ему легче работается. Грушин отвечал обстоятельно, оправдывая все свои характеристики, которые лежали на столе у Сербина. А было их много – из Верховного Совета РСФСР, из министерства, из ВПК, из Химкинского горкома и даже от парткома О КБ?2.
Беседы с Сербиным означали, что для Грушина надвигалась пора самого высокого взлета в его жизни – выдвижения в члены Центрального Комитета КПСС. Сообщив ему о подобных планах, Сербии мгновенно бросил на Грушина свой острый взгляд и убедился в том, что рекомендации Устинова, Смирнова и Дементьева были верны. Грушин нисколько не стушевался после его слов. Оставшись удовлетворенным, Сербии подчеркнул, что в дальнейшем на Грушина ляжет гораздо большая техническая ответственность, чем прежде, но и возможностей у него значительно прибавится, обещал всяческое содействие и разрешил впредь, при возникновении серьезных трудностей, обращаться за помощью к сотрудникам отдела и непосредственно к нему.
– После съезда это будет для вас даже не возможностью, сколько прямой обязанностью. Поразмышляйте на досуге и не слишком увлекайтесь у себя на юбилее, – провожая Грушина до дверей своего кабинета, говорил Сербии.
Впрочем, Сербии прекрасно знал, что Грушин был не только истинным членом партии, к которым мог себя причислить далеко не каждый. Не для карьеры, не для красивой жизни – для «великого дела» Грушин носил при себе партбилет, ничуть не сомневаясь в правильности той жизни, которая его окружала. И недостатки, которыми страдали многие, для него были просто неведомы. Вообще Грушин был удивительным гостем на банкетах или торжествах, куда его все чаще и все настойчивее приглашали; гостем, который не пил или почти не пил. Не став привычкой в молодости, стремление поддержать компанию за обильной выпивкой не настигло его и в зрелости. Нормы Грушина в таком деле были настолько малы, что это не раз приводило к комичным ситуациям на полигоне, куда Грушин по?прежнему часто наведывался.
Однажды, прилетев в Сары?Шаган с Г. Ф. Бондзиком, он пришел на ужин, где их уже ждали с традиционной нормой «прописки». Захваченная Бондзиком из Москвы бутылка коньяка кончилась моментально, повергнув в уныние соседей по столу. Но Грушина, казалось, это нисколько не взволновало.
– Для аппетита вполне достаточно, – добродушно отреагировал Грушин и принялся за еду.
Один из ведущих инженеров?испытателей, поняв, что на этот раз праздник по поводу приезда генерального конструктора на полигон кончился, едва начавшись, незаметно вышел и, вернувшись через несколько минут, заговорщически шепнул на ухо соседу:
– Там, около умывальника, стоит все, что нужно.
Сосед, сделав вид, что пошел еще раз помыть руки, удалился и вернулся полностью удовлетворенный увиденным. Следом такую же операцию по одному проделали и все сидевшие за столом. Кроме, разумеется, Грушина. Он завершил ужин фразой:
– Ну вот, а вы все хотели еще выпить, смотрите, как у Бондзика глаза разгорелись после рюмки коньяка!
С тех пор в подобных ситуациях выражение «помыть руки» стало в буквальном смысле ходовым, но только для посвященных.
Грушин не собирался нарушать своих традиций и в день своего 60?летия, хотя готовился к нему с некоторым волнением, ожидая приезда на предприятие многих из коллег?руководителей. Но юбилей не получился.
14 января 1966 года Грушин проводил совещание. В тот день он планировал обсудить многое: информацию из Вьетнама, результаты первого пуска А?350Ж в штатной комплектации, подготовку к первому пуску с корабля В?611, подготовку к проведению учений на полигоне в Сары?Шагане, где предполагалось выполнить пуски В?860, предложение по использованию В?750 в составе С?25…
Резкий звонок «кремлевки», стоявшего на столе Грушина белого телефона с гербом на наборном диске, заставил всех замолчать. Петр Дмитриевич быстро подошел к столу и поднял трубку:
– Слушаю, Леонид Васильевич.
Через секунду глаза Грушина широко раскрылись, и внезапно севшим голосом он переспросил:
– Умер Королев?..
Никто не стал переспрашивать услышанную от Грушина фамилию. Даже в «закрытых» организациях к тому времени о Королеве знали лишь немногие. Знали о выполненных под его руководством великих делах, но не знали его самого. Узнали лишь после того, как он совершенно неожиданно ушел из жизни, не дожив до шестидесяти, недоделав, недовыполнив…
Сообщивший столь трагическую весть Леонид Васильевич Смирнов даже не поздравил Грушина с его юбилеем. В те дни мало кому могло прийти в голову участвовать в каком?либо торжестве.
И главными гостями за столом в день его юбилея были для Грушина, самые близкие работники предприятия. Одним из них к тому времени стал Михаил Александрович Башилов, человек с типичной для его поколения биографией. Работа на заводе, затем – в ноябре 1941 года – повестка из военкомата, служба на Дальнем Востоке, участие в войне с Японией. И вновь завод, с которым он пережил лучшие годы своей жизни, простояв у фрезерного станка 49 лет. Свое мастерство он отшлифовал до самой высокой степени, одинаково легко работал с любыми металлами, будь то титан, магний, стали различных марок или алюминий. Терпеливо и опять же с полной самоотдачей Башилов передавал свое мастерство новичкам, для которых многое из того, что впоследствии стало обыденным, тогда было непонятным. Безусловно, высокая самоотдача фрезеровщика, рядового человека, не осталась незамеченной. Как вспоминал Михаил Александрович:
«По?настоящему я осознал свою роль в работе предприятия, когда Петр Дмитриевич стал здороваться со мной за руку. Это придавало энергии, а когда в числе немногих Трушин пригласил меня на свое 60?летие, это придало мне еще и самоуважения. Тогда мне часто приходилось работать, не считаясь со временем. Могли позвонить и ночью, прислать машину, а чаще всего шел пешком, чтобы выполнить срочный заказ».
* * *
Успешный смотр С?200 руководителями страны в Кубинке, безусловно, сказался на ускорении принятия решений о начале строительства для нее первых объектов. Одновременно продолжались и государственные испытания системы. Как и ожидалось, шли они нелегко. Как вспоминал ветеран Войск ПВО Михаил Лазаревич Бородулин:
«Основные проблемы были связаны с тем, что еще продолжалась отработка ракеты и, прежде всего, ее головки самонаведения. Выявлялись и другие дефекты. Например, несколько ракет было потеряно в процессе пусков из?за отказов бортового преобразователя тока, несмотря на принимаемые после каждой неудачи меры. В конце концов, было установлено, что отказы преобразователя были вызваны парами азотной кислоты, проникавшими в отсек ракеты, где он был установлен. После герметизации прибора отказы прекратились».
Но самой большой неожиданностью во время государственных испытаний стали внезапно проявившиеся проблемы со стартовыми ускорителями ракеты. Первоначально для них, получивших обозначение ПРД?81, использовались заряды из хорошо проверенного баллиститного топлива, разработанного под руководством Б. П. Жукова в НИИ?125. Несколько лет не возникало проблем и со сменившими их смесевыми топливами. Решение о переходе к их использованию Грушин принял еще в 1961 году.
В отличие от баллиститных смесевые твердые топлива допускали формирование изготовляемых из них зарядов с помощью их заливки непосредственно в корпус двигателя. При этом обеспечивалось прочное скрепление топливного заряда со стенками корпуса двигателя. В этой работе с Грушиным впервые начал работать коллектив пермского НИИ?130, возглавляемый Леонидом Николаевичем Козловым.
Наземная отработка стартовых двигателей на смесевом топливе началась во второй половине 1962 года, и при стандартных условиях испытаний каких?либо аномалий не происходило. До 27 января 1966 года…
Как вспоминал Р. Б. Ванников:
«На полигоне проходили зимние сборы командиров частей ЗРВ. Сборы проводил лично главком ПВО В. А. Судец. И вот после его вступительной речи о создании нового эффективного оружия, которое вскоре будет принято на вооружение, был произведен пуск ракеты В?860. Последовала команда „Пуск“, и, как говорится, на глазах у изумленной публики, стоявшей на смотровой площадке, взорвался стартовый двигатель ракеты. От пусковой установки ничего не осталось. Я также находился на смотровой площадке и с ужасом смотрел на результат взрыва, на выброшенную из ракеты и откатившуюся в нашу сторону боевую часть, и слышал, как между собой разговаривали командиры – „нет, такого оружия нам не надо“.
Для расследования причин взрыва была срочно организована комиссия во главе с заместителем министра авиапромышленности Ф. П. Герасимовым и две подкомиссии.
Первая во главе с зам. начальника Управления 4 ГУ МО К. Лендзианом по проверке созданных в Ленинградском ЦКБ?34 пусковых установок, на 272?м заводе – ракеты, технологии стыковочных работ до сдачи в эксплуатацию. Вторая подкомиссия под руководством полковника И. Краснова проверяла соответствие требованиям твердотопливных зарядов ускорителя.
Эти подкомиссии должны были разрешить спор, возникший между изготовителями пусковой установки и разработчиками заряда, которые сваливали вину за взрыв на непрямолинейность направляющей пусковой установки. По их мнению, это приводило к изгибу стартовых ускорителей вместе с ракетой, в результате чего топливный заряд разрушался. В пользу их версии говорило то, что созданный ими заряд на стендовых и в летных испытаниях, в том числе и при отрицательных температурах, показал хорошие результаты.
Я работал в Ленинграде, в комиссии Лендзиана, и нам не удалось найти никаких отклонений или отступлений. Разработчики пусковой установки утверждали, что при существующей технологии, когда каждая ракета проходит через проверку на контрольной направляющей пусковой установки, в которую вносятся все текущие изменения, не может быть никаких отступлений от документации, а следовательно, и нелинейности.
В свою очередь, вторая подкомиссия оказалась на высоте. Краснов не удовлетворился результатами испытаний двигателей на крайних отрицательных температурах, а потребовал проведения испытаний при той температуре, при которой произошел взрыв. И при запуске двигателя на стенде вновь произошел взрыв.
Вскоре в Минавиапроме собралась комиссия Ф. П. Герасимова. Трушин не смог приехать к началу заседания. Ждать его не стали и подготовили к его приезду акт комиссии. Его основной вывод начинался со слов: „Аварийный пуск ракеты в в/ч…, приведший к уничтожению ракеты и пусковой установки, произошел в результате взрыва стартового двигателя“.
Этот акт был всеми подписан, и мы довольные ждали приезда Петра Дмитриевича. Как только он вошел, Федор Павлович, даже не дав ему сесть, сказал:
– Петр Дмитриевич, мы уже подготовили акт, осталась только ваша подпись.
Трушин взял акт и, прочитав первые строки выводов, положил его на стол перед Герасимовым и сказал:
– Я этот акт не подпишу, он неправильно сформулирован. Все вокруг зашумели. Как, почему? Что вы предлагаете? Трушин говорит:
– Починать акт надо так. В результате взрыва стартового двигателя, приведшего к аварийному пуску и уничтожению ракеты и пусковой установки, и т. д.
Герасимов удивился и с возмущением сказал:
– Это же одно и то же. И переделывать уже всеми подписанный акт я не буду.
Вокруг зашумели:
– Петр Дмитриевич, это же одно и то же, суть дела и в чем причина ясна. Трушин развернулся и вышел из зала. Я как районный инженер при ОКБ?2, конечно, вышел за ним и услышал от него:
– Пойдем к Дементьеву.
В кабинете у Дементьева никого не было, и мы сразу к нему зашли. Петр Дмитриевич с возмущением рассказал ему суть инцидента. Петр Васильевич немедленно вызвал Герасимова и сказал:
– Если ты сам слабо разбираешься, как надо писать акт, то хоть слушай, что тебе говорит умный человек!
После того как мы втроем вышли из кабинета, Федор Павлович, слегка заикаясь, несколько раз назвал Петра Дмитриевича Петром Васильевичем. И, конечно, акт был немедленно переделан и вновь всеми подписан. Трушин, безусловно, понимал, что высокое начальство, которому этот акт будет, в конечном счете, представлен, вряд ли прочитает дальше нескольких первых слов. И тогда вступят в силу совершенно другие законы длительного запоминания первопричин.
В дальнейшем, чтобы не задерживать проведение Государственных испытаний, Трушин попросил меня, чтобы я с кем?нибудь из работников 4 ГУМО поехал к Б. П. Жукову. Трушину это было не очень удобно из?за того, что он когда?то отказался от совместной работы с ним. А мне Жуков был хорошо знаком, еще по работе в системе наркомата боеприпасов. И я договорился с Иваном Кошевым, человеком очень энергичным, оперативным, умеющим вести переговоры. И мы поехали в Люберцы в НИИ?125. Жуков очень хорошо нас принял, сказал, что он уже в курсе наших неприятностей и готов немедленно приступить к работе над двигателем с баллиститным топливом, с энергетикой, близкой к примененному на В?860 смесевому. И уже в середине 1966 года новый двигатель пошел в серийное производство».
* * *
Испытания другой разработки ОКБ?2, выглядевшей поначалу чрезвычайно перспективной, – ракеты В?758, к середине 1966 года подходили к своему завершению.
Они начались еще в конце 1963 года, после того как на долгопрудненском заводе изготовили первые опытные образцы ракет. 27 декабря 1963 года состоялся первый пуск В?758 по баллистической траектории. Вначале все шло идеально, до того момента пока перед отделением ускорителя не были запущены все четыре ее «прямоточки». Сразу же после этого из?за их разнотяговости возникли большие возмущающие моменты. В результате (при застопоренных рулях) через 20 с полета одна из «прямоточек» разрушилась, следом разрушилась и ракета.
Но необходимые доработки в филиале ОКБ?2 были сделаны быстро и в дальнейших пусках, проводившихся каждый месяц, от ракеты удалось добиться устойчивого полета на заданную дальность и заданные высоты. Уже с 11?го пуска, который состоялся 10 октября 1964 года, начались программные и контурно?программные пуски, во время которых ракета наводилась на условную «электронную» цель, с последующей реализацией команд от программного механизма, находившегося на станции наведения или на борту, чем моделировался реальный процесс перехвата.
Показанные ракетой характеристики впечатляли. Так, ее максимальная скорость, достигнутая при работе двигателя третьей ступени и сброшенных «прямоточках», соответствовала числу М = 4,8, или около 1400 м/с. Для середины 1960?х годов достижение ракетой с 3?тонной стартовой массой таких скоростей полета в атмосфере было значительным завоеванием. Максимальная высота полета превышала 30 км. Продемонстрированная ракетой на таких высотах маневренность оценивалась как вполне достаточная для осуществления наведения на цель и ее перехвата. С работающими же ракетно?прямоточными двигателями скорость ее полета не превышала значения, соответствующего числу М = 3,9, а высота полета – 22 км. До этих скоростей и высот, а также при углах атаки до 10° «прямоточки» ракеты работали устойчиво, без каких?либо срывных явлений и помпажа. Однако эффективность их работы при скоростях полета более трех скоростей звука заметно снижалась из?за появления в камере дожигания сверхзвуковых течений и снижения полноты сгорания топлива.
В 1965 году параллельно с пусками твердотопливной В?758 в ОКБ?2 была начата разработка ее варианта с четырьмя жидкостными ПВРД, работающими на керосине. По расчетам, их более высокие энергетические характеристики – удельный импульс мог достичь 1200 с вместо 550 с у твердотопливного варианта – могли заметно уменьшить стартовую массу ракеты. Вскоре Грушин подписал задание на разработку такой двигательной установки, которое было выдано в ОКБ?670 М. М. Бондарюка, где к тому времени успешно завершили работы над «прямоточкой» для люльевской ЗМ8. Бондарюк, уже подрастерявший приверженцев «прямоточного» направления, взялся за выполнение задания Грушина с удвоенной энергией. И к концу 1965 года в ОКБ?2 получили капитальный пятитомный проект двигателя РД?046. А в феврале 1966 года состоялся первый пуск В?758 с четырьмя РД?046. Как и ожидалось, ракета с новыми двигателями стала примерно на 200 кг легче, несколько выше стали и ее характеристики.
Но хотя оба варианта ракеты летали до 1968 года, их дальнейшая судьба была предопределена, после того как в марте 1966 года решили закрыть филиал ОКБ?2. Главный конструктор филиала В. В. Коляскин вернулся к Трушину став его первым заместителем, большинство же работников филиала разошлись по другим предприятиям.
В конечном счете, прекращение работ по В?758 не было связано ни с неожиданно проявившимися конструктивными просчетами, ни с какими?либо неудачами в испытаниях. Ракета полностью соответствовала предъявлявшимся к ней требованиям – по скорости, высоте, дальности активного полета, которая могла достигать 70 км. Главной преградой в ее дальнейшей судьбе стала исчерпанность характеристик комплекса С?75, для которого она предназначалась. Кроме того, преемственность ее конструкции по отношению к уже находившейся на вооружении В?755 оказалась минимальной. Это была принципиально новая ракета, которая, несмотря на все принятые меры, требовала новой «наземки», перестройки и переоборудования действующего серийного производства.
* * *
Для всецело преданного работе Грушина ракетная техника позволила ему полностью реализовывать свои идеи и принципы, которые он мог бы с не меньшим успехом претворять в жизнь и в любой другой деятельности. В самолетостроении – если бы его первые самолеты оказались более удачливыми, в управлении промышленностью – если бы его востребовали происшедшие в конце 1940?х годов перемены в минавиапроме, в высшем образовании – если бы он полностью реализовал себя в МАИ.
Трудясь в ракетной технике, позволявшей в те годы работать без оглядки на финансирование и ресурсы, он бескорыстно отдавался порученному делу. Основу грушинской команды тех лет составляли вчерашние выпускники лучших университетов и институтов страны, так же как и он бесконечно преданные работе и гордившиеся ею. Даже не имея никакой возможности делиться со своими друзьями, с семьей информацией о тех больших делах, к которым они были причастны.
8 апреля 1966 года, в последний день работы 23?го съезда партии, Грушин был избран членом ЦК КПСС. Одновременно с подготовкой к его избранию членом ЦК партии разворачивался и процесс выдвижения Грушина в действительные члены Академии наук СССР. Выборы в активно формировавшееся в те годы при Академии заведующим 301?й кафедры МАИ Борисом Николаевичем Петровым «Отделение механики и процессов управления» были намечены на июнь.
Характерное для 1950?х годов стремление руководства страны к тому, чтобы наука была максимально приближена к производству, разделялось Трушиным целиком и полностью. Но в самой Академии наук до начала 1960?х годов к подобным пожеланиям относились с большой долей скептицизма, нередко выводя из себя Хрущева, который призывал академиков «идти в цеха и на поля» и оставался чрезвычайно недовольным, когда видел, что на осуществляемые им преобразования не откликается, казалось бы, самая живая и активная часть общества – ученые. И как раз создатели самолетов и ракет, набравшие силы в реализации крупнейших проектов и ставшие для страны в считанные годы фактором политического значения, по его мысли, и должны были стать теми свежими силами, приток которых был столь необходимым для научного сообщества.
С конца 1950?х годов они начали все активнее штурмовать академические вершины, постепенно «захватывая» отделение технических наук Академии, куда друг за другом были избраны А. Н. Туполев, А. И. Микоян, А. С. Яковлев, Г. П. Свищев, С. П. Королев, В. П. Глушко. В результате великие ученые?практики, занимавшиеся вопросами создания самолетов, ракет и систем их управления, получили подтверждение тому, что их дело, их наука являются столь же фундаментальными, что и математика, механика, физика. Но в отличие от написанных их новыми коллегами по Академии академических трудов они могли предъявить только многотомные эскизные проекты, горы чертежей и отчетов по испытаниям и боевому применению своих «изделий». Это и был, по замыслу Хрущева, тот самый идеальный вариант связи науки и производства.
Пользуясь столь мощной поддержкой, мозг военно?промышленного комплекса страны в течение нескольких лет стал самым могущественным отделением Академии наук. Впрочем, предпринятая в конце 1950?х годов попытка избрать С. П. Королева ее вице?президентом не удалась. Выборы в формально независимой от государства Академии наук оказались чрезвычайно сложным и неуправляемым процессом, даже при одобрении кандидатур в самых высоких инстанциях.
И все?таки время работало на ракетчиков. Полет Юрия Гагарина, громкие успехи в создании новых образцов авиационной и ракетно?космической техники сделали неотвратимыми надвигавшиеся изменения. В мае 1961 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по улучшению координации научно?исследовательских работ и деятельности Академии наук СССР». И вскоре на Общем собрании Академии президентом Академии наук был избран «теоретик космонавтики» М. В. Келдыш, а Отделение механики и процессов управления было признано одним из наиболее сильных и авторитетных отделений Академии.
Но процесс выборов в Академию остался неизменным и столь же мало управляемым. Выборы будущих академиков по?прежнему проходили в виде тайного голосования на Общем собрании отделения Академии наук СССР, которому предшествовало тайное голосование в специальной экспертной комиссии, состоящей из ведущих академиков отделения. Чтобы лучше ознакомиться с кандидатами в академики на места их работы выезжали специальные делегации, которые давали свои рекомендации.
Но Грушина в Академии знали многие, и не только по его ракетным делам. Большую роль в его выдвижении сыграло и мнение М. В. Келдыша, хорошо знавшего Грушина по совместной работе над ракетами. И 1 июля, с первой попытки, с минимальным количеством «черных шаров», «когорта бессмертных» окончательно и бесповоротно приняла Грушина в свои ряды.
– Вы теперь не принадлежите себе, вы принадлежите государству и Академии, и на ваши плечи ложится тяжелый груз ответственности за то дело, которому вы служите, – слова, сказанные Келдышем на приеме по случаю очередных выборов в Академию, не были для Грушина откровением. Он по?прежнему был всецело предан своему делу, и открывавшиеся с академическим званием новые возможности являлись для него лишь средством, позволявшим работать еще активнее и целеустремленнее.
В 1966 году информация о Грушине была впервые опубликована в справочнике Академии наук, где, впрочем, о нем было написано лишь то, что Грушин состоит в отделении технических наук Академии. Немногим больше могла порадовать любопытных и Большая советская энциклопедия, в очередном издании которой Грушин был представлен как выдающийся ученый, автор трудов по летательным аппаратам.
Секретность, уже не один десяток лет являвшаяся его образом жизни и образом мысли, продолжала сопровождать Грушина повсюду. Каждое слово, произнесенное им «за забором», приходилось многократно взвешивать, произносить с оглядкой. При этом от самого себя он не говорил ничего, только от лица своего дела.
Находясь в своем новом статусе, в сентябре 1966 года Грушин в составе очередной делегации посетил 25?ю английскую авиационно?космическую выставку. Она проводилась неподалеку от Лондона, на аэродроме Фарнборо, принадлежащем научно?исследовательскому авиационному институту. В отличие от Ле Бурже на этой выставке тогда разрешалось демонстрировать только английские разработки, чем подчеркивалось лидирующее положение англичан в Европе. Впрочем, появления каких?либо новых идей на Фарнборо?66 не состоялось. И экспонирование уже хорошо знакомых Грушину комплексов «Рапира», «Сикэт» и «Блоупайп» лишь подчеркивало, что наступает время для смены подходов в ознакомлении с зарубежными новинками.
Вернувшись в Москву из Лондона, Грушин немедленно задался вопросом о том, каким образом на предприятии следует организовать целенаправленную работу по получению информации о новейших зарубежных достижениях. Ведь статус академика и члена ЦК КПСС сделали для него доступными любые, ранее самые невероятные издания: подписка на лучшие зарубежные научно?технические журналы, редкие книги по ракетной тематике. Обработка же всей поступавшей на предприятие информации стала выполняться в специально созданном отделе, который возглавил Рафаил Михайлович Шмелев. С октября 1967 года этот отдел каждые 10 дней выпускал специальные тематические сборники «Техническая информация за декаду». Первые годы они представляли собой объемные по размеру журналы, которые изготавливались в трех копиях – для Грушина, Коляскина и для хранения в отделе информации.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.