Джан Мохамад

Джан Мохамад

Рассказывать о том, как Джан Мохамад пережил период аминовских репрессий, не имеет смысла. В ноябре 1979 года по доносу кого-то из «доброжелателей» его арестовали. До тюрьмы дело не дошло, но и те часы и дни, что он провел в камерах ХАДа, приятными назвать нельзя. В отличие от других арестованных, его не били, над ним не издевались. Но вместе с тем психологический прессинг он испытал сильнейший. Его дважды склоняли подписать какие-то бумаги, не давая читать их содержание. Но он отказывался, и его вновь помещали в камеру, давая время «хорошенько подумать».

А думать было не о чем.

Больше всего он боялся, что его обвинят в негласных связях с Асадом. Хотя что в этом, собственно говоря, зазорного? Джан Мохамад выполнял вполне конкретную работу, которая не только не запрещена законом, но более того – прописана всевозможными секретными инструкциями МВД, и не только МВД.

Но во время изнуряющих допросов имя Асада вообще не было упомянуто. Стало быть, правду он говорил насчет подчистки секретных документов. Спасибо ему за это. Так зачем тогда он – Джан Мохамад – понадобился хадовцам? Что им было нужно от него? Он так этого и не понял.

Ничего не добившись от Джан Мохамада, хадовцы отпустили его, недвусмысленно намекнув на то, что вся его дальнейшая жизнь с этого дня будет под пристальным наблюдением их ведомства.

Джан Мохамаду даже не верилось, что он вырвался на свободу живым и невредимым. И это в то время, когда люди исчезали толпами в ненасытном чреве ХАДа. Арестовать могли где угодно и за что угодно. А точнее сказать – ни за что. Просто так: кому-то могла не понравиться ваша физиономия, и вы становились очередным кандидатом в покойники.

А через месяц в Кабуле вновь произошел переворот. В очередной раз военные захватили власть в свои руки. И в этом им помогли советские войска, вошедшие в конце декабря в Афганистан. По Кандагарскому телевидению объявили, что Генеральным секретарем ЦК НДПА назначен Бабрак Кармаль.

Джан Мохамад почему-то был уверен, что новая власть наконец-то наведет порядок в городе и на улицах станет немного спокойней.

Куда там!

Кандагар захлестнул новый виток репрессий. Только на этот раз все перевернулось с ног на голову. Сидящие в тюрьме немногочисленные арестанты были выпущены на волю, а их места заняли те, кто еще недавно выступал в роли их судей и палачей. С ними поступили точно так же, как они в свое время со своими жертвами. Всех их казнили. По городу поползли слухи о том, что за несколько дней было расстреляно больше тысячи арестантов, в основном, активистов НДПА из числа «халькистов». Особенно зверствовал Хаким, которого лично Бабрак Кармаль назначил старшим Зоны «Юг». Занимая такой высокий пост, он не брезговал лично участвовать в массовых расстрелах. Возможно, это доставляло ему удовольствие.

На этот раз Джан Мохамаду крупно повезло. Его вообще никто не тронул. Но зато арестовали двух его соседей. Кстати, Джан Мохамад подозревал одного из них в том, что именно он и был тем «доброжелателем», настучавшим на него в ХАД.

В первых числах января 1980 года в аэропорту приземлились несколько больших самолетов, на борту которых находились советские десантники. А еще через пару дней через Кандагар прошло несколько колонн военной техники. Солдаты, сидящие на танках и бронемашинах, с любопытством рассматривали редких прохожих, а те, в свою очередь, стояли с раскрытыми ртами и с не меньшим любопытством разглядывали шурави.

Из-за боязни, что в городе пройдет очередная волна погромов, местные дукандоры несколько дней держали закрытыми свои лавчонки, что привело к образованию огромных очередей и проявлению недовольства со стороны местных жителей. По местному телевидению выступил секретарь провинциального комитета НДПА – Нур Мохамад, который предупредил, что, если на следующий день дуканы будут закрыты, к саботажникам будут приняты самые радикальные меры.

Подействовало. На следующий день большинство дуканов открылось как по мановению волшебной палочки. Военнослужащие и царандоевцы ходили по улицам и, громко матерясь, стучали палками по дверям закрытых дуканов и кантинов. Они не отходили от лавки до тех пор, пока извиняющийся хозяин ее не открывал. Некоторые лавочники пытались спорить с солдатами, вступая с ними в полемику, но после нескольких ударов палкой по непонятливой бестолковке, резко меняли свое мнение и спешно выполняли распоряжение представителей власти.

А в последующие дни открылись все лавки. Да иначе и быть не могло. Свой бизнес дукандоры делали на реализации товара, и чем больше они его продавали, тем больше получали прибыли. Тот, кто первым развернул торговлю в те смутные дни, сделал немалые деньги. В первую очередь это были лавочники, торгующие кукурузными лепешками, мукой и рисом, взвинтившие цены на свой товар до заоблачных высот, – властям пришлось вмешаться и пресечь откровенную спекуляцию. Просто-напросто арестовали несколько особо борзых спекулянтов, показали их по телевидению и сказали, что по законам военного времени им грозит расстрел. Все сразу встало на свои места.

Джан Мохамад тоже открыл свою мастерскую, и в первый же день ее посетил первый клиент.

Ну что ж, жизнь, кажется, начинала налаживаться.

А еще через неделю в его мастерской появился Асад. Он вошел в нее как обычно, с тыльной стороны, и застал Джан Мохамада врасплох. Тот от неожиданности едва не выронил гаечный ключ, что держал в руке.

Излияние бурных чувств они продолжили в каморке. Асад расспрашивал Джан Мохамада о том, как он жил все то время, пока они не виделись. А это целых три месяца. О себе же Асад рассказал совсем немного. Жил в Урузгане у родственников, никуда не выходил из дома и связь с внешним миром практически не поддерживал. Асад также сообщил хорошую новость: генерал Хайдар сейчас находится в Кабуле, на приеме у нового министра внутренних дел Гулябзоя. Того совсем недавно назначили на этот пост, и теперь он подбирает новых начальников провинциальных управлений царандоя. Если Хайдара утвердят, то Асад наверняка продолжит работать в должности его заместителя.

Через неделю все именно так и произошло. Сначала в городе объявился Хайдар. Местные жители удивились, когда заметили, что с его плеч исчезли генеральские погоны, а вместо них появились погоны полковника. Асад, заявившийся в мастерскую Джан Мохамада уже как начальник уголовного розыска царандоя, пояснил, что новый министр внутренних дел снизил всем старорежимным генералам звание на одну ступень и дал им испытательный срок на то, чтобы они оправдали доверие партии, оставившей их на государственной службе.

Никто тогда и предположить не мог, что для Хайдара этот «испытательный срок» растянется почти на семь лет и что звание генерала он получит вновь только в 1986 году.

А пока для Асада и Джан Мохамада старое колесо негласного сотрудничества завертелось с новой силой. Резидент «Худойрам» вновь стал заваливать своего шефа агентурными записками…

* * *

В провинции, как и в целом по всему Афганистану, все сильнее разгоралась гражданская война. Бывшие уголовники, занимавшиеся ранее грабежами и убийствами, почти поголовно перепрофилировались в моджахедов. Набеги на различные учреждения и налеты на отдельных граждан они стали оправдывать священным джихадом.

Но не только бывшие уголовники противостояли государственным структурам.

Практически все политические и происламистские партии из числа бывших оппонентов НДПА объединили свои усилия в борьбе с «неверными». В Кандагаре существовало глубоко законспирированное моджахедовское подполье, поисками которого безуспешно занимались органы госбезопасности. Неуловимый Исламский комитет, координирующий действия многочисленных бандгрупп, расплодившихся в провинции, словно грибы в дождливую погоду, как бы в насмешку над несостоятельностью ХАДа ежедневно расклеивал по городу листовки, в которых призывал горожан к неповиновению официальным властям, не забывая при этом угрожать расправой всем, кто находился на госслужбе. Свои угрозы моджахеды подкрепляли конкретными делами, давая тем самым понять, кто в доме хозяин.

Тот факт, что политический сыск, коим с первых дней Саурской революции занимался ХАД, в первую очередь был ориентирован на выявление врагов внутри НДПА и во властных структурах всех уровней, наложил определенный отпечаток на стиль работы этого ведомства. Необоснованные репрессии против своих же сотрудников, имевшие массовый характер в 1979–1980-х гг., конечно же, не могли не сказаться на результативности работы ХАДа. Новые сотрудники, пришедшие на смену тем, кого раздавил каток репрессий, не имели достаточного опыта в оперативной работе. У них не было надежных и опытных негласных сотрудников, способных вести разведывательную работу в бандах, не говоря уж о контрреволюционном подполье.

И вот тут-то вспомнили об оперативных сотрудниках царандоя и их агентуре.

В структуре МВД ДРА было создано самостоятельное подразделение – максуз (спецотдел). Организационно его подчинили уголовному розыску, но тем не менее это было самостоятельное оперативное подразделение, занимающееся оперативной разработкой бандгрупп, выявлением их баз и складов с вооружением, склонением членов бандформирований на сторону госвласти и разложением банд изнутри.

Джан Мохамаду, с учетом его большого опыта работы с негласными сотрудниками, была поставлена конкретная задача: в кратчайшие сроки установить местонахождение агентов, входивших ранее в руководимую им агентурную сеть, и сделать все возможное для восстановления связи с ними.

На поиски бывших подчиненных у Джан Мохамада ушел почти месяц. Из двадцати восьми агентов и доверенных лиц почти треть бесследно исчезли. То ли погибли, то ли бежали от репрессий и войны, скрывшись в соседнем Пакистане. Шесть человек никуда из Кандагара не уезжали и вели скрытый образ жизни. Следы остальных обнаружились в пригородах. Все они перешли на сторону моджахедов. Некоторые из них умудрились даже занять руководящие посты в бандах.

Джан Мохамад этому совершенно не удивился. После того, что произошло с ним самим в те смутные дни, очень сложно было судить людей, запутавшихся в непростой житейской ситуации и сбившихся с пути истинного. И теперь от него самого и его оперативного мастерства зависело, как сложатся дальнейшие судьбы этих людей. Перед ним встала совсем непростая задача – не только разыскать своих бывших агентов и восстановить с ними контакт, но и сделать все, чтобы они вновь стали выполнять его задания…

* * *

Заканчивался 1981 год. Этот год оказался очень сложным для сотрудников афганских спецслужб, занимавшихся разработкой бандформирований. И дело вовсе не в том, что моджахеды именно в этом году активизировали свою деятельность против госвласти, хотя это тоже отмечалось повсеместно по стране.

Летом 1981 года на территории соседнего Пакистана развернул свою деятельность Исламский союз моджахедов Афганистана. Лидеры ведущих оппозиционных партий, вошедших в этот Союз, поклялись на Коране, что разгромят ненавистный им режим и выдворят оккупационные советские войска.

Такие заявления не могли остаться не замеченными на Западе. В Пакистан хлынул поток различных экспертов, в роли которых выступали представители разведывательных, военных и аналитических структур США, ОАЭ, Саудовской Аравии, Китая и ряда других государств. У моджахедов стало появляться современное вооружение, позволяющее вести более эффективную борьбу с противником. На смену старым «Бурам» и изношенному автоматическому оружию пришли компактные реактивные установки, безоткатные орудия и средства для борьбы с бронетехникой. На смену аммоналу и тротилу, в большом количестве остававшихся в Афганистане еще с довоенных времен и используемых бандитами при совершении диверсий, пришла более мощная пластиковая взрывчатка.

Жители Кандагара одними из первых испытали на себе разрушительную силу пластида. С его помощью моджахеды взорвали несколько стратегически важных объектов в городе. В частности, была взорвана водокачка и выведена из строя система водоснабжения в шестом районе города, уничтожены трансформаторная подстанция и опоры ЛЭП, по которой в город поставлялась электроэнергия из соседней провинции Гильменд. Город остался практически без света, что было только на руку бандитам, совершающим ночные вылазки.

Руководство царандоя понимало, что за всеми этими взрывами стоит чья-то опытная рука. Для того чтобы так мастерски уничтожить сложные инженерные сооружения и конструкции, нужно было иметь специальные знания в области механики и взрывного дела. А такими познаниями мог обладать человек с инженерным образованием.

Спецотделу была поставлена задача: вычислить и ликвидировать этого неуловимого «инженера-взрывника».

Особая роль в этом деле отводилась агентуре, работающей с Джан Мохамадом. Его негласные сотрудники были ближе всех к наиболее активным главарям бандформирований и именно они имели реальную возможность выполнить это задание.

Через пару недель в уезде Даман прошло заседание Исламского комитета ИПА, на котором полевые командиры отчитались о проделанной работе. Один из них, Гафур Джан, доложил, что его группой в городе проведена серия удачных взрывов на наиболее важных объектах.

Все совпадало. Именно об этих взорванных объектах шла речь в заданиях агентам.

Агент «Аскар», работавший порученцем по особым вопросам в штабе полевого командира Хаджи Латифа, буквально на следующий день знал все, о чем шла речь на том совещании. Ему стали известны планы полевых командиров, в том числе и Гафур Джана, на ближайшее время. В частности, несколько бандгрупп готовили нападение на кандагарскую тюрьму, и на людей из группы Гафур Джана было возложено самое ответственное задание. В безлунную ночь они должны были незаметно подкрасться к боковой стене тюрьмы, преодолеть минное поле и, заложив около двухсот килограммов взрывчатки под внешнюю стену тюрьмы, взорвать ее. Через образовавшийся пролом в стене остальные группы должны были ворваться в тюремный двор и, ликвидировав охрану, выпустить на волю около трехсот моджахедов, в том числе 14 человек, приговоренных к высшей мере наказания.

Все, что стало известно «Аскару», он передал через своего связника «Худойраму», а тот немедленно проинформировал Асада.

«Ну вот, вроде, и все! Разработка “Инженера” начинает подходить к своему логическому завершению», – думал Асад, идя к генералу Хайдару с планом реализации оперативной информации. В тот момент он и предположить не мог, чем все это совсем скоро обернется для «Худойрама»…

* * *

Первую ошибку допустил сам Хайдар, который на заседании Военного совета провинции доложил о готовящемся нападении на тюрьму. Сделал он это из тех соображений, что в таких экстраординарных случаях тюрьму должен был защищать не только царандой, в ведении которого она находилась, а все силовики и, в первую очередь, ХАД, чьих арестантов, заполонивших камеры Мабаса, собственно и намеревались вызволить моджахеды.

Руководство ХАДа не стало препираться с полковником, пообещав выделить ему в случае необходимости человек тридцать бойцов. Но от участия в планировании предстоящей операции и совместном руководстве ею хадовцы категорически отказались, мотивируя это тем, что в случае ее провала не намерены нести ответственности вместе с царандоем. Хайдара удивила такая позиция, но спорить с перестраховщиками он не стал.

Военное командование провинции заявило, что в ближайшем необозримом будущем военнослужащие Второго армейского корпуса будут участвовать в войсковой операции, проводимой совместно с советскими войсками недалеко от кишлака Гиришк в провинции Гильменд. А коли так, лишних людей у них нет.

Хайдар был готов выругаться матом, но сдержался. Как всегда, придется надеяться только на собственные силы. Даже от тех сарбозов, что предоставит ХАД, толку будет мало. По опыту предыдущих совместных операций он знал, что ХАД в таких случаях спихивает всякую шушеру, которая и воевать-то толком не умеет.

Поскольку до первых безлунных ночей оставалось всего пять дней, Хайдар попросил хадовцев, чтобы они через три дня прислали своих солдат в распоряжение начальника тюрьмы, где им будут выделены комнаты в административном корпусе. Требовалась хотя бы пара дней, чтобы тщательно проинструктировать всех участников предстоящей операции и провести с ними практические занятия по отражению нападения.

А через пару дней в одном из кишлаков уезда Даман состоялось экстренное заседание Исламского комитета ИПА, куда были приглашены все подконтрольные ему полевые командиры.

Руководитель ИК, а им в ту пору был семидесятилетний полевой командир Хаджи Латиф, был чернее тучи. Оглядев присутствующих немигающими глазами, он предупредил о недопустимости ведения каких-либо письменных записей, поскольку то, о чем пойдет речь на заседании ИК, будет носить конфиденциальный характер.

– Во имя Аллаха, всемилостивого и милосердного! – Хаджи Латиф прочитал суру Корана, посвященную Всевышнему. Его примеру последовали все присутствующие. – Я собрал вас для того, чтобы сообщить очень плохую новость. В рядах моджахедов, ведущих священную войну с гяурами, появился подлый изменник. Я пока не знаю, кто он, но как только я об этом узнаю, вот эта безжалостная рука перережет ему глотку.

Хаджи Латиф театрально провел вокруг себя правой рукой с зажатым в кулаке кривым ножом. Полевые командиры невольно отшатнулись от старика. Уж больно близко от их глоток полоснуло острое лезвие кинжала. А Хаджи Латиф тем временем, внимательно наблюдая за реакцией подчиненных, пытался по взгляду и мимике лица каждого из них определить их внутреннее состояние. Смятения или даже намека на него он ни у кого не заметил.

– Вчера со мной связался один наш проверенный человек, занимающий ответственный пост в Кандагаре, – продолжил Хаджи Латиф. – Этот человек сообщил, что нашим противникам стало известно о наших планах нападения на тюрьму и они усиленно готовятся к его отражению. Поэтому мы не будем нападать на Мабас, а поступим по-другому.

И Хаджи Латиф изложил присутствующим новый план, который был согласован с руководством ИПА. Нападение будет заменено массированным обстрелом территории Мабаса из всех имеющихся минометов и безоткатных орудий. Расчет был простым. В тот момент, когда защитники тюрьмы в ожидании подхода к ней моджахедов займут свои позиции на крепостной стене, они будут обстреляны осколочными снарядами и минами. Укрыться им будет некуда, поскольку естественным укрытием на тот момент станет сама тюрьма, а чтобы попасть в нее, обороняющимся нужно преодолеть пустынный внутренний двор. Но там их тоже будут подстерегать смертельные осколки разрывающихся мин и снарядов.

Хаджи Латиф предупредил всех полевых командиров, что об истинных планах ИК никто, кроме них самих, не должен знать. Своим подчиненным они должны озвучить первую версию нападения на тюрьму. При этом они обязаны довести до сведения бойцов точную дату и время планируемого нападения. Это делалось специально. Вражеский агент наверняка сообщит своим хозяевам обо всем этом, и в обозначенный час в ожидании предстоящего нападения во дворе тюрьмы соберется много военнослужащих, что непременно приведет к значительным жертвам с их стороны.

Расчеты Хаджи Латифа оправдались. Агент «Аскар» вовремя проинформировал «Худойрама» о точной дате и времени нападения на тюрьму.

В ту ночь общая численность царандоевских и хадовских солдат и офицеров, разместившихся в месте предполагаемого нападения моджахедов, составляла около двухсот человек.

То, что произошло потом, можно назвать адом. В час ночи, когда защитники тюрьмы заняли свои позиции на крепостной стене, на них обрушился шквал огня и металла.

Обстрел длился почти час. Солдаты метались по стене, спрыгивали вниз на землю, пытаясь хоть где-то укрыться. Но пустынный двор не мог уберечь от смертельных осколков, летающих по всему его открытому пространству.

Утром стали подсчитывать потери. Сорок восемь убитых и почти сто раненых – таков был итог той кошмарной ночи. Из тридцати двух хадовцев в живых осталось восемь человек.

Не трудно представить, какой «разбор полетов» был устроен на следующий день Хайдару на экстренном заседании Военного совета провинции.

Его обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах. А руководитель ХАДа вообще заявил, что Хайдар изменник и пособник моджахедов, о чем он обязательно доложит руководству МВД.

Трудно пришлось Хайдару в тот день. Оправдываясь, он вынужден был сообщить присутствующим, что информация о нападении на тюрьму поступила от резидента максуза, а этому человеку можно доверять на все сто процентов.

За последние десять дней это была вторая ошибка, допущенная Хайдаром. Раскрыв на Военном совете существование резидента, работающего с агентами, внедренными в бандформирования, он тем самым поставил большой жирный крест на «Худойраме».

Спустя много лет я узнал все обстоятельства гибели Джан Мохамада.

А в тот момент ни Хайдар, ни Асад не могли и предположить, чем обернется роковая фраза, произнесенная на Военном совете.

Еще до аминовских «реформ» в Кандагарское управление ХАДа был внедрен «Крот» – агент пакистанской разведки. До поры до времени он никак себя не проявлял, стараясь просто плыть по волнам времени. Его не коснулись ни репрессии, ни внутрипартийная драчка. Он старался быть в стороне от всего этого.

Его звездный час пробил с приходом к власти Бабрака Кармаля.

На ту пору провинциальное управление ХАДа, образно говоря, лежало в руинах. Весь высший руководящий состав был выбит волнами репрессий, следовавшими друг за другом. Оперативный состав управления, не успевая переориентироваться в быстротечных изменениях политической ситуации в стране, разбегался куда глаза глядят или погибал от тех же самых репрессий. Кстати, «Крот» своими анонимками на сослуживцев тоже способствовал развалу этого силового ведомства.

Так уж вышло, что, когда власть в стране в очередной раз сменилась, в провинциальном управлении ХАДа некого было поставить на мало-мальски руководящую должность.

И вот тут-то «Крот» проявил себя в полной мере.

У него почему-то сразу появилось острое желание стать активным членом НДПА. Он написал пылкое письмо-обращение, и не кому-нибудь, а самому Бабраку Кармалю. В том письме он подробно изложил, что подвигло его к принятию такого решения. При этом большая часть письма содержала восхищения «мудростью великого революционера и руководителя Афганистана Генерального секретаря НДПА товарища Бабрака Кармаля».

В партию его принимали с помпой. И буквально на следующий день назначили на должность начальника особого отдела ХАДа. А уже через полгода он занимал должность начальника отдела контрразведки Кандагарского управления ХАДа.

Можно только догадываться, какой огромный вред принес этот человек, работая в этом грозном ведомстве почти девять лет.

В 1987 году именно с его подачи едва не уволили с работы и не привлекли к уголовной ответственности начальника спецотдела царандоя – Амануллу Закрия. После нападения «духов» на спецотдел, в результате которого погибло десять его сотрудников, «Крот», воспользовавшись неопределенностью ситуации, сфабриковал несколько писем, якобы ранее направленных руководству спецотдела, в которых речь шла о готовящемся вероломном нападении.

Не знаю почему, но тогда я не поверил словам этого высокопоставленного хадовца в полковничьих погонах.

Изучив информацию, поступившую в спецотдел из ХАДа под обозначенными исходящими номерами, я увидел существенное расхождение с тем, о чем говорил начальник контрразведки. Нужно было делать выбор между двумя истинами: то ли был прав хадовец, обвиняющий Амануллу в умышленном подлоге документов, то ли был прав Аманулла, заверяющий меня в том, что документы из ХАДа были именно такими, какими он мне их предоставил, и содержали ничего не значащую информацию. После изучения всех документов и почти часовой беседы с Амануллой я сделал выбор в его пользу. Мне стоило потом больших усилий доказать невиновность Амануллы. Но я добился того, чтобы с него сняли все подозрения.

Моя интуиция меня не подвела. Уже позже, года через три после вывода войск из Афганистана, я узнал, что именно тот «контрразведчик» и оказался «Кротом». После ухода советских войск из Кандагара ХАД со всеми потрохами перебазировался в район аэропорта. При перевозке особо секретных архивных документов ХАДа «Крот» расстрелял сопровождавших его военнослужащих и вывез эти документы в Пакистан.

Но это будет потом, спустя много лет.

А в 1981 году «Крот» завел дело оперативной разработки на группу высокопоставленных офицеров царандоя, подозреваемых в пособничестве моджахедам. Он смог убедить руководителя ХАДа в том, что его подозрения не беспочвенны, и за отдельными руководящими работниками царандоя установили наружное наблюдение.

Через несколько дней на стол «Крота» легло донесение «семерочников», из которого следовало, что начальник уголовного розыска царандоя Асад имел встречу с хозяином автомастерской. По всем приметам, та встреча носила конспиративный характер. Хозяина мастерской установили в тот же день. Это был Джан Мохамад.

За его мастерской также было установлено наружное наблюдение, и через пару недель на пленку были зафиксированы все люди, что бывали у «Худойрама». Фотографии легли на стол «Крота», а через несколько дней их уже рассматривал Хаджи Латиф. В одном из них он узнал члена собственной группы. Это был тот самый связник, что работал в паре с агентом «Аскаром»…

* * *

Был обычный теплый декабрьский день. Джан Мохамад был в мастерской и копошился в двигателе очередного расхлестанного «автоконя». После его ареста хадовцами и ввода в Кандагар советских войск все бывшие помощники исчезли в неизвестном направлении, и теперь приходилось крутиться одному, как белке в колесе. Коммерция должна была идти своим чередом, чтобы обеспечивать надежную «крышу» его второй, скрытой от посторонних глаз работе.

Чисто интуитивно он почувствовал, что в мастерскую кто-то вошел. Просто-напросто в мастерской стало немного темней, из чего следовало, что в проеме ворот кто-то стоит. Джан Мохамад распрямился и увидел мужчину лет тридцати.

Хозяин поздоровался с ним, на что незнакомец ответил приветствием.

Никакой техники при незнакомце не было, в связи с чем Джан Мохамад поинтересовался, что привело незнакомца в его мастерскую.

Тот, в свою очередь, очень внимательно разглядывая Джан Мохамада, произнес фразу, от которой тот невольно вздрогнул:

– Здравствуй, бача Джан.

Так его мог называть только один человек.

– Не верю своим глазам! Шакур Джан, неужели это ты?!

Мужчины кинулись друг другу в объятья. Потом был долгий и бурный разговор двух закадычных друзей, не видевших друг друга почти шесть лет.

В тот день Джан Мохамад закрыл свою мастерскую раньше обычного.

Он был очень гостеприимным человеком и не мог себе позволить, чтобы его друг детства, прилетевший по служебным делам из Кабула, ночевал в какой-то вшивой гостинице.

Весь вечер они говорили, вспоминая яркие моменты своей юности. Джан Мохамад познакомил своего друга с супругой и, самое главное, со своим трехлетним сыном – Шакуром, не забыв при этом подчеркнуть, в честь кого он дал имя своему сыну.

Спать легли далеко за полночь.

А рано утром, сославшись на то, что с утра должен быть на приеме в губернаторстве, Шакур Джан простился с хозяевами и ушел.

Джан Мохамад и предположить не мог, что посетивший его в тот день друг детства Шакур Джан и есть тот самый «инженер», а точнее, полевой командир Гафур Джан, которого так долго вычисляли его агенты.

Когда связника приволокли к Хаджи Латифу, он был уже в полуобморочном состоянии от побоев и допросов, длившихся почти сутки. На единственный вопрос: «На кого работаешь?», задаваемый ему истязателями, он отвечал: «Ничего не понимаю. Я ни в чем не виноват». Он отлично понимал, что его все равно казнят, независимо от того, выдаст он «Аскара» или нет. Но выдачей товарища он поставит точку еще на одной жизни, а стало быть, своими руками уничтожит надежду на возможное отмщение за свою гибель. Нет, ничего не скажет он своим мучителям.

После непродолжительного общения с Хаджи Латифом связника казнили. Ему не стали резать горло, как это было принято у моджахедов. Его просто повесили на толстом суку гранатового дерева, а после этого ударом палаша отсекли голову от мертвого тела.

«Крот» оказался очень инициативным. Вместе с фотографиями посетителей Джан Мохамада он предоставил моджахедам ксерокопию оперативной установки на самого хозяина мастерской. После казни связника Хаджи Латиф зачитал эту установку присутствующим полевым командирам, и находившийся на совещании Гафур Джан сразу понял, о ком идет речь.

Тот визит к Джан Мохамаду было одним из звеньев тщательно спланированной операции.

Гафур Джан лично пробрался в город и выяснил, где находится мастерская его закадычного друга. В процессе бурного с ним общения он прикинул, сколько понадобится взрывчатки для того, чтобы уничтожить мастерскую вместе с ее хозяином.

Через пару дней после того, как друзья-лицеисты расстались друг с другом, к мастерской Джан Мохамада подъехала старенькая «япошка». Владелец машины попросил отрегулировать клапана в двигателе, пообещав заплатить хорошие деньги «за скорость и качество».

Джан Мохамад не знал, что в одну из дверей этой машины было заложено около десяти килограммов пластида, а будильник электронных китайских часов был установлен ровно на тринадцать ноль-ноль. До взрыва оставалось всего полчаса.

Вместе с Джан Мохамадом в тот день погибли еще два торговца, чьи дуканы располагались по соседству с его мастерской, а также трое случайных прохожих.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.