23 января

23 января

На месте, к декабрю составилось представление о турецкой армии, которое привело к решению командующего армией атаковать ее в направлении Кузучана и Джили и отрезать части, стоящие южнее, от Кеприкея. Мысль складывалась к нанесению туркам ущерба, захвата артиллерии и возвращении затем на старые места.

С 23–24 декабря, после моего приезда 2-го января мне это передавал и великий князь, и Болховитинов.

Великий князь шел на это неохотно, и когда 27-го пришла телеграмма Юденича, то я стал на сторону Юденича, и решение было дано. Болховитинов находил, что такие телеграммы (грубые, как он говорил) писать нельзя. Я успокоил его, сказав, что можно. Грубого ничего не было, а было сказано: или начать, или отказаться от действий. Таким образом, турки представлялись силою. Дела пошли успешно. 1-го января турки были сбиты. К утру 2-го Джилли и Кузучан, немного раньше, были в наших руках и более быстрое проникновение шло на Карабыих.

Здесь, в Тифлисе, представлялось, что турки с 2-го убирают свои части назад. Зачем, определить было трудно. Но это представление было поздно вечером 3-го, вернее, утром 4-го. 5-го Кеприкей был захвачен и части спускались с гор в Пассинскую долину, но турки ушли и остались беспорядочные арьергардные части. Турецкие корпуса начали свое дальнейшее продвижение вперед с 5-го, то же части южнее Аракса.

До 27-го мне представлялось, что цели, поставленные армии, в данной обстановке были неясны. Разбитие турецкой армии могло быть средством, но целью всей операции должно было быть овладение Эрзерумом. Об нем никто не думал, считая его овладение невозможно, или может быть, как это часто бывает, не желая затрагивать его как слишком хорошее. Но с 2-го января вопрос об Эрзеруме стоял совершенно ясно и думаю, что у командующего армией он должен был предстать пред ним с вечера 1-го января, и все дальнейшее должно было вестись так, чтобы достигнуть эту цель.

Но подходить к ней следовало с осторожностью. Турки местами были разбиты и отходили; надо было быть готовым и на их противодействие контратакой. Я думаю, что в действиях наших войск никакой разницы до 5-го января не было, но за это время следовало подтянуть резервы и кавалерию и решиться набросить 4-го января резерв по Араксу к Кеприкею, а Туркестанскому корпусу приказать форсировать движение в горном направлении Волошину пробиваться на Башвере и Бар. В последнем направлении мешали снега, но с лопатами в 2–3 дня Волошин пробился бы к Бар, и наши войска могли бы 7-го вечером овладеть Эрзерумом. Это потребовало бы усилия от всех. На самом деле к 7-му в районе Гассан-калы-Кеприкей было всего 30 батальонов, а в 60–80 и более верстах корпусные и армейские резервы – свыше 32 батальонов и 3 конных полков. И не недостаток в патронах, как писал Юденич, задержал нас от захвата Эрзерума, а само положение наших сил, предшествующий ход, не согласованный с мыслью о взятии Эрзерума. А эта мысль, быть может, сначала скрытая, должна была быть доминирующая. Уверять, что войска взяли бы Эрзерум – не имеет за собой основания, но отрицать этой возможности тоже нельзя.

Необходимо оговорить, что в течение всей операции, вплоть до 6-го января, размеры неудачи турок главнокомандующему были не ясны. Донесения указывали на отступление, но из всех подробностей вытекало, что турки отступают планомерно. О положении Эрзерума сведений не было. Принимая это во внимание, великий князь 6-го января, благодаря войска за успехи в тех условиях, в которых находятся, не мог от себя, минуя командующего армией, только на основании телеграмм генерала Ласточкина – дать из Тифлиса приказ о штурме, и телеграмма передана была командующему армией. Это решение было правильное. Командующий армией заявил 5-го, что у него нет перевозочных средств для дальнейшего продвижения от Кеприкея. Вероятно, поэтому корпусные и общие резервы находились так далеко 6-го, но 7-го и 8 и в последующие дни. Единственный определенный голос о штурме был голос Ласточкина, телеграммой Томилову, что надо штурмовать (это было 7-го января), а Томилов передал эту телеграмму в Тифлис без всякого заключения Юденича. Потом будут говорить, что великий князь не позволил. Да, и не позволил в тех условиях, в которых протекало дело. Но такие вопросы решаются на месте, а прежде всего они подготовляются издалека и задолго. Теперь, упоенные успехом, мы легче идем на это дело.

19-го января я познакомился с Дево-Боинском фронтом.

Силен он, и не думаю, чтобы при наличии даже сильной артиллерии этот фронт мог бы быть взят лобовым ударом. Известно по прежним исследованиям, как надо брать Деве-Боинские позиции. Может быть, еще в настоящие дни это возможно, нам следовало бы поехать в Гасан-Кала не 17-го, а 8-го или 9-го. Но дорога была запружена. С 17-го силами из Карса повезли на моторах 16 орудий 6-ти и 42-х линейного калибра, но без комплекта и таковой туда попадет не раньше 27-го. Перевозочные средства не велики и 19-го я Юденичу сказал, что время важнее этих 16 пушек. Наверное, не знаю, но кажется подвезены и ружейные, и пушечные патроны, которых было немного. Вот с привозом их надо было начать не медля. Но ожидание готовности тяжелой артиллерии – проволочка, выгодная только туркам.

Операция штурма крепости разрешена, я не помню только, которого числа, и телеграмма редактирована без меня. Турки пришли в Эрзерум, по-видимому в растерзанном виде 5-го января, и в последующие дни собирались остатки. Верхи у Деве-Боина были засыпаны снегом. Но с 8-го артиллерия их открыла огонь. Хаос, вероятно, у них был большой. Но и мы были не только не в сборе, в Пассинской долине, но Туркестанский корпус был далек и занят борьбою с частями 10-го турецкого корпуса. И теперь он не в сборе и не со всей своей артиллерией, а с 8-го прошло 15 дней.

Разбитые турецкие силы устроились. Возможен ли штурм?

На это скажу, что с каждым днем он делается труднее, но отрицать его возможности не могу. Но, с другой стороны, не попытаться его взять тоже нельзя. Объект слишком важен, и соотношение сил и условий слишком выгодное для нас. Но нельзя медлить, а мы будем ожидать постановки нескольких тяжелых орудий. Как будто в них суть. Еще 18-го и 19-го штаб армии был полон надежд.

Турки слабы, расстроены (думаю, что за 17 дней устроились), в ротах 50, 60, 90 человек. Но долго и наши части стоять в снегах и морозе не могут. Юденич 18-го и 17-го считает все это исполненным, и то же ожидание тяжелых орудий.

14-го или 15-го войскам отданы директивы. Серьезное дело перед нами, успех которого будет в отваге людей и начальников и в умении последних.

Нужен сильный резерв, а Юденич, несмотря на мои доводы, не решается притянуть 7-ой и 8-ой Кавказский стрелковый полк, притянутый к Кеприкею, а хочет их отправить на Алтуна-Эрзерум. По-моему, они в этом направлении не пройдут, довольствовать их будет трудно и они для дела пропадут. Наконец, согласовать их действия с главной массой будет трудно. Выйдут раньше, может создаться кризис, выйдут поздно – не принесут пользы. Но он увереннее меня, пока стоит на своем. Хотелось бы многое им сказать, но постороннему человеку это сделать трудно. Необходимо обдумать каждую мелочь. «Мы обдумаем это» – был ответ.

Хозяин Юденич, пусть ведет это дело. Он мне не ясен, но во всяком случае, человек с достоинствами и не болтун.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.