СТРЕЛЬБА И МЕНЕВРЫ

СТРЕЛЬБА И МЕНЕВРЫ

«Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко».

Когда солдат научится действовать в строю, в том числе выполнять все эволюции с фузеей в руках, его можно было учить заряжать и стрелять. Увы, никакой «редкости» и «меткости» стрельбы, как и молодецких ударов штыком, позже воспетых Александром Васильевичем в «Науке побеждать», в «Полковом учреждении» не наблюдается. Здесь в обучении царит старая система частого залпового огня «в сторону противника».

Заряжание было по уставу разбито на несколько приемов, которые выполнялись по командам. Прежде всего, рекрут учился выполнять их без настоящего заряда в одиночку. Затем — с обозначением выстрела, шестерками и большой шеренгой, добиваясь единства действий в группе. Только после этого Суворов советовал переходить к обучению «скорому четверократному заряжанию с примерной пальбой, то есть: стоя, сидя на колене, — причем особливо садиться на колено твердо обучать, — встав, и с заряжанием на левой стороне поодиночке, и с знаками (обозначением выстрела), по шестеркам и большой шеренгой».

Затем все эти эволюции повторялись при наступлении шеренги на неприятельский фронт. Потом — в три шеренги, с припаданием на колено первого ряда или двух первых рядов (тогда стрелки становились наискось). Особо солдаты учились стрельбе при отступлении строем и батальонной пальбе рядами на марше. Все сначала разучивалось медленно, затем имитация стрельбы доводилась до темпа «скорострелков».

Если солдаты выучились единым духом выполнять команды по заряжанию и условной («знаками») стрельбе из любого уставного положения, можно было «приступать к пальбе». Новобранцы выполняли все те же манипуляции с фузеей, но только «здесь уже все действия с патроном». «При сем, — требовал Суворов, — весьма наблюдать, чтоб оный (бумажный патрон) из сумы скоро вынут был, исправно скушен, тряхнув один раз (порох из патрона) на полку, скоро опущен в дуло одним разом и крепко шомполом прибит».

На этом обучение рекрута боевому искусству было завершено. Далее Суворов инструктирует по обучению караульной службе и дает специальные указания по дополнительным приемам гренадер (они учились бросать гранаты).

А где же та «цельность» (прицельность, меткость) стрельбы, на которой Александр Васильевич так настаивал впоследствии? — Обучения прицельной стрельбе в «Полковом учреждении» нет. Нет в нем и упоминания приемов штыкового боя, и тренировок в ускоренных маршах, и учений по штурму укрепленных пунктов, которые полковнику Суворову упорно приписывала молва и историки. Чего стоит хотя бы байка об учебном штурме солдатами Суздальского полка монастыря в Ладоге, где полк долгое время квартировал!

В исторических источниках следов таких деяний полковника не обнаруживается, хотя некоторые основания для молвы были. Например, официально штыковому бою Суворов в 1760-х гг. не учил и в публичных текстах об этом не писал[18]. Но 1771 г., в уже упомянутом письме Веймарну, характеризовал свои отступления от норм при обучении полка так: «По данному в полк моему учреждению, экзерцирование мое было не “на караул”, “на плечо”, но прежде повороты, потом различное марширование, и потом уже приемы, скорый заряд и конец — удар штыком». Т.е. штык, если даже мушкетеры палили не прицельно, уже в 1760-х гг. был «молодец»!

То же можно сказать и о маршах, следов обучению которым в «Полковом учреждении» нет, разве что в разделе об обуви, которую Суворов советовал беречь, и объяснял, как лучше носить и чинить. Однако когда Суздальскому полку было приказано явиться 15 июня 1765 г. в лагерь у Красного Села, Суворов привел солдат из Новой Ладоги форсированными маршами, без отсталых, что свидетельствует о тренированности его бойцов в походах^{18}.

Суздальцы были включены в «армию» Екатерины II, которая собиралась, в духе Петра I, «потешно» воевать против войска генерал-аншефа Панина. Это неудивительно: полк был на хорошем счету, а гвардия, в рядах которой выступал отец Александра Васильевича, была с Екатериной. Василий Иванович командовал лейб-гвардии Измайловским полком, в котором с 11 июля 1763 г. был подполковником (полковником считалась императрица). Один батальон Суздальского полка оставался на семь дней учений для охраны «Главной квартиры». Другой, с двумя гренадерскими ротами, был включен в «особливый легкий корпус», которым Екатерина Великая собиралась «рекогносцировать» позиции Панина.

Догадайтесь: с какой из частей своего полка находился А.В. Суворов? При ставке, поближе к «матушке-императрице», источнику благ и чинов, или «впереди, на лихом коне»? — Вопрос риторический. Разумеется, Александр Васильевич был там, где предстояли хоть и учебные, но бои. Предсказуемость Суворова иногда даже угнетает. Дал 99 сражений — всюду побеждал. Хоть бы раз оставил итог боя спорным, так нет же — громил врага наголову. В бою и походе всегда был в гуще солдат. Один раз отступил — через Альпы, — но так, что даже противники сочли это величайшей из побед…

В изданной по итогам императорских учений 1765 г. книжке Александр Васильевич отмечен единственным из обер-офицеров: «Суворов с пехотой и артиллерией произвел наступательное движение, занимая высоты одну за другой и очищая путь Государыне для осмотра неприятельских позиций»^{19}.

Мало кто из современников знал, что несколько месяцев назад, в разгар обучения полка, завершая работу над «Полковым учреждением», бодрый на людях Суворов чувствовал себя так плохо, что боролся со смертью. «Прекрасная невская вода так мне желудок расстроила, — жаловался молодой даме Луизе Ивановне Кульневой в 1764 г. в своем первом дошедшем до нас письме[19], — что оный супротив меня беспрестанно бунтует, а от здешнего воздуха развелась в нем бездна паразитов, кои меня вконец измучили. Головные и грудные боли не оставляют.

У меня остались кожа да кости,

Я зол, подобен ослу без стойла,

Всем похож на настоящий скелет

Либо тень, скитающуюся в небесах;

Я точно беспомощный, тонущий в водах корабль[20].

Смерть чуть не перед глазами у меня. Она медленно сживает меня со свету, — но я презираю ее, не желаю умирать позорно, а хочу встретить ее только на поле сражения» (П 1). Этого недомогания Суворова, как и большинства других, его сослуживцы не заметили…

На людях Суворов не мог болеть: это не соответствовало его представлению об идеальном офицере, примере для подражания со стороны подчиненных. Именно честолюбие, стремление быть образцовым солдатом, по его мнению, было основным чувством, побуждающим военного человека исправно нести службу.