«Чайные купцы»
«Чайные купцы»
Разведка флангов в период боевых действий старалась использовать весь комплекс «крышевого» прикрытия. Разведчики действовали под видом коммерческих заготовителей, купцов, иностранных корреспондентов, ученых-путешественников, а также в составе «туземных отрядов».
Тревогу штаба Маньчжурской армии вызывали передвижения китайских войск под командованием генералов Ма и Юаньшикая. Их намерения не были известны. Русские генералы задавали себе вполне резонные вопросы: если Япония высадит десант на западном побережье Ляодунского залива, как поведут себя китайцы? Не выступят ли они на стороне японцев?
Ведь к тому же не была известна и граница, разделяющая Маньчжурию и Монголию. Так офицеры Маньчжурской армии захватили в бою японскую карту и с удивлением обнаружили, что их противники обозначили границу в 30 километрах к западу от реки Дунляохэ, в то время как на наших картах граница проходила по реке.
Да и сама Монголия была слабо изучена русскими войсками. И вряд ли кто мог твердо ответить на вопрос, сколь возможны передвижения крупных воинских частей по территории этой страны.
Естественно командованию не хотелось блуждать в потемках, и потому уже в феврале 1904 года в район реки Ляохэ — Китайской железной дороги — Синминтин — Гоубаньцзы — Инкоу был послан русский разведчик. Им оказался штабс-капитан Колонтаевский, слушатель Восточного университета в городе Владивостоке. С началом войны его отозвали из университета и прикомандировали к штабу Маньчжурской армии. А поскольку на офицеров, знающих восточные языки, был огромный дефицит, Колонтаевский оказался как раз к месту.
В марте в районы дислокации китайских войск генералов Юаныпикая и Ма под «крышевым» прикрытием иностранного корреспондента командировали штабс-капитана Петра Россова.
Петр Алексеевич Россов, выпускник 2-го кадетского корпуса и 1-го военного Павловского училища, попал служить на Дальний Восток. Здесь изучил нравы, культуру и быт японцев и китайцев, участвовал в походе в Китай в 1900–1901 годах. Потом учился в Николаевской Академии Генерального штаба, и по ее окончании вновь был направлен на Восток. Служил в 147-м пехотном Самарском полку. Здесь его и отыскали штабные офицеры и снарядили в тыл китайских войск.
В апреле под видом русского купца Попова, торгующего чаем, в разведкомандировку убыл опытный разведчик есаул Уральского казачьего войска Давид Ливкин.
Давид Иванович окончил военное училище и трехгодичные офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте МИДа. Он успешно овладел арабским, турецким, персидским и французским языками. До этого Ливкин уже знал татарский и киргизский языки.
По заданию принца А. Ольденбургского есаул совершил длительную разведывательную экспедицию в Индию, с успехом справился с заданием и возвратился на Родину. С началом Русско-японской войны он подал рапорт с просьбой отправить его в действующую армию. И вот теперь есаул Ливкин во главе небольшой группы разведчиков направлялся в ставку генерала Ма.
Китайцы встретили «чайных купцов» совсем не ласково. Однако Ливкину удалось встретиться с генералом Ма, вручить ему подарки, оказать уважение и наладить нужный контакт.
Давид Иванович «гостил» в ставке несколько дней. Генерал поведал ему, что не собирается выступать на стороне японцев. Более того, он обеспокоен агрессивными действиями японской армии и видит в ней прямую угрозу Китаю.
Как грамотный, знающий офицер есаул Ливкин и сам признаков подготовки к наступлению не обнаружил. Наоборот, генерал Ма проявлял доброе, дружеское отношение к русским купцам.
Вскоре разведгруппа Ливкина возвратилась в штаб армии. Сведения, полученные от китайцев, были высоко оценены командованием. Это дало возможность планировать дальнейшие боевые операции, не оглядываясь на китайцев.
Есаул Давид Ливкин был награжден золотым оружием.
Храбрый разведчик в боях под Мукденом получил тяжелую контузию, не мог самостоятельно двигаться и говорить. Его уволили в отставку в чине полковника и удостоили ордена Св. Владимира с мечами и бантом.
К разведывательной работе был привлечен и крупный поставщик продовольствия, сподвижник героя Русско-турецкой войны 1877–1878 годов генерала М. Скобелева — коммерческий заготовитель А. Громов.
Работая в Монголии еще в довоенное время, он хорошо изучил эту страну, был знаком с многими местными князьями. Так что попутно с покупкой скота он вел постоянную разведдеятельность.
Активные боевые действия японцев и их стремление совершить глубокие фланговые обходы, заставили командование Маньчжурской армии усилить разведку правого фланга. Вторично отправлен в Монголию под видом датского корреспондента штабс-капитан Петр Россов. Ему в помощь назначен Владимир Шангин — студент Санкт-Петербургского Императорского университета, переводчик с монгольского языка.
Туда же выехал и чиновник особых поручений Дмитрий Ян-чевецкий, который был прикомандирован к управлению генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем. Он владел китайским языком и знал местные обычаи и нравы.
Дмитрий Григорьевич проходил службу рядовым стрелком во 2-м и 10-м Восточно-Сибирских полках, принимал участие в подавлении Боксерского восстания в Китае в 1901 году, работал специальным корреспондентом харбинской газеты «Новый край».
Позже он напишет и издаст интересные книги «Дневник корреспондента “Нового времени” в Боксерском восстании» и «У стен недвижного Китая».
В 1903 году Янчевецкий служил чиновником для особых поручений у приамурского генерал-губернатора, редактировал газету «Приамурские ведомсти» и бюллетень «Вестник Маньчжурской армии».
С началом Русско-японской войны принял предложение участвовать в разведывательной спецоперации.
Русский консул в Урге Люба командировал в Долон-Нор под видом ученого-путешественника, служащего русско-китайского банка Москвитина. Уж очень важен был этот район для нашего командования, ведь через него шли лучшие караванные пути к Цицикару.
Важную роль в добывании разведывательных данных сыграла и особая экспедиция подполковника Федора Хитрово.
Федор Константинович получил военное образование во Владимирском Киевском кадетском корпусе, во 2-м военном Кон-стантиновском училище. Служил в Кексгольмском гренадерском полку. Окончил Николаевскую Академию Генерального штаба. Из штабс-капитана был переименован в капитаны Генштаба и состоял при Киевском военном округе.
В сентябре 1904 года подполковник Хитрово назначается исполняющим должность начальника штаба 1-й Сибирской стрелковой дивизии. Вскоре он получает задание возглавить разведэкспе-дицию пограничной стражи Заамурского округа. Надо сказать, что пограничники являлись одними из самых боеспособных воинских частей в период Русско-японской войны. И посылка специальных экспедиций приобрела систематический характер еще до начала боевых действий. Кроме Хитрово, подобные экспедиции возглавляли ротмистр Баранов и офицер 4-й бригады Заамурского округа Коншин.
Они не только вели разведку, но встречались с монгольскими князьями и ламами, и даже с Далай-ламой, который был изгнан англичанами из Тибета и искал поддержки у «белого царя» Николая II. Этим экспедициям удавалось не только добывать ценные разведданные, но и предотвращать проникновение японских диверсионных групп в тыл русской армии.
Разведку на левом фланге вел военный комиссар в Хейлунд-зянской провинции подполковник Михаил Соковнин.
После окончания Николаевской Академии Генерального штаба в 1892 году, Михаил Алексеевич был назначен в Приамурский военный округ. Служил обер-офицером для поручений при штабе округа, исполнял должность старшего адъютанта, прошел цензовое командование ротой, участвовал в Китайском походе, командовал батальоном 6-го Восточно-Сибирского полка.
За одиннадцать лет службы на Дальнем Востоке Соковнин хорошо изучил этот театр военных действий, и с началом войны вполне был готов вести разведку.
В «Отчете деятельности разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера при Главнокомандующем» с 4 марта по 31 августа 1905 года говорилось: «Сведения, доставляемые полковником Соковниным, отличались полнотою, достоверностью и разнообразием по характеру сообщаемого, благодаря тем широкими связям, которые он за свое долгое пребывание на Дальнем Востоке успел установить с китайской администрацией и представителями всех слоев местного населения».
Весной 1905 года Михаил Соковнин получил персональное задание: разработать и провести спецоперацию, дабы склонить на нашу сторону авторитетного главаря независимой Дьяпигоу-ской вольницы Хандэнгю, который играл заметную роль еще во время Боксерского восстания в Китае. По некоторым данным, он был способен выставить несколько тысяч хунгузов. Естественно, штаб не желал увидеть на своем левом фланге такую бандармию. Тем более что японцы всячески желали перетянуть Хандэнгю на свою сторону.
Соковнин успешно справился с поставленной задачей. Он встретился с главарем группировки и за щедрое денежное вознаграждение предложил пойти на сотрудничество с русским штабом Маньчжурской армии.
Хандэнгю согласился и взял на себя обязательства не оказывать содействия японцам и вести непрерывное наблюдение за противником.
Разведка флангов осуществлялась также и с помощью боевых отрядов русских войск генерал-лейтенантов Петра Мищенко, Павла Ренненкампфа и полковника Александра Мадритова.
Все они начинали службу на Дальнем Востоке еще до войны, участвовали в Китайском походе 1900–1901 годов.
Генерал Мищенко во время боевых действий с японцами весной — летом 1904 года командовал отдельной Забайкальской казачьей бригадой. В январе 1905 года под его руководством был совершен так называемый набег на Инкоу — рейд конницы в глубокий тыл противника. Однако он закончился неудачей.
В Китайском походе генерал Ренненкампф совершил классический кавалерийский рейд, чем и заслужил общее признание. Умело и храбро действовал он и в Русско-японскую войну, особенно во время Мукденского сражения, где Павел Карлович возглавлял отряд на левом фланге Маньчжурской армии.
Полковник Александр Мадритов командовал 1 — й сотней Верх-неудинского полка во время похода в Китай. Потом служил старшим адъютантом штаба Квантунской области, командовал отрядом охраны горно-лесопромышленной концессии на реке Ялу.
Весной 1904 года возглавил конный отряд в составе двух сотен и двух конных охотничьих команд, позже действовал в тылу на коммуникациях японских войск.
Генерал Алексей Игнатьев в своей книге «50 лет в строю» так вспоминает об этом офицере: «Куропаткин в зависимости от положения на Дальнем Востоке, то требовал увольнения полковника Мадритова из Генерального штаба, то хотел использовать знания и большой опыт этого энергичного офицера, как полезного эксперта в маньчжурском вопросе. В конце концов Мадритов войну провел во главе импровизированных отрядов, настолько оторванных от остальной армии, что после мукденского погрома о нем даже забыли. Он очутился со своими частями в тылу японских армий, и ему удалось лишь с большим трудом пробиться из окружения».
Такова была разведка флангов. Теперь пришло время рассказать о ближней разведке.
Для ее ведения использовался захват пленных, добыча документов, которыми занималась войсковая разведка. Велась тайная разведка с помощью лазутчиков-китайцев, а также сведения черпались из иностранной печати.
В составе Южного авангарда, ближнюю разведку разворачивал начальник 9-й Восточно-Сибирской бригады, потом преобразованной в дивизию, генерал-майор Киприан Кондратович. В Восточном отряде ведение разведки было возложено на капитана 7-го стрелкового полка Николая Кузьмина.
Киприан Антонович прошел Русско-турецкую войну, участвовал в Китайском походе, и в 1902 году был назначен в распоряжение командующего войсками Квантунской области.
«Он, — писалось в документах, — служивший раньше в Маньчжурии, имел знакомства между китайцами и местными миссионерами».
Кузьмин тоже попал в разведку не случайно. Он был инструктором корейских войск, владел корейским языком и «являлся лицом, вполне подходящим для организации и ведения этого дела…»
Развертывание тайной разведки с помощью китайцев было поручено штабс-капитану Блонскому. Правда, работу эту в раз-ведотделении штаба начали только после Мукденских боев.
В своем отчете в период с февраля по сентябрь 1905 года штабс-капитан сообщает, с какими трудностями ему пришлось столкнуться: «Разведка о неприятеле через тайных агентов в период после оставления Мукдена и до конца войны в штабе Главнокомандующего была возложена на меня, как владеющего китайским языком.
Система разведки заключалась в четырех главных моментах. 1. Приискание агентов. 2. Подготовка агентов. 3. Командирование агентов на разведку и 4. Вознаграждение за доставленные сведения.
Приискание агентов после отхода из Мукдена стало более затруднительным, чем до этого. Задача эта никоим образом не может быть возложена на офицера, не имеющего в своем распоряжении доверенного китайца. Дело в том, что китайцы, к которым офицер обращается лично с предложением принять его в качестве тайного агента, — относятся в большинстве случаев с недоверием к такому предложению и к обещаемому вознаграждению, с кем приходится иметь дело.
После Мукдена мне пришлось работать в районе, в котором никогда раньше я не бывал и не имел связи с китайским населением, китайцы же, помогавшие мне в приискании агентов до отхода из Мукдена, остались там, и я потерял с ними связь.
Таким образом, я вынужден был найти и нового помощника по приисканию агентов, в чем мне оказал содействие известный купец Тифонтай и китайский полковник Чжан-Чжен-юань».
О Николае Ивановиче Тифонтае (настоящее имя Цзи Фэнтай) надо сказать отдельно. О нем говорили, что внешность у него китайская, а сердце русское. И это действительно так. В июле 1891 года в своем прошении о принятии его в российское подданство Цзи Фэнтай писал: «Я выехал из пределов Китая еще молодым человеком, и не имея там никого из близких и родных, совершенно отвык от жизни и обычаев прежней родины, и у меня решительно нет никаких связывающих обстоятельств с нею. Напротив, мое имущественное положение и мои занятия связывают меня всецело с Российской империей, ставшей мне второй родиной… Я буду считать для себя за большое счастье и честь быть гражданином Российского государства».
Прошение Цзи Фэнтая было удовлетворено. Искренность своих слов китаец с русской душой подтвердил во время Русско-японской войны. Он помогал нашей разведке вербовать и засылать в тыл японских войск тайных агентов. За свои деньги Тифонтай организовал диверсионный партизанский отряд «Пинтуй», который возглавил полковник Чжан-Чжен-юань. Его кстати, тоже рекомендовал Тифонтай. Отряд состоял из 500 конных хунгузов. «Цель отряда, — как писал сам Николай Иванович, — беспокоить тыл неприятеля, делать внезапные набеги, жечь склады, портить японский телеграф и железную дорогу, производить разведку».
За свои старания купец Тифонтай был награжден двумя орденами Станислава III и II степени.
Сведения о противнике доставлялись не только по линии агентов, действующих под руководством разведотделения штаба армии. Активно в этом направлении работал и военный комиссар Мукденской провинции Михаил Квецинский.
Михаил Федорович начал службу на Дальнем Востоке в 1897 году. Участвовал в Китайской кампании, исполнял должность военного комиссара в Мукдене. В феврале 1904 года — он начальник гарнизона Мукдена.
Историк И. Деревянко в своей книге «Белые пятна Русско-японской войны» пишет: «На более прочных основаниях было поставлено дело разведки китайцами у военного комиссара Мукденской провинции полковника Квецинского. Будучи представителем русской власти в Маньчжурии, полковник Квецинский имел возможность при непрерывных сношениях с китайской администрацией, получать сведения о противнике, отчасти от последней, отчасти же от специально нанятых для этой цели китайцев-разведчиков».
«Нельзя не отметить важное нововведение, впервые примененное полковником Квецинским, — учреждение школы для подготовки постоянных разведчиков из китайцев».
Правда, как всякое новое дело, оно имело много недостатков. Например, эту школу возглавил студент Восточного университета во Владивостоке. И если китайским языком он в какой-то мере владел, то военной профессии не знал, с организацией японской армии был мало знаком. Был и еще один минус — школу учредили достаточно поздно, уже после Мукденских боев. В то же время, надо признать, что сам опыт создания школы пригодился в будущем.
Главный контингент тайных агентов — китайские солдаты, деревенские жители, мелкие торговцы. Этих людей прельщало вознаграждение, однако, как писал тот же штабс-капитан Блонский, подобные «агенты не имели представления о японской армии и способны были доставлять сведения, не имеющие никакой цены».
Однако есть и положительные примеры организации агентурной разведки. Так во 2-м Сибирском корпусе штаб имел на связи шесть так называемых агентов-резидентов. Они располагались в разных пунктах в тылу противника. При каждом резиденте было по три агента связи. Столько же агентов связи имел и офицер, заведовавший корпусной разведкой.
Как только очередной «связист» с разведданными появлялся в штабе корпуса, ему на замену в резидентуру отсылался очередной агент. Была организована своего рода «челночная система» доставки информации. Это давало хорошие результаты.
Штабом корпуса использовалась и еще одна новинка — посылка агентов в крупные воинские части врага для работы в них под прикрытием обслуживающего персонала. Самыми удачными для этой роли были мастеровые — плотники, кузнецы. Пример такого успешного внедрения агентов-«крышевиков» приводит в своей работе «Агентурная разведка» К. Звонарев. Он говорит о кузнице и плотнике, которые были внедрены в одну из дивизий армии Куроки.
Неплохо работали и агенты из числа лиц, которые имели родственников в тылу японцев. Они могли, не вызывая подозрения, выехать к родным и проживать там продолжительное время.
Конечно же, в работе с агентами были свои трудности. Надо было следить за добросовестностью исполнения ими своих обязанностей. А сделать это, понятно, оказывалось не просто.
В довоенное время считалось, что войсковая разведка, которую вели кавалерийские части и охотничьи команды, является более эффективной, нежели агентурная разведка.
Этого мнения придерживались как в округах, так и в Главном штабе. Но боевая действительность показала всю ошибочность подобной теории. Француз Руаль де Рюдеваль, ссылаясь на мнение генерала Георгия Штакельберга, командующего 1-м Сибирским корпусом, в своей работе «Разведка и шпионаж» говорит: «У нас было много кавалерии и мало шпионов и мы были все время плохо осведомлены. Наш противник имел мало кавалерии и много секретных агентов и знал все своевременно».
Что же касается разведки охотничьими командами, то и здесь дела обстояли не лучше. Военный теоретик генерал русской армии и комдив советской Александр Свечин в своих трудах, посвященных Русско-японской войне, рассказывает, как начальники неумело руководили охотничьими командами. «Как сквозь сито, гнали через неприятельские аванпосты наши охотничьи команды. Из полков выбирались лучшие нижние чины, лучшие офицеры, им давались самые туманные инструкции, собранные команды угонялись за 100 верст на гибель, тем более верную, чем отважнее были офицеры. Сотни пропавших без вести, оплачивали совершенно не стоящие сведения, принесенные одним удачником.
В этих разведочных делах мы теряли не только лучших людей, мы теряли веру в себя, мы постепенно приучали всех к неудачам, постепенно разучивались одерживать победы».
На первых порах еще теплилась надежда на захват пленных, документов, писем. Но пленных чаще всего берет тот, кто наступает. И потому к середине 1904 года приток пленных и вовсе иссяк. Не помог и приказ генерала Куропаткина выплачивать вознаграждение за каждого пленного.
«Случаи захвата официальных документов были очень редки, — говорилось в отчете штаба 1-й армии, — и захваченные документы имели только исторический интерес».
Вот, собственно, и весь краткий обзор ведения ближней разведки на Маньчжурском ТВД.
Остается добавить, что в период войны нашими военными агентами и негласной агентурой в Западной Европе также велась разведка в интересах штаба Главнокомандующего Маньчжурской армией.
Военный агент в Германии полковник Вадим Шебеко получил ценные сведения о крупном артиллерийском заказе японского правительства на заводе Круппа в Эссене. Он также отследил и сообщил в Главный штаб дату выхода парохода «Самбия» из Гамбурга с грузом полевых и горных артиллерийских орудий.
В декабре 1904 года военный агент России в Стокгольме полковник Александр Алексеев доложил о закупках Японией военной техники в Швеции.
Позиции военных агентов в Берлине и в Париже также использовались для передачи сведений из Японии и Китая. Такие данные от «агента, проживающего в Токио» получал полковник Владимир Лазарев, находившийся в это время во Франции.
В силу своих возможностей вел разведку и военно-морской флот. Надо отметить, что именно во время Русско-японской войны родилась наша радиоразведка. 7 марта 1904 года командующий Тихоокеанской эскадрой вице-адмирал Степан Макаров подписал приказ, в котором предписывал ведение радиоперехвата и пеленгования вражеских радиостанций. Выполняя его, радисты флота обнаруживали работу японской радиостанции и докладывали о приближении кораблей противника. Именно так были впервые опробованы приемы разведки японцев по их радиопереговорам и дешифровке перехваченных радиограмм.
…27 июля 1905 года в американском городе Портсмуте был подписан мирный договор между Россией и Японией. Война завершилась. Россия признала Корею сферой японского влияния, передала Японии арендные права на Квантунскую область с Порт-Артуром и Южную ветку Китайско-Восточной железной дороги, а также южную часть Сахалина.