13. В партизанском отряде имени Чапаева
13. В партизанском отряде имени Чапаева
Новый лагерь выглядел намного лучше старого. Шалаши для жилья были более просторными и хорошо укрывали от холода и ветра. Внутри были оборудованы деревянные нары, покрытые соломой. Два больших котла, которые были доставлены из одного села, символизировали «кухню» посреди лагеря. Ребята приспособились к условиям жизни в лесу, наладили связь с некоторыми крестьянами, которые обеспечивали нас продуктами и новостями. Ребята также достали ружье у одного из крестьян. Крестьяне принесли новости о судьбе евреев, отправленных поездом вместо Ковно в Понары, спустя считанные дни после их расстрела в Понарах, и о том, что евреи, переведенные в Вильно, спаслись. Я рассказал о наших контактах с ОПО и приключениях в пути.
Я был введен в обычный распорядок партизанской жизни: охрана, патрулирование в лесу и работа на "кухне". Советские партизаны в нашем лесу так и не появились. Решили, что если в ближайшие недели мы не сумеем наладить связь с партизанами, перейдем в лес Ходоцишки, на 20 километров восточнее. Крестьяне, поддерживающие с нами связь, рассказали, что в районе Ходоцишки и Кузиан действуют партизаны. Тем временем, обострилась проблема с продуктами, которые мы до сих пор покупали за деньги. Но деньги закончились, и необходимо было отнимать продукты силой оружия, то есть совершать действия, на языке партизан именуемые "экономическими акциями". Крестьяне относились к этим акциям, как к обыкновенному грабежу и сообщали об этом властям. В таких случаях они были готовы доносить немцам о местоположении партизан. Мы знали об этом, но не было иного выхода. Решили проводить эти акции в районах, наиболее отдаленных от леса Царклишки, чтобы не наносить ущерба крестьянам из близлежащих сел, в сотрудничестве с которыми мы нуждались.
Первым пунктом для "экономической акции" мы выбрали ферму литовца, в семи километрах от леса Царклишки в сторону Свинцяна. Мы вышли туда группой в восемь человек, надо ведь было нести продукты. Псы встретили нас громким лаем. Мы окружили дом и постучали в дверь. Сначала не было никакого ответа. Мы знали, что хозяева проснулись, но делают вид, что не слышат стука. Борис, который командовал акцией и обладал отличным русским акцентом, сообщил громким голосом, что мы советские партизаны, и если дверь не будет немедленно открыта, мы ее вышибем. В доме зажегся фонарь, послышались шаги, и дверь открылась. Борис, Исраэль Вольфсон и я вошли внутрь, все трое не были похожи на евреев и старались скрыть этот факт. Мы знали: если хозяева нас вычислят, немедленно сообщат властям. Если же определят нас как советских партизан, есть шанс, что не сообщат, боясь возмездия, а также из расчета, что советская власть вернется, и они получат по заслугам за доносительство.
Мы сообщили хозяину, что пришли за продуктами для нашего подразделения. Собрали всех членов семьи в одной комнате. Израиль остался их охранять. При обыске дома и остальных построек мы нашли огромное количество продовольствия, гораздо больше, чем могли унести с собой. Уходя, предупредили хозяина: не дай Бог ему донести о нас властям. С первыми лучами рассвета мы уже были в лесу. Первая наша "экономическая акция" под угрозой оружия и в достаточном отдалении от лагеря удалась сверх меры. И этот успех повысил наше настроение.
Приближался праздник Песах 1943 года. Решили его отпраздновать, привели двух наших девушек из гетто Свинцяна, которые принесли нечто, подобное маце. Вечером зажгли небольшой костер, сидели вокруг него. Я начал петь, и все меня поддержали. Пели пасхальные песнопения и еврейские народные песни, которые вернули мои мысли к дому, к родителям, к сестре, к пасхальному седеру в прошлом, когда я, самый маленький в семье, задаю вопросы — "Ма ништана?" — "Что изменилось?.." Очень многое изменилось в эту ночь Песаха 1943 года в сравнении с такими ночами в довоенное время: еврейский мир разрушен, культура его в развалинах, вокруг свирепствует вражда, оставшиеся в живых существуют в рабстве гетто и концентрационных лагерях, совсем небольшое число скрывается в лесах, борясь за свое существование. Я отбросил эти мысли, как и все остальные мои товарищи. Мы пели и затем рассказывали всякие истории и анекдоты.
В один из дней Шимка вернулся от своего знакомого поляка-фермера и принес ошеломляющую новость, которую поймал по радио друг фермера по подпольному польскому радио "Комета": в Варшавском гетто вспыхнуло восстание евреев. Вот уже несколько дней восставшие бойцы отбивают атаки немцев, нанося им тяжкие потери. Бойцы подняли на стенах гетто национальные еврейские и польские флаги. Мы рады были слышать, что изморенные голодом и заключенные в гетто евреи восстали и уничтожают немцев. Я видел перед глазами знакомые улицы Варшавы и представлял многих из моих одноклассников в ивритской школе и товарищей по молодежному движению, несомненно, находящихся среди бойцов гетто. На миг испытал огорчение, почему я не в Варшаве среди них. Что произошло с моими родителями в гетто Варшавы?..
В середине мая к нам в лагерь пришел Федула, русский крестьянин, с которым мы держали постоянную связь. Он сказал, что его посетила группа советских партизан. Они вернутся к нему через неделю, и тогда он устроит встречу между ними и нами. И действительно через неделю Федула пришел в сопровождении двух советских партизан. Один из них был вооружен автоматом ППШ, второй — карабином. Автоматчик был невысокого роста, широкоплеч и черноволос. Он представился, как Васька "Черный", и сказал, что они бойцы партизанского отряда имени Чапаева командира Красной армии, погибшего в Гражданской войне 1918–1920.
Советская пропаганда превратила его в легендарного героя.
Партизанский отряд находится в лесах Козиан, в 30 километрах восточнее нашего лагеря. Васька рассказал нам, что был старшим сержантом Красной армии. При отступлении летом 1941 его подразделение разбежалось, и он остался в этой округе. С начала 1942 он — партизан. После проверки нашего оружия, он заявил, что готов привести нас в его отряд в лесах Козиана.
Мы быстро разобрали наш лагерь, запаковали то немногое, что у нас было, и приготовились в путь. Должны были в первую ночь пройти 20 километров до леса Худоцишки, но следовало обогнуть город Худоцишки, что удлинит наш путь еще на пять километров. В пути надо было пересечь глубокую речку.
Во время проверки оружия, произошел выстрел из пистолета Бориса Йохая, и пуля ранила в ногу Ноаха Свирского, парня из городка Видз, который присоединился к нашей группе еще в гетто. Васька "Черный" перевязал рану Ноаха бинтом из своего индивидуального пакета. Пока мы выражали сомнение, как доберемся до лесов Козиан с раненым Ноахом, Васька "Черный" заявил, что возьмет телегу у крестьянина, и на ней мы повезем раненого. Васька и еще двое из наших товарищей вышли из лагеря, и через два часа вернулись на телеге, которой управлял ее хозяин. Мы уложили Ноаха в телегу, и с темнотой двинулись в путь.
Васька выбрал меня и еще двух моих товарищей — впередсмотрящими.
За нами, на расстоянии 50 метров от нас, шла вся группа и катилась телега с раненым. По дороге мы пересекали села. Из-за телеги с раненым Васька решил перейти речку по мосту, а не искать лодки. Мост был недалеко от небольшого села на западном берегу речки. Когда мы приблизились к селу, Васька приказал увеличить расстояние между нами и всей группой до ста метров. Село выглядело спокойным. В 50 метрах от моста по нам открыли огонь из винтовок и автомата. "Ложись!" — крикнул Васька и открыл ответный огонь из автомата по засаде около моста. Я извлек мой пистолет, но знал, что нет смысла впустую тратить патроны. "Прыжками назад!" — приказал Васька. Из засады продолжали вести огонь, но под покровом темноты мы не понесли никаких потерь. Лишь спустя час мы обнаружили наших товарищей. Вернулись по их следам, пока добрались до рощицы, где и встретились с ними.
Васька приказал освободить крестьянина с телегой. Соорудили носилки из двух палок и одеяла, и четверо ребят понесли раненого. Васька отлично ориентировался на местности и повел нас полями, на север. Около одной из ферм на берегу речки мы нашли две лодки, привязанные к небольшому деревянному причалу. Форсирование речки длилось около часа, ибо в каждой лодке могло уместиться лишь 4 человека, и один из них должен был вернуть лодку для следующих пассажиров. Утром вошли в лес Ходоцишки, далеко раскинувшийся за речкой, сделали привал до полудня, после чего двинулись на восток. На вторую ночь мы добрались до лесов Кузиан и лагеря отряда имени Чапаева.
Подразделение имени Чапаева входило в партизанский полк имени советского маршала Ворошилова. Командиром полка был Федька Марков, бывший преподаватель в Свинцяне. Летом 1942 Марков командовал группой из нескольких десятков бойцов. В течение года он организовал партизанский полк в составе 300 бойцов. В полку имени Ворошилова было четыре подразделения, называемые "отрядами". Штаб полка и три отряда действовали в лесах около озера Нарочь. База четвертого "отряда имени Чапаева" находилась в лесах Кузиан, в 100 километрах севернее озера Нарочь.
Отряд насчитывал 60 партизан. Командиром отряда был Сидякин, офицер Красной армии, чья кличка была "Ясное море". Партизанами были бывшие бойцы Красной армии, которые остались в тылу врага, когда их подразделения были рассеяны под внезапными ударами германской армии летом и осенью 1941. Часть из них попала в германский плен и сумела оттуда бежать. Часть была из местного населения, присоединившаяся к партизанам по разным причинам. Некоторые из них были активистами советской власти, и с момента прихода немцев скрывались, боясь за свою жизнь. Некоторые присоединились к партизанам по своему авантюристическому характеру или из страха быть посланными в Германию на работу. Были и такие, что были объявлены германской властью преступниками, и нашли убежище в партизанских отрядах. В отряде имени Чапаева было также пятеро евреев, которые сбежали в леса летом 1942, когда ликвидировали гетто в округе.
Отряд имени Чапаева, как и все остальные партизанские подразделения в районе, испытывал недостаток в оружии и, главным образом, в оружии автоматическом. В отряде были автоматы и два легких ручных пулемета "Дегтярёв". Остальные были вооружены винтовками различных систем: советскими, германскими, польскими и литовскими, а часть была без оружия. Противотанкового оружия не было вообще. Лагерь составляли восемь деревянных строений, часть из которых была покрыта землей. В каждом строении было десять спальных мест. Строение, в котором размещался штаб, было более обширным и отстояло на некотором расстоянии от остальных. За штабным строением стояли привязанными к деревьям кони.
На следующий день вся наша группа выстроилась в две шеренги на утреннюю поверку. Сидякин произнес речь. Он похвалил подразделение, как один из успешных боевых "отрядов", отметил мужество бойцов и сказал, что мы должны быть горды тем, что присоединились к такому отряду. Мы должны доказать, что достойны носить имя "чапаевцев". Главной проблемой на пути расширения отряда является недостаток в оружии, которое мы должны добыть у врага силой и немедленно. От местного населения надо отобрать оружие хитростью. Завершил речь словами, что наша главная цель добыть дополнительное вооружение, и в ближайшие дни мы выйдем на боевое задание.
В этот же день наши ребята были назначены в охрану лагеря, сооружение жилья для нас и работу на кухне. Всё это мы приняли с пониманием. Как молодые бойцы в отряде мы должны всё это выполнять, пока не будем включены в боевые акции отряда.
Спустя два дня нас опять построили. Перед нами предстали Сидякин и его адъютант. Сидякин сказал, что пришло время нам выступить, как настоящим партизанам, на выполнение боевой задачи. Семеро наших товарищей пойдут в район Свинцяна. Как ему доложили, у нас есть связи с крестьянами. Группа должна добыть оружие у местного населения. Командиром группы был назначен Борис, а в группу вошли — Бошканиц, Гражол, Флексер, Хайат и две девушки из нашего "отряда". Оружием группы, постановил Сидякин, будет один карабин, и один "обрез". Три пистолета будут взяты у группы для безоружных ветеранов отряда имени Чапаева, "чтобы им было чем сражаться", по определению Сидякина. На этом он завершил свою речь.
Мы были потрясены до глубины души. Не так представляли себе акцию по добыче оружия, каким ее описал Сидякин на первом нашем построении. Мы полагали, что добывать оружие мы будем вместе с другими партизанами, и вооружение у нас будет самое лучшее, какое есть в отряде. Но задание, возложенное на группу наших товарищей, лишенных опыта партизанской войны и достаточного знания местности, у которых, к тому же, отобрана часть оружия, было просто сверх нашего понимания. Но мы обязаны были подчиняться приказу. Неподчинение командиру отряда в организованном советском партизанском движении каралось смертью. Мы беспомощно переглядывались, когда адъютант Сидякина прошел между рядами и отобрал у ребят из группы пистолеты, которые были добыты нами с таким риском и усилиями в гетто.
Я мучительно переживал такую вопиющую несправедливость, как и все остальные наши ребята. Командир отнесся к нам так, потому что мы евреи. Солдат, бежавших из плена и местных жителей, пришедших к партизанам, не посылали добывать оружие, О них позаботился отряд. Это была наша первая встреча с советскими партизанами. Мы тогда еще не знали об антисемитизме во многих советских партизанских соединениях, об их оскорбительном отношении, а порой и откровенных гонениях евреев. К вечеру мы простились с нашими товарищами, выходящими в путь, полный опасностей, на нелегкую акцию: семеро с одним карабином и одним "обрезом". Уход наших наиболее взрослых товарищей, по сути, командовавших группой, отношение к нам командира основательно ударили по нашей морали. Наш восторг от присоединения к советским партизанам сильно охладел. Двое из наших — Ишика Гертман и Израиль Вольфсон — попросили у Сидякина разрешение перейти к Маркову, в леса у озера Нарочь. Ишика объяснил, что знаком с Марковым по Свинцяну, и хочет служить у него. Сидякин согласился. Моше Шотан и Ицхак Форос рассказали Сидякину о том, что в гетто Вильно существует вооруженное подполье, и они бы хотели добраться до Вильно и предложить подполью в гетто уйти в лес с оружием, к партизанам. Сидякин вначале сомневался в возможностях двух ребят пройти путь, более 200 километров до Вильно, но, в конце концов, согласился, написал письмо в ОПО с предложением уйти в леса. Ребята ушли в дальний путь. План их был — добраться до станции в Ново-Свинцяне и попытаться доехать на поезде до Вильно тем же способом, благодаря которому я вернулся из Вильно.
Когда половина наших товарищей ушла, мы решили связаться с евреями в отряде и узнать вообще о судьбах евреев в лесах Козиан. В одну из ночей я стоял в охране с одним из евреев — ветераном отряда имени Чапаева. От него я узнал о судьбе евреев в лесах Кузиан.
Массовое уничтожение евреев местечек и городков западной Белоруссии — Йоди, Луцкое, Майори, Дисна, Шарковчизна, Бреслав, Дрой, Кузиан, Глубокое произошло в июне-августе 1942. Многие сотни евреев — мужчин, женщин и детей — бежали в леса Кузиан, ища спасения. Они создали "семейные лагеря". Тогда в этих лесах еще не были организованные партизанские соединения, и беженцы питались тем малым, что покупали у крестьян, двигались с места на место в лесу, преследуемые полицией. Некоторые сумели добыть оружие, чтобы защищать свои "семейные лагеря" и добывать пропитание. Условия были невероятно тяжелыми. Иногда эти евреи натыкались на группы бывших советских солдат, принимая их за партизан. Но те забирали у них оружие и одежду, после чего изгоняли с мест. Это были группы солдат, оставшиеся в округе после отступления Красной армии летом 1941 или бежавшие из германского плена и шатающиеся по лесам без всякой связи с советскими партизанами. Это были откровенные антисемиты. Они нападали на евреев, укрывавшихся в лесах. Невыносимые условия и нападения этих банд солдат заставили немало евреев оставить лес и вернуться в гетто, которые еще существовали в округе.
Первая организованная группа партизан пришла с востока в лес Кузиан в конце лета 1942. Они создали партизанское соединение "Спартак", включающее 300 бойцов. Десятки "лесных евреев" были приняты в это соединение. В течение короткого времени обрел широкую известность в округе партизан-еврей Лев Волях, бесстрашный и мужественный боец, назначенный командиром одного из отрядов соединения "Спартак". Положение евреев из "семейных лагерей" улучшилось, они не оставались беззащитными перед бандами "диких" партизан, которые вынуждены были подчиниться штабу "Спартака" и были включены в его подразделения. Успешные атаки и засады на германские части и местную белорусскую полицию сдерживали их от проникновения в лес и действий против партизан. Евреи "семейных лагерей" обрели несколько большее чувсвтво безопасности, но ненадолго.
В конце осени 1942 немцы сконцентрировали военную силу и провели облаву в лесах Козиан. Штаб "Спартака" решил не втягиваться в прямое и решительное столкновение, а воспользовался классическими партизанскими приемами: разделением отрядов на малые звенья и проникновением из округи в леса восточной Белоруссии. Главной жертвой германской облавы стали евреи "семейных лагерей", которые, в отсутствие разведки, поздно узнали о концентрации германских войск и уже начавшейся облаве. Передвижение "семейных лагерей" было ограничено из-за женщин и детей. Сотни евреев было уничтожено в этой блокаде. Только небольшая часть сумела уйти в район болот, куда немцам трудно было проникнуть. Лишь десятки семей сумели выстоять в лесах Кузиан до весны 1943, пока туда вернулись подразделения "Спартака". Эти "семейные лагеря" находились недалеко от лагеря отряда имени Чапаева.
Я с нетерпением ждал настоящей боевой акции. Даже обратился с просьбой выйти на боевое задание к заместителю Сидякина. В начале июня я был послан вместе с 20 партизанами — уничтожить телефонные линии вдоль шоссе Постав — Глубокое. Шоссе проходило в 8 километрах южнее кузианских лесов. Наша группа выступила на задание после полудня. К вечеру мы добрались до опушки леса и вошли в небольшое село, рядом с лесом. Распределили бойцов между домами и приказали крестьянам приготовить для нас ужин. Белорусские крестьяне относились к нам сердечно. Командир отряда и другие партизаны издавна были с ними знакомы. С наступлением темноты мы вышли на шоссе, и после двух часов усиленной ходьбы добрались до цели. Отрезок шоссе, который был выбран, отстоял на 10 километров от восточной окраины Постава, вблизи городка Данилович. Когда я сбежал из Свинцяна, в дни депортации евреев в Полигон, в сентябре 1941, мне пришлось пройти через этот городок. Наш отряд разделился на три группы. Две из них устроили засады в сторону Постава и Даниловича.
Третья группа спиливала телефонные столбы и обрывала провода. Я был в этой группе, при мне мой "наган" и пила. Нас было четыре пары.
В течение трех часов мы повалили 30 столбов телефонной линии на отрезке в два километра. В это время на шоссе появлялись крестьяне на телегах. Засады их останавливали. К утру мы вернулись в лагерь. Это была первая акция, в которой я участвовал.
Спустя неделю я вышел с группой из десяти партизан на "экономическую акцию". Целью было выбрано польское село, близкое к городку Ходоцишки. Мы расставили охрану и приказали четырем крестьянам приготовить телеги. Переходили от дома к дому, брали мешки с картошкой, муку и мясо, и даже взяли двух коров. Все это погрузили на телеги, коров привязали сзади, к телегам, и вместе с хозяевами телег вышли в сторону лагеря. Возниц оставили на опушке леса. После разгрузки трофеев в лагере вернули телеги хозяевам и отпустили их домой.
В одну из ночей весь наш отряд вышел в открытое поле на окраине леса, собрать оружие, которое должны были нам сбросить на парашютах самолеты, посланные из Советского Союза.
Это была первая партия оружия, посланная в леса Кузиан. Была лунная ночь.
Была лунная ночь. Наша охрана вместе с охраной соединения "Спартак", которому также предназначалась часть оружия, рассредоточилась широким полукругом вокруг поля.
Группы конного патруля несли отдаленную охрану. Я был в группе тех, кто зажигал костры — знаки для самолетов. Костры должны были быть расставлены в виде равностороннего треугольника, каждая сторона которого 100 метров. Их следовало зажечь при звуках приближающихся самолетов. Другая группа должна была собрать парашюты. Связь белорусских партизан с Москвой поддерживалась аппаратами связи в штабе соединения "Спартак", которое было самым большим в лесах Кузиан, и насчитывало 500 партизан, разбитых на четыре отряда. Всю ночь мы ждали прибытия самолетов, но они не появились. Разочарованные, мы вернулись в лагерь. Затем пришло сообщение из Москвы, что самолеты наткнулись на сильный зенитный огонь при перелете через линию фронта, и вернулись на базы. Было обещано, что оружие будет сброшено через несколько дней.
Вместе с партизаном Васей, бывшим пленным, меня послали в штаб "Спартака" — взять пропагандистские листовки для распространения по селам. Штаб находился в 8 километрах от нашего лагеря. Рядом с тропой, по которой мы шли, соседствовал еврейский "семейный лагерь". Я проходил здесь не раз по пути на акцию по ликвидации телефонной линии и "экономическую акцию" в польском селе, но ни разу не сумел посетить лагерь. По возвращению из штаба, я сказал Васе, что у меня есть знакомые в этом лагере и я бы хотел их посетить. Я хотел увидеть лагерь и понять, как в нем живут евреи. У входа в лагерь не было никакой охраны. Дети стояли около жилых строений. В течение считанных минут собрались все двадцать пять жителей лагеря. Одежды людей были порваны и залатаны, дети ходили в лохмотьях, ноги их были обмотаны тряпками вместо обуви. Все их оружие было у двух людей — винтовка и пистолет.
Сказал, что я еврей из Свинцяна. Мы начали говорить по-русски, но затем перешли на идиш. В лагере шесть семей, все из городка Йоди. В лесу они уже более года. Их было 15 семей, но во время германской облавы осенью 1942 погибла половина людей. Отдельные семьи бежали из леса, искали убежища у крестьян, но те донесли на них, они были схвачены и расстреляны. Да и судьба тех, кто остался в живых после облавы, не улучшилась. Зимой 1942–1943 умерло несколько детей от болезней из-за отсутствия лекарств и врачебной помощи. Люди семейных лагерей страдали от нападений партизан, оставшихся в лесах после облавы, забиравших у них ту малость одежды и обуви, которая у них осталась. В последнее время положение их несколько улучшилось, открытые нападения почти прекратились. Самой большой трудностью был недостаток продовольствия. Единственной пищей была картошка. Штаб "Спартака" запретил им отбирать продовольствие у крестьян, и обещал обеспечить их продуктами. Обещание не выполнялось, но евреи-партизаны приносили им продукты по собственной инициативе. Я обещал им, что еврейские партизаны отряда Чапаева постараются им помочь с продовольствием. Я расстался с ними, испытывая горечь. Непонятно, как они могли существовать в труднейших условиях.
Вася, который в лагере помалкивал, вдруг сказал: "Эти жиды зря едят хлеб. В лесу есть место лишь для людей, которые воюют, а не для тех, кто сидит с женами и детьми и беспокоятся лишь о себе". Я спросил: что им делать и куда идти? "Пусть идут, куда хотят", — ответил Вася, — но из леса их надо выгнать". Я объяснил ему, что эти люди бежали от уничтожения, что мужчины борются за жизнь жен и детей. Вне леса их ожидает смерть. Всё это Васю не убедило. Он считал, что они мешают партизанам сражаться, что во время войны погибает множество людей, и нечего беспокоиться о нескольких еврейских семьях. Не было никакого смысла с ним спорить. Мог ли русский колхозник понять, что это такое — еврейская судьба — быть одинокими в бездне Катастрофы, какова важность в спасении каждого еврейского ребенка, когда идет массовое уничтожение нашего народа? Мы оба — партизаны, воюющие против общего врага, но существует пропасть между тем, что я хочу достичь в этой войне, и между его целью. Победа над нацистами без евреев, оставшихся в живых, не воспринималась мной, как победа. Его это вообще не интересовало, и вовсе не огорчало уничтожение евреев.
В отряде Чапаева ожидали прихода группы литовцев, которые были сброшены десантом в восточной Белоруссии с целью создать в лесах Кузиан базу, откуда начать боевые действия в Литве. В конце июня я был послан с еще двумя партизанами нести охрану проселочной дороги, ведущей в наш лагерь. Позиция наша был отдалена от лагеря на несколько километров. Задание было — встретить литовских десантников и привести их в лагерь.
Позиция наша была у опушки леса, рядом с дорогой, С позиции открывался кругозор на большую лесную поляну длиной с километр. На краю поляны был редкий лес. Проселочная дорога пересекала поляну. Мы несли охрану в течение дня. Ночью нас должна была сменить другая группа. После полудня из леса по ту сторону поляны вышли вооруженные люди, одетые вперемежку в военную форму и гражданскую одежду. Мы насчитали 12 человек. Они приблизились к нам, и мы увидели, что все они вооружены автоматами, пистолетами и гранатами. На расстоянии 100 метров от нас мы крикнули им остановиться и представиться. Это была группа литовских десантников, которую мы ждали.
Я привел их в лагерь, по дороге беседуя с командиром группы. Он спросил, откуда я. Когда я сказал, что из Свинцяна в Литве, он спросил, каково там положение, как относится местное литовское население к германской власти, есть ли признаки сопротивления этой власти. Я рассказал ему в нескольких словах о нашем подполье в гетто, и еврейском подполье в гетто Вильно, о литовском коммунисте, действующем в подпольной литовской коммунистической группе. Эта группа вызвала у него интерес, и он обменялся несколькими словами по-литовски с людьми своей группы. Он продолжал расспрашивать, что мне еще известно об этом человеке. Я рассказал ему, что во время поисков оружия мы вступили в контакт жителем Ново-Свинцяна Козловским, и от него узнали о деятельности коммунистического подполья. С приходом в лагерь я представил командира группы Сидякину и расстался с ними. Вечером меня вызвали к Сидякину. Рядом с ним сидел командир группы литовских десантников. Сидякин спросил меня, нет ли у меня желания перейти в литовскую группу, учитывая, что я житель Литвы, и командир группы просит присоединить меня к ним. Я все же немного колебался. Литовское подразделение произвело на меня впечатление по нескольким причинам. Это была десантная группа, отлично вооруженная, их военная выправка выгодно отличалась от вида отряда имени Чапаева. Отношение штаба отряда к нашим ребятам, которых послали добывать оружие, проявление антисемитизма в среде партизанского отряда, — все это толкало на то, чтобы принять предложение.
С другой стороны не было желания расставаться с товарищами, с которыми я прошел такой долгий путь в гетто и в лесу. Все же я чувствовал связь с отрядом имени Чапаева. Но, в конце концов, решил принять предложение. Ответил Сидякину, что если он и командир литовской десантной группы считают, что я могу принести пользу в войне против врага, как партизан в литовском подразделении, я готов туда перейти. В тот же вечер я распрощался с товарищами из отряда Чапаева и перешел в лагерь литовцев, который временно был сооружен рядом с лагерем чапаевцев.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.