12. В Вильно — по заданию подполья

12. В Вильно — по заданию подполья

Мы застали жителей гетто, пакующих вещи. Члены «юденрата» и еврейские полицаи из гетто Вильно занимались составлением списка в 250 человек, которых немцы согласились перевести в гетто Вильно. В список входили члены «юденрата» со всеми своими близкими, и немного мастеровых, необходимых для мастерских. Все остальные, по словам немцев, подлежали переселению в гетто Ковно, где для них было подготовлено жилье и там были необходимы рабочие руки. Часть кандидатов в гетто Вильно уже была туда переведена. Остальные должны были ехать поездом в Ковно, проездом через Вильно. Моя сестра Рахиль сумела попасть в гетто Вильно и уехала туда за несколько дней до моего прихода в гетто.

С Хаимом из еврейской полиции гетто Вильно, членом ОПО, мы встретились на следующий день в гетто. Он рассказал нам, что сообщил штабу ОПО о существовании нашей вооруженной группы в гетто Свинцяна, и на него возложили миссию — предложить нам перейти в гетто Вильно и присоединиться к ОПО. Спросил нас о жизни в лесу. Рассказали о стуже, к которой мы все же приспособились, и после обретения небольшого опыта, считаем, что в лесу можно существовать. Начать боевые действия против врага мы сможем после более длительного приспособления к жизни в лесу, более тщательного изучения окрестности и налаживания связи с местным населением. К этому этапу мы еще не пришли. Сказали, что предложение о переходе в Вильно мы не уполномочены обсуждать. Следует лишь укрепить связь между нашей группой и подпольем Вильно в вопросе исхода ОПО в леса. Хаим ответил, что ему надо прояснить некоторые вопросы. Договорились встретиться с ним вечером.

На вечернюю встречу Хаим привел еще одного еврейского полицая, который представился как офицер полиции гетто Вильно Авербух и тоже член Особой подпольной организации (ОПО). Он предложил нам поехать в Вильно и встретиться с членами штаба ОПО, чтобы обсудить возможность связи между двумя подпольями. Он может присоединить нас к группе жителей гетто, уезжающих в Вильно. Он сказал нам, что перевод людей на железнодорожную станцию Ново-Свинцян начнется завтра вечером, 3 апреля. Мы попросили их дать нам время на размышление и договорились встретиться завтра утром. Мы сильно колебались. Вернуться в лес, чтобы посоветоваться с товарищами, просто нет времени. Поездка в Вильно без того, чтобы получить разрешение от группы, будет считаться дезертирством. Мучила нас еще одна проблема: как вернуться из Вильно? Ишика считал, что надо принять предложение и ехать в Вильно, ибо весьма важна связь с национальной точки зрения между нами — еврейскими партизанами в лесу — и еврейским подпольем — ОПО, находящимся в гетто Вильно. Связь эта может привести к потоку еврейской молодежи из гетто в леса. Что касается возвращения, попытаемся проехать поездом, а если нет — пойдем пешком. Ничего не произойдет, если мы поедем в Вильно без согласия товарищей, хотя это и не согласуется с дисциплиной членов военной вооруженной группы. Я предложил посоветоваться со стариком Йохаем, как мы это делали в прошлом.

Встретились с ним в его доме поздним вечером. Он решил не уезжать в Вильно, а спрятаться в доме своего друга татарина. Мы выложили ему наши колебания относительно поездки в Вильно. И тут открывается дверь, и входят Борис Йохай и Мотка Бошканиц. Они и еще несколько ребят пришли из леса проститься с семьями. Посоветовались с ними. Решено было, что я с Ишикой едем в Вильно на встречу с членами ОПО, а они вернутся в лес и сообщат об этом остальным ребятам.

Утром встретились с полицейским Хаимом и договорились, что придем на вокзал в Ново-Свинцяне завтра утром, 4 апреля, и там встретимся. Сказали, что каждый из нас вооружен пистолетом и гранатами. Он гарантировал нам вход в гетто Вильно без проверки на воротах.

Назавтра, в 10 утра, мы были на вокзале. Евреи гетто уже садились в грузовой состав, состоящий из 40 вагонов с зарешеченными колючей проволокой окошками. Немцев и литовцев не было видно, обслуживали состав местные с голубыми повязками на рукавах с надписью по-немецки "Дойче райхсбанн" — Германское имперское железнодорожное управление. Посадкой занимались еврейские полицаи из Вильно под командованием майора бывшей польской армии Фрухта. Все происходило спокойно, что было абсолютно непривычно в таких ситуациях. 33 вагона должны были быть направленными в Ковно, 2 вагона — в Вильно. В последние дни гетто Свинцяна было решено, что несколько сотен человек поедут в трудовой лагерь Баздан, около Вильно. Для них выделили 5 вагонов. Хаим указал нам на два вагона, направляющиеся в Вильно, в одном из них мы должны были ехать. По приезду в Вильно, придут за нами и проведут нас в гетто.

После полудня появился начальник станции и объявил Фрухту, что по приказу немцев он должен закрыть снаружи вагоны. Полицаи велели людям подняться в вагоны и начали их запирать. Я не собирался ехать в запертом вагоне, о чем сказал Хаиму. Он привел нас к Авербуху, который после короткого разговора с Хаимом сообщил нам, что мы можем ехать в первом вагоне, в котором едут полицейские, и его, естественно, не запирают. Позже нам стало ясно, что и Фрухт связан с еврейским подпольем Вильно и является одним из пяти создателей ОПО.

Поезд стоял на станции до вечера. Мы прогуливались по перрону. Время от времени проносились составы с сотнями немецких солдат и воинским снаряжением, направляясь к Ленинградскому фронту. Во время прогулки я заглянул в открытое окно одного из вокзальных зданий. Это был вещевой склад работников железной дороги. Около окна лежал тюк с нарукавными повязками. Я протянул руку, извлек две повязки и спрятал в карман: "Могут понадобиться", — сказал я Ишике.

С наступлением темноты поезд отошел от вокзала, и к утру прибыл в Вильно после нескольких задержек на промежуточных станциях. Вместе с Хаимом мы сошли с поезда, направились в гетто, прошли без всяких проверок. Хаим привел нас к месту проживания моей сестры Рахили. Час был ранний, и мы нашли ее дома. Хаим обещал связаться с нами к вечеру. Мы легли спать, ибо в последние дни почти не отдыхали.

Шум на улице разбудил меня через несколько часов. В доме никого не было. Я выглянул в окно и увидел группы людей, о чем-то взволнованно разговаривающих. Я вышел и спросил, в чем дело. Люди рассказали, что все, направлявшиеся в Ковно, были увезены в Понары на расстрел. Понары — место гибели евреев Вильно. В этом месте, в 12 километрах от Вильно, было расстреляно в июле-декабре 1941 года около 40 тысяч евреев Вильно. Вначале я не мог поверить тому, что люди, с которыми ехал в поезде несколько часов назад, среди которых многие близкие и друзья, находятся в Понарах, и именно в эти минуты их там убивают. Но это была правда. Потом выяснились страшные детали.

После того, как мы оставили станцию, немцы и литовцы окружили поезд, арестовали еврейских полицейских и увели их в гестапо. Ганс, которого арестовали в ночное время, когда поезд с двумя тысячами евреев из гетто Ошмяны обманом был направлен в Понары, и повели в гестапо, сумел в последний момент убедить уполномоченного от гестапо, находящегося на месте, оставить в Вильно семь вагонов с людьми, которые предназначались для Вильно и Баздана. Остальные люди, которые полагали, что их везут в гетто Ковно, увезены были в Понары. Только там, когда литовцы распахивали двери вагонов и уводили их к расстрельным рвам, люди поняли, где они, куда их ведут, вырвались из вагонов и бросились врассыпную. Многие набросились на немцев и литовцев, которые их окружали, те стреляли по убегающей массе, поезд двинулся, и под его колесами была раздавлена часть людей. Около 600 человек из сопротивляющихся и убегающих было убито. Трупы их валялись на станции и в окружающем ее поле. Среди немцев и литовцев также были убитые и раненые. Такая же судьба постигла людей гетто Ошмяны, также привезенных вместо Ковно в Понары. Из двух составов, привезших евреев из Ошмян и Свинцяна в тот день было расстреляно 4000 человек. Десяткам удалось спастись, и они добрались до гетто Вильно. На следующий день 25 еврейских полицаев былы привезены немцами из Вильно в Понары — собрать трупы убитых евреев и похоронить. Затем показали им огромные рвы, в которых были погребены десятки тысяч евреев Вильно. Впервые немцы привезли евреев в Понары и вернули их живыми в Вильно.

Германские власти использовали Ганса и еврейскую полицию Вильно, чтобы обмануть евреев гетто восточной Литвы. Немцы боялись, что если переселение будет сделано с помощью литовцев, большинство евреев попытается сбежать, потому использовали обман, зная, что евреи поверят Гансу и еврейской полиции, которые, в свою очередь были введены в заблуждение.

Несколько дней я ждал встречи с людьми ОПО. Знакомился с гетто Вильно, которое абсолютно не было похоже на гетто Свинцяна. Дома здесь были каменными — в один-три этажа. Гетто охватывало несколько улиц и переулков. Название центральной улицы совпадало с фамилией моей семьи — Рудницкая. Здесь были единственные ворота, ведущие в гетто, здесь находился "юденрат" и здание еврейской полиции. В гетто царили образцовая чистота и порядок. В рабочие часы на улицах было малолюдно, ибо большинство взрослых работало, а дети учились в школах. В вечерние часы улицы наполнялись людьми, возвращающимися с работы. В связи с теснотой в домах, люди больше проводили время снаружи. Культурная жизнь в гетто была довольно оживленной. На доске объявлений во дворе "юденрата" висел список недельных спектаклей в театре гетто, концертов оркестра и хора на идиш и на иврите. Работала библиотека. Перечислялись лекции на разные темы. В гетто работали также общественные кухни, и нуждающиеся могли там получать горячий суп бесплатно или за символическую оплату.

Прогуливаясь, я вдруг увидел знакомого мне подростка, который толкал нагруженную ручную тележку. Это был мой товарищ Мотка Зайдель, с которым мы вместе работали на лесопильне в Свинцяне. Оттуда он был послан в 1942 в трудовые лагеря "Тодта". Мотка рассказал мне, что до зимы 1942 он работал в трудовом лагере около Ковно, не выдержал тяжести работы и сбежал в гетто Вильно. Одинокий, без родителей, он был включен в "подразделение по перевозкам" в гетто, в которое были собраны сироты и подростки, подозреваемые в преступности. Все они жили в интернате, получали пищу и одежду, и занимались полезной работой. Я рассказал Мотке обо всем, что произошло в Свинцяне в его отсутствие. Мы расстались в надежде, что еще встретимся.

После шести дней пребывания в гетто, мы встретились с штабом ОПО. Нас привели в дом по улице Ошмянской, где находился этот штаб, и познакомили с юношей, имя которого стало мне известно позднее: Абба Ковнер. Он был одним из создателей ОПО и высших командиров этой организации. Он расспросил нас о жизни в лесу и разъяснил нам цели ОПО: поднять восстание в гетто в тот момент, когда немцы решат его уничтожить. По его мнению, такое восстание должно стать национально-историческим событием и дать возможность спастись многим людям. Он предложил нам перебраться в гетто Вильно и присоединиться группой к ОПО. Мы же высказали нашу позицию: место наших действий — лес. В гетто нет условий длительного противостояния. Немцы используют обман, вводят в заблуждение, как случилось с евреями из поездов из Ошмян и Свинцяна, и нет никакой уверенности, что возникнут условия для восстания, как это представляет себе ОПО. Контакты с ОПО оказались безрезультатными, и мы решили вернуться в лес.

На следующий день полицаи арестовали нас на улице и привели к офицеру полиции Левасу, о котором наслышаны были, что это самый ненавистный в гетто офицер. Он сказал нам, что знает: мы — партизаны, приехали их леса, вооружены. Он не хочет нас арестовывать, но мы должны сдать оружие. Мы-то оружие оставили у Хаима. Я ответил Левасу, что мы какое-то время находились в лесу, но из-за трудностей вернулись в гетто, и оружия у нас нет. Левас ответил, что если мы не откроем, где спрятали оружие, он распорядится нами по своему усмотрению. Несколько полицаев вошло в комнату, чтобы вести нас в тюрьму гетто.

Тюрьма находилась в Лидском переулке, на границе гетто. Из тюрьмы ворота вели за пределы гетто, и были случаи, когда через них передавали в руки немцев людей, совершивших какие-либо нарушения. Многие узники после заключения возвращались в гетто.

Меня с Ишикой поместили в одиночную камеру. Мы решили, что если нас выведут через ворота вне гетто, что означало передачу нас немцам, попытаемся бежать. В одну из ночей мы проснулись от шума и разговоров у нашей камеры, дверь распахнулась, вошел полицай и сказал, что мы освобождены. Вначале мы ему не поверили, но когда он привел нас в гетто, мы вздохнули с облегчением. Полицай привел нас к моей сестре. Мы были освобождены благодаря вмешательству ОПО.

На следующий день мы покинули гетто. Получили наше оружие и спрятали его под одеждой. Полицай Хаим присоединил нас к группе рабочих за пределами гетто. Мы шли в их рядах посреди шоссе. На грудь и спины наши прикрепили желтые магендавиды. Группу вел еврей. На одной из боковых улиц мы вышли из группы, вошли в ворота ближайшего дома, сняли желтые значки и двинулись к вокзалу. По пути надели голубые повязки железнодорожников, которые были у нас, чтобы войти на станцию Вильно и сесть в поезд, направляющийся в Ново-Свинцян.

Улицы города были забиты народом. Это был воскресный выходной день. Люди в свое удовольствие прогуливались по улицам, шли в церкви. Я оглядывался по сторонам, словно находился в каком-то воображаемом мире. Картина напоминала мне довоенную Варшаву. Дети играли во дворах и парках, люди были наряжены в праздничные одежды. Смех, пение, музыка неслись из окон. Война и все ее ужасы здесь вообще не ощущались. Я пытался на миг сравнить эту жизнь с нашей еврейской реальностью. Это были два разных мира, в невероятном отдалении друг от друга, и не было между ними никакой связи, несмотря на то, что эти улицы от улиц гетто отстояли на какие-то сотни метров, а до Понар были считанные километры.

Станция кишела германскими военными. Эта железнодорожная линия была главной в направлении Ленинградского фронта. Движение поездов в этот день было особенно интенсивным. Тщательно наблюдая за станцией, мы поняли, что опасно входить туда днем. Решили дождаться темноты, прошли по мосту над станцией и пролежали в открытом поле. Через несколько часов, когда стемнело, мы пересекли забор и вошли на территорию станции. До этого надели на рукава повязки с надписью "Дойтше райхсбанн". Увидели длинный грузовой состав, присоединенный к двум локомотивам, на пути в направлении Ново-Свинцяна. Вдоль состава прохаживалось несколько немецких часовых. Мы уверенно прошли мимо них, зная, что если они почувствуют в нас хоть малейшую неуверенность, мы вызовем у них подозрение и будем арестованы. Когда часовой повернулся к нам спиной, мы прыгнули в поезд и вошли в купе, предназначенное для работников железной дороги, рядом с товарными вагонами. Закрыли дверь купе. Спустя четверть часа состав тронулся. Мы облегченно вздохнули. По пути поезд несколько раз останавливался, и на каждой остановке часовые проходили с проверкой. Один раз луч фонарика часового, шарившего вдоль дверей, коснулся моего лица сквозь щель. Мы выхватили пистолеты и решили: если откроется дверь, выстрелим и сбежим. Но часовые нас не заметили. За полночь мы прибыли в Ново-Свинцян. В ту же ночь прошли 12 километров до Свинцяна, зашли в дом татарина на окраине городка, где прятался старик Йохай. Татарин нас доброжелательно встретил и провел на чердак, где жил старик. Там мы проспали весь следующий день. Йохай сказал нам, что вот уже две недели он ничего не слышал о нашей группе в лесу, ибо сыновья его Борис и Давид все это время его не посещали. С наступлением темноты мы покинули дом татарина и двинулись в лес Царклишки. Внезапно увидели две приближающиеся человеческие фигуры. Мы спрятались за дерево. Фигуры, прошедшие мимо, нас не заметили.

Добравшись до места в лесу, где мы оставили наших товарищей, нашли лишь следы стоянки, вероятно, оставленные в спешке. Вещи были разбросаны вокруг, шалаши сожжены. Что случилось с нашей группой? Все убиты? Схвачены? Рассказ старика Йохая о том, что сыновья не были у него в течение двух недель, обрел трагический смысл.

Весь день мы скрывались около оставленного лагеря. Прятались между деревьями, в надежде, что появится кто-нибудь из наших товарищей. В полдень услышали приближающиеся шаги. Из-за деревьев появился человек с пистолетом в руке. Это был наш товарищ Шимка Левин. Мы выскочили ему навстречу, обнялись. К великому нашему разочарованию он тоже ничего не знал о судьбе нашей группы, ибо не был в тот момент, когда немцы внезапно атаковали лагерь. Ему известно лишь то, что товарищи наши успели скрыться за считанные минуты перед атакой, но он не знает, где они сейчас и сам их разыскивает.

Вдруг я вспомнил о фигурах, на которых мы наткнулись ночью по пути в лес, подумал, что это мог быть Борис и еще кто-то. Они шли проведать родных, прятавшихся в Свинцяне. Если мое предположение верно, старик Йохай скажет им, что мы вернулись из Вильно и разыскиваем их в старом лагере. Я предложил Шимке остаться здесь и ожидать Бориса, который придет сюда нас искать в старом лагере. Мы же вернемся в Свинцян к старику Йохаю, может, встретим там Бориса.

Мы вернулись в городок в начале ночи, и действительно нашли Бориса у его отца. Вторым с Борисом был Саул Михельсон, отец которого тоже прятался у своего друга-христианина. Саул должен был вернуться в убежище Йохая в полночь, чтобы затем они, оба с Борисом, вернулись в лес. Борис рассказал нам о том, что случилось. Один из крестьян донес немцам и литовцам о месте лагеря. Когда силы немцев и литовцев уже были в лесу, Гвига сообщил об этом ребятам, и те успели в спешке уйти за считанные минуты до появления немцев и литовцев. Новое место лагеря было удалено от старого на два километра. Ночью мы вернулись в лес Царклишки, миновали старый лагерь, где нас ожидал Шимка, и ранним утром пришли в новый лагерь.