Оговорщина

Обвинения белых атаманов в расстрелах при отступлении в Китай части своих войск, не пожелавшей уходить с ними, не единичны. Такая легенда гуляла в своё время по Забайкалью. В ней утверждалось, что так поступил атаман Г.М. Семёнов. Там этой легенде даже поставлен памятник, и пассажиры, следующие поездами на станцию Забайкальск (с 1929 года — Отпор, а ещё ранее — 86-й разъезд, значащийся под последним названием во всех работах, посвящённых Гражданской войне в Забайкалье), могут наблюдать его с левой стороны по ходу поезда, вскоре после станции Даурия. Название местности, где установлен этот памятник, — Долина смерти — тоже связано с этой легендой. Но документальных сведений о расстреле здесь Семёновым своих соратников я, прослуживший в тех краях тринадцать лет, встречавшийся с бывшими красными партизанами и белоказаками, перерывший массу литературы, не нашёл. Коренные забайкальцы Константин Седых и Василий Балябин в своих, во многом документальных, романах о Гражданской войне в этих краях, «Даурия» и «Забайкальцы», не упустили бы это яркое событие и обязательно описали бы его, если бы оно имело место. Но честные писатели эту легенду в свои произведения не пустили.

Такой же легендой является и расстрел Анненковым своих бойцов, остающихся в России. Эту легенду сочинил или, скорее всего, притянул из Забайкалья и приспособил для условий Семиречья первый следователь по делу Анненкова — Матрон. С его подачи эта легенда вошла и в обвинительное заключение по делу. В нём живописалось:

«Изъявившие желание вернуться в Советскую Россию были раздеты, потом одеты в лохмотья и в момент, когда они проходили ущелье, были пущены под пулемётный огонь Оренбургского полка».

Властям творчество Матрона пришлось по душе, и они обязали органы ОГПУ во что бы то ни стало добыть хотя бы косвенные данные для материализации этой легенды в событие. Но все старания семиреченских чекистов найти непосредственных свидетелей расстрела успехом не увенчались: их просто и не могло быть!

Поиск таких свидетелей был поручен и дипломатическим представителям России в Китае, но он также закончился неудачей. Оригинальную инициативу проявил при этом Чугучакский консул: он решил поискать какие-нибудь следы расстрела на местности.

6 августа 1927 года, когда процесс Анненкова был приостановлен из-за его болезни, консул приезжает в район озера Алакуль и создаёт здесь комиссию для поиска доказательств расстрела. Вот отрывок из акта о результате работы этой комиссии:

«1927 г., августа, 5 дня. Мы, нижеподписавшиеся: консул СССР в Чугучаке Гавро, начальник погранзаставы Джербулак Зайцев, секретарь ячейки Фурманова, шофёр Пономарёв, составили настоящий акт в нижеследующем: сего числа мы прибыли на автомобиле в район озера Ала-куль и, не доезжая до самого озера трёх приблизительно вёрст, в местности Ак-Тума нашли пять могил, четыре из которых с надмогильными холмами, а одна из могил — открыта и наполнена человеческими костями и черепами».

Далее этот акт превращается в документ, фиксирующий домыслы членов комиссии, пришедшие в их головы:

«В местности Ак-Тума была подготовлена особая часть из Алаш-Орды, которая и изрубила расформировываемых числом 3800 человек…»

Возвратившись в Чугучак, консул сразу же садится за донесение в Москву. Сообщив о находке и понимая, что она ещё ничего не доказывает, он, вместо сообщения каких-либо фактических данных, насыщает донесение изложением своего видения события и дополняет легенду Матрона своими соображениями и местными слухами:

«Анненкова пугал призрак восстания в своих частях… — пишет консул. — Разбитый по всем направлениям, потерявший всякие надежды на свои части, не в состоянии видеть лиц солдат… так как на всех этих лицах написана одна мысль, как можно скорей вернуться к мирной жизни… он в марте месяце направляется к западной границе Китая и приступает к осуществлению давно задуманного плана, чтобы истребить на 75–80% свои части, дабы предупредить восстание… Для этой цели Анненков издал вероломный приказ, в котором, как истый предатель и провокатор по отношению к своим солдатам, объявил, что все солдаты, желающие вернуться на родину, могут вернуться, дабы не нести тяжести неизвестного пути. Приказ был написан в торжественном стиле, языком манифеста…

За два месяца были приготовлены могилы. Крупные баи и другие прислужники Анненкова объявили населению, что могилы предназначены для хранения оружия. Специальные люди под видом проводников провожали анненковских солдат к могилам, где их уже ожидали»[265].

В.К. Шалагинов, автор брошюры, из которой взят цитируемый документ, добавляет:

«В этом же письме (так В.К. Шалагинов называет донесение. — В.Г.) говорилось: всех, кто шёл на родину, посылали в город Карагач, хотя такого города не было (выделено им же. — В.Г.). Мнимые проводники объясняли обречённым, что в городе Карагаче их ждут подводы, пища, там им укажут дорогу»[266].

Чтобы убедиться в смехотворности творчества следователя по особо важным делам Матрона и консула СССР Гавро, попытаемся проанализировать приведённые выше документы.

В документах просматриваются две версии уничтожения Анненковым своих солдат. По версии Матрона, эти люди пали в ущелье под пулемётами Оренбургского полка. Причина расстрела не сообщается, но, по логике этих документов, можно предположить, что решение возникло у Анненкова внезапно, как месть за отказ следовать за ним до конца. По версии консула Гавро, Анненков, опасаясь бунта в своих войсках, заранее решил истребить часть их, т.е. не во время отступления в Китай, а загодя. В этих целях был продуман коварный план, согласно которому якобы за два месяца до отступления в местности Ак-Тума вблизи озера Ала-Коль было выкопано пять больших могил, а местному населению было объявлено, что эти ямы предназначены для хранения оружия. Перед отступлением Анненков издаёт приказ, в котором разрешает желающим бойцам остаться в России. Оставшиеся в сопровождении проводников идут в мифический город Карагач, где им обещана помощь, а вместо этого их встречали алашордынцы, рубили и сваливали в ямы.

Обе эти версии легко опровергаются, так как они являются плодом голого вымысла, построенного к тому же на полной неосведомлённости в том, о чём авторы берутся рассуждать.

Матрон никогда не был в Семиречье и не проходил путём, которым войска Анненкова ушли в Китай. И, конечно же, не знал, что до места прощания, то есть до входа в Джунгарские ворота, где оно проходило, войска шли у подножия Джунгарского Алатау, а не по каким-то ущельям, которых на этом отрезке их пути просто не существует. Нет никаких ущелий и на пути, по которому шла к Джунгарским воротам Урджарская группа войск Анненкова. Нет никаких ущелий ни при входе в Джунгарские ворота, ни на маршруте движения Анненкова по Джунгарской долине и далее по урочищам Чиндалы и Чулак, вплоть до русского приграничья с Китаем. Там ущелий — сколько хочешь.

Никакого приказа, разрешающего солдатам остаться в России, Анненков не издавал: во-первых, у него на это просто не было времени, во-вторых, в это время у него не было ни штаба, ни связи с войсками. Решение об этом он объявил устно, при построении успевших подойти к этому времени к Джунгарским воротам войск. Расстрела при входе в Джунгарскую долину не могло быть и потому, что здесь осталась бы гора трупов, которую никак не смогли бы не заметить другие части Анненкова, отходившие позже этим же маршрутом (другого не было!). Уже известный нам бывший солдат 5-го полка и свидетель Елфимов на утреннем заседании суда 31 июля показывал, что их полк пошёл этим же маршрутом к китайской границе, но в Китай не был пропущен и вернулся обратно. Никаких признаков расстрела людей, никаких трупов Елфимов не видел, иначе он об этом бы рассказал!

Если разоружение солдат, остающихся в России, действительно имело место, потому что Анненков оставлял их не партизанить, а сдаваться советской власти, а их оружие и боеприпасы могли пригодиться в грядущей борьбе с большевиками, то совершенно необъяснимо, зачем потребовалось Анненкову, в условиях неопределённости обстановки, возможного преследования противником, ограниченного времени (и вообще — зачем?) затевать раздевание и переодевание остающихся солдат. Зачем ему понадобилась их основательно поношенная одежда и где он взял лохмотья?! В этой обстановке так мог поступить, да ещё с соратниками, только командир, тронутый умом, но к категории идиотов Анненкова отнести никак нельзя!

Мы уже знаем, что Анненков оставил Оренбургский полк в селе Глиновка, в 75 километрах от входа в Джунгарские ворота с задачей сдерживать преследующие отступавших красные части. Поэтому на последнем построении Оренбургского полка не было, и все опасались, устоит ли он перед красными. Устоял или нет — сейчас значения не имеет. Во всяком случае, он свою задачу выполнил и вошёл в Джунгарские ворота, когда передовые части Анненкова были уже далеко. Таким образом, обвинение Оренбургского полка в расстреле солдат, не пожелавших уйти в Китай, ни на чём не основано, как и ни на чём не основанная вся версия Матрона в целом.

При ближайшем рассмотрении трещит по швам и версия консула Гавро. У Анненкова не было никаких причин опасаться восстания солдат и рыть для них могилы. Январь 1920 года, к которому Гавро относит эти «фортификационные работы», был месяцем военных успехов Анненкова: только что пала Черкасская оборона и моральный дух в его войсках был высок, к нему подходили, хотя и потрёпанные в боях, но боеспособные дутовские части с опытными боевыми офицерами и солдатами, в Северном Семиречье власть Советов была ликвидирована повсеместно, красный фронт отступил в сторону Верного.

Утверждение Гавро о том, что в ямах — кости анненковцев, погибших под саблями алашордынцев, не заслуживают даже поверхностного внимания. Если бы это было так, то Длинное ухо — казахский Узун-кулак — сделал бы это событие достоянием каждого местного жителя и донёс бы его до нас. Но Узун-кулак об этом событии молчал, потому что такового не было. Но откуда кости? Кому они принадлежат? Нет сомнения, что это — останки анненковцев и дутовцев, умерших в учаральских госпиталях от тифа. Могилы с надмогильными холмиками сделаны анненковцами, открытая яма — дело рук красных.

Нелепо звучит и утверждение Гавро о том, что отрывка этих могил преподносилась местному населению как подготовка хранилищ для оружия. Ведь если Анненков готовил и хотел скрыть массовый расстрел своих подчинённых, то он отрывал бы эти ямы тайно и от своих людей, и от местного населения. А на случай обнаружения этих работ предусмотрел бы какое-то убедительное объяснение, потому что то, которое, по утверждению Гавро, придумал Анненков, давало возможность их разрытия нуждающимися в оружии очень любопытными местными жителями-казахами, и весть об обнаружении не оружия, а человеческих останков казахский беспроволочный телеграф разнёс бы по всему краю, и недостатка в свидетелях по этому факту на процессе не было бы. Отсутствие таких свидетелей говорит только об одном: утверждение консула — это исключительно его фантазия, вымысел.

Мы уже знакомы со свидетельскими показаниями о прощании анненковцев перед уходом в Китай. Анненков сделал описание этого события в своих мемуарах. Мемуары написаны им в спокойной обстановке, уже в Китае, и были переданы одним из анненковских офицеров, неким Антоновым, советскому консулу в Кульдже в мае 1927 года. Они представляет собой плотную машинопись, в которой Анненков от третьего лица описывает некоторые события, участником которых он был, или даёт оценку тем из них, которые были ему интересны или его задевали. О прощании с войсками, остающимися в России, Анненков в несколько патетическом тоне пишет:

«Всё уничтожено. Один за другим, в полном порядке, с песнями, с музыкой уходят полки из деревни. Первыми и последними идут самые надёжные. В середине — артиллерия и мобилизованные. Куда идут — никто не знает, даже начальник штаба. Продуктов — на десять дней. Особенно трудно уходить Джунгарскому полку, сформированному из этого же района, уже признавшего советскую власть… Слышится приказ атамана: «Полкам оттянуться друг от друга на две версты!» Полки оттянуты, теперь они уже не видят друг друга.

Остановка.

К одному из средних полков подъезжает атаман, приказывает спешиться, снять всё оружие, отойти от оружия на 600 шагов. Все недоумевают, но исполняют приказ без промедления.

Личный конвой атамана — между безоружным полком и оружием. Атаман медленно подъезжает к полку.

— Славные бойцы! — говорит он. — Два с половиной года мы с вами дрались против большевиков. Теперь мы уходим… вот в эти неприступные горы и будем жить в них до тех пор, пока вновь не настанет время действовать… Слабым духом и здоровьем там не место. Кто хочет остаться у большевиков, оставайтесь! Не бойтесь! Будете ждать нашего прихода! От нас же, кто пойдёт с нами, возврата не будет! Думайте и решайте теперь же!

Грустные стоят люди: оставлять атамана — стыдно, бросать родину — страшно.

Разбились по кучкам. Советуются.

Постепенно образовались две группы.

Меньшая говорит:

— Мы от тебя, атаман, никуда не уйдём!

Другая, бо?льшая, говорит:

— Не суди нас, атаман, мы уйдём от тебя… Но мы клянёмся тебе, что не встанем в ряды врагов твоих.

Оружие уходящих уложено на брички. Последний привет, и полк двумя толпами уходит в противоположные стороны, на юг и на север»[267]. Вот как проходило расставание соратников, запечатленное, спасибо ему, самим Анненковым. Его простой и бесхитростный рассказ правдив до последней буквы и, несмотря на все ухищрения, опровергнуть его никому не удалось.

Удивительно, но факт: суд, тонко почувствовав, что все его усилия по превращению вымысла в действительность тщетны, спустил всю эту матроновщину и гавровщину на тормозах, и бред о расстреле Анненковым остающихся в России солдат отсутствует и в выступлениях на суде общественных и государственного обвинителей, и в реплике последнего, и в приговоре. Таким образом, суд фактически признал, что такого события не было, и снял с Анненкова это чудовищное обвинение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.