Глава 4 1951–1960 годы
Глава 4
1951–1960 годы
В конце сороковых — начале пятидесятых годов международная напряженность, несмотря на окончание Второй мировой войны не уменьшилась. Прежние союзники по антигитлеровской коалиции стали непримиримыми врагами, и тем самым было положено начало «холодной войне». Для Советского Союза США стали главным противником, и это заставило пересмотреть приоритеты в работе спецслужб. Теперь первоочередной задачей стало проникновение в государственные, военные и экономические структуры США и стран — членов НАТО, созданного в 1949 году. В США и странах, их союзниках, тоже стали уделять большое внимание деятельности своих спецслужб. В 1947 году было образовано ЦРУ, со временем ставшее главной разведслужбой Запада в поединке с СССР. Смерть Сталина в марте 1953 года мало что изменила в противостоянии Восток — Запад.
Новая политика и новые враги породили и новый тип предателей — «борцов против советского тоталитаризма». Чем дальше, тем больше изменников прикрывались этими словами. О том, кем они были на самом деле, следует судить по их делам.
В январе 1953 года пошел на предательство Петр Семенович Попов. Сотрудник ГРУ подполковник Попов был первым агентом ЦРУ в спецслужбах Советского Союза, а также первым «кротом», человеком, не сразу бежавшим на Запад, а продолжавшим после измены работать на прежнем месте.
Попов родился в Калинине, в крестьянской семье, воевал на фронтах Великой Отечественной войны, которую закончил офицером. В конце войны служил порученцем при генерал-полковнике И. Серове и по его протекции был направлен в ГРУ. Низкорослый, нервозный, худощавый, без всякого воображения, он держался особняком, был очень скрытен и труден в общении. Однако, как говорили потом его сослуживцы и начальники, по службе к Попову претензий не было. Он был исполнителен, дисциплинирован, имел хорошие характеристики и активно участвовал во всех общественных мероприятиях.
В 1951 году Попов был направлен в Австрию в качестве стажера легальной венской резидентуры ГРУ. В его задачу входили вербовка агентуры и работа против Югославии. Здесь же, в Вене, в 1952 году у Попова завязался роман с молодой австрийкой Эмилией Коханек. Они встречались в ресторанах, снимали на несколько часов номера в гостиницах, стараясь держать свои отношения в тайне от сослуживцев Попова. Безусловно, такой образ жизни требовал от Попова значительных расходов. А если учесть, что в Калинине у него была жена и двое детей, то финансовые проблемы вскоре стали для него весьма актуальными.
Первого января 1953 года Попов обратился к вице-консулу США в Вене с просьбой помочь ему выйти на американское представительство ЦРУ в Австрии. При этом Попов вручил ему записку, в которой предлагал свои услуги и указывал место встречи.[22]
Приобретение агента на месте, в стенах ГРУ, было огромной удачей ЦРУ. Для обеспечения поддержки операций с Поповым в рамках советского отдела было создано специальное подразделение, получившее кодовое название СР-9. Руководителем Попова на месте был назначен Джордж Кайзвальтер, которому помогал (с перерывом с конца 1953 по 1955 год) Ричард Ковач. Оперативным псевдонимом Попова стал ГРЭЛСПАЙС, а Кайзвальтер выступал под фамилией Гроссман.
На первой встрече с сотрудниками ЦРУ Попов сообщил, что нуждается в деньгах, чтобы уладить дела с одной женщиной, и это его сообщение было встречено с пониманием. У Кайзвальтера с Поповым установились довольно непринужденные отношения. Кайзвальтер без труда завоевал расположение и доверие Попова в ходе долгих бесед под выпивку. Ему ничуть не претила крестьянская простота Попова, и об их выпивках после удачных операций было хорошо известно сотрудникам ЦРУ, и многие были уверены, что Попов считал Кайзвальтера своим другом. И кто-то даже пошутил, мол, в одном советском колхозе у правления есть собственная корова, так как на деньги Кайзвальтера Попов купил телку своему брату-колхознику.
Вступив в сделку с ЦРУ, Попов передавал американцам информацию о личном составе ГРУ в Австрии и методах его работы. Он сообщил ЦРУ важные подробности о советской политике в Австрии, а позднее и о политике в Восточной Германии. По некоторым, скорее всего весьма преувеличенным, слухам Попов за первые два года сотрудничества с ЦРУ передал Кайзвальтеру имена и коды около четырехсот советских агентов на Западе. Имея в виду возможный перевод Попова в штаб-квартиру ГРУ, ЦРУ предусмотрительно подготовило для него тайники в Москве. Эта задача была поручена Эдварду Смиту, первому представителю ЦРУ в Москве, направленному туда в 1953 году. Однако Попов, побывав в Москве в отпуске и проверив тайники, подготовленные Смитом, нашел их никуда не годными. Он мотивировал это тем, что тайники недоступны и использование их было бы равносильно самоубийству.[23]
В 1954 году Попов был отозван в Москву. Возможно, это было вызвано его знакомством с П.С. Дерябиным, сотрудником КГБ в Вене, в феврале 1954 года бежавшим в США. Но никаких подозрений относительно лояльности Попова ни у ГРУ, ни у КГБ не возникло, и летом 1955 года он был направлен в Шверин, на север ГДР. Перевод в Шверин фактически обрывал связь Попова с его оператором Кайзвальтером, и он по заранее обусловленному каналу направил соответствующее письмо.
Вскоре пришел ответ — письмо было подсунуто под дверь квартиры Попова.
Вот его текст:
«Здравствуй, дорогой Макс!
Привет от Гроссмана. Жду тебя в Берлине. Здесь есть все возможности так же хорошо провести время, как и в Вене. Письмо посылаю со своим человеком, с которым ты должен встретиться завтра в 8 часов вечера возле фотовитрины у Дома культуры им. Горького в Шверине».
На встречу с Поповым в Шверине явилась немка по имени Инга, а в дальнейшем связь осуществлялась агентом ЦРУ Радке. На следствии 75-летний Радке рассказал, что их встречи происходили регулярно через четыре недели. На каждой из них Радке получал от Попова пакет для Кайзвальтера, а Попову передавал письмо и конверт с деньгами.
Пока Попов находился в Шверине, он, несмотря на все старания, не мог лично встречаться с Кайзвальтером. Эта возможность представилась ему в 1957 году, когда он был переведен на работу в Восточный Берлин. Их встречи происходили в Западном Берлине на конспиративной квартире, причем Кайзвальтер сменил прежнюю конспиративную фамилию Гроссман на Шарнхорст.
«В Берлине, — рассказывал Попов на следствии, — Гроссман взялся за меня основательнее. Он интересовался буквально каждым моим шагом. Например, после возвращения из отпуска, который я проводил в Советском Союзе, Гроссман потребовал наиподробнейший отчет о том, как я провел отпуск, где побывал, с кем встречался, все до мельчайших подробностей. На каждую встречу он приходил с заранее подготовленным вопросником и в ходе беседы ставил мне конкретные задания по сбору информации».
Временное прекращение связи с Поповым после его отзыва из Вены встревожило ЦРУ. Чтобы подстраховаться от подобных неожиданностей, были отработаны условия контактов с Поповым на тот случай, если его отзовут из Берлина. Он был снабжен средствами тайнописи, шифровальными и дешифровальными блокнотами, радиопланом, подробной инструкцией пользования шифрами и адресами, по которым он мог известить ЦРУ из СССР о своем положении. Для приема радиосигналов Попову выдали приемник, и на одной из встреч с Кайзвальтером он прослушал магнитофонную запись сигналов, которые он должен был принимать, находясь в СССР. В инструкции, врученной Попову, говорилось:
«План на тот случай, если Вы останетесь в Москве. Пишите тайнописью по адресу: Семья В. Краббе, Шильдов, ул. Франца Шмидта, 28. Отправитель Герхард Шмидт. В этом письме сообщите все данные о вашем положении и дальнейшие планы, а также когда Вы будете готовы принимать наши радиопередачи. Радиоплан следующий. Передачи будут по первым и третьим субботам каждого месяца. Время передачи и волна указаны в таблице…»
Помимо этого, весной 1958 года Кайзвальтер познакомил Попова с его возможным связником в Москве — атташе посольства США в СССР и сотрудником ЦРУ Расселом Августом Ланжелли, специально вызванным по этому случаю в Берлин и получившим псевдоним ДАНИИЛ. При этом Кайзвальтер заверил Попова, что он в любое время может уехать в США, где будет обеспечен всем необходимым.
В середине 1958 года Попов получает задание забросить в Нью-Йорк нелегала — молодую женщину по фамилии Тайрова. Тайрова выехала в США по американскому паспорту, принадлежавшему парикмахерше из Чикаго, который она «потеряла» во время поездки на родину в Польшу. Попов предупредил о Тайровой ЦРУ, а ЦРУ, в свою очередь, ФБР. Но ФБР допустило ошибку, окружив Тайрову слишком плотной слежкой. Та обнаружила слежку, самостоятельно приняла решение вернуться в Москву. На разборе причин провала Попов обвинил во всем Тайрову, его объяснения были приняты, и он продолжил работу в центральном аппарате ГРУ.
Вечером 23 декабря 1958 года Попов позвонил на квартиру атташе посольства США Р. Ланжелли и условным сигналом пригласил его на личную встречу, которая должна была состояться в воскресенье 27 декабря в мужском туалете Центрального детского театра в конце первого антракта утреннего спектакля. Но Ланжелли, пришедший в театр с женой и детьми, напрасно прождал Попова в условленном месте — тот не явился. В ЦРУ были обеспокоены отсутствием Попова в театре и совершили ошибку, стоившую ему жизни. По словам Кайзвальтера, Джордж Уинтерс, представлявший госдепартамент в Москве, неправильно истолковал указание по поводу письма Попову и отправил его по почте на домашний адрес в Калинин. Но, как показали в дальнейшем Носенко и Черепанов, сотрудники КГБ регулярно напыляли специальное химическое вещество на обувь западных дипломатов, которое и помогло проследить путь Уинтерса до почтового ящика и изъять письмо, адресованное Попову.
В свете вышесказанного можно с полным основанием утверждать, что М. Хайд в своей книге «Джордж Блейк — супершпион», а вслед за ним и К. Эндрю ошибаются, приписывая разоблачение Попова Дж. Блейку, сотруднику СИС, завербованному КГБ в Корее осенью 1951 года. М. Хайд пишет, что после перевода из Вены Попов написал письмо Кайзвальтеру, объясняя свои затруднения, и вручил его одному из членов британской военной миссии в Восточной Германии. Тот передал послание в СИС (Олимпийский стадион, Западный Берлин), где оно легло на стол Блейка вместе с инструкцией переслать его в Вену для ЦРУ. Блейк так и сделал, но лишь после того, как прочитал письмо и сообщил о его содержании в Москву. По получении этого сообщения КГБ взял Попова под наблюдение и, когда тот прибыл в Москву, арестовал его. Блейк в своей книге «Иного выбора нет» справедливо опровергает это утверждение, говоря, что письмо, врученное Поповым сотруднику британской военной миссии, не могло попасть к нему, так как он не отвечал за связи с этой миссией и ЦРУ. И потом, если бы КГБ знал еще в 1955 году, что Попов — американский агент (а так бы и случилось, если бы Блейк сообщил о письме), то его не держали бы в ГРУ и тем более не поверили бы его объяснениям по поводу провала Тайровой.
Проследив путь Уинтерса и узнав, что тот отправил письмо сотруднику ГРУ, контрразведка КГБ взяла Попова под наблюдение. В ходе наблюдения было установлено, что Попов дважды — 4 и 21 января 1959 года — встречался с атташе посольства США в Москве Ланжелли, причем, как выяснилось впоследствии, во время второй встречи получил от него 15 тысяч рублей. Было принято решение арестовать Попова, и 18 февраля 1959 года его взяли с поличным у пригородных касс Ленинградского вокзала, куда он явился на очередную встречу с Ланжелли.
В ходе обыска на квартире Попова были изъяты средства тайнописи, шифр, инструкции, хранившиеся в тайниках, оборудованных в охотничьем ноже, катушке для спиннинга и помазке для бритья. Кроме того, в ходе обыска было обнаружено тайнописное донесение, подготовленное для передачи Ланжелли:
«Отвечаю на Ваш номер один. Ваши указания принимаю к руководству в работе. На очередную встречу вызову по телефону перед отъездом из Москвы. При невозможности встретиться перед отъездом напишу на Краббе. Копирка и таблетки у меня есть, инструкция по радио нужна. Желательно иметь адрес в Москве, но весьма надежный. После моего отъезда постараюсь два-три раза в год выезжать на встречи в Москву.
…Сердечно благодарен Вам за заботу о моей безопасности, для меня это жизненно важно. За деньги тоже большое спасибо. Сейчас я имею возможность встречаться с многочисленными знакомыми с целью получения нужной информации. Еще раз большое спасибо».
После допроса Попова было принято решение продолжить его контакты с Ланжелли под контролем КГБ. По словам Кайзвальтера, Попову удалось предупредить Ланжелли о том, что он находится под наблюдением КГБ. Он умышленно порезал руку и спрятал под повязкой записку. В туалете ресторана «Арагви» он снял повязку и передал записку, в которой сообщал, что его пытают и что он находится под слежкой, а также о том, каким образом его схватили. Но это маловероятно. Если бы Ланжелли был предупрежден о провале Попова, он не стал бы с ним больше встречаться. Однако 16 сентября 1959 года он сам вышел на связь с Поповым, их встреча состоялась в автобусе. Попов указал глазами на магнитофон, но было уже поздно. Ланжелли был задержан, однако благодаря дипломатическому иммунитету был отпущен, объявлен персоной нон грата и выслан из Москвы.
В январе 1960 года Попов предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР. Приговор от 7 января 1960 года гласил:
«Попова Петра Семеновича признать виновным в измене Родине и на основании ст. 1 Закона об уголовной ответственности предать смертной казни с конфискацией имущества».
Кстати, на Западе писали, что будто бы в назидание коллегам Попова его, как первого предателя из ГРУ, заживо сожгли в топке крематория.
Следующий, 1954 год стал воистину черным для внешней разведки КГБ. В этом году сразу шесть сотрудников стали на путь измены и бежали на Запад: в январе Ю. Растворов, в феврале П. Дерябин и Н Хохлов, в апреле В. Петров и К. Карцева (Петрова), а летом — нелегал, известный под псевдонимом ГАРТ.
Юрий Растворов во время Отечественной войны служил в 5-м управлении НКГБ, которое занималось дешифровкой иностранных сообщений. В январе 1953 года он был командирован в Японию на должность третьего секретаря советской миссии. А уже весной 53-го года вступил в контакт с резидентом СИС в Токио. 26 января 1954 года на самолете британских ВВС был переправлен в Лондон. В своих показаниях он, в частности, рассказал об успехах, достигнутых КГБ в расшифровке иностранных, в том числе и японских, шифров.
Петр Дерябин, сибиряк по рождению, с 1939 года служил в Красной Армии. С 1939 по 1941 год он работал под началом генерал-лейтенанта Гапановича секретарем комитета комсомола штаба Забайкальского военного округа. С началом Великой Отечественной войны Дерябин воевал на фронте, был награжден несколькими медалями и закончил службу в армии в 1944 году.
После демобилизации Дерябин несколько лет находился на партийной работе, а с 1947 года перешел на службу в МГБ, сначала в управление охраны, а потом был переведен в ПГУ (разведка) МГБ в немецко-австрийский отдел. Там, помимо всего прочего, он был одним из секретарей парторганизации и в этом качестве участвовал в представлении личному составу ПГУ в 1953 году Александра Семеновича Панюшкина как нового начальника управления. В 1953 году Дерябин был направлен в Вену начальником группы контрразведки в звании майора и пребывал в этой должности до самого своего побега на Запад.
В феврале 1954 года Дерябин попросил в посольстве США в Вене политического убежища. Из Вены его переправили в Вашингтон, где он подвергся допросам сотрудниками ЦРУ. В своих показаниях он раскрыл структуру и характер деятельности ПГУ МВД в Австрии и Германии.[24]
Так, он поведал о крупномасштабной реорганизации обширной сети МВД в Восточной Германии, проведенной по приказу Л. Берия. В связи с этим по оценкам Дерябина, из ГДР было отозвано примерно восемьсот сотрудников. Нового начальника базы МВД в Карлсхорсте (ГДР) генерала Фадейкина, по словам Дерябина, считали в австро-немецком отделе не соответствующим этой должности. Поведал Дерябин и об интенсивной охоте, развернутой МГБ в 1945 году на территории оккупированной Германии за немецкими учеными, занимавшимися в годы войны разработкой и Созданием ракет «Фау». Касаясь действий советской разведки во Франции, Дерябин сказал, что в 1952 году И.И. Агаянц, тогдашний заместитель начальника отдела дезинформации ПГУ, в лекции для сотрудников пренебрежительно отозвался о французской разведке, сказав: «…Это проститутка, которая у меня в кармане».
Весьма важными для ЦРУ были сообщенные Дерябиным сведения о радиоперехватах. По его словам, тексты перехватов печатали на тонкой прозрачной бумаге и хранили в большой красной книге. Дерябина знакомили с некоторыми фрагментами текстов из красной книги примерно раз в неделю в кабинете начальника его отдела. Записи при этом делать не разрешалось. Дерябин вспоминал, что видел перехваты информации из разных западных стран, причем некоторые из них были получены с помощью прослушивающих устройств, установленных в иностранных посольствах. Довольно часто он видел материалы перехвата французской, западногерманской, итальянской и бельгийской информации, и ни разу американской.
Рассказал Дерябин и о коррупции, которая начинала давать себя знать в МГБ. По его словам, при Абакумове установилась традиция, в соответствии с которой выезжающие за границу офицеры МГБ подтверждали свое уважение шефу дорогими подарками. Сам Дерябин, будучи в командировке в Вене, купил для Абакумова коляску и детскую одежду общей стоимостью около десяти тысяч рублей. По просьбе ЦРУ Дерябин составил список офицеров МВД, которые могли бы быть завербованы американцами. Под вторым номером в списке значился А. Голицын. По мнению Дерябина, Голицын был особенно уязвим: у него гипертрофированное представление о собственной значимости, и коллеги его недолюбливают, а с помощью его взбалмошной жены Ирины можно было бы расшатать его психику.
С 1955 года Дерябин работал по контракту в ЦРУ и попутно занимался литературной деятельностью. Так, по заданию ЦРУ в 1964 году он работал над расшифровкой и переводом показаний Пеньковского, а впоследствии принимал участие в подготовке к изданию так называемых «Записок Пеньковского». В 1982 году Дерябин уволился из ЦРУ и целиком посвятил себя литературной работе. Ему принадлежат книги: «КГБ — хозяин Советского Союза», «Секретный мир», написанная в соавторстве с Френком Джибни, и «Шпион, который спас мир» в соавторстве с Джеролдом Шектером.
Умер Дерябин в августе 1992 года.
…Николай Евгеньевич Хохлов родился 7 июня 1922 года в Нижнем Новгороде. Отец его был из пролетарской семьи, в 1917 году вступил в Коммунистическую партию. Когда Николаю было пять лет, мать развелась с его отцом и вторично вышла замуж за сына довольно известного художника Михайловского. Отчим Хохлова перевез семью в Москву.
Хохлов с детства тяготел к театру, и после окончания курсов при театральной студии имени М. Хмелева получил диплом режиссера. В декабре 1940 года он как мастер художественного свиста гастролировал по СССР, а с весны 1941 года выступал в Москве, в «Эрмитаже». От военной службы он был освобожден из-за плохого зрения.
С началом Отечественной войны Хохлов вступил добровольцем в истребительный батальон НКВД и был завербован сотрудниками управления, возглавляемого П.А. Судоплатовым. Об этом управлении необходимо сказать поподробнее. Еще в 1936 году наркомом Н.И. Ежовым был создан Отдел специальных операций, подчинявшийся лично ему и занимавшийся ликвидацией неугодных режиму иностранцев и вступивших на путь измены сотрудников НКВД и ГРУ. С приходом в НКВД Л. Берия в ноябре 1938 года отдел был расформирован, но в июле 1941 года был реанимирован, хотя и под другим названием (Особая группа Первого (разведка) управления НКГБ СССР). Ее начальником стал генерал-майор П. А. Судоплатов.[25] В начале 1942 года Особая группа была переименована в 4-е управление НКГБ-НКВД СССР. Задача управления — диверсионно-террористическая деятельность в тылу крага и за рубежом. В 1946 году управление было расформировано и приказом Абакумова Судоплатову была поручена организация Специальной службы МГБ СССР, в задачу которой входило проведение специальной агентурно-разведывательной работы за рубежом и внутри страны против врагов партии и Советского государства. В 1949 году Абакумов предложил ликвидировать Специальную службу, и в 1950 году она была реорганизована в Бюро № 1. В мае 1953 года Л. Берия вновь принял руководство органами госбезопасности, и по его приказу был создан самостоятельный 9-й отдел МВД СССР для проведения террористической и диверсионной работы. Этот отдел был упразднен в июле 1953 года после ареста Берия, но как феникс из пепла возродился под новым названием — 13-й отдел МГУ МВД-КГБ.
Хохлов был привлечен сотрудниками управления для работы в составе одной из подпольно-диверсионных групп, которые создавались на случай взятия немцами Москвы. Он был направлен в школу радистов, где прошел ускоренный курс обучения. К. Хенкин, также закончивший эту школу, вспоминает:
«После выпуска был период «смотрин». Приехали разные деятели выбирать себе людей. Для большинства выпускников, не знавших ни одного языка, вопрос решался просто. Они шли либо в партизаны, либо в опергруппы в оставляемых при отступлении городах. Все они быстро разъехались. Мой случай был несколько особый. Не всякого без труда можно выдать за француза. Кто возьмет меня? Хозяин школы — Четвертое управление или Первое?»
Хохлов был распределен в 4-е управление и направлен в группу из четырех человек, предназначенную для действий в Москве в случае ее оккупации. В январе 1942 года угроза захвата Москвы миновала, и группа была расформирована. А в феврале 1942 года Хохлов получает новое задание. Он должен был выехать в Тбилиси, познакомиться с жизнью остатков тамошней немецкой колонии, благо немецкий язык он знал хорошо, а затем с документами внешне похожего на него немца перейти турецкую границу, из Турции репатриироваться в Германию, добиться зачисления в армию, попасть на Восточный фронт и там установить связь с партизанской агентурой. Это, мягко говоря, странное задание Хохлов выполнить не смог. В Тбилиси, сразу по приезде, он заболел тифом и провалялся в больнице до середины мая 1942 года, а когда выздоровел, операция была отменена.
После этого Хохлов прошел серьезную подготовку. Он основательно изучил немецкий язык, выезжая в лагерь для военнопленных под Красноярском, а в апреле 1943 года провел там целый месяц, выдавая себя за лейтенанта немецкой армии. В августе 1943 года он с документами на имя обер-лейтенанта Отто Витгенштейна вместе с агентом НКВД Карлом Кляйнюнгом был заброшен в Белоруссию к партизанам и вскоре принял участие в организации убийства гауляйтера Вильгельма фон Кубе. Восемнадцатого сентября 1943 года Кубе был убит в собственной кровати взрывом магнитной бомбы, помещенной в изголовье Еленой Мазаник, работавшей горничной в его доме и получившей мину от Марии Осиповой, выполнявшей роль связной с непосредственным руководителем операции Н.П. Федоровым. За эту операцию обе женщины были удостоены звания Героя Советского Союза, Н. Федоров — ордена Ленина, а Хохлов и его напарник — ордена Отечественной войны I степени.[26]
После этого Хохлов до октября 1944 года воевал в лесах Белоруссии, а затем был отозван в Москву. Отныне ему предстояло выполнять специальные задания за границей. В мае 1945 года он с документами на имя гражданина Польши Станислава Левандовского был нелегально заброшен в Бухарест для вживания в образ европейца. Вживание затянулось, и Хохлов закрутил роман с румынкой Эмилией, на которой в скором времени женился без санкции начальства. Свержение румынского короля Михая и установление в Румынии коммунистической диктатуры вызвало в его сознании некоторые подвижки, и 28 сентября 1949 года он пишет Судоплатову рапорт об отставке. Через две недели Хохлова отзывают из Бухареста, где остается его молодая жена. В Москве он объявляет начальству, что желает продолжить образование и поэтому ему придется уйти из разведки. Судоплатов категорически возражал, но в конце концов был достигнут компромисс — Хохлов поступает в МГУ, но становится штатным сотрудником МГБ в звании старшего лейтенанта.
Тогда же, в 1949 году, выяснилось еще одно скандальное обстоятельство: Хохлов выбыл из комсомола из-за неуплаты членских взносов. Сам он объясняет это так:
«Комсомольцем я стал в школе в 1938 году и долгое время был горд своей принадлежностью к нему. В Румынии же незаметно для себя я перестал заботиться о своих комсомольских делах».
Однако Судоплатов обвинил в невнимательности к комсомольским делам Хохлова майора Коваленко. В ЦК комсомола было послано специальное письмо за подписью министра госбезопасности В. Абакумова, и в начале 1950 года Хохлова восстановили в комсомоле.
Весной 1951 года Хохлова направляют в Австрию с подлинным паспортом на имя австрийского гражданина Йозефа Хофбауэра с заданием подготовить «крышу» для нелегальных сотрудников Бюро № 1. По утверждению Хохлова, он специально провалил это задание. Дело в том, что в 1950 году он женился на своей бывшей однокласснице Янине, которая по религиозным соображениям тяготилась службой мужа. Однако, анализируя обстоятельства провала, в Центре пришли к выводу, что в неудаче виновата австрийская полиция, и Хохлов продолжал служить в органах МГБ.
В марте 1952 года Судоплатов поручает Хохлову ликвидацию некого «друга» в Париже. Предполагалось, что Хохлов с сотрудницей Бюро № 1 Ивановой, сопровождавшей его под видом тетушки, приедут в Париж. Агент МГБ в Париже должен был сообщить всю необходимую информацию о «друге», которого предстояло убить из авторучки «Паркер», приспособленной для стрельбы. На обратном пути Хохлову предстояло избавиться и от агента, застрелив его из второй авторучки. Имени «друга» Хохлову не назвали, и только позднее он узнал, что это был бывший председатель Временного правительства А.Ф. Керенский. Не желая становиться убийцей, Хохлов отказался от задания, мотивируя свой отказ тем, что ему страшно браться за такое дело.
За отказ от выполнения ответственного задания Хохлов был послан в резидентуру МГБ в Восточном Берлине. Но вскоре после ареста Берия и Судоплатова его вернули в Москву и поручили организацию очередного убийства — на этот раз руководителя Народно-трудового союза (НТС) в Германии Георгия Околовича. Конечно, кажется несколько странным, что эту операцию поручили такому неуправляемому сотруднику, как Хохлов.
Но не стоит забывать о том, что у него была репутация дерзкого партизана и убийцы Кубе.
Убийство Околовича, как и все операции по ликвидации за рубежом, санкционировались Президиумом Политбюро, в данном случае Маленковым и Хрущевым. За подготовкой Хохлова, назначенного старшим группы, следил лично A.C. Панюшкин. Среди инструкторов Хохлова были Михаил Рубак, чемпион СССР по самбо, и подполковник Годлевский, пятикратный чемпион Союза по стрельбе из пистолета. Орудие убийства — устройство, замаскированное под кожаную сигаретницу. Это устройство выстреливало четыре капсулы, при разрыве которых выделялся газ цианид, способный вызывать паралич сердечной мышцы. Оно было разработано в секретной оружейной лаборатории.
Но Хохлов уже сделал свой выбор. Восемнадцатого февраля 1954 года он зашел на квартиру Околовича во Франкфурте и представился, повергнув хозяина квартиры в полное замешательство. «Георгий Сергеевич, — обратился он к Околовичу, — я прибыл из Москвы. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза приказал вас ликвидировать. Убийство поручено моей группе». Убийство не состоялось. Сам Хохлов, после того как предупредил Околовича, собирался вернуться в Москву и доложить, что его миссия не увенчалась успехом. Однако Околович проинформировал о случившемся ЦРУ, и то решило принудить Хохлова к измене. С этой целью была созвана без ведома Хохлова пресс-конференция, на которой было объявлено, что Хохлов перешел на Запад. После этого, 20 апреля 1954 года, состоялась сенсационная пресс-конференция, на которой Хохлов рассказал об операции «Рейн» (так назывался план ликвидации Околовича) и продемонстрировал орудие убийства. Позднее он дал под присягой показания об операции «Рейн» комиссии сената США и получил американское гражданство.
Во время одного из допросов в ЦРУ, когда Хохлова спросили, кто из его знакомых мог бы сотрудничать с американцами, он ответил, что его друг Волокитин, работавший в Париже, мог бы пойти на сотрудничество с Западом. ЦРУ совместно с французами начало разрабатывать операцию, которая, однако, закончилась безрезультатно. В день предполагаемого начала контактов с Волокитиным его внезапно отвезли на посольской машине в аэропорт Орли и отправили в СССР. Причины этого провала вскрылись позже, после бегства в США А. Голицына.
После того как Хохлов остался на Западе, его жену Янину продержали пять месяцев на Лубянке и, взяв подписку о неразглашении, отправили на пять лет в ссылку вместе с двухлетним сыном. Сам Хохлов рассчитывал переправить семью на Запад, опираясь на поддержку НТС. Но возможности Союза в оперативных сводках КГБ были сильно преувеличены. Тогда он обратился за помощью к ЦРУ, но там, пообещав помочь, не смогли или не захотели это сделать.
Самого Хохлова в СССР приговорили к смертной казни и попытались убить. Семнадцатого сентября 1957 года во Франкфурте во время конференции издательства «Посев» ему подмешали в кофе радиоактивный таллий. Этот метод был избран в надежде, что следы таллия не будут обнаружены при вскрытии. Но немецкие, а затем и американские врачи, быстро распознав, что имеют дело с лучевой болезнью, спасли его от смерти.[27]
После этого Хохлов включился в активную борьбу с советским режимом. Он организовал работу радиостанции НТС на Тайване, обучал антикоммунистических повстанцев в Южном Вьетнаме. Он завершил свое образование в США и стал профессором психологии Калифорнийского университета. В 1958 году он издал книгу под названием «Право на совесть».
После развала СССР в 1991 году Хохлов был амнистирован Указом Президента Российской Федерации за номером 308 от 27 марта 1992 года. В июне 1992 года он впервые за 38 лет прибыл в Москву, где встретился с женой и сыном. Посетил он и мемориальный кабинет Ю.В. Андропова на Лубянке.
По поводу вышедшей в 1994 году в США книги Судоплатова «Специальные задания» (в России она была издана под названием «Разведка и Кремль» в 1997 году) Хохлов в открытом письме в редакцию газеты «Новое русское слово» от 7 мая 1994 года написал:
«Поражает типично советская безалаберность по отношению к истине. Судоплатовы как-то и не подумали, что ведь существуют официальные архивы, допросы и показания доверенных свидетелей, да, наконец, и те прямые очевидцы случившегося, которые еще живы и в России, и на Западе».
А поскольку часть мемуаров не соответствует, по мнению Хохлова, действительности, то он сообщил, что собирается подать на Судоплатова в суд. Правда, дальше слов и угроз дело не пошло.
Здесь уместно заметить, что случай с Хохловым ничему не научил советское руководство, и в 1956 году 13-й отдел ПГУ КГБ нанял для ликвидации президента НТС Владимира Поремского, профессионального убийцу — немца Вольфганга Вильднретта. Но, как и Хохлов, Вильднретт в последний момент передумал и сообщил обо in ем западногерманской полиции.
Евдокия Петровна Карцева (после замужества Пролетарская-Петрова) родилась в 1900 году в деревне Липки Рязанской губернии. Позднее ее семья переехала в Москву. После Октябрьской революции ее отец попал на работу в ВЧК в транспортный отдел. Именно благодаря ему молодую комсомолку в двадцатые годы взяли на работу в ОГПУ в одно из самых секретных подразделений — созданный в 1921 году Спецотдел, который размещался даже не на Лубянке, а в здании Министерства иностранных дел на Кузнецком мосту.[28] Секретность отдела была такова, что его сотрудникам было строго запрещено сообщать адрес своего места работы даже родителям. Сама Карцева вспоминает, что, как и большинство других молодых сотрудниц, испытывала страх перед начальником отдела Г.И. Бокием, который, несмотря на свой солидный возраст — ему было за пятьдесят, регулярно устраивал по выходным на даче оргии. Когда она завела разговор об этом с коллегой-мужчиной, он сказал: «Если ты только обмолвишься об этом кому-нибудь, он сделает твою жизнь невыносимой. Ты играешь с огнем». В 1937 году Бокий был арестован и расстрелян. В это же время арестовали и первого мужа Карцевой — чекиста-серба. Но ее не коснулись репрессии, и она продолжила работу в ИНО НКВД.
Там в 1938 году на нее обратил внимание некто Петров, ставший ее вторым мужем. Его настоящая фамилия и имя были Владимир Михайлович Шорохов. Он родился 15 февраля 1907 года в деревне Лариха в Центральной Сибири. Во время службы в Красной Армии шифровальщиком Владимир сменил фамилию на Пролетарский, и после демобилизации в 1937 году попал на работу в ИНО НКВД. Работу за рубежом он начал с командировки в Китай под «крышей» консульства, а в 1938 году вернулся в Москву, где за успешную службу был награжден орденом Красной Звезды. В 1940 году они поженились.
В 1942 году семейную пару было решено направить в Стокгольм. Перед этим по решению руководства фамилия Пролетарский была снова заменена на Петров. В Стокгольме Петровы пробыли четыре года. Сам Петров исполнял обязанности шифровальщика и занимался охраной и обеспечением безопасности советской колонии, вербовал среди ее обитателей осведомителей и собирал компромат на посла Александру Коллонтай, находившуюся в Швеции в почетной ссылке. Не сложились у Петрова отношения и с резидентом Б.А. Рыбкиным и его женой и заместителем З.И. Рыбкиной-Воскресенской. Используя свое служебное положение шифровальщика, он многократно посылал в Москву доносы на своих непосредственных начальников, что в конце концов послужило основанием для его отзыва в СССР. Петрова сначала работала секретарем в резидентуре, а позднее была допущена к оперативной работе. По возвращении в Москву с. 1945 году Петров был назначен начальником отделения «Комитета по информации» (КИ) по совколониям.
В 1951 году Петровы были командированы в Австралию, в Канберру. Подполковник Петров с 1952 года исполнял обязанности резидента, а капитан Петрова получила должность секретаря посла и бухгалтера посольства. В задачу резидентуры входило проникновение в антисоветские и националистические организации, а так-же создание в стране сети нелегалов.
Но отношения внутри советской колонии у Петровых не сложились. Не последнюю роль в этом сыграла взаимная неприязнь Петровой и жены посла. В Москву посыпались многочисленные доносы, а после ареста Берия Петрова даже обвинили в создании в посольстве пробериевской фракции.
В это же время Петров близко сошелся с неким Майклом Бялогуски, польским музыкантом, который в годы Второй мировой войны сотрудничал с гестапо и бежал в Австралию, опасаясь справедливого возмездия. «Дальние соседи» (сотрудники резидентуры ГРУ в Канберре) неоднократно предупреждали Петрова по поводу Бялогуски, но тот отвечал, что изучает его на предмет вербовки.
Тогда в Москву полетела срочная телеграмма следующего содержания:
«Канберра — Москва, Громову.
Совершенно секретно.
Получены данные (ВЕНТА), что местная спецслужба взяла в активную разработку Петрова. Агентом-вербовщиком выступает Майкл Бялогуски, музыкант польского происхождения. Оба пропадают в ночных барах и ресторанах. Петров допускает злобные реплики в адрес совпосла. Просим отозвать.
17.11.53 Сомов».
Между тем события приближались к развязке. Двадцать седьмого февраля 1954 года Петров первый раз вступил в контакт с сотрудниками австралийской контрразведки. Ему было обещано политическое убежище и крупная сумма денег в 5 тысяч фунтов стерлингов на покупку фермы. Но окончательное решение он принял после того, как в Канберру неожиданно прибыл его сменщик, который потребовал от Петрова сдать ему все дела. Это стало последней каплей, и Петров 2 апреля 1954 года, даже не переговорив с женой, похитил секретные документы и исчез из посольства.
Почти сразу же начались поиски пропавшего дипломата, а Петрову переселили из квартиры в городе в посольство, лишив всякой связи с внешним миром. Тринадцатого апреля 1954 года австралийское радио официально объявило о том, что третий секретарь посольства Владимир Михайлович Петров попросил политического убежища. Евдокия посчитала это заявление буржуазной пропагандой, будучи уверена, что мужа похитили. Через некоторое время она получила от мужа письмо с просьбой о встрече, и написала под диктовку следующий ответ: «Я опасаюсь встречи с тобой, это может быть ловушка».
Девятнадцатого апреля Петрову под конвоем доставили в аэропорт и посадили в самолет. Руководивший этой операцией сотрудник МГБ Василий Федорович Санько действовал так неуклюже и топорно, что фотография Петровой, которую волокут к трапу самолета двое дюжих молодчиков, обошла газеты всего мира.[29]
В аэропорту Канберры на борту самолета Петрову интенсивно обрабатывали сотрудники австралийской контрразведки, убеждавшие ее присоединиться к мужу. И только в Дарвине, последнем пункте на австралийской территории, когда она поговорила с мужем по телефону, ее решимость вернуться в Москву иссякла. Положив телефонную трубку, она тут же попросила политического убежища.
Позднее Петровы дали подробные показания. Так, в «Заявлении Петровых, касающемся их прошлой разведывательной деятельности от 15.05.1954 года» Е. Петрова рассказывала о своей работе в японской секции Спецотдела, заявив, что шифрованные материалы из Японии добывались с помощью агентов. Раскрыли Петровы и характер работы советской разведки во Франции, отметив при этом, что резидент МГБ в Париже в 1947–1949 годах И.И. Агаянц считал разведывательную работу во Франции особенно легкой.[30] Показания В. Петрова о работе в Австралии позволяли сделать вывод о том, что она была крайне незначительной. Более важным было представленное прямое, а не косвенное свидетельство о местонахождении Г. Берджесса и Д. Маклина в Москве и ряд фактов об их деятельности. Так, со ссылкой на Ф.В. Кислицына, шифровальщика лондонской резидентуры с 1945 по 1948 год, Петровы рассказали, что Берджесс приносил полные портфели документов министерства иностранных дел. Содержание наиболее важных Кислицын передавал в Москву по радио, а остальные отправлял дипломатической почтой.
Отдельно 2 мая 1954 года В. Петров дал показания, касающиеся убийства Л. Троцкого. По его словам, он имел возможность в 1948 году ознакомиться с одним из досье, касавшимся убийства Троцкого. Это была толстая папка, содержащая снимки, сделанные на вилле Троцкого и запечатлевшие охранников, заборы, самого Л. Троцкого с женой и друзьями и многое другое. По мнению Петрова, в окружении Троцкого действовало в разное время разное количество агентов НКВД, причем ни один из них не догадывался о наличии остальных. Первым из агентов, по воспоминаниям Петрова, была женщина-секретарь, завербованная еще во время пребывания Троцкого в Норвегии. Самым же важным агентом был Р. Меркадер, что, впрочем, было известно и ранее. Само убийство в досье было описано с мельчайшими подробностями. Так, например, там говорилось, что смертельный удар был нанесен не заостренным, а широким концом ледоруба. Подобными методами, по словам Петрова, НКВД пользовалось и раньше. Зимой 1938–1939 годов офицер НКВД Боков по приказу Л. Берия убил одного из советских послов на Ближнем Востоке.
Помимо всего прочего, на основании показаний Петровых в ноябре 1954 года был подготовлен 24-страничный отчет, озаглавленный «Комитет информации» (КИ), 1947–1951 год», являвшийся долгое время на Западе основным источником по истории и структуре КИ.[31]
В 1956 году Петровы опубликовали книгу «Империя страха», а в 1968 году В. Петров написал работу под названием «22 июня 1941 года: советская история и германское вторжение».
В Австралии Петровы проживали под чужой фамилией и с постоянной охраной, информация об их местонахождении считалась государственной тайной. Но, как и следовало ожидать, их жизнь на чужбине не сложилась. В 1974 году В. Петров, состояние здоровья которого резко ухудшилось, был под именем шведа Свена Эллисона пометен в один из мельбурнских приютов для престарелых. За долгие семнадцать лет, проведенные в приюте, жена посетила его всего несколько раз. Умер Петров в сентябре 1991 года, в возрасте восьмидесяти четырех лет.
Нелегал управления «С» ПГУ КГБ ГАРТ в конце сороковых годов был направлен для работы в качестве радиста в нелегальной резидентуре В. Фишера в США (о самом В. Фишере, более известном как Р. Абель, будет рассказано ниже). ГАРТ был рекомендован московским управлением контрразведки. В 1952 году он был переправлен в Канаду с заданием легализоваться и со временем переехать в США. Но к 1954 году руководству в Центре стало ясно, что переезд ГАРТА в США сопряжен с рядом трудностей, и поэтому было решено оставить его в Канаде в качестве радиста другого нелегала КГБ ФИРИНА, который в это время находился в Бразилии с целью легализации.
В 1954 году в Канаде ГАРТ вступил в связь с замужней женщиной. Но вскоре об этом стало известно ее мужу, который решил выяснить отношения с соперником. В доме ГАРТА состоялось бурное объяснение, в ходе которого обманутый муж заметил приемник специального назначения, о чем не замедлил сообщить в контрразведку. Летом 1954 года ГАРТ был задержан и после соответствующей обработки перевербован канадцами. К счастью, предатель не смог нанести большого вреда. Дело в том, что сотрудник канадской контрразведки Джеймс Моррисон, испытывая денежные трудности, в июле 1954 года вышел на работников КГБ в посольстве СССР в Оттаве и за 5 тысяч долларов предложил им сообщить о советском нелегале, перевербованном канадцами. После непродолжительного раздумья это предложение было принято, и в Москву ушло сообщение о вербовке ГАРТА.
В ходе обсуждения создавшегося положения в Центре были приняты следующие решения: отказаться от переброски ФИРИНА в Канаду и начать с канадцами через ГАРТА игру с целью выманить перебежчика в СССР. ФИРИН был немедленно предупрежден и переориентирован на работу в Латинской Америке. Что же касается ГАРТА, то ему сообщили, что довольны его работой и оговорили сроки приезда к нему жены на следующий год. В начале 1955 года ГАРТ получил указание из Центра об активизации работы, для чего ему следовало прибыть в Москву для ознакомления с новой техникой, в частности, с быстродействующим передатчиком. ГАРТ обо всем поставил в известность канадцев, которые одобрили его поездку в СССР. В августе 1955 года ничего не подозревавший ГАРТ приехал в Москву, где был немедленно арестован. На первом же допросе он признался в измене и был передан следственным органам. Состоявшийся на следующий год суд приговорил ГАРТА к пятнадцати годам лишения свободы.
В середине пятидесятых годов также ушли на Запад И. Джирквелов и К. Туоми.
Илья Джирквелов работал в управлении КИ по Ближнему и Дальнему Востоку, а в дальнейшем в том же управлении ПГУ МГБ. В начале пятидесятых годов, будучи сотрудником Второго главного управления (контрразведка), он принимал участие в операциях по проникновению в посольства Турции, Сирии, Египта и Ирана в Москве. За успешное выполнение заданий был награжден именными часами с присвоением звания «Почетный чекист». После побега за границу И. Джирквелов написал книгу «Секретный сотрудник», вышедшую в Лондоне в 1987 году.
Карло Туоми был разведчиком-нелегалом, работавшим в пятидесятые годы в США. В 1959 году он перешел на сторону американцев.
В 1957 году произошло событие, облетевшее весь мир. В США был арестован советский разведчик-нелегал Р. Абель (В. Фишер). Состоявшийся в октябре — ноябре 1957 года судебный процесс над ним привлек к себе внимание всей мировой прессы (кроме, конечно, советской). Причиной провала В. Фишера стало предательство в мае 1957 года его помощника Рейно Хейханена.
Р. Хейханен, известный также как Юджин Маки, или ВИК, родился 14 мая 1920 года в деревне Каскисаари под Ленинградом. Карел по национальности, он окончил педагогический техникум, и в девятнадцать лет стал школьным учителем. Но учителем он пробыл всего три месяца. В ноябре 1939 года в связи с началом советско-финской войны его мобилизовали и направили для работы в НКВД. После учебы на десятидневных курсах, где объясняли, как следует допрашивать военнопленных и выявлять антисоветски настроенных лиц или шпионов, он был прикомандирован к оперативной группе, действовавшей на оккупированной в ходе войны финской территории в качестве переводчика.
По окончании войны Хейханен был переведен в Карелию, где продолжал работать в качестве переводчика, а потом и кадрового сотрудника в территориальных органах НКВД-НКГБ-МГБ. В 1942 году во время Великой Отечественной войны он подал заявление о вступлении и партию и по истечении годичного кандидатского стажа в мае 1943 года стал членом ВКП(б). К 1948 году лейтенант государственной безопасности Хейханен был уже женат и имел сына.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.