Армия, народ и партия

Армия, народ и партия

Армия была частью народа. Все здоровые мужчины служили, а потом возвращались в общество, открывая дорогу для новобранцев следующего года. Народ думал, что армия – это школа, в которой молодых парней учат порядку и чувству долга, и такое образование вовсе не рассматривалось как непреложная подготовка к очередной войне; это положение сохранялось даже после отмены призыва в 1919 году. Когда армия отправилась на маневры, все сословия населения по всей стране соперничали друг с другом, чтобы как можно лучше позаботиться о расквартированных войсках. Отношения между армией и населением были теплые и доверительные и оставались таковыми даже в Третьем рейхе. Попытки партии вызвать раскол, особенно порицая офицерский корпус, как реакционный, в основном успеха не приносили. Народ чувствовал, что армия стремится оставаться оазисом простоты, справедливости и христианской службы. И это была, в особенности сохранение старых традиций, самая подозрительная черта из всех в глазах партии. Однако политически наиболее здравомыслящая часть населения именно эту черту армии считала самой удобной. Не было ничего удивительного в том, что многие молодые люди, равно как и зрелые мужчины, «утекали» в армию, чтобы избежать влияния партии. Многие в стране связывали свои надежды с армией, веря, что она вмешается, если все зайдет слишком далеко. Трагедия состоит в том, что армии не удалось сделать этого. До самого конца у солдат на пряжках был начертан старый девиз: «С нами Бог»; священник – отец и заступник на земле. Нет необходимости больше говорить об армии и народе; их отношения были именно таковы, какими они и должны были быть.

Армия не была частью партии. Несмотря на то что она была готова работать с нацистами в интересах народа и рейха, отношения между ними всегда оставались прохладными. Под «партией» здесь следует понимать не весь корпус более или менее убежденных членов партии, но только партийных чиновников. Избыток высшего партийного руководства в разных областях общества противоречил фундаментальным взглядам армии. Тирания «маленьких Гитлеров» была в такой же степени отвратительной. Методы пропаганды наносили удар, поражали сознание солдат, быстро растущая византийская роскошь возбуждала. Никто не принимал смехотворные теории «господствующего народа» всерьез. Впрочем, к сожалению, опасность, порожденную распространением преувеличенного национализма, тогда еще никто не признавал.

Первые трудности возникли с CA (штурмовыми отрядами). Особенно частые конфликты вспыхивали в связи с военным обучением членов CA. Уже весной 1934 года стало ясно, что лидеры CA желают оттеснить армию в сторону, поставить свои организации вместо нее и таким образом удерживать государство в собственной власти. Попытка примирения, предпринятая Гитлером в то время, успеха не имела, ибо у CA не было намерения сохранять соглашения, которые могли бы возникнуть в результате этого и в соответствии с которыми их задача сводилась бы лишь к политическому образованию. Они продолжали заниматься военным обучением и вооружением. Вскоре кризис усугубился из-за провокационного поведения некоторых высших офицеров CA. Особенно много слухов о готовящемся путче Рёма возникло во второй половине июня 1934 года. Несмотря на это, удар, нанесенный Гитлером 30 июня, застал армию врасплох, она испытала шок. Ликвидация CA была осуществлена СС. Их методы были омерзительны и не могли быть оправданы приличными солдатами. Даже тогда кое-кто подумывал о том, что СС может превратиться в новую угрозу. Убийство генералов фон Шлейхера и фон Бредова, так же как и других невинных людей, которые оказались связанными с путчем Рёма, были резко осуждены офицерским корпусом, и, более того, это расценивали как оскорбление армии. Армия потребовала расследования и сатисфакции, однако добиться этого не удалось. Бломберг отказал в своей поддержке на основании того, что Шлейхер и Бредов вступили в преступную связь с послом Франции. Никто из тех, кто был знаком со Шлейхером или с Бредовом, не поверил в эти обвинения. Однако, чтобы опровергнуть это, недоставало доказательств. Председатель профессионального союза всех вышедших в отставку и работавших офицеров Генерального штаба фельдмаршал фон Макензен заявил тогда на ежегодном собрании союза, что Бредов и Шлейхер «пали на поле чести», что было поддержано громом аплодисментов.

Теперь СС стал злейшим врагом армии. Опасность состояла не только в том, что это было второе прирученное войско, враждебность вызывало антихристианское отношение и беззаконие многих вождей СС.

Армия приветствовала тягу партийных организаций, сразу же после захвата власти, к церкви. Попытки объединить евангелические церкви также поначалу казались почетными. Между тем под руководством Гиммлера вскоре разгорелся острый конфликт между конфессиями. Помимо нескольких отступников, действия Гиммлера были осуждены всем офицерским корпусом, однако с этим ничего нельзя было сделать. Отвращение армии было настолько очевидным, что в специальной речи, произнесенной перед высшим командованием армии в 1938 году, Геринг упрекнул офицеров в тяготении к духовенству. Христианские тенденции армейских генералов Гиммлер позже использовал в качестве основания для их отставки.

Армия не являлась другом евреев, но в то же время она не была настроенной антисемитски. Обращение с евреями между 1933 и 1939 годами заставило армию испытывать стыд за Германию. Тварей, подобных Штрейхеру, презирали не только военные, но и гражданское население, равно как и его порнографическую газетенку Der Stuermer. Армия принимала участие в евреях, которые сражались за Германию и проливали за нее кровь в Первой мировой войне, и даже оставляла в рядах армии некоторое количество солдат, в жилах которых текла еврейская кровь. Во время войны большинство солдат были на фронтах за пределами Германии, поэтому они лишь по слухам знали о преступлениях против евреев.

Естественно, люди знали о существовании концентрационных лагерей. Но в армии не было информации ни о количестве, ни о природе этих лагерей, а также об их узниках и об условиях, в которых они содержались. Вплоть до конца войны большинство слышало лишь о Дахау и Ораниенбурге. Такие названия, как Аушвиц, Бельсен и Бухенвальд, стали известны лишь после капитуляции.

Тот факт, что многие партийные чиновники избегали военной службы, вызывал презрение, хотя солдаты были рады, что им не приходится лицезреть коричневую партийную униформу. Истинные милитаристы из Третьего рейха не были профессиональными военными, но являлись главарями нацистской партии. Никто не презирал СС или CA больше, чем профессиональный воин, но это ни в коем случае нельзя объяснить профессиональной ревностью. Солдата задевало, что солдатская форма использовалась в политических целях и что почти все в Германии должны были носить военную форму. Солдат никоим образом не приветствовал и не поддерживал «униформизацию» народа, а также то, что его используют в партийных целях на демонстрациях и парадах. Разумеется, среди германских профессиональных военных были люди, исполненные пресловутого «гарнизонно-квартирного духа», которые ценили форму превыше содержания. Но таких было меньшинство. И за редким исключением они не достигали высоких должностей.

Долгое время мир сохранял превратное мнение о том, что германский солдат и в особенности германский офицер исполнен не военного, но милитаристского духа и для него быть солдатом – это не то, что в других армиях – призвание и долг по отношению к нации. Говорили, что он рассматривает войну как венец «личной и национальной жизни», что «война – благородное и необходимое занятие для немцев», что «многие десятилетия мысли немца касались лишь агрессии, завоевания и господства над другими народами»[2].

Однако суд над военными преступниками в Нюрнберге, который имел в своем распоряжении все архивы, установил, что вышеприведенные предположения ложны и что пропаганда, которая их поддерживает, построена на ложных данных. И это при том, что денацификация проходила очень жестко, особенно в среде профессиональных военных. Так, в американской зоне, для которой специально был создан закон «Об освобождении от национал-социализма и милитаризма», сотни генералов и офицеров Генерального штаба, даже те, кто жил в других зонах, должны были отвечать перед специально учрежденными трибуналами, но лишь ничтожно малое количество их было признано виновными[3].

В распоряжении трибуналов имелись многие тома свидетельских показаний, ибо прокуроры Нюрнберга относили к ним любые материалы. По радио население призывали давать свидетельские показания против осужденных, названных поименно. Подозрение в том, что судьи выносили суждение pro domo (для себя, в защиту своих интересов – лат.), разумеется, несправедливо и не доказано. Тем не менее вышеприведенные высказывания, звучавшие на суде, имели негативный эффект.