От озера Сангиндалай Hyp до Халахара

От озера Сангиндалай Hyp до Халахара

Боевой приказ о наступлении на части японской Квантунской армии мы получили утром 9 августа, сразу после объявления Советским Союзом войны Японии.

В то же утро мой артдивизион первым двинулся на юг, в пустыню Гоби, на встречу с японскими самураями. Через сутки за нами по проложенной дивизионом дороге должна последовать вся дивизия — с конной разведкой, саперами, моторизованными подразделениями, пехотой, артиллерией и тылами.

К тому, что я иду всегда впереди, будь то особо опасный бой, неизведанная местность или сложный переход, я уже привык. Видимо, и на этот раз начальство посчитало, что я, несмотря на свою молодость, являюсь самым грамотным и самым опытным офицером во всей дивизии, который сумеет с помощью примитивного компаса проложить дорогу в пустыне и выиграть бой при возможной встрече с японцами.

Вся трудность заключалась в том, каким образом одолеть безводные пески. Со мною 250 человек и 130 лошадей. Как напоить их всех? Где взять воду? Как провести людей, животных, технику, снаряды, продовольствие, овес, дрова, воду, весь скарб дивизиона сквозь раскаленные сыпучие, зыбучие пески? И никого не потерять при этом, боеспособным оказаться на месте.

Конечно, к двадцати четырем годам у меня накопился значительный боевой опыт. Но пустыню я не знаю, а никаких наставлений и рекомендаций на этот счет у нас нет. Поход наш научно не обеспечен. Правда, здесь, в Монголии, я уже кое-чему научился, проделав немалый путь по пескам от одного источника воды до другого — четыре марша в 50, 140, 120 и еще 50 километров, то есть триста шестьдесят километров. Но тогда каждый переход заканчивался гарантированным источником воды. На нашем пути встречались урочища из кустарников, влажные балки, заросшие травой; отары овец, перегоняемых с одного пастбища на другое, монгольские кочевья. Нам было жарко, мучительно, тяжело, но мы находились в однодневных и двухдневных переходах от людей, животных, воды и растительности. Теперь же моим людям и коням предстояло преодолеть четыреста с лишним километров при 50-градусной жаре по пустыне, где один только песок да жгучее солнце — и никаких источников воды. Ктому же нужно быть постоянно готовым к отражению атак японцев. Что хочешь, то и делай, но боевой приказ выполняй! А нужно к определенному, очень сжатому сроку прибыть к горному хребту Большой Хинган, к месту, откуда начинается единственная в этих краях дорога-тропа через горы в Китай.

Итак, мы выступили. Колонна орудийных упряжек, повозок и машин растянулась на целый километр. Каждую из восьми пушек тянут, как обычно, три пары коней, запряженных цугом, но трое ездовых не восседают, как обычно, на каждой левой лошади, а уныло бредут рядом со своей парой уставших коней, положив им на головы белые полотенца, чтобы предохранить от солнечного удара. В песок врезаются колеса орудийного передка и самой пушки. Покрытые потом кони напрягаются изо всех сил, чуть не лопаются постромки. Вслед за каждым орудием толчется по песку его расчет, человек шесть-семь, — люди в любую минуту готовы налечь на колеса или повиснуть на стволе, чтобы облегчить продвижение застрявшей в песке пушки. Около сорока пароконных армейских повозок загружены снарядами, патронами, продовольствием, водой, подковами, ломами, лопатами и прочим имуществом батареи. Армейские трехосные автомобили-тягачи «Студебеккеры» везут на прицепах тяжелые гаубицы с передками. Их кузова тоже забиты снарядами и имуществом трех батарей. Следом едут несколько немецких трофейных грузовых автомобилей, четыре из которых везут в бочках, мешках, термосах воду и опустевшую тару из-под нее. И замыкает колонну старшина дивизиона, везущий на двух машинах бензин, связь, продукты, штабное и свое имущество. Как и прежде, машины движутся за конным обозом перекатами, от одного привала к другому.

Мои разведчики, командиры конных батарей и я, командир дивизиона, перемещаемся то пешком, то верхом на монгольских конях. Привычные к условиям пустыни быстрые «монголки» позволяют нам легко перемещаться вдоль движущейся колонны. Запасные лошади привязаны к задкам последних подвод.

Если отъехать подальше и посмотреть на колонну со стороны, она увидится тоненькой, жалкой, копошащейся среди бескрайних песков полоской. Кроме нас, в пустыне никого и ничего нет. Ни кустика, ни травинки, ни птиц, ни насекомых, ни даже ящериц и тарбаганов. От горизонта до горизонта один только песок, да высоко в небе недвижно стоит жгучее, все испепеляющее солнце — даже не верится, как ему, такому маленькому с виду, удается распалить до ста градусов этакую массу песка и прогреть до пятидесяти градусов прозрачный воздух. Есть ничего не хочется целый день, а пить хочется каждую секунду. В носу, во рту, в гортани и глотке все пересохло и саднит. Песок не только в сапогах, на гимнастерке, но и в волосах, в ушах, на всем теле, он скрипит на зубах, режет глаза.

Направление движения выбираю, как в море, по компасу. А он наручный, неточный. Идем строго на юг. Свое местоположение определяю по времени и скорости движения. Сверить с картой местоположение не по чему. На совершенно пустом листе топографической карты среди сетки Гаусса-Крюгера отмечаю время и место наших привалов.

Единственными приключениями на первых этапах перехода были встречи с большими отарами овец. Они перемещались самостоятельно из одного урочища в другое. Куда девались пастухи-монголы, мы не знали. Но после двух-трех встреч с «бесхозными» овцами дальнейших встреч не последовало. Монголы как-то узнавали о движении нашего каравана и направляли свои отары так, чтобы они с нами больше не встречались. Наверное, поначалу монголам было не жалко жертвовать несколькими десятками овец из многих десятков тысяч. Каждый орудийный расчет ловил понравившуюся ему овцу или барана, резал и в охотку разговлялся свежим мясом. Но люди есть люди. Начались безобразия: ловят овцу, вынимают печень, чтобы поджарить, а все остальное бросают в песок. Мы, офицеры, за такие действия наказывали солдат, но эффективнее нас сработали монгольские чабаны. Они изменили маршруты перегона отар.

На большой привал в Халахара — последний населенный пункт Монголии у границы с Манчжоу-Го — мы прибыли, пройдя 50 километров по пятидесятиградусной жаре, вконец изнуренными. Три пустые землянки — вот и все, что мы увидели. Это и был населенный пункт. Землянки здесь закапывались в грунт вровень с поверхностью песка, так как только глубоко в грунте можно было спастись зимой от лютого мороза и ветра, а летом — от нестерпимого зноя; сезонный перепад температур достигал тут ста градусов по Цельсию.

Одно название, что «населенный пункт», даже колодца нет. Но вот подошли с тыла машины с водой, задымили кухни. Люди и кони отдохнули, поели, утолили жажду и улеглись спать на горячий песок там, где стояли.

Проверяя ночью охранение, я обратил внимание на небо. Оно было черное-черное и сплошь усыпано громадными, висящими прямо над землей звездами. Луны не было. Светили звезды и Млечный Путь.

Этой же ночью случилось одно происшествие. Монгольские лошадки порвали лежавшие на повозках мешки с овсом, много его поели, а больше растеряли в песке. До этого «монголки» овес не ели, как мы ни приучали их. А тут, с голодухи, попробовали, раскутали, и он им очень понравился.