К истории Московского договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах

К истории Московского договора о запрещении

ядерных испытаний в трех средах

В. Б. Адамский,

^{доктор физико-математических наук}

^{Арзамас-16}

С КОНЦА 50-х годов началась длинная серия советско-американо-английских переговоров о прекращении испытаний ядерного оружия. Переговоры шли трудно. Основным источником разногласий был вопрос о контроле. Испытания в воздухе или в воде скрыть невозможно, но считается, что взрыв под землей, особенно в подземной полости, может быть проведен тайно. Американская сторона во время переговоров в Женеве настаивала на необходимости контроля на месте, т.е. там, где можно заподозрить ядерный взрыв. Советская сторона возражала, считая, что это будет использовано для шпионажа на территории СССР, и указывала на то, что методы и средства регистрации, которыми уже располагают государства, берущие на себя контроль, вполне достаточны для надежного обнаружения тайно проводимых взрывов.

Среди других предложений американцы выдвигали и такое, тоже отвергнутое: запретить ядерные взрывы в трех средах (в атмосфере, космосе и под водой) как легко контролируемые, но разрешить проведение подземных. Создавалось впечатление, что обе стороны по причинам скорее политического, чем технического характера не готовы прийти к соглашению.

Между тем к концу 50-х годов накопилось достаточно научной информации о вредном воздействии радиации на живые организмы. Было уже ясно, что это относится и к испытаниям ядерного оружия в атмосфере.

Впервые в советской научной печати вопрос об опасностях воздушных испытаний был поднят О.И.Лейпунским в 1957 г.[1] Спустя два года вышла статья А.Д.Сахарова «Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты», написанная им по предложению И.В.Курчатова[2]. Вывод этой статьи состоит в том, что испытания в воздухе, приводя к образованию радиоуглерода (¹⁴C с периодом полураспада около 6 тыс. лет), создают практически не спадающий фон радиоактивности. Количество жертв излучения, которое может сказаться спустя столетия, составляет примерно 10 человек на одну килотонну взрыва, связанного с делением. Анонимность и жертвы, и виновника приводит к отсутствию чувства ответственности. Это очень беспокоило Андрея Дмитриевича, и он боролся против тех испытаний, которые представлялись ему необязательными.

Можно сказать, что в теоротделе Арзамаса-16 существовала атмосфера определенного свободомыслия, возможности открытого выражения своего мнения, меньшей скованности, чем в других научных коллективах страны. Но вспоминается одно обстоятельство. Наша библиотека стала получать американский журнал «The Bulletin of Atomic Scientists» («Бюллетень ученых-атомщиков»), в котором американские ученые-атомщики обсуждали свои профессиональные дела, проблемы политического и морального характера, связанные с производством атомного оружия, а также положением ученого-атомщика в мире науки. Все это производило сильное впечатление на фоне нашей прессы 50-х годов.

Читая «The Bulletin of Atomic Scientists», мы начинали понимать, что такое свободная дискуссия. Особенно необычно было то, что никому и никакая точка зрения не навязывалась.

Знакомство с информацией о дискуссиях среди американских ученых, в частности о противостоянии Оппенгеймер—Теллер, заставляло думать, что американские ученые считают своим моральным долгом оказывать на политику правительства серьезное влияние в сторону разумности. Может быть, здесь было с нашей стороны некоторое преувеличение, но активность американцев заставляла нас посмотреть на себя и признать, что наши ученые, если и влияют на ситуацию, то только в чисто техническом, а не политическом плане.

Между тем переговоры в Женеве тянулись, создавая впечатление, что участники не стремятся решить вопрос по существу. Под влиянием всего вышесказанного я подготовил письмо на имя Н.С.Хрущева и показал его Андрею Дмитриевичу Сахарову. Вот его текст:

«Дорогой Никита Сергеевич!

Мы, ученые, работающие в КБ-11, т.е. в организации, занимающейся разработкой и конструированием атомных и водородных зарядов, хотим поделиться с Вами некоторыми нашими соображениями об одном из возможных путей достижения соглашения о прекращении ядерных испытаний.

Переговоры о полном запрещении испытаний столкнулись с большими трудностями.

Несколько лет назад американская сторона предлагала достигнуть соглашения о прекращении испытаний в атмосфере и космосе с сохранением права производить подземные испытания небольшой мощности. Мы хотим обратить Ваше внимание на то, что если не удастся достигнуть соглашения о полном прекращении ядерных испытаний, то, возможно, имеет смысл выдвинуть это предложение от имени советского правительства.

Наши аргументы в пользу такого предложения заключаются в следующем:

1. Непосредственный вред, приносимый испытаниями в виде заражения атмосферы, выпадения радиоактивных осадков и т.п., вызывается именно воздушными испытаниями. В случае подземных испытаний все радиоактивные продукты локализованы в месте взрыва и не выбрасываются в атмосферу и не уносятся подпочвенными водами, если место взрыва выбрано удачно.

2. Военное значение воздушных и подземных взрывов совершенно различно. Воздушные взрывы служат для совершенствования атомного и водородного оружия во всем диапазоне мощностей от тактического до сверхмощного. Кроме того (а на данном этапе развития атомного оружия это выходит на первый план), воздушные взрывы используются для практических стрельб и других видов обучения войск обращению с ядерным оружием, а также для комплексных отработок ракет вместе с зарядами, систем ПРО и прорыва ПРО. Подземные взрывы небольшой мощности могут быть использованы лишь для совершенствования оружия малой мощности и для различного рода модельных экспериментов, военная ценность которых весьма ограничена. Нам кажется, что не имея возможности проводить воздушные испытания, страна, не обладающая ядерным оружием, не сможет создавать современную систему ядерного вооружения.

3. Возможности мирного применения ядерных взрывов связаны как раз с подземными взрывами и не нуждаются в проведении воздушных испытаний. Полное прекращение всяких испытаний, в том числе подземных, не позволило бы вести работу над мирным использованием ядерных взрывов. Мы думаем, что мирное применение ядерных взрывов имеет широкие перспективы во многих направлениях, таких как энергетика, вовлечение в промышленный оборот ториевых руд для их переработки в делящиеся вещества, получение трансурановых элементов, омоложение нефтяных месторождений, перемещение больших масс породы при строительстве каналов и аналогичных сооружений, вскрытие рудных и угольных пластов.

Такое предложение, как нам кажется, имеет хорошие шансы быть принятым западными державами и является вместе с тем приемлемым для нас. Заключение соглашения о прекращении испытаний в атмосфере и космосе и ограничение испытаний под землей небольшой мощностью прекратило бы заражение атмосферы радиоактивными продуктами, затормозило бы гонку вооружений и, вероятно, предотвратило бы дальнейшее распространение атомного оружия среди стран, им не располагающих, и вместе с тем не помешало бы разработке способов мирного применения ядерных взрывов. Наличие соглашения по вопросу об испытаниях в воздухе и космосе создало бы благоприятный прецедент для решения более сложных международных проблем».

Андрей Дмитриевич прочитал письмо, одобрил и сказал, что посылать его пока не следует. Он выразил уверенность, что Е.П.Славский, министр среднего машиностроения (так тогда называлось министерство атомной промышленности), эту инициативу поддержит и не стоит его обходить. Через час Сахаров зашел ко мне, чтобы сообщить, что завтра же поедет в Москву и встретится с министром.

Ефим Павлович Славский оставлял впечатление неординарной личности. Грузный человек, бывший кавалерист, участник гражданской войны, он, казалось, сохранил свои кавалерийские манеры. Часто ходил в сапогах, что давно уже было не в моде, а его энергичный жест рукой напоминал взмах саблей. Вместе с тем казалось, что он обладает глубоким, я бы сказал мужицким здравым смыслом, который никогда его не подведет. И все же в последний год его пребывания на должности министра, с которой он все равно вскоре должен был уйти, хотя бы по причине весьма преклонного возраста, произошла Чернобыльская авария…

Возвратившись на следующий день после встречи с министром, Андрей Дмитриевич рассказал, что Славский заинтересованно поддержал наше предложение и обещал его продвинуть через Министерство иностранных дел.

Спустя несколько месяцев он позвонил и сообщил, что проект договора в основном согласован с западными державами. Подписание проходило в трех городах — Москве, Вашингтоне и Лондоне 3 августа 1963 г. Страна, подписавшая хотя бы один из экземпляров, рассматривалась как присоединившаяся к договору. Все три экземпляра имели одинаковую силу.

Договор о запрещении испытаний в трех средах, получивший название Московского, был шагом на пути к сокращению вооружений. Он затруднял и сдерживал проведение испытаний и благодаря этому их притормаживал. Вместе с тем техническая сторона контроля за соблюдением договора настолько проста, что его заключению не помешало глубокое недоверие, разделявшее в то время ядерные державы.

В завершение — отдельные замечания по тексту письма Хрущеву, которое так и не было отправлено адресату, но сыграло определенную роль, подтолкнув процесс переговоров. Всякий документ несет на себе печать времени. Так, в письме рекомендуется внести предложение «от имени советского правительства», хотя оно было сформулировано за несколько лет до того американской стороной. Но уж такое было время, что, если верить газетам, то все мирные инициативы исходили от советского правительства. Нельзя было выпадать из общего стиля.

В моем тексте учебные стрельбы, вроде тех, которые были проведены в Тоцких лагерях, упоминаются, как нечто само собой разумеющееся. За прошедшие тридцать с лишним лет сильно изменилось и понимание воздействия излучения на человека, и наше сознание.

В период, когда составлялось письмо, в ядерных центрах обеих стран переживалась эйфория по поводу мирного применения ядерных взрывов. Да и сейчас многие, в том числе и автор, считают, что технически грамотное применение ядерных взрывов в народнохозяйственных целях может принести значительную пользу. Но для этого необходимо вести трудную разъяснительную работу, к сожалению, без уверенности в успехе.

В письме подчеркивается малая мощность подземных взрывов. Это просто недооценка возможностей буровой техники.

Московский договор 1963 г. был первым в серии договоров и соглашений, регулирующих поведение держав в сфере ядерных испытаний. Правда, ядерные державы фактически взяли на себя ряд односторонних обязательств в форме добровольного моратория на взрывы. По-видимому, сложившаяся ситуация в недалеком будущем будет закреплена заключением многостороннего соглашения о всеобщем запрещении испытаний.