1. Последние приготовления. Приказ об атаке

1. Последние приготовления. Приказ об атаке

К 15 мая закончены были все приготовления для атаки. Не делали лишь перегруппировки пехоты, что откладывалось на последние дни. Батареи 3-й артиллерийской бригады и мортирного дивизиона заняли свои места для подготовки атаки.

Заканчивались постройкой два очень солидной конструкции наблюдательных пункта на Девичьей горе, один для командира корпуса, другой для начальника 3-й дивизии. Первый находился на северном отроге горы, у дороги из д. Сычевка в Белокриницу, второй – на скалистом носу, нависшем почти над Дубненским шоссе у выхода его из Кременца.

Мы томились от безделья и нетерпеливо со дня на день ждали приказа по армии об атаке. Стояли чудные дни мягкой, поэтической южной малороссийской весны. Многочисленные часы досуга мы убивали за игрой в теннис, организованный еще ранней весной. Играли все, до командира корпуса включительно. Теннис перемежался с игрой в «городки».

Наконец, за два или за три дня до 22 мая получен был приказ по армии об атаке. В нем нашему корпусу (правофланговому в 11 армии) ставилась задача – атакой на своем фронте привлечь сюда внимание и силы противника, содействуя тем атаке 6-го корпуса, который должен был нанести главный удар неприятелю в районе м. Зборов[177], на Тарнопольском направлении. С этой целью названный корпус усиливался всей имевшейся в армии тяжелой артиллерией; сюда сосредоточена была вся армейская конница и фронт корпуса был сокращен до минимума. Наш сосед слева, 7-й корпус, имел задачу – содействовать атаке 6-го корпуса, что на практике в таких случаях сводилось к сидению на месте и выжиданию, когда сосед достигнет чего-либо серьезного. Из приказа армии, таким образом, было ясно, что не она ведет главный удар на Юго-западном фронте, ибо из четырех ее корпусов два почти бездействовали. Мы догадывались, что главный удар последует, вероятно, на фронте 8-й и, возможно, 9-й армии. О грандиозности приготовлений к наступлению в первой, мы кое-что слышали. Нужно заметить, что предположение о предстоящем наступлении держалось в большой тайне. Все перегруппировки войск и их большие передвижения тщательно скрывались – производились ночью, днем все пряталось по лесам и селениям.

Распоряжения, относящиеся к приближающемуся моменту наступления нашего, рассылались шифрованными в особо секретном порядке и передавались лично старшим лишь начальникам или, в крайности, их начальникам штабов. Характерно, например, было то, что строевое офицерство частей 35-й дивизии до командиров батальонов включительно не знало ничего, что 3-я дивизия 22 мая штурмует неприятеля. Мне рассказывали офицеры 138-го Болховского полка, один в их числе был командиром батальона, – а болховцы занимали участок от Королевского моста, то есть по соседству с пунктом нашей атаки, – что об атаке нашей в 3-й дивизии они узнали только тогда, когда передали им в четыре часа дня об одержанной блестящей победе у Сопанова. С утра этого дня, они, конечно, обратили внимание на необычайную канонаду на фронте 3-й дивизии, но не могли догадаться, что она обозначает.

В приказе по армии об атаке в последнем пункте говорилось, что «о дне и часе начала атаки (артиллерийской подготовки) будет сообщено дополнительно». Этот пункт нас очень интриговал. По приказу все должно было быть готово и это отчасти указывало, что день атаки очень близок, но когда – неизвестно, а так хотелось поскорее знать это. Отдали приказ по корпусу. Хотя начальникам дивизий все уже было известно, все же для истории, так сказать, в этом приказе запротоколено было все: и то, что уже было сделано, и то, что предстояло еще исполнить. Исполнению подлежало лишь сосредоточение 3-й дивизии к пункту атаки. 137-й Нежинский полк, передав свой участок, Королевский мост – Бережцы, 138-му Болховскому, выводился в резерв корпуса, в районе Кременецкого вокзала. 42-й Донской казачий полк, назначенный также в корпусный резерв, ставился в д. Кучеры. Ополченские дружины должны были освободить последние части 11 Псковского полка и занять участок Детыниче – Студзянка. Занятие плацдарма назначенными для атаки двумя полками (10-й и 12-й) откладывалось на ночь, предшествовавшую атаке, во избежание напрасного утомления от напряжения, а также в целях большего сохранения в секрете замысла. Приказ наш заканчивался таким же пунктом, как и приказ армии, о дополнительном сообщении дня и часа атаки.

Таким образом, приказ по корпусу предписывал производство штурма неприятельской позиции двумя полками 3-й дивизии на узком верстовом фронте; 5 батарей дивизионной и 3 батареи корпусной артиллерии должны были подготовить этот штурм всей мощью самого интенсивного огня (теперь уже не приходилось жалеть патронов и дрожать за каждый израсходованный снаряд: все это в изобилии было подвезено, и 3-я парковая бригада даже устроила снарядный и патронный склад в Веселовке).

35-я дивизия по приказу корпусу (без одного полка) должна была демонстрировать на своем плацдарме шевелением пехоты, а ее артиллерия обязывалась вести также интенсивный огонь, будто подготовляя атаку, все – с целью развлечь и отвлечь внимание противника. А вообще – должны были быть начеку.

20 мая мы, наконец, получили короткую шифрованную оперативную депешку из штаба армии, назначавшую атаку на 22 мая, в шесть часов утра.

Очень хорошо помню, что депеша была с надписью сверху: «Расшифровать лично начальнику штаба». Принимал ее по аппарату ЮзаФ. Ф. Вознесенский. Все важные оперативные распоряжения передавались и принимались всегда в присутствии офицера генерального штаба. Федор Федорович тотчас сообразил, какого характера, о чем должна говорить депеша. Я и штабс-капитан Барановский (в своем месте я забыл упомянуть, что еще раннею весною один из «трех китов» штаба убыл, получив назначение в штаб 30-го корпуса (8-я армия); это был Густав Иванович Хольд; его заместил уже суррогат генштаба, полупричисленный к таковому, упомянутый молодой штабс-капитан), нетерпеливо ждали Вознесенского, предчувствуя телеграмму об атаке.

Войдя в нашу оперативную комнату с депешею в руке, Ф. Ф. таинственным полушепотом, – хотя начальника штаба в этот момент не было в его комнате, рядом с нашей, – сообщил нам, что очень интересная депеша. Мы тотчас его обступили. По некоторым незашифрованным словам мы сразу сообразили, что это приказание о дне и часе атаки, несомненно. В этот период был в употреблении шифрованный код несложного шифра настолько, что от приобретенной но нем практики, мы иногда целые фразы расшифровывали без кода, даже не извлекая его из секретного ящика. Тут же нам как бы запрещено было расшифровывать. Однако не дошли мы еще и до стола Ф. Ф-ча, как успели расшифровать день и час атаки. Соблюдая же невинность, мы, точно ничего не зная, положили телеграмму на стол начальника штаба. После мы признались ему в нашей проделке, и все много смеялись.

Секретными пакетами приказание было передано начальникам дивизий.