Румыния. Вопрос о выступлении решен

Румыния. Вопрос о выступлении решен

Пока шла работа по усилению готовности флота к проведению десантной операции, Ставка опять возвращалась к румынской проблеме. По свидетельству Гурко, Алексеев предлагал румынскому правительству не разбрасывать свои силы по нескольким направлениям, сократить линию будущего румынского фронта с целью высвободить часть румынской армии для решающего наступления¹. По мнению Писарева, этим направлением была Трансильвания². Таким образом, Алексеев существенно отошел от своей апрельской позиции в части неприятия плана действий румынского Генерального штаба. Жанен ссылается на слова Николая II о том, что его начальник штаба вновь начал разработку румынского вопроса, не веря в конечный результат, но постепенно втянулся в работу³. 5 июля 1916 г. Бьюкенен сообщает в Форин Оффис и Баркли, что надежда румын получить стотысячную русскую поддержку несостоятельна. Алексеев, по информации британского посла, сообщил Татаринову, что немцы уводят свои части с Балкан и что русские войска найдут лучшее применение на своем фронте⁴. Положение Дунайской монархии с началом Брусиловского наступления ухудшалось день ото дня, и в Могилеве казалось, что выступление Румынии действительно может стать решающим. В Бухаресте поначалу скептически смотрели на успехи русского оружия и не верили в конечный успех. Особенно критически был настроен Братиану⁵.

Тем не менее внешне позиция Румынии претерпевала определенные изменения. Начальник румынского Генерального штаба генерал Димитру Илиеско заявил о готовности объявить начало мобилизации на 40-й день после прихода первого состава с боеприпасами из Архангельска. 4 июля Алексеев сообщил французскому представителю о готовности немедленно отправить поезд с поставленными в Архангельск из Франции боеприпасами в Унгены⁶. Он хотел таким образом доказать французам, и прежде всего Жоффру, что разговоры о транспортной неразберихе на русских железных дорогах, распространяемые румынской стороной для оправдания своей непоследовательной позиции, не имеют под собой оснований.

19 июля совещание представителей Верховного командования союзников в Шантильи определили 5 августа как крайний срок наступления генерала Саррайля на Салоникском фронте, а выступление Румынии должно было произойти через десять дней. При этом вопрос об объявлении Румынией войны Болгарии и Германии был обойден⁷. Между тем в Бухаресте – центре торгово-экономических связей Румынии с центральными державами с июля 1916 г. в германо-австрийской колонии – начали ходить упорные слухи о скором вступлении этого балканского государства в войну. Дело дошло до того, что, будучи неудовлетворенными заверениями своих послов о том, что войны не будет, подданные Германии и Австро-Венгрии стали обращаться за советом к американскому послу. Тот рекомендовал всем немедленно уезжать⁸.

27 июля 1916 г. в Форин Оффис пришла телеграмма от Баркли: «Я узнал, что полковник Василе Рудеано подписал в Париже военную конвенцию, предполагающую совместное наступление на Болгарию румынской армии и союзников из Салоник. Я думаю, что это, должно быть, ошибка, так как Румыния неоднократно отказывалась предпринимать наступательные операции против Болгарии и премьер-министр до настоящего времени не намеревался объявлять ей войну»⁹. О конвенции упоминает и Палеолог. Румыны для наступления на Софию должны были выделить 150-тысячную армию¹⁰. Ее должны были поддержать 2 русские пехотные и 1 кавалерийская дивизии – всего около 50 тыс. человек¹¹. Алексеев даже считал, что могут возникнуть обстоятельства, при которых союзные войска и русские части, которые должны будут действовать в Добрудже и Болгарии, могут получить единого главнокомандующего¹².

Баркли выступил против этого проекта¹³, что, по сути дела, было поддержкой позиции Братиану, стремившегося удержаться между двумя стульями: получить Трансильванию, не подвергаясь опасности войны с Болгарией. На самом деле этот проект был фактически навязан В. Рудеано Жоффром и Робертсоном 22 и 23 июля. Румынский военный агент во Франции не доверял России и боялся потерять расположение Парижа и Лондона. Он недвусмысленно намекал на то, что Румыния получила бы то, что хотела, если бы выбрала в качестве партнера Германию. Линия поведения была экстравагантной, но не бессмысленной. Румынская дипломатия надеялась путем соглашения с Францией и Англией добиться решений, которые станут обязательными для русских. Для румынских политиков и военных это была игра, отнюдь не предполагавшая того, что основной удар румынская армия нанесет все же в сторону Трансильвании. Конвенция не носила обязательный характер, так как, несмотря на недовольство англичан и французов, Рудеано подписал ее консультативно, ad referendum¹⁴.

Парижская конвенция, судя по всему, и была причиной изменения позиции Алексеева, отмеченной в дневнике Палеолога от 30 июля 1916 г.: «Английское правительство просит русское правительство не настаивать на наступлении Румынии на Болгарию… В течение дня Нератов сообщает мне, что генерал Алексеев не допустил бы посылки 50 000 русских в Добруджу, если задачей им не было бы поставлено немедленное наступление на Болгарию»¹⁵. Об этом же упоминает и Бьюкенен: «В то же время он (Алексеев. – А. О.) поставил обещанное отправление русского отряда в Добруджу в зависимость от немедленного наступления Румынии на Болгарию. Румыния отказалась сделать это, хотя, по мнению наилучших военных авторитетов, такая операция была бы для нее совершенно правильной»¹⁶. Но румыны по-прежнему предпочитали «прийти на помощь победителю». Бьюкенен в своих воспоминаниях говорит о том, что румынский посланник был настроен категорически против этого плана, ограничивая интересы Румынии исключительно Трансильванией, «.между тем я (Бьюкенен. – А. О.) старался убедить его, хотя и напрасно, что самый верный путь к завоеванию Трансильвании для Румынии состоит в том, чтобы вывести из боя болгарскую армию»¹⁷.

Мне представляется, что в лучшем случае это было только личное мнение Бьюкенена, тем более что Палеолог говорит о том, что он поддержал своего коллегу в Бухаресте¹⁸. Позиция британского правительства по-прежнему состояла в отрицании возможности расширения боевых действий на Балканах. Посол Англии в Париже лорд Берти получил следующие инструкции из Лондона: «Ввиду незавершенности переговоров с Румынией Вы должны информировать министра иностранных дел (Франции. – А. О.), что Правительство Его Величества считает, что до тех пор, пока Румыния не находится в состоянии войны с Болгарией, основание проекта парижской военной конвенции исчезает, и военная акция не будет и не может быть ничем другим, кроме проверки состояния болгарских сил и притягивания их к греческой границе»¹⁹.

Союзные послы не ошибались, французский военный представитель также относит радикальное изменение позиции Алексеева по этому вопросу на 30 июля, когда он решает уполномочить русского военного агента в Бухаресте начать оказывать давление на румынские военные и политические круги с целью скорейшего вступления этой страны в войну²⁰. В июне 1916 г. Татаринов получил очередные инструкции от Алексеева, который ознакомил с ними через Жоффра и англичан. Смысл их сводился к требованию немедленного выступления Румынии: «Настоящая ситуация требует, чтобы вмешательство (Румынии. – А. О.) произошло сейчас или никогда. Я считаю, что последние сомнения г-на Братиано должны исчезнуть, так как он может сейчас убедиться, что общее наступление на всех фронтах начато победоносно, и так как Россия дала обещание доставить все необходимые военные грузы. Представьте эти соображения генералу Иллиеско»²¹.

Союзники поддержали русский демарш²². Не оставляя надежды на возможность осуществления своего плана, в июле Алексеев просил командующего итальянской армией генерала Л. Кадорна найти какие-нибудь части для усиления Салоникского фронта. В какой-то степени это можно назвать жестом отчаяния. Алексеев весьма скептически относился к итальянской армии²³. Итальянский посол информировал об этом Э. Грэя, а Кадорна согласился послать в Салоники бригаду²⁴. Позже итальянцы заявили о готовности выделить для этого фронта дивизию, но для перевозки ее требовалась помощь англичан, в которой было отказано под предлогом отсутствия свободного тоннажа²⁵.

Тем не менее 20 августа 1916 г. в Салониках начали высаживаться итальянцы²⁶. Это была 35-я итальянская дивизия, хорошо проявившая себя до этого в боях на альпийском фронте. В нее входили две бригады двухполкового состава, однако перед отправкой на Балканы ее усилили восемью батареями горной артиллерии, транспортными, саперными и прочими службами. Дивизия должна была «защитить честь итальянской армии» и прекрасно проявила себя в наступлении на Монастырь. Кадорна назначил ее командиром одного из своих самых доверенных подчиненных – генерала маркиза К. Петити ди Рорето²⁷. Летом 1916 г., вслед за итальянцами, в Салоники прибыли и русские полки²⁸.

В марте 1916 г. в Могилеве было принято решение направить русские войска для совместных действий с союзниками. 1-я русская Особая бригада должна была действовать во Франции, 2-я (ею командовал генерал-майор М. К. Дитерихс) – в Салониках²⁹. Бригады формировались из рот, выделяемых полками дивизий, находившихся тогда на фронте. Обе они поначалу были направлены во Францию через Архангельск. Плавание было длительным и тяжелым. Опасаясь возможных атак со стороны подводных лодок противника, транспорты направили по северным широтам, в обход Ирландии. В результате переход из Архангельска в Брест занял 15 дней³⁰. Здесь бригады были погружены в эшелоны и по железной дороге направлены в Марсель и Тулон, где местные военные и гражданские власти устроили им торжественные встречи³¹. 2-я бригада прибыла в Тулон, чтобы оттуда под конвоем миноносцев вновь двинуться морем – на Балканы.

«У Салоник, – вспоминал участник перехода, – мы видели всюду торчавшие из воды нос, корму или мачты затонувших подорванных немецкими подводными лодками пароходов. Только теперь мы поняли, как опасен этот морской путь»³². Русские войска, тепло встречаемые местным населением и союзниками, начали высаживаться в гавани города 10 (23) августа 1916 г.³³ С прибытием итальянцев и шести батальонов бригады Дитерихса войска Саррайля почти сравнялись по численности с противостоящими им 9 болгарскими и 1 германской дивизиями³⁴. Кроме того, немцы усилили на салоникском направлении болгарские части артиллерией, пулеметными частями, авиацией и командованием³⁵. На момент их прихода на фронте 183 союзным батальонам (72 сербским, 60 английским и 51 французскому) противостоял 201 болгаро-германский батальон³⁶. При этом, в отличие от болгарско-германской группировки, союзники по-прежнему не имели единого командования. С приходом итальянцев и русских на Салоникском фронте появились еще два независимых командира. Этим проблемы не ограничивались.

Итальянская дивизия была отлично снабжена всем необходимым, и прежде всего – прекрасными грузовиками «Фиат», обладавшими хорошей скоростью и проходимостью. Итальянские шоферы вовсю использовали первое качество своих машин на узких улочках Салоник и буквально терроризировали местное население. Резко увеличилось число пострадавших (необходимо отметить, что первый автомобиль здесь появился вместе с союзниками)³⁷. Необходимо отметить, что отношения между греками и итальянцами в это время были далеки от дружественных. Еще в начале столетия казалось, что ничто не бросит на них тень. Итальянцы всегда воспринимались в Греции как родственный и духовно близкий народ. Итальянские добровольцы принимали участие в войне за независимость Греции и в греко-турецкой войне 1897 г., итальянская интеллигенция поддерживала ирредентистские идеи в Греции. Все изменилось после присоединения к Италии Додеканеза. Этот архипелаг в Эгейском море был захвачен во время итало-турецкой войны в 1911 г.³⁸

Неожиданно для греков оккупация оказалась долговременной и жесткой. По условиям Лозаннского договора от 15 октября 1912 г. остров Родос и еще 7 островов архипелага Додеканез перешли в итальянское владение³⁹. Итальянцы пресекли попытки островитян, встретивших их как освободителей от турецкого ига, воссоединиться с соотечественниками на континенте. Полуколониальный режим управления привел к значительной эмиграции, с 1912 г. население Додеканеза сократилось вдвое⁴⁰. Позже Италия энергично выступила против греческой оккупации северного Эпира, что не добавило Риму популярности в греческом мире⁴¹. Неудивительно, что с приходом 35-й дивизии в Салониках стали распространяться слухи о том, что греческое население архипелага голодает и т. п. Дело дошло до открытых нападений греческих солдат на итальянских, причем в одном из случаев греческий капрал – убийца двух итальянцев – был оправдан местным судом, во время заседания которого прокурор назвал его героем⁴².

17 августа болгары предприняли наступление на струмском и флоринском направлениях⁴³. Время для него было выбрано удачно. Нездоровый климат в Салониках, высокая влажность при почти 40 градусах по Цельсию в тени, переполненность города войсками разных стран и народов – англичанами, шотландцами, ирландцами, французами, русскими, сербами, итальянцами, греками, суданцами, алжирцами, вьетнамцами, индусами – все это привело к вспышке малярии. Летом 1916 г. только на 11,5 тыс. койко-мест британских госпиталей было зафиксировано 30 тыс. случаев заболевания⁴⁴. 18 тыс. болгар атаковали Флорину, их командующий заявил, что через семь дней его войска войдут в Салоники. В Афинах оживились сторонники

Германии⁴⁵. Болгарская армия, наступавшая на сербском участке обороны, заставила последних отойти и оставить Флорину и Баницу⁴⁶.

Несмотря на значительный списочный состав союзнических армий в Салониках – 200 тыс. французов и англичан, 120 тыс. сербов, 30 тыс. итальянцев, 10 тыс. русских, имевших на вооружении 1300 пулеметов и 662 орудия, эта огромная сила по-прежнему не имела единого командования, а эпидемия и трудности с коммуникациями позволяли использовать приблизительно лишь половину из этого внушительного списка. Тем не менее 22 августа сербам была оказана поддержка, и у озера Острово они остановили болгар, отбив одну за другой пять их атак⁴⁷. Здесь же, под Флориной, впервые сошлись в боях русские и болгарские солдаты – бригаде Дитерихса, переброшенной на угрожаемый участок фронта, удалось остановить и оттеснить болгар⁴⁸. Гинденбург считает особо крупной ошибкой недооценку шести новых сербских пехотных дивизий. Болгарское наступление опередило союзническое ровно на три дня. Его первым и наиболее зримым результатом было взятие Флорины и Баницы⁴⁹. Однако у него были и другие последствия.

Помимо желания Фердинанда и болгарского командования, это наступление оказало значительную помощь союзникам, которые до этого имели довольно напряженные отношения с представителями греческого правительства. Двусмысленность присутствия никем не приглашенных иностранных войск на территории формально нейтрального государства создавала основу для недоразумений. В Салониках шла самая настоящая газетная война – в городе с 200-тысячным населением издавалось 18 ежедневных газет на греческом, французском, английском, итальянском, сербском и русском языках⁵⁰. Однако если ранее союзники вызывали прочные симпатии только у греческого и еврейского населения Салоник, наживавшегося на торговле и снабжении армии (правда, на 1912 г. из 121,6 тыс. его жителей там проживало 60,6 тыс. евреев и 20 тыс. мусульман, так что христианское население было в меньшинстве, тем более после болгаро-греческих конфликтов 1912–1913 гг.), то после струмского наступления исчезли проблемы и в отношениях с греческими чиновниками и офицерами⁵¹.

«Болгарское наступление не удалось, и вместе с ним было сломлено болгарское мужество, – вспоминал Людендорф. – Болгарский царь и Радославов, которые в начале сентября были в Плесе (Ставка Германского верховного командования. – А. О.), плакались и просили германских войск»⁵². Предупреждая обсуждение вопроса о возможности вывода германских частей из Македонии, Фердинанд говорил: «Мои болгары любят смотреть на остроконечные каски, их вид придает им уверенность и чувство безопасности. Все остальное у них есть». Гинденбург, вспоминавший эту сцену, не удержался от комментария: «Это вновь убедило меня в справедливости вывода, сделанного Шарнгорстом, когда он сказал, что сильная воля подготовленного человека более важна для всей операции, чем грубая сила»⁵³. Отношение болгар к немецким войскам было далеко не самым теплым. Тем не менее царь Болгарии был искренен. Помощь Берлина была необходима Софии.

На Дунае границу с Румынией охраняли, по словам Людендорфа, «старое и довольно слабое болгарское ополчение», которое имело на вооружении однозарядную винтовку Бердана, одна болгарская пехотная дивизия (приблизительный состав: 2 пехотные бригады – 16 батальонов по 1 тыс. человек, резервная пехотная бригада, 2 эскадрона, артиллерийский полк в составе 9 батарей (36 75-мм орудий производства Крезо), артиллерийский полк в составе 6 батарей (24 орудия от 75 до 87-мм производство Круппа), 2–3 горные батареи (8-12 орудий), 2–4 пулеметные роты, 2 инженерные роты, иногда гаубичная батарея, всего около 24 тыс. человек)⁵⁴, сводный германский отряд под командованием полковника Боде⁵⁵.

Учитывая низкую пропускную способность болгарских железных дорог, большинство из которых имело всего лишь одну колею (2–4 поезда ежедневно в период подготовки к наступлению группы Макензена в августе-сентябре 1916 г.⁵⁶), слабость заслона на Дунае, напряженное состояние Салоникского фронта и сложность внутриполитической ситуации, Болгария представляла собой идеальную цель для комбинированного наступления Антанты при вступлении в войну Румынии. О сложности положения, в котором оказалась в это время Болгария, говорит тот факт, что ее правительство пошло на беспрецедентные меры по усилению своей армии – в нее начали призывать жителей оккупированных территорий. В сентябре 1916 г. призыв был распространен на мусульманское население болгарской Фракии, которое по условиям соглашения 1915 г. с Турцией освобождалось на 10 лет от призыва. Впрочем, призванных турок и албанцев собирали в отдельные учебные батальоны, где их обучали турецкие инструкторы и откуда новобранцы рассылались в турецкие войска (в Галицию на пополнение потрепанного в боях против Юго-Западного фронта корпуса, в Добруджу на границу с Румынией, на Кавказ), в австро-венгерскую армию (боснийские части)⁵⁷. «Надо было ожидать, – писал Людендорф, – что она (Антанта. – А. О.) усилит свои атаки на западном фронте, в Италии, Македонии и Южнее Припяти, в то время как румыны, подкрепленные русскими, будут продвигаться в Семиградьи к открытому правому флангу нашего восточного фронта, или же из Добруджи в Болгарию. На одном из этих направлений нам готовился смертельный удар»⁵⁸.

Такова была обстановка в конце лета 1916 г. в тылу салоникского фронта. Болгарское командование не ожидало для себя неприятных сюрпризов с этой стороны – его в гораздо большей степени беспокоила позиция Бухареста⁵⁹. Тому было много причин, и они не исчерпывались только военными соображениями. Провозглашая целью войны объединение всех болгар и всех болгарских земель в одном государстве, София не могла не обратить внимания в сторону Добруджи. Она была частью этой программы. Для Радославова Берлинский конгресс был первым разделом исторической Болгарии, осуществленным в пользу Турции (Македония), Сербии (Ниш и Пирот) и Румынии (Добруджа). Вернуть последнюю с помощью России он надеялся еще при заключении русско-болгарского договора 1902 г.⁶⁰

Проблему Добруджи, разумеется, нельзя сводить к гигантомании болгарского правительства. До 1878 г. эта территория рассматривалась и в Европе, и в России как часть Болгарии⁶¹, в Софии в 1916 г. предпочитали помнить не о том, что Россия освободила болгар от турецкого гнета, а о том, что в результате Сан-Стефанского и Берлинского конгресса Добруджа перешла к румынам. Эти воспоминания оживлялись и более близкими событиями, а именно Второй Балканской войной. Поведение Румынии тогда сделало ее одним из наиболее ненавидимых болгарским общественным мнением врагов. Россия, поддерживавшая врагов Болгарии, становилась все менее популярной. Посетивший в феврале 1916 г. Софию депутат рейхстага М. Эрцбергер отмечал, что идея германского союза была чрезвычайно популярной, а влияние русофилов в стране было ничтожно⁶². Более того, сокращалось и влияние славянофилов.

«С целью ослабления тяжелого впечатления, произведенного своею изменою, – заявлял 9 (22) февраля 1916 г. в Думе Сазонов, – сторонники принца Кобургского прибегают к позорному для всякой страны отречению от национального облика и, отказываясь от своей принадлежности к славянской семье, ищут установления родственных связей с турками и мадьярами. Россия, ценой своей крови освободившая болгарский народ от угнетавших его турок, с негодованием смотрит на братание болгар с их вековыми врагами. Трезвый болгарский народ не может долго поддаваться этому обману. Он поймет, лишь бы не чересчур поздно, что под видом осуществления своих идеалов его принудили служить чуждым ему германским интересам»⁶³. Создается впечатление, что приход этого часа виделся болгарскому правительству страшным кошмаром.

Именно в это время для укрепления национального самосознания в Народное собрание Радославовым был внесен законопроект о переходе с юлианского календаря на григорианский. Уже 14 марта 1916 г. законопроект был принят и начал действовать с 1 апреля того же года⁶⁴. Как отмечал сам премьер-министр, главной задачей этого нововведения было то, что болгары начнут, наконец, отмечать церковные праздники не вместе с русскими⁶⁵. Жертвой Радославова чуть было не стал храм Святого Александра Невского в Софии. Церковь была построена перед самым началом Балканских войн, и на освящение ее ожидали приезда Николая II. Провокационная политика Фердинанда сделала визит русского императора невозможным, в результате радослависты планировали переосвятить ее во имя святых равноапостольских просветителей славянства Кирилла и Мефодия⁶⁶. Но если пойти на этот шаг так и не решился даже Радославов, и явно не из-за собственных воспоминаний о роли России в Освободительной войне, то в случае с Румынией все было проще.

Отношение к ней, по мнению Эрцбергера, было однозначным: «Повсеместно прорывалась ненависть к румынам. Румыны были для болгарского народа ненавистнее греков и сербов, вместе взятых: храбрый болгарин видит в них трусов»⁶⁷. 25 июня 1916 г. в Болгарию приехала делегация рейхстага, которую торжественно встретили в Нише представители Народного собрания. Болгарская пресса печатала восторженные описания встречи союзников в столице: «Sofia! Ja; das ist Sofia! Гости с искренним удивлением смотрели на новый балканский город, где была решена судьба Балкан… Над поездом кружились аэропланы и сбрасывали вниз флажки. Платформа была переполнена, станция празднично декорирована. Улицы забиты народом. Автомобили медленно продвигались вперед через многотысячные массы, которые приветствовали гостей»⁶⁸.

В это время переговоры Антанты по Румынии явно затягивались. Почти на каждое предложение русского генерала следовало или контрпредложение, которое в свою очередь встречало сухой отзыв Алексеева, или молчание. Он опять предупреждал румын, что решение должно быть принято в этот момент, или в нем уже не будет необходимости, что речь не идет «о военной прогулке, как в 1913 г., которая дала бы право на увеличение территории»⁶⁹. Однако ситуация не менялась: после решительного предложения генерала почти 1,5 месяца прошло в бесплодной, по сути дела, переписке. В середине июля Алексеев указывал на 7 августа как на крайний срок выступления румынской армии⁷⁰. 2 августа румынская сторона перенесла эту дату на неделю, то есть на 14-е, но выдвинула следующие условия: Румыния выступает десятью днями позже союзного наступления из Салоник, двумя днями позже начала активных действий русского флота на Черном море, ежедневные поставки боеприпасов в страну должны равняться 300 тоннам⁷¹.

Пожалуй, самым технически простым из румынских условий было требование активизации Черноморского флота. Его целью опять стала Варна. 20 августа 1916 г. русская подводная лодка «Тюлень» под командованием старшего лейтенанта М. А. Китицина совершила рекогносцировку порта в подводном положении. Это был чрезвычайно сложный и опасный поход, продолжавшийся 17 часов. Воспользовавшись данными, добытыми подводниками, командование 23 августа вывело в море отряд из трех гидроавиатранспортов в сопровождении четырех эсминцев, к которым позже присоединился дредноут «Императрица Екатерина Великая» в сопровождении двух эсминцев. 25 августа отряд подошел к Варне, гидросамолеты были спущены на воду и благополучно совершили налет на портовые сооружения, гавань и зенитные батареи. Успехи налета были скромными, главной своей цели – поражения германской и болгарской субмарин, стоявших в Варне, – летчики не добились⁷². Впрочем, задача демонстрации активности флота была выполнена.

В это время начальник штаба русской Ставки продолжал настаивать на одновременном объявлении войны Бухарестом не только Австро-Венгрии, но и Болгарии и Турции, и на более четких обязательствах относительно даты румынского выступления. Он соглашался на то, чтобы 7 августа стало днем начала союзного наступления, и в таком случае 12 августа начал бы операции русский флот. Алексеев предложил гарантировать транспортировку через русскую территорию в Румынию 9 тыс. тонн боеприпасов в месяц, если эти обязательства будут приняты Бухарестом⁷³. Эти предложения не показались достаточными румынским политикам. В переговоры с французской и русской стороны все активнее втягивались военные – Жоффр и Алексеев. 8 августа Генбери-Вилльямс сообщает, что парижский проект окончательно отброшен в сторону ввиду нежелания Румынии объявлять войну Болгарии⁷⁴.

На активизацию вмешательства русских военных в решение этой проблемы оказывало влияние не только отсутствие активности со стороны МИДа, но и фактическая поддержка со стороны императора, так же, как и Алексеев, недолюбливавшего дипломатов. Николай II так отозвался о дипломатах: «Они только задерживают решение румынского вопроса, которое шло гораздо быстрее, когда им занимались военные»⁷⁵. В начале августа император получил телеграмму от президента Пуанкаре, в которой он просил ускорить решение румынского вопроса. На этот призыв отозвался Алексеев, заявив, что дипломатам необходимо действовать активнее и установить окончательный срок, до которого румынское правительство должно было определиться в вопросе о выступлении⁷⁶.

Это изменение позиции французских политиков сказалось и на позиции французских военных. 9 августа французский атташе в Лондоне информировал англичан о готовности Жоффра пойти на уступки румынам по двум принципиальным вопросам: 1) дата выступления: 10 дней после начала наступления на Салоникском фронте; 2) сохранение мира с Болгарией и Турцией⁷⁷. Таким образом закладывалось основание будущего поражения. Единственным выходом из тупика было бы вторжение в Болгарию крупной русской армии, что после нескольких побед должно было решить колебания болгарской армии в пользу России; как отмечал Неклюдов: «…разбить их, после чего вся болгарская армия перешла бы на нашу сторону с криком, что Святая Русь непобедима, что только предатели втянули болгарский народ в кощунственную войну и что эти предатели заслужили смерть»⁷⁸.

Однако внимание Алексеева по большей части привлекал карпатский участок русско-австрийского фронта. Прежде всего, он продолжал считать, что Румыния не обладает силой, достаточной для обороны всех своих границ. Поэтому он и предлагал перевести русские войска в Трансильванию, на границах которой по-прежнему почти не было австрийских частей, а румынскую армию сосредоточить в восточной части Валахии, ближе к сербской границе, по линии обороны, проходившей восточнее Бухареста. Это положение давало возможность использовать эти войска для наступления в разных направлениях – как в Трансильвании, так и в Сербии⁷⁹. В принципе, будучи противником идеи войны с Болгарией, начальник Штаба русского фронта мог склониться в пользу удара по этой стране, но только при условии, что он примет характер крупномасштабной операции с координированными ударами со стороны Салоникского и вновь образуемого Румынского фронтов, причем с обязательным созданием единого союзного командования на последнем.

Безусловно, условия эти были разумны, но никак нельзя сказать, что Алексеев активно защищал их. Мне кажется, что сопротивление со стороны союзников и румын устраивало его, потому что снимало с повестки дня необходимость болгарского похода. Таким образом, внимание к Карпатам, где гасло русское наступление, было логичным. Оставалось надеяться, что румынская армия откроет перевалы – путь в Венгерскую равнину с тыла. Братиану не торопился, поддерживая переговоры, – он отнюдь не желал связывать себя обязательствами с точным указанием времени⁸⁰. В конце концов он одержал дипломатическую победу, опираясь на поддержку Лондона и Парижа. Позиция России вновь была проигнорирована, противоречия между союзниками в очередной раз привели к разрушительным для их общего дела последствиям.

«Западные союзники, – отмечал Ллойд-Джордж, – почти насильно заставили Румынию вступить в войну, не постаравшись, однако, установить, в какой степени Румыния была подготовлена к войне, и не сделав никаких приготовлений, чтобы прийти ей на помощь, если она окажется в тяжелом положении. Генерал Алексеев высказался против вступления Румынии в войну. Он знал, что румынская армия плохо подготовлена к войне с теми огромными силами, которые центральные державы могли против нее выставить. Он также понимал, что на истощенные русские войска должна была пасть задача спасения Румынии, когда та окажется под угрозой разгрома со стороны ее могучих противников. Но хотя генерала Алексеева решение о вступлении Румынии в войну касалось в гораздо большей степени, чем кого бы то ни было другого из союзных генералов, с ним не посоветовались. Вот образец этого единого фронта, о котором мы так много слышали на Парижской конференции из уст гг. Бриана и Асквита, произносивших столь громкие и пламенные речи на эту тему»⁸¹. Эти слова несколько сгущают краски только в отношении насильственного втягивания Румынии в войну – она активно лавировала, чтобы использовать желания союзников для максимального достижения своих целей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.