Юноша, перо и шпага

Юноша, перо и шпага

Вырасти, повзрослеть, служить — вот цель, которую поставил перед собой Клаус, став юношей. Но путь оказался трудным. В период между 1924 и 1926 годами появились грозовые тучи. Братья были далеко. Друзей у него было мало. Отец осуждал новые времена. Мать пряталась за словами. Он чувствовал себя покинутым, одиноким, как может чувствовать только запоздалый подросток. К тому же он постоянно болел. У него были слабые легкие. Врачи определили у него туберкулез. Частые мигрени вынуждали его нередко проводить время в постели. Возбужденный, нервный, полный фантазий, брызжущий нерастраченной энергией, он довел себя до болей в желудке, едва не нажив язву. Лицей он покинул. После многих недель отсутствия ему уже не хотелось возвращаться к одноклассникам. Они казались ему слишком заторможенными, слишком грубыми, слишком приземленными, слишком далекими от его высоких мечтаний. Однако, чтобы иметь возможность сделать приличную карьеру, надо было получить степень бакалавра. Он решил сдать экзамены экстерном. Начиная с 1924 года он уже знал, что сможет это сделать. Он намного превосходил знаниями других, и это чувство превосходства осталось у него навсегда. Но администрация лицея была другого мнения. Пусть он ходит на занятия, как и все остальные! Ему пришлось повоевать, прибегнуть к помощи высокопоставленных знакомых. Наконец, в 1925 году, нужное разрешение было получено. И вот 5 марта 1926 года он уже стал обладателем бесценного сезама при исключительно высоких оценках: «отлично» по французскому, истории, географии, немецкой литературе, «хорошо» по философии, греческому языку, естественным наукам. Он оказался прав. И правильно оценил себя.

К счастью, во время этих двух лет неприятностей у него было утешение, с лихвой их окупившее: его увлечение поэтом Штефаном Георге, с которым уже виделись его братья и с которым ему удалось лично встретиться в году и иметь более продолжительную беседу зимой года. Слова, которые он употребил, говоря о своем «учителе», не оставляют никакого сомнения в огромной важности для него этой встречи. Одному из приятелей, бывшему членом организации «Перелетные птицы», объединявшей христианскую молодежь, пригласившему его войти в эту организацию, чтобы служить евангельским ценностям, Клаус ответил: «Я следую не за идеями, а за людьми». При этом он имел в виду конкретного человека, своего поэта и волшебника. В одном из писем Штефану Георге, датированном октябрем 1924 года, он излил все свое духовное преклонение: «Учитель… […]. Чем более жизнь предстает перед моим взором, чем больше гуманность открывается передо мной, тем более срочным мне кажется действие, тем более темной мне кажется моя кровь, тем более далеким слышится мне звук моего голоса, тем более странным видится мне смысл моей жизни, тем глубже я чувствую, как меня потрясают ваши глубокие чувства и величие ваших прекрасных проявлений».

Восхищение было столь большим, что некоторые историки увидели в нем ключ ко всей последующей жизни Клауса. Одна из работ под названием «Неизвестная Германия: Штефан Георге и братья Штауффенберг»[18]представляет поэта вдохновителем событий 20 июля, хотя тот умер за десять с лишним лет до этого. Не желая углубляться в интеллектуальный детерминизм, полагаем, что есть смысл более подробно остановиться на этой любопытной личности. Его появление в жизни юного Штауффенберга действительно стало поворотной вехой, чем-то вроде экзистенциального возрождения.