2.  Подготовка людских резервов в военных округах: нарастание проблем и разложение русской армии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. 

Подготовка людских резервов в военных округах: нарастание проблем и разложение русской армии

Второй, чрезвычайно ответственной задачей военно-окружных управлений в период Первой мировой войны были подготовка и отправка в действующую армию резервов нижних чинов и офицеров.

Общая численность русской армии ко дню начала мобилизации составляла 1 423 034 человек, в том числе 49 171 офицер, 11 995 чиновников и 1 361 868 нижних чинов. По высочайшим указам от 16 и 18 июля 1914 г. по мобилизации в армию поступило 3 115 250 нижних чинов запаса и 212 536 ратников 1-го разряда[731]. До конца 1914 г. в качестве маршевых пополнений на фронт отправились еще 11,9 тыс. офицеров и 600 тыс. нижних чинов[732]. В дальнейшем были проведены десятки общероссийских и частных мобилизаций ратников 1-го и 2-го разряда, а также призывов новобранцев, давших армии почти 10 млн человек. Однако точный учет призванных и мобилизованных так и не был налажен на местах, и в начале 1917 г. мобилизационный отдел ГУГШ вынужден был оперировать лишь очень приблизительными цифрами, специально оговаривая это в документах. В послевоенный период военные историки также затруднялись в подсчетах, неизменно приходя к самым различным выводам[733].

Динамика роста численности действующей армии в течение 1914–1916 гг. показана в таблицах 27 и 28. В это число включался постоянный и переменный состав округов на театре военных действий – Двинского, Минского, Киевского и Кавказского.

Таблица 27

Сведения о численном составе действующей армии на Западном театре (в тыс.)[734]

Таблица 28

Сведения о численном составе Кавказской армии (в тыс. чел.)[735]

Численность личного состава во внутренних округах к концу 1916 г. составила 2 089 350 человек. Он распределялся по округам следующим образом (таблица 29).

Таблица 29

Численность личного состава во внутренних округах на 7 декабря 1916 г. (в тыс. чел.)[736]

Запасные части внутренних округов непрерывно питали действующую армию подготовленными резервами нижних чинов и офицеров. В течение второй половины 1914 г. в тыловых округах было создано 1192 запасные роты, сведенные в батальоны и бригады, а также 3, 4 и 5-е запасные эскадроны во всех запасных кавалерийских полках. Взамен ушедших на фронт кадровых войск для несения гарнизонной и караульной службы сформированы 658 дружин государственного ополчения, 139 ополченческих рот и 75 ополченческих конных сотен[737].

В 1914 г. маршевыми пополнениями на фронт были отправлены около 1,5 млн человек, в 1915-м – 3 286 000 человек, в1916 г. – 2533 000 человек[738]. Численность запасных частей до конца 1916 г. постоянно росла и достигла к 1 ноября 1916 г. 1 830 000 человек (при том, что численность действующей армии к этому моменту составляла 5 824 000 человек)[739]. Московский и Казанский округа, занимая наибольшие по площади и плотности населения территории, направили на фронт максимальное количество маршевых пополнений. Так, Казанский военный округ с августа 1914 по февраль 1917 г. отправил на фронт 7951 маршевую роту, а с марта по октябрь 1917 г. – еще 1160 маршевых рот. Кроме того, Оренбургское казачье войско отправило на фронт 19 конных полков, 10 артиллерийских батарей, 50 сотен, а Уральское – 9 конных полков и 10 сотен[740].

Число запасных батальонов выросло со 138 на день объявления мобилизации до 321 к середине февраля 1916 г. При этом в полтора раза увеличился штат запасных батальонов – с восьми до двенадцати (в отдельных случаях до шестнадцати) рот, поэтому численность рот в запасных батальонах выросла более чем в 3,5 раза – с 1072 до 3812[741]. Батальоны сводились в бригады. В начале 1916 г. основная масса запасных пехотных соединений и частей располагалась на территории двух округов – Московского (7 бригад, 81 запасный батальон) и Казанского (8 бригад, 79 запасных батальонов). В 1916 г. намечалось сформировать в них еще 6 бригад и 19 батальонов[742]. Кавалерийские, казачьи, артиллерийские, инженерные части распределялись по территории страны более равномерно, в зависимости от исторически сложившихся условий.

Помимо частей, находившихся в ведении окружных управлений, в распоряжении действующей армии имелся 101 запасной батальон[743].

Многие современники отмечали, что запасные и тыловые части стали одним из главных источников распространения «революционной заразы» и разложения армии – явлений, приобретших катастрофический и необратимый характер в течение 1916 г. Этому способствовал ряд объективных факторов, связанных с затягиванием войны, высокими потерями русской армии, быстрым истощением людских ресурсов и необходимостью прибегать к непопулярным мерам для их изыскания.

Уже в начале войны возникла необходимость прибегнуть к массовому призыву не прошедших прежде ряды службы ратников ополчения, как правило людей возрастных и многосемейных, не расположенных к военной службе и болезненно воспринимавших отрыв от родных хозяйств и семей.

В условиях широкомасштабной войны выявилась несостоятельность такого порядка призыва: при ежемесячной потребности действовавшей армии в пополнениях в 300 тыс. человек до половины годных к службе контингентов были освобождены от нее по льготам. К тому же несколько десятков неславянских народов Кавказа, Средней Азии и Сибири вообще не призывались в армию. В августе 1915 г. на рассмотрение в Госдуму военным ведомством были внесены поправки в закон 1912 г., главнейшими из которых предусматривался призыв ратников ополчения в ряды действующей армии, а также призыв «инородцев».

Ратники 1-го разряда призывались с 22 июля 1914 г., но впервые были отправлены в действующую армию 25 марта 1916 г., 2-го – соответственно 15 сентября 1915 г. и 25 октября 1916 г., то есть через 20 и 27 месяцев после начала войны соответственно[744]. Всего, по подсчетам Н.Н. Головина, до января 1917 г. в армию было призвано 2,7 млн ратников 1-го разряда, не проходивших военную службу, и 3 млн ратников 2-го разряда. Само решение о начале призыва ратников 1-го разряда, шедшее вразрез действующему закону 1912 г. и, главное, устоявшемуся в народе убеждению, что данная категория лиц служить не должна, далось правительству и Государственной думе нелегко. Во время обсуждения высказывались опасения в том, что «наборы с каждым разом проходят все хуже и хуже… При современных настроениях мы ни одного человека не получим… Подстрекатели, конечно, не упустят предлога и создадут на этой почве беспорядки и волнения…»[745].

Разница в качестве людского состава кадровых частей и призванных из запаса выявилась уже в самом начале войны, при развертывании второочередных дивизий из так называемых скрытых кадров. Генерал К.Л. Гильчевский, которому в июле 1914 г. было поручено формировать 83-ю второочередную дивизию из скрытых кадров 48-й пехотной дивизии, отмечал, что полученный им на укомплектование контингент запасных «состоял из пожилых солдат, бывших даже в японской войне. Настроение было не боевое. Воинский порядок соблюдался слабо. Большинство офицеров относились к своим обязанностям безучастно»[746]. Положение усугублялось тем, что кадровые части, в нарушение инструкций, стремились оставить себе самое лучшее из личного состава, оружия и снаряжения. В итоге получалось, что второочередные дивизии «оказываются чудовищно восприимчивыми к панике, пьяному скандалу, плохой погоде, чудовищным слухам, разложению и могут при малейшем недосмотре превратиться в лишенную всякой боеспособности погромную толпу»[747]. Эти их негативные качества проявились уже в самом начале Первой мировой войны, и лишь немногим начальникам удавалось сколотить из них боеспособные и хорошо управляемые соединения.

Впрочем, при огромном дефиците людских ресурсов царскому правительству уже не приходилось выбирать лучшие из них. Остроту проблемы ярко иллюстрирует попытка привлечения в ряды армии в 1915–1916 гг. представителей коренных народов Кавказа, Средней Азии и Сибири – «инородцев» или «туземцев», по терминологии того времени. Положение об их привлечении к отбытию натуральной воинской повинности должно было быть внесено в призывной закон еще в 1912 г., однако тогда проработать его в необходимой степени не успели. В последующем вопрос поднимался ежегодно, и в 1914 г. Военное министерство готово было внести его на рассмотрение Государственной думы[748]. Однако помешала война. В 1915 г. этот вопрос вновь встал со всей остротой.

Депутат Государственной думы А.И. Шингарев исчислял людские ресурсы этой категории в 10 млн мужчин[749]. Уже в ходе обсуждения вопроса в Военном министерстве и Государственной думе в августе 1915 г. выяснилось, что невысокий образовательный уровень, незнакомство с техникой и почти поголовное отсутствие знания русского языка у «туземцев» делали задачу ускоренной подготовки из них солдат объективно невыполнимой. Резонно отмечалось, что, пока армия получит первого нерусского солдата, война, вполне вероятно, закончится. От идеи призыва «туземцев» в действующие войска довольно быстро отказались, однако реальной показалась возможность привлечь нерусские народы к тыловым работам, с тем чтобы высвободить для фронта славянские контингенты. Летом 1916 г. вышло постановление правительства привлечь «реквизиционным порядком на время настоящей войны освобожденных от воинской повинности инородцев империи» к фронтовым инженерным работам[750]. Это распоряжение резко порывало с традиционными формами отношений нерусских народов империи с русской армией: или добровольное вступление в боевые части, или откуп посредством военного налога. И первое, и второе воспринималось «инородцами» как традиционная привилегия. И напротив, принудительная мобилизация на полевые работы заведомо ставила их в унизительное положение по отношению к фронтовикам. Вся тяжесть реализации этих непопулярных мер ложилась на командование восточных и Кавказского военных округов.

Первым к реализации этого мероприятия приступил Туркестанский военный округ. Здесь сразу «возникли тяжкие беспорядки, пролилась русская кровь, пришлось прибегнуть к употреблению оружия», – докладывал царю командующий войсками округа А.Н. Куропаткин[751]. Беспорядки были направлены главным образом против русских чиновников и их семей и имели ярко выраженный националистический характер. Благодаря жестким мерам командования округом восстание было ликвидировано, население находилось «в подавленном состоянии», но, по сообщению Куропаткина, «настроение плохое и беспорядки могут возобновиться»[752]. Возникла реальная угроза откочевки большей части кочевого населения Средней Азии в Монголию, Китай и Афганистан. При этом кочевое население, по мнению Куропаткина, совершенно непригодно к земляным работам, которыми никогда прежде не занималось. К тому же оно требовало особого за ним ухода, а также соблюдения мусульманских традиций и проч. На основании этого Куропаткин ходатайствовал перед царем о предоставлении ему полномочий на месте решать объемы и порядок «реквизиции» туземцев с правом полного освобождения от него или замены денежным налогом. Николаю II пришлось поставить на докладе Куропаткину резолюцию: «Согласен. Ставлю на вид спешное и недостаточно обдуманное проведение в жизнь этой меры, вызвавшей на окраине кровавые беспорядки»[753].

В Кавказском военном округе призыву на оборонные работы подлежало большинство северокавказских народов и некоторые народности Закавказья. Недавно назначенный наместником на Кавказе и главнокомандующим армиями Кавказского фронта великий князь Николай Николаевич (младший) употребил весь свой авторитет для ее отсрочки, а когда выявился провал мобилизации в Туркестанском округе, 9 августа 1916 г. отправил царю большое письмо, в котором предупреждал Николая II о назревании в регионе «крайне опасного для государственных интересов» положения – настолько серьезного, что он считал бы нужным прибыть в Ставку для личного доклада царю[754]. Специально созванное совещание губернаторов и начальников областей единодушно высказалось о том, что самой мягкой формой протеста станет массовое дезертирство мужского населения в горы, после чего начнутся вооруженные мятежи, нападение на русскую администрацию, порча железных дорог, нефтепромыслов и проч. Волнения с применением насилия в отношении «начальствующих лиц» уже начались в среде караногайцев[755]. Привлечение горцев к принудительным работам, отмечал Николай Николаевич, «равносильно в глазах многих мусульман унижению их достоинства» (курсив наш. – Авт.). Уже имелись сведения о насмешках в адрес горцев со стороны армян[756].

Серьезно обеспокоенный ситуацией на окраинах империи Николай II вначале приостановил, а затем и вовсе отменил это решение[757].

Тем не менее уже к концу 1916 г. русская армия оказалась в критической ситуации в связи с исчерпанием людских ресурсов для пополнения армии. В декабре участники Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства из числа депутатов Государственной думы и членов Государственного совета обратились с письмом к императору, в котором ставили его в известность о том, что в резерве оставались лишь несколько старших возрастов ратников 2-го разряда, а также призывники 1919 г. Вместе эти две категории могли бы дать до 1,5 млн человек, чего при существовавших ежемесячных потерях могло хватить еще на пять месяцев войны. В числе мер, предлагавшихся Особым совещанием, была и крайне непопулярная – решительная чистка тылов армии, достигших в России гипертрофированных размеров, вдвое превосходящих численность действующих войск. Предусматривалась также активизация борьбы с уклонистами и дезертирами, просрочившими отпуск военнослужащими.

К субъективным факторам, снижавшим уровень боевой выучки отправляемых на фронт контингентов, относятся просчеты Военного министерства, оказавшегося неспособным наладить нормальный учебный процесс и сносные бытовые условия для огромных масс мобилизованных.

Надо отметить, что в ряде округов бытовало внимательное и заботливое отношение к нижним чинам в запасных частях. Так, например, в полках Омского военного округа в августе 1915 г. констатировалось, что «люди выглядят молодцами», вид их «здоровый и веселый», «обучение в общем поставлено правильно и идет успешно. Маршевые роты хорошо одеты и снаряжены»[758].

Однако в большинстве округов складывалась ситуация, когда списочный состав запасных батальонов многократно превышал штаты, на обучение людей не хватало ни офицеров, ни оружия. «Праздная толпа, тесно размещенная в казармах и не видевшая оправдания своему призыву, естественно, представляла из себя крайне благоприятную среду для противоправительственной и пораженческой пропаганды»[759].

Этим обусловливалось невысокое качество поступавших в действующие части пехотных пополнений. Пехота несла неоправданно высокие потери в боях не только из-за подавляющего огневого превосходства противника в условиях «снарядного голода» русской армии, но и из-за слабой выучки и низких морально-волевых качеств нижних чинов. К тому же вся армейская пехота пополнялась маршевыми ротами вне зависимости от места их подготовки. Со временем выявилась неэффективность такого механизма, поскольку начальники запасных частей работали обезличенно и результаты их труда проверить было сложно из-за распыления маршевых рот по всему фронту.

Попытка решения проблемы была предпринята на состоявшемся 7–9 февраля 1916 г. совещании в штабе Верховного главнокомандующего, которое единогласно признало необходимым «установить связь запасных батальонов со своими дивизиями»[760]. 19 марта в циркулярном письме на имя командующих действующими на фронте соединениями, а также командующих войсками округов, начальников окружных штабов, командиров запасных и местных бригад исполнявший должность начальника ГУГШ генерал от инфантерии М.А. Беляев пояснял, что необходимо установить между армейской пехотой и ее запасными частями «ту тесную связь, которая существует между гвардейскими полками и гвардейскими запасными батальонами, а равно и во всей кавалерии»[761]. Именно в этих частях, как показала полуторагодичная практика войны, подготовка маршевых рот и сотен оказалась «в значительной степени лучше», чем в аналогичных подразделениях для пехоты, готовившихся «вообще для всей армии, а не для своих определенных действующих полков»[762].

Поскольку запасных частей оказалось значительно больше числа действующих дивизий, то последним придавались батальоны, расположенные в ближайших к фронту округах и в наиболее крупных городах (последняя мера была призвана обеспечить комфортный отдых прибывавшим из дивизии на лечение офицерам). Батальоны предписывалось развернуть в 4-батальонные полки, с тем чтобы каждому полку дивизии придать собственный батальон. При этом окружным штабам вменялось в обязанность следить за тем, чтобы каждый запасный полк всегда имел бы не менее 1000 обученных нижних чинов для отправки их на фронт по первому требованию[763]. Оставшиеся батальоны составляли общеармейский резерв для пополнения армий по требованиям фронтов. В распоряжениях командующим войсками внутренних округов особо подчеркивалось, что с действующими частями необходимо наладить «фактическую» связь, а не «бумажную»[764]. Реорганизация запасных частей к началу 1917 г. в основном закончилась и дала результаты, представленные в таблице 30.

Таблица 30

Распределение запасных частей по округам на 1 января 1917 г.[765]

По мере усиления технической оснащенности русской армии создавались пулеметные, мортирные и прочие запасные полки.

Отдельно следует сказать о формировании военно-окружными управлениями готовых войсковых частей. Изначально эта задача была второстепенна для них. Военные округа формировали прежде всего вспомогательные части для собственных нужд – гарнизонной, охранной, караульной службы, решения возникавших в оперативном порядке задач. Так, в 1916 г., в связи с увеличением притока пленных и необходимостью охранять железнодорожные сооружения в пределах Приамурского и Иркутского округов, 27 дружин государственного ополчения были развернуты в 8-ротный состав. А взамен отправленной для несения гарнизонной службы в порту Архангельск дружины государственного ополчения из Московского военного округа была сформирована новая. Всего к 1 января 1917 г. в ведении Военного министерства находилось 111 дружин государственного ополчения[766].

Боевые части во внутренних округах создавались в экстренных случаях. Так, во время беспорядков в Средней Азии в 1916 г., вызванных принудительной мобилизацией местного населения на физические работы, для их подавления Туркестанский военный округ срочно сформировал 8 Туркестанских стрелковых батальонов. С этой же целью Туркестанский и Казанский округа сформировали 11 особых и 1 казачью сотни. В том же году под контролем Военного министерства были сформированы 7 отдельных стрелковых бригад для переправки их на Западный фронт для помощи союзникам (отправлены были 4 бригады)[767].

Новые соединения для действующей армии формировались самими армейскими управлениями путем выделения кадровых «ядер» из существовавших дивизий и последующего их развертывания. В течение всей войны были сформированы в целом пехотные дивизии военного времени трех очередей (дивизиями 1-й очереди являлись кадровые соединения мирного времени): 2-й – № 53–99 (реально сформированы дивизии под № 53–84 и 99); 3-й – № 100–127 и 4-й – № 128–194 (реально сформированы дивизии под № 128–138, 151–194)[768].

С конца 1916 г. начался процесс создания во фронтах так называемых третьих дивизий путем преобразования существовавших четырехбатальонных полков полевых дивизий в трехбатальонные и обращения высвободившихся восьми батальонов от каждых двух дивизий на укомплектование новой. Привлекательность идеи в короткие сроки увеличить численность пехотных дивизий в полтора раза заставляла Ставку закрывать глаза на вопиющую необеспеченность новых соединений вооружением и материальными средствами. В округах на театре военных действий создавалась лишь незначительная часть дивизий, причем по общему фронтовому плану. Люди и материальные средства распределялись равномерно по всем вновь формируемым соединениям. Во внутренних округах действовал иной принцип: на создание новой дивизии выделялся только один кадровый полк, каждый батальон которого развертывался затем в трехбатальонный полк. На это отводилось не более двух месяцев, и уже в январе 1917 г. новые соединения отправились на фронт, после чего в тех же лагерях началось формирование на тех же условиях дивизий четвертой волны.

Уменьшение количества пехоты в этот период наблюдалось во всех воюющих армиях, что вызывалось сокращением людских ресурсов и ростом огневой мощи пехотных соединений и частей за счет насыщения их пулеметами и легкой артиллерией[769]. Соблюдению последнего условия при формировании новых дивизий уделялось большое внимание, и укомплектование их винтовками и пулеметами шло в основном удовлетворительно[770]. Однако, как и в начале войны, дивизии-доноры выделяли формируемым дивизиям лишь худший личный состав и материальную часть. В итоге «третьи» дивизии, чье создание пришлось на время Февральской революции 1917 г., быстро превратились в революционные очаги на фронтах, и уже с апреля началось их расформирование.

Одной из важнейших задач военно-окружных управлений в период войны стала подготовка контингентов офицеров. Уже к началу 1915 г. вышла из строя большая часть кадрового офицерства. Осенью 1917 г. в пехотных полках, по некоторым оценкам, оставалось около 4 % офицеров, начинавших войну[771]. Большие потери офицерского состава, особенно в пехоте, расширение масштабов боевых действий и необходимость в связи с этим формирования новых соединений и частей потребовали значительного увеличения численности офицерского корпуса. Для этого была начата в широких масштабах подготовка офицеров военного времени – прапорщиков, путем перевода военных училищ на ускоренный курс обучения и открытия школ подготовки прапорщиков.

В мирное время юнкера после двухлетнего курса выпускались из училищ с чином подпоручика. 20 октября 1914 г. было введено в действие Положение об ускоренной подготовке офицеров в военное время в военно-учебных заведениях с четырехмесячным ускоренным курсом. Положение касалось военных училищ, функционировавших до войны. Но наиболее распространенным типом военно-учебных заведений в годы войны стали школы подготовки прапорщиков. Замысел их создания относится еще к 1912 г., однако организованы они были осенью 1914-го после опубликования 30 сентября Положения об ускоренной подготовке офицеров в военное время в школах при запасных пехотных бригадах. Школы готовили офицеров в трехмесячный срок. Они подчинялись начальникам запасных пехотных бригад, которые, в свою очередь, были подчинены начальникам штабов военных округов. Общее заведование всеми школами округа могло быть поручено и специально для этого назначенному офицеру. С 7 июля 1915 г. школы при запасных пехотных бригадах стали официально называться школами подготовки прапорщиков. К концу 1915 г. было открыто 32 школы. При образовании в округе нескольких школ руководство ими могло объединяться в руках назначенных для этого заведующих, подчиненных начальникам штабов. Все обучавшиеся именовались юнкерами. Поскольку в каждом из военных округов уже находилось по нескольку школ, начиная с февраля 1916 г. в них стали создаваться управления заведующих школами подготовки прапорщиков пехоты. Первые такие управления появились в Петроградском и Киевском военных округах. Затем были учреждены такие же управления в Одессе, Москве, Тифлисе, Иркутске, Казани. В 1917 г. во всех военных округах действовали 27 военных училищ, 42 школы прапорщиков. С 1915 по 1917 г. эти учебные заведения подготовили 220 тыс. офицеров – больше, чем было обучено для российской армии за всю ее предыдущую историю[772].

В то же время уровень подготовки таких офицеров объективно не мог быть высоким (именно поэтому выпускались не подпоручики, а прапорщики). «В несколько недель нельзя создать офицера или даже сносный его суррогат, – отмечал А.П. Будберг, – его нельзя научить даже азбуке военного дела в объеме, требуемом младшим офицером и ротным командиром; я знаю это по опыту школ, организованных на фронте во время большой войны. Еще меньше возможно заложить за это время основы офицерской этики в ее здоровых и разумных проявлениях»[773]. Таких офицеров солдаты на фронте презрительно называли «шестинедельными выкидышами»[774].

Благодаря набранным высоким темпам подготовки прапорщиков уже в начале 1917 г. стало очевидным перепроизводство младших офицеров. Сверхкомплект значительно вырос после расформирования в сентябре 1917 г. третьеочередных дивизий. Уже в феврале 1917 г. было запрещено принимать юнкеров в училища и школы сверх штата, 31 августа последовала директива ГУВУЗ о введении в них восьмимесячного курса обучения, а 6 сентября командующим войсками военных округов была разослана телеграмма генерал-лейтенанта В.В. Марушевского о прекращении приема юнкеров в училища прапорщиков и их дальнейшем закрытии. Отныне офицеров должны были готовить только военные училища и по нормальным программам[775].

Традиционное для войск внутренних округов участие в полицейских акциях, широко применявшееся в годы Первой русской революции, практиковалось и в годы Первой мировой войны. В случае «вызова войск в помощь полиции» использовались роты полного штатного состава (250 человек), полностью укомплектованные офицерами. Окружные штабы, начальники бригад и ополченских дивизий разрабатывали планы противодействия массовым выступлениям, прежде всего в крупных городах. Воинские начальники проводили предварительную рекогносцировку районов будущих действий, определяли возможные маршруты движения демонстрантов и т. д.[776]

Однако, по мере нарастания революционной ситуации в стране, правительство все менее могло полагаться на армию. Подавляющая масса солдат и немалая часть офицеров не только не препятствовали революции, но и активно участвовали в ней. А гарнизону Петрограда принадлежит едва ли не решающая роль в свержении самодержавия. За несколько часов до отречения императора Николая II 2 марта главнокомандующий армиями Западного фронта генерал от инфантерии А.Е. Эверт в телеграмме констатировал: «На армию в настоящем ее составе рассчитывать при подавлении внутренних беспорядков нельзя. Прикосновенность армии к делу внутренней политики будет знаменовать неизбежный конец войны, позор России и развал ее»[777]. Последовавшие в ближайшее время события в полной мере подтвердили этот вывод.

Итоги более чем двух с половиной лет, в течение которых царская Россия вела изнурительную войну, были неутешительными. Страна стояла на пороге системной катастрофы в экономике и социальной сфере, необратимого кризиса власти.

Русская армия как единый военный организм долгое время в течение Первой мировой войны демонстрировала значительный запас прочности, оказывая посильное сопротивление армиям сразу трех держав и нанося им серьезный ущерб, честно выполняя тем самым свой союзнический долг.

Большая заслуга в этом принадлежит тылу действующей армии, в том числе и военно-окружным штабам, непрерывно питавшим войска маршевыми пополнениями и готовыми формированиями, вещевым довольствием, готовившим фронту офицерские кадры и т. д.

В годы Первой мировой войны военно-окружная система подверглась значительной трансформации, будучи разделенной на тыловые округа и округа на театре военных действий, имевшие различные подчиненность и задачи. В ведении военного министра осталась только первая их часть, занимавшаяся мобилизацией и подготовкой маршевых пополнений. Округа на театре военных действий подчинялись армейским начальникам управлений снабжений и функционировали как ближайший тыл действующих армий.

Война уже к 1916 г. привела к истощению людских и материальных ресурсов страны. Для армии это означало ухудшение физических и моральных качеств контингентов, поступавших на укомплектование частей, ухудшение снабжения войск и, как следствие, падение дисциплины с одновременным нарастанием революционных настроений. Тыловые округа первыми почувствовали эти негативные тенденции, и не случайно многие современники свидетельствовали, что революция пришла на фронт из запасных частей. Из крепкой опоры фронта в 1914 г. тыловые гарнизоны и запасные части превратились к 1917 г. в главные очаги революции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.