Разговор в поезде
Разговор в поезде
Поздней осенью 1994 г. я направлялся из Москвы к новому месту службы и жительства моей семьи в г. Йошкар-Ола. Погода стояла омерзительная. Свинцово-сизые облака цеплялись за шпили «сталинских» высоток и, казалось, плющили город в безликую серо-бетонную массу. Порывистый северный ветер наотмашь хлестал по лицу снежной крупой, под ногами чавкала зловонная жижа, в воздухе стоял удушающий смрад. Со всех сторон ко мне тянулись испачканные в саже и грязи руки нищих, а их дрожащие, у кого от холода, а у кого от сивухи, голоса тонули в звуках разухабистой песни. Голос певца Михаила Круга с надрывом выводил «гимн» того окаянного времени — «Владимирский централ, ветер северный…». На руинах советской империи и канувшего в небытие социализма с «человеческим лицом», новая Россия, нарождающаяся в нечеловеческих муках и страданиях, обретала себя в условиях дикого капитализма.
Рискуя поскользнуться на шелухе из-под семечек и корках бананов, я, с трудом продравшись через уродливое скопище из торговых лотков и палаток, нырнул в темный зев подземного перехода. Разноязыкая людская река подхватила меня и выплеснула на перрон Казанского вокзала. Здесь творилось настоящее столпотворение. Несмотря на то, что Советский Союз перестал существовать в декабре 1991 г., сотни невидимых нитей по-прежнему продолжали связывать его народы. В воздухе звучали певучая украинская, гортанная грузинская, отрывистая азербайджанская речь. Энергично работая локтями, я пробился через галдящую, то тут, то там взрывающуюся перебранкой толпу, к поезду «Марий Эл» и только в купе перевел дыхание.
Моими попутчиками оказались два немца — бывших советских немца, выехавших на постоянное жительство в ФРГ. Один из них — Эрик — покинул Казахстан в середине 1980-х гг. и обосновался в Мюнхене. Второй — Пауль — выехал из России вначале 1990-х и поселился в Дрездене. В первые минуты они держались со мной насторожено, видимо, их смущала моя военная форма. Но не прошло и часа, как между нами завязался разговор, а когда на столике появилась бутылка «Столичной», то в нем сгладились национальные, классовые различия, и он приобрел типично русский характер «на троих». Вскоре беседа переросла в жаркий спор, и в центре его, конечно, оказалась Россия.
Я пытался разубедить моих собеседников в ошибочности их представлений о том, что СССР, а сегодня Россия, «империей зла», как когда-то соизволил назвать нашу страну президент США Р. Рейган, таковыми не являлись и не являются. Мои аргументы, что новая Россия не может представлять угрозы для Запада, и в нынешнем ее состоянии она, как никакая другая страна, заинтересована в развитии добрососедских, равноправных отношений со своими ближними и дальними соседями, не находили понимания у Эрика и Пауля.
Они стояли на своем: «Россия — несостоявшийся проект, будущее которого в прошлом», — и в подтверждение привели, как им казалось, наглядный пример. Эрик предлагал мне мысленно представить карту мира и посмотреть на нее глазами европейца. Меня, проживающего почти в самом центре той самой Европы, он, видимо, записал в «азиаты». В моем представлении, если вести речь о «пуговицах на балтийском кафтане» — Эстонии, Литвы и Латвии, которых пристегивали к себе, то Швеция, то Россия, то Германия, — русофобская позиция части их населения была вполне понятна и объяснима. Но Пауль с Эриком не стали ввязываться в полемику о позиции «прибалтов» и предложили опираться на «мнение граждан европейских государств с устоявшимися демократиями».
По словам Эрика, «…у них (граждан Западной Европы. — Прим. авт.) один только взгляд на географическую карту, где непредсказуемый и мрачный гигант — «русский медведь» — нависает над всем остальным миром, ничего, кроме ужаса, не вызывает».
Еще более откровенно эту якобы позицию «граждан европейских государств с устоявшимися демократиями» обозначил Пауль. В частности, он заявил: «…Рациональных, трудолюбивых немцев берет досада от того, что огромные территории от Днепра и до Тихого океана с их колоссальными ресурсами на протяжении длительного времени так бездарно используются».
После такого заявления ему оставалось только сказать: «Вы — русские — ведете себя, как собака на сене». Он этого не сказал. Я же сохранял терпение и напомнил Паулю и Эрику о том, что богатства России — это не ее вина, а скорее, беда. Только за последние столетия Россия (СССР) пережили три нашествия: в 1812 г. — объединенной европейской армии Наполеона, в 1914 г. — военной коалиции Германской и Австро-Венгерской империй, а в 1941 г. — фашистской Германии. В довершение ко всему она подверглась тяжелейшему внутреннему испытанию — революциям 1905 г. и 1917 г. Причем февральская и октябрьская 1917 г. произошли не без активного участия разведочного отделения германского Генштаба.
Последнее мое утверждение вызвало у Эрика и Пауля резкие возражения. Я не стал настаивать на нем и ограничился лишь констатацией факта: России и СССР, в отличие от «европейских государств с устоявшимися демократиями», каждый раз приходилось предпринимать титанические усилия, чтобы залечить раны, нанесенные захватническими войнами и революциями, экспортированными из Германии и США.
Но и эти аргументы не произвели впечатления на моих собеседников. Они продолжали твердить: «…История и время наглядно подтвердили: царская, советская империя и нынешняя Россия не способны разумно управлять огромной территорией и эффективно использовать доставшиеся ей ресурсы».
По твердому убеждению Пауля, «…единственным выходом из положения было бы введение внешнего управления Россией. Вам нужна новая Екатерина Великая, которая бы вернула страну в европейскую цивилизацию и с которой почтили бы за честь вести переписку «новые вольтеры».
Здесь уже во мне заговорила национальная гордость великоросса. Я с вызовом заявил, что таковых в т. н. цивилизованной Европе в последние годы не наблюдается. А что касается Россия и ее народа, то, как уже не раз бывало в истории, они найдут в себе силы вернуться на то заслуженное место, которое им отвело Провидение.
Мою веру питала действительность, пусть суровая, но действительность. Какое другое государство могло бы устоять и сохраниться после 1991 г. — разворота на 180 градусов, от социализма к капитализму, потери почти половины населения, значительной части ресурсов, разрушения промышленности и чудовищного духовного потрясения нации? А Россия, выстояв, мучительно возрождалась к новой жизни. Она не запугивала мир ядерным оружием и не требовала взять ее на содержание, а предлагала взаимовыгодное деловое сотрудничество. Ее обширная территория, колоссальные природные ресурсы и удивительная жизнеспособность многонационального народа, по моему мнению, могли бы стать надежным мостом между Западом и Востоком, дать мощный толчок развитию экономик, способствовать созданию новой модели мирного и добрососедского существования.
В ответ звучали скептические оценки, и наш спор все больше уходил в эмоциональную, метафизическую сферу. Для моих собеседников нынешняя Россия по-прежнему оставалась источником постоянной скрытой угрозы. В представлении Пауля и Эрика, как когда-то в «Дикой степи», зарождались мрачные, страшные силы, которые затем дикими ордами кочевников обрушивались на Европу, так и сегодня это вселенское зло нашло себе пристанище в России и ждало только своего часа.
С этим я уже категорически не мог согласиться и напомнил Эрику и Паулю о том, что именно русские княжества, заплатив огромную цену, приняли на себя основной удар восточных орд кочевников и тем самым не дали европейской цивилизации кануть в небытие. Они возражали и убеждали меня в обратном. По их мнению, Западная Европа, в отличие от раздробленной, погрязшей в междоусобицах Руси, отстояла себя сама, благодаря более высокому уровню развития цивилизации и самоорганизации.
Я не стал ввязываться в спор о том, кто выше, а кто ниже, в конечном итоге победу в войне одерживает тот, у кого крепче дух нации и более эффективно организованная экономика, и предложил моим собеседникам обратиться к временам не столь отдаленным. Мне пришлось напомнить им о том, что Первую и Вторую мировые войны развязали не царская или большевистская Россия, а т. н. цивилизованная Европа в лице Германии. Но и здесь Эрик и Пауль их причину находили не в своих земляках К. Марксе и Ф. Энгельсе — отцах-основателях теории классовой борьбы, а в большевиках В. Ленине, Л. Троцком и И. Сталине, пытавшихся раздуть пожар мировой революции.
Другой мой аргумент о том, что Россия всегда выступала и защищала Европу от очередного диктатора — Наполеона или Гитлера, ими также был воспринят скептически. А упоминание о том, что наше все — Александр Суворов, спасавший Европу от тирании Наполеона, — вызвало на лицах моих собеседников лишь ироничные улыбки. Эрик хмыкнул и в ответ язвительно заметил: «От вашего Суворова не было покоя и трясло всю благополучную Европу. Она в ужасе ждала, с какой стороны Альп он скатится со своими, по-вашему, чудо-богатырями, а по-европейски — дикой ордой азиатов», — и затем огорошил меня, назвав Наполеона «защитником Европы».
Здесь я уже не мог сдержаться и не без иронии напомнил Эрику и Паулю о том, с каким восторгом парижские красавицы встречали наших удалых драгунов, отчаянно-смелых гусар и лихих казаков. И что ныне та буйная русская кровь, примешавшаяся к французской, выводит на улицы Парижа сотни тысяч людей, протестующих против однополых браков, противных не только Господу, но и самой природе человека. В ответ я услышал совершенно обескуражившие меня слова: оказывается, это злокозненная Россия два столетия назад, разбив Наполеона, помешала его планам создания нынешней единой Европы.
Тогда я зашел с другой стороны. Новый мой аргумент о том, что Советский Союз, вынесший основную тяжесть борьбы с фашизмом во Второй мировой войне, принес свободу народам Европы, в том числе и Германии, кажется, произвел впечатление на моих оппонентов. На этот раз они промолчали. Но через некоторое время Эрик не выдержал и с вызовом заявил: «…Ваш казарменный социализм ничего кроме глухого протеста у восточных немцев не вызывал. А 60-тысячная армада советских танков, что вы держали в ГДР, Польше и Чехословакии, у нас в ФРГ и во всей Западной Европе вызывала только страх и ужас».
В ответ я не опустился до аргумента: «А у вас негров бьют, и нос у тебя синий», хотя в нынешней Германии есть и то, и другое, а привел общеизвестные факты о маршах неонацистов в Берлине, Кельне, Гамбурге и в том же Мюнхене, где проживал Эрик. При этом я не без сарказма заметил: «…В «оккупированной» советскими войсками ГДР о подобном не могли даже помыслить. А сегодня по улицам Лейпцига и Дрездена свободно маршируют молодчики из неонацистских организаций».
Что тут случилось с моими собеседниками! От их холодности и чопорности не осталось и следа. Они атаковали меня со всех сторон. Пауль вытащил на свет старую и дурно пахнущую историю «о массовых изнасилованиях немецких женщин русскими в 1945 г.».
По его словам, «…только в одном Берлине со стороны советских офицеров и солдат подверглись сексуальному насилию несколько тысяч немок».
Эрик, в свою очередь, вспоминал свою недавнюю «семейную трагедию» связанную с гибелью поросенка дяди Вилли, задавленного российским артиллерийским тягачом. Я же пытался вернуть их к проблеме возрождения в Германии имперских амбиций и неонацизма. Но они напрочь отметали даже саму эту мысль. Наш спор ни к чему не привел, каждый остался при своем, и, быстро свернув походное застолье, мы легли спать.
Я долго не мог уснуть и мысленно продолжал дискуссию с моими германскими попутчиками. И что-то мне подсказывало: будущая угроза миру и спокойствию никак не будет исходить из России. «Скелет в шкафу», как мне представлялось, восстанет из небытия там, где когда-то проросло «волчье семя» — нацизм — в центре т. н. цивилизованной Европы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.