«На штыках понесем счастье и мир»

«На штыках понесем счастье и мир»

Признавая, что действия Тухачевского как полководца и командира в Варшавской операции были не вполне безупречны, Иссерсон утверждал, что зато никто из военных не понимал тогда так ясно, как именно Михаил Николаевич, политического значения наступления на Варшаву.

Он писал: «Как стратег и полководец Тухачевский показал себя в походе 1920 г. достойным великих идей Ленина: он понимал их и верил в них. Он был стратегом ленинского стиля. Вот почему он так рвался на Варшаву. Тухачевский видел в этом важную политическую задачу, имевшую в то время огромное международное значение».

К сожалению, Иссерсон не пролил света на значение этих слов, но недавние публикации в нашей печати позволяют понять, о чем шла речь…

Советско-польская война 1920 г. являла собой сложное переплетение национальных, классовых, территориальных и идеологических противоречий, в разрешении которых каждая сторона уповала на военную силу. Польша, обретшая долгожданную государственную независимость в конце 1918 г. после революции в Германии, не ограничилась восстановлением исторических рубежей бывшего Королевства Польского и с весны 1919 г. начала планомерно продвигаться в глубь советской территории, населенной литовцами, белорусами и украинцами. Это резко выделило польскую кампанию из других кампаний Гражданской войны: здесь военные действия впервые утратили междоусобный, братоубийственный характер и приобрели черты оборонительной войны против иноземного нашествия. Это изменило отношение народа к войне: в начале 1920 г., когда запахло войной с Польшей, десятки тысяч дезертиров, которых прежде невозможно было выманить из лесов ни угрозами, ни посулами, добровольно повалили на призывные пункты.

Успешное изгнание белополяков с оккупированных ими советских территорий в мае – июле 1920 г. в значительной степени объясняется патриотическим воодушевлением, воцарившимся в частях Красной Армии. Но в конце июля, когда войска Западного и Юго-Западного фронтов пересекли этническую границу польских земель, положение радикальным образом изменилось. Теперь защищали свое отечество польские войска, а Красная Армия вела бой за величайшую из химер – мировую революцию…

Ноябрьские события 1918 г. в Германии, советская власть в Венгрии и Баварии, революционный распад Австро-Венгрии, подъем рабочего движения в странах Антанты – как будто все говорило за то, что мир стоит на пороге всеобщей революции. Казалось, достаточно чуть-чуть подтолкнуть, помочь братьям по классу – и займется, заполыхает мировой пожар, который снесет прежние границы, дипломатию, нормы нравственности.

Пролетарское государство, доказывал Н. Бухарин, имеет право на красную интервенцию, поскольку распространение Красной Армии – это распространение социализма, пролетарской власти, революции. Ему вторил венгерский интернационалист Б. Кун, убеждавший, что международная революция созрела, что Красная Армия, вторгшаяся в пределы Германии, Польши, Венгрии, Чехословакии, получит поддержку восставшего пролетариата этих стран.

Ленин тоже не сомневался в близости мировой революции, но мысль его была масштабней и шла дальше, чем мысли его соратников. В усилении панской Польши он видел происки мирового империализма, избравшего эту страну для того, чтобы «увеличить барьер, углубить ту пропасть, которая отделяет пролетариат Германии от нас». Прорыв этого барьера означал бы практически полную победу мировой революции, так как со взятием Варшавы были бы разрушены Версальский мир и вся послевоенная международная система, а «Советская Германия, объединенная с Советской Россией, оказалась бы сразу сильнее всех капиталистических стран, вместе взятых».

Теперь понятно, что имел в виду Иссерсон, когда говорил о Тухачевском как о «стратеге ленинского стиля», понимавшем важность безостановочного движения на Варшаву для судеб мировой революции. Это подтверждается и знаменитым приказом № 1423, отданным Тухачевским перед началом июльской операции.

«Бойцы рабочей революции! Устремите свои взоры на Запад. На Западе решаются судьбы мировой революции. Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. На Запад!.. На Вильну, Минск, Варшаву – марш!» (Военно-исторический журнал. 1990. № 5. С. 31).

Обнародовав этот напыщенный приказ, Михаил Николаевич рассчитывал на то, что на Западном фронте события будут разворачиваться по схеме, которая всегда срабатывала на Восточном и Южном. Тем более что и здесь, наподобие Сибирского бюро ЦК РКП(б), успешно «размягчавшего» колчаковские тылы, 19 июля 1920 г. было сформировано Польское бюро ЦК РКП(б) под председательством Ф. Дзержинского. Позднее – 30 июля – Польбюро из своего состава образовало в Белостоке Временный революционный комитет Польши – Польревком – во главе с Ю. Мархлевским.

Но, увы, созданная Ревкомом местная милиция повернула оружие против Красной Армии!

«Мы нигде действенной и активной поддержки у польского пролетариата не встречали, – вспоминал один из участников тогдашних событий. – Польский рабочий проникнут национализмом, и шовинизм в этой армии играет огромную роль».

Свое объяснение крепости польского тыла дал и польский главком Ю. Пилсудский в своей известной книге «1920 год»:

«Подавляющее, громадное большинство населения относилось с глубоким недоверием, а зачастую и с явным недоброжелательством к Советам и к их господству, усматривая в них… господство невыносимого террора, получившего название еврейского. Поэтому-то я в течение всей войны никогда не боялся за то, что буду иметь в своем тылу какое-либо восстание» (с. 155).

Убедившись, что политический фактор на территории Польши не срабатывает, Тухачевский должен был все силы бросить на скрупулезную разработку военной стороны дела, но, увы, как раз эта сторона дела не была его сильной чертой…

Возможно, В. И. Ленин специально подгадал так, чтобы III конгресс Коминтерна проходил в Москве в период именно с 19 июля по 17 августа 1920 г., то есть как раз тогда, когда по расчетам Тухачевского и Главнокомандования Варшавская операция должна была завершиться эффектным взятием Варшавы. Заминки в проведении этой операции заметно нервировали его, и он, особенно к концу этого срока, не уставал требовать, чтобы Западный фронт «усилил свой нажим, хотя бы на несколько дней», чтобы он «налег из всех сил» и т. д.

Но все это ни к чему не привело, через полтора месяца после издания своего залихватского приказа Михаил Николаевич обнаружил себя во главе армий, стоявших едва ли не на тех же позициях, с которых они начали свой поход на Запад…

Как это ни удивительно, сокрушительное поражение, похоже, не произвело на Тухачевского сколько-нибудь серьезного впечатления, так как 20 августа, когда разбитые части его армий откатывались на исходные рубежи, он как ни в чем не бывало издал печально известный приказ по Западному фронту № 1847.

В нем объявлялось, что польская мирная делегация, прибывшая на переговоры в Минск, сплошь состоит из шпионов и контрразведчиков, использующих переговоры для добывания нужных им разведданных. Далее, утверждая, что «только на развалинах белой Польши может быть заключен мир», Михаил Николаевич обещал в следующий раз обязательно победить и объявлял «позор тому, кто думает о мире» до обещанного им взятия Варшавы…

Взбешенная этим приказом польская делегация пригрозила прервать переговоры, и Ленину пришлось на очередном заседании Политбюро «выразить самое суровое осуждение поступку тт. Тухачевского и Смилги, которые издали, не имея на то никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства».

Нашей делегации на советско-польских переговорах пришлось приносить полякам извинения и показывать постановление РВСР об отмене приказа РВС Западного фронта.

Вопрос о том, созрела ли Европа для мировой революции, обсуждался на IX партконференции (22–25 сентября 1920 г.).

Мнения разделились. Большинство – Троцкий, Дзержинский, Бухарин, Каменев и др. – считали: Европа была готова к революции, а неудача была чисто военной. Меньшинство же во главе с К. Радеком заявляли: Европа для революции не созрела, и поход на Варшаву был политическим просчетом. Ленин, настоявший на вторжении в Польшу вопреки сильной оппозиции, дипломатично уклонился от выяснения вопроса: кто виноват? Пусть будущие историки разбираются, был ли этот поход стратегической или политической ошибкой, заявил он.

Тухачевский в это время продолжал возглавлять Западный фронт, но действовал на этот раз против внутреннего врага: подавлял крестьянские мятежи в Западном крае и ликвидировал банды, поддерживаемые поляками. Прослышав о спорах по польской кампании, он не замедлил энергично поддержать большинство. Конечно же, твердил он, виноваты не политики, а военные: они могли выполнить поставленную им политическую задачу, но не сумели сделать этого(!).

Эта готовность молодого полководца выгораживать свое начальство была вознаграждена: Тухачевского не только не наказали, но дали новое назначение.