«Загадка»
«Загадка»
Эта радиограмма от агентурной группы «Иосиф» поступила в Берлин поздно ночью. Первым о ней в отделе «Цет-1» «Цеппелина» узнал Курмис. Несмотря на то что на его счету были десятки успешных забросок агентов в советский тыл, с таким нетерпением, как сейчас, он никогда не ждал сообщения. Удачный старт карьеры в Берлине теперь во многом, если не во всем, зависел от того, как сложится дальнейшая судьба «Волкова» и «Попова» в далекой Москве. 19 июля они сообщили об успешном приземлении, после чего позывные «РR 7» на восемь суток пропали из эфира. Все это время Курмис не находил себе места. Задолго до начала службы приходил в кабинет и первым делом начинал названивать в радиоцентр. Но каждый раз дежурный докладывал одно и то же: «РR 7» на связь не выходит, на вызовы радиоцентра не отвечает».
28 июня воистину оказалось счастливым для Курмиса. Не успел он переступить порог кабинета, как на столе требовательно зазвонил телефон. В трубке раздался ставший уже хорошо знакомым голос дежурного по радиоприемному центру «Цеппелина». Бодрые интонации в его голосе заставили сердце Курмиса учащенно забиться. В своих предчувствиях он не ошибся. Наконец поступила долгожданная радиограмма от «Иосифа». Две скупые строчки из донесения агентов прозвучали для него самой сладкой музыкой, и даже отсутствие на месте Леонова нисколько не омрачило настроения. Возвращение в Москву главного фигуранта в будущей операции было делом времени. После такого сообщения Курмис с трудом смог усидеть на месте и, как только Курек появился в управлении, поспешил к нему с докладом.
Тот со вчерашнего вечера был на взводе. Вторые сутки с фронта из-под Курска поступали оперативные сводки одна хуже другой. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Курека, стал провал двух разведывательно-диверсионных групп. Вербовочный конвейер «Цеппелина» фактически работал вхолостую. Из заброшенных в мае — июне в район Курска и Орла одиннадцати агентурных групп уцелело всего три, и те ничего существенного не сообщали. Поэтому сияющий вид Курмиса, а еще больше оживший «Иосиф» смягчили горечь от последних неудач и прибавили Куреку настроения. Очередной важный шаг в операции был сделан и прошел успешно. С этим можно было смело являться в кабинет Грефе. Дождавшись, когда тот освободится, поднялся к нему.
Доклад Курмиса Грефе выслушал с непроницаемым лицом. Он испытывал двоякие чувства. С одной стороны, донесение «Иосифа» развеяло возникшие было сомнения в успешной легализации агентов в Москве, а с другой — отсутствие на месте Леонова не приблизило к главной цели — секретам русских. До начала операции «Цитадель» — сокрушительного удара по большевикам под Курском и Орлом — оставалась всего неделя, а ему до сих пор нечего было доложить шефу — Кальтенбруннеру. «Цеппелин» и он, оберштурмбанфюрер Гайнц Грефе, пока оставались так же далеки от тайных планов контрнаступления Красной армии, как и две недели назад, когда замышлялась эта многообещающая комбинация с «Поповым» и его высокопоставленным родственником в Наркомате путей сообщения.
Ждать до 25 июля возвращения Леонова из командировки в Москву Грефе не мог и распорядился направить «Иосифу» срочную радиограмму с требованием немедленно выехать в Тбилиси и там провести вербовку Леонова. Курек и Курмис в душе были против, так как понимали опасность подобной поездки для агентов, еще не успевших основательно легализоваться, но, зная шаткое положение Грефе на «верху», промолчали. Тому едва ли не каждый день приходилось отдуваться на «ковре» у Кальтенбруннера за провалы агентуры. Шеф Главного управления имперской безопасности требовал от подчиненных результатов, а не пустых обещаний. Грефе и Куреку не оставалось ничего другого, как форсировать операцию.
30 июня на конспиративной даче Смерш в Малаховке «Волков» принял радиограмму, подписанную Куреком. Он требовал от «Попова» в ближайшие дни провести вербовку Леонова. В тот же день она легла на стол Утехина. Теперь уже контрразведчикам Абакумова предстояло сделать очередной ход в радиоигре. Они взяли паузу, чтобы просчитать все риски дальнейших своих шагов.
В Берлине для Курмиса потянулись часы томительного ожидания. В душе он был уверен, что поездка агентов к Леонову в лучшем случае не состоится, а в худшем — может закончиться провалом. Это свое мнение ему пришлось оставить при себе — приказы не обсуждаются, а выполняются.
3 июля в эфире снова зазвучали позывные «РR 7». «Иосиф» сообщал, что Леонов до конца командировки будет находиться в Тбилиси, а предпринятая ими попытка выехать к нему едва не привела к провалу. Руководству «Цеппелина» ничего другого не оставалось, как отменить свой приказ и отложить вербовку Леонова до его возвращения в Москву.
Прошло еще двое суток, и Курмису, Куреку и Грефе на время стало не до «Иосифа». Гигантская пружина войны, сжатая до предела под Курском и Орлом, с чудовищной силой распрямилась. Ранним утром 5 июля, в 2 часа 20 минут, советские войска нанесли мощный упреждающий контрудар по частям вермахта. Предрассветную тишину расколол зал десятков тысяч орудий. В адской какофонии звуков слились воедино душераздирающий вой «катюш», разрывы тяжелых авиационных бомб и артиллерийских снарядов, крики раненых и предсмертные стоны умирающих.
Ураганный огонь снес с лица земли передовые укрепления гитлеровских войск. Казалось, ничто живое не могло уцелеть в этом огнедышащем смерче, но «Цитадель» вермахта устояла. Придя в себя, почти миллионная армада обрушилась на Брянский и Центральный фронты. Танковые клинья, несмотря на огромные потери, вгрызались в оборону советских войск. Силы ответного удара вермахту хватило на неделю. 12 июля части Брянского, Западного, а 15 июля — и Центрального фронтов перешли в наступление.
«Цитадель» рухнула, и напрасно Гитлер взывал к беспощадной борьбе с заклятым большевизмом и чести воинов-арийцев. Победный грохот советских орудий заглушал истошные вопли фюрера, а деморализованные и измотанные в кровопролитных боях войска откатывались все дальше на запад.
В те последние июльские дни 1943 г. в штабе вермахта, руководстве абвера и Главного управления имперской безопасности царили растерянность и уныние. Поэтому сообщение «Иосифа» о возвращении в Москву Леонова и встрече с ним было воспринято в «Цеппелине» без энтузиазма. Грефе вяло подтвердил свое распоряжение о скорейшей его вербовке и надолго слег в постель. Ответственность за операцию легла на плечи Курека с Курмисом, и они насели на «Иосифа».
В руководстве Смерш не спешили форсировать события и оставляли себе поле для оперативного маневра. Ссылаясь на перемены в настроении Леонова после победы под Курском, «Иосиф» предлагал пока использовать его втемную. В Берлине, скрипя зубами, вынуждены были согласиться. В течение нескольких недель шел дежурный обмен радиограммами. Но до бесконечности тянуть время в Смерше не могли, и по распоряжению Абакумова было решено активизировать радиоигру.
В этих целях по согласованию с Разведывательным управлением и Генеральным штабом Красной армии Утехин подготовил для направления в «Цеппелин» стратегическую дезинформацию. В августе «Иосиф» передал ее в эфир. Она касалась крупных перемещений советских войск в полосе наступления войск Западного и Юго-Западного фронтов. Но воспользоваться ими гитлеровское командование не смогло, обстановка стремительно менялась.
Спустя два месяца «Иосиф» снова со ссылкой на Леонова сообщил в «Цепеллин» очередную «стратегическую информацию»: о прибытии 23 ноября 1943 г. на станцию Москва-Сортировочная четырех эшелонов танкового корпуса и переброске в район Могилева живой силы и техники для подготовки зимнего наступления.
Шифровку тут же доложили Кальтенбруннеру. Его резолюция на докладной Грефе не оставляла сомнений в том, что она будет направлена самому рейхсфюреру Гиммлеру и начальнику штаба сухопутных войск генерал-полковнику Цейтцлеру. Два восклицательных знака на полях лишний раз свидетельствовали о важности добытых «Иосифом» разведывательных материалов. В той ситуации, что сложилась на Восточном фронте, они были необходимы потрепанному в боях вермахту как воздух. Поэтому «Цеппелин» требовал от «Иосифа» новых данных и ускорения вербовки Леонова.
В Смерше под различными предлогами ее оттягивали и одновременно осторожно прощупывали гитлеровскую разведку. Абакумова, Утехина и Барышникова интересовало, что ей известно о планах советского командования, какими, кроме «Иосифа», агентурными группами она располагает в Москве, и одновременно они продолжали подогревать интерес к Леонову. От его имени «Цеппелину» периодически подбрасывалась «секретная» информация.
Эта активность в эфире не осталась незамеченной радиотехнической службой НКВД. Она зафиксировала на территории Московской области интенсивно работавший передатчик, и за ним началась охота. В ведомстве Берии даже не подозревали, что это военные контрразведчики вели радиоигру. Одновременно по разведывательным каналам 1-м управлением НКГБ СССР (внешняя разведка. — Авт.) были получены агентурные данные о содержании этого радиообмена.
По их существу 13 ноября 1943 г. руководитель разведки Павел Фитин ориентировал руководителей НКВД и Смерш. В частности, он поставил в известность об этом Абакумова:
«Нами получены агентурным путем радиограммы немецкой разведки:
«Из Берлина в Псков. 30 октября. Здесь проявляется большой интерес к конференции трех министров индел в Москве (Московская конференция 19–30 октября 1943 г. — Авт.). Поскольку «Джозеф» (группа «Иосиф». — Авт.) имеет хорошие возможности давать материал по политическим вопросам, мы просим передать ему по радио следующие вопросы: каковы фактические цели Кремля на конференции трех министров. Считает ли Кремль, что его планы были осуществлены вопреки англо-американским.
Хенгелгаупт».
Наше примечание: «Джозеф» часто проходил в переписке Берлина с Псковом и обратно. Из переписки можно предположить, что он находится в нашем тылу».
Фитин не ошибся в местоположении группы «Иосиф» и важности ее информации для гитлеровских спецслужб. Абакумов в своем ответе был краток. Не раскрывая содержания радиоигры, он просил Фитина информировать «о всех материалах, касающихся «Джозефа». Таким образом, Смерш получал дополнительную возможность контролировать ход операции и замыслы противника через агентурные возможности советской разведки.
Радиоигра «Загадка» набирала обороты. Группа «Иосиф» продолжала интенсивно снабжать «Цеппелин» дезинформацией. Его руководство исправно благодарило и настойчиво добивалось вербовки Леонова. И тогда Абакумов решил, что настало время пойти навстречу этим требованиям. По его поручению Утехин и Барышников приступили к разработке плана «вербовки».
Первый его пункт не вызвал разногласий. Леонову предстояло стать «паровозом», который должен был потащить дальше начавшую затухать радиоигру. Чистый лист бумаги под рукой Утехина быстро заполнялся новыми пунктами, и роль еще одного будущего «гитлеровского агента», без пяти минут наркома, еще ничего не подозревавшего о ней, приобретала все более зримые очертания. Опытные, проработавшие не один месяц бок о бок контрразведчики с полуслова понимали друг друга и говорили языком порой не всегда понятным для армейского офицера, не говоря уже о простом обывателе. Самую большую сложность у них вызвал вопрос от имени кого — «Цеппелина» или, возможно, неправительственной организации прогерманской направленности — делать Леонову предложение о сотрудничестве и в какой форме. Положение Германии на фронтах не располагало к такому варианту, и тогда Барышников с Утехиным нашли выход, который выглядел бы естественным и, более того, поднял бы будущего агента в глазах гитлеровской спецслужбы. Они пришли к общему мнению: провести вербовку Леонова под «чужим флагом» — не от имени немцев, а от спецслужбы США. Здесь они исходили не только из сложившейся военно-политической ситуации, но и учитывали то, что перед войной он несколько лет находился в командировке в этой стране.
Спустя два дня Абакумов рассмотрел предложенный ими план, внес в него небольшие коррективы и утвердил окончательный текст радиограммы «Иосифа» для «Цеппелина». В тот же вечер в Малаховке заработал радиопередатчик. Дуайт передал в Берлин срочное донесение:
«Л» дал принципиальное согласие на сотрудничество, но только с американцами, при условии получения паспорта гражданина США, пятнадцати тысяч долларов наличными и открытия счета на его имя в одном из банков Швейцарии».
Реакция «Цеппелина» не заставила себя ждать. В ответной радиограмме Курек рассыпался в благодарностях:
«Выражаем восхищение Вашей блестящей работой и передаем личную благодарность обергруппенфюрера Кальтенбруннера…»
Это было то, чего так долго добивалась гитлеровская разведка от своих агентов в Москве. Делая такие предложения, советские контрразведчики рассчитывали, что в «Цеппелине» не удержатся от искушения и рискнут кадровым сотрудником. В своих прогнозах они не ошиблись. Выбор пал на курьера лагеря особого назначения Главного управления имперской безопасности, специалиста по подготовке радистов оберштурмфюрера СС Алоиза Гальфе. 10 февраля 1944 г. из «Цеппелина» ушла радиограмма:
«Новый усовершенствованный самолет подготовлен. Работайте завтра. Сообщим срок старта. «Л» будут сброшены 5000 долларов, крупные суммы денег в рублях и все требуемые вещи. Задержите «Л» в Москве».
Спустя сутки «Иосифу» поступило новое указание:
«Отправляйтесь к месту выброски. Костры жечь 12 февраля в 23 часа по московскому времени. Если выброска 12 февраля не произойдет, костры жечь на следующий день».
Напрасно группа захвата жгла сигнальные костры 12 и 13 февраля — самолет так и не прилетел. Вскоре из «Цеппелина» поступило разъяснение. В те дни «Цеппелин-Норд», через который поддерживалась связь и осуществлялось снабжение группы «Иосиф», переезжал из Пскова в Ригу. Выброска Гальфе откладывалась. Кроме того, в планы гитлеровской разведки постоянно вмешивались то погода, то быстро меняющаяся не в пользу вермахта обстановка на фронте.
1 марта «Цеппелин» в очередной раз обнадежил «Иосифа»:
«Гальфе скоро прибудет с вещами. Дайте советы, как ему вести себя на вокзале «Е».
Смерш, чтобы не гоняться по лесам и болотам за гитлеровским курьером, посоветовала:
«Гальфе сбросьте в форме ст. лейтенанта авиации в районе Егорьевска. Вещи пусть спрячет на месте. Рубли, доллары и другие ценные вещи возьмет с собой и утром прибудет на пассажирский вокзал в «Е». Встретимся на перроне между 12 и 13 часами».
Прошла неделя, а «Цеппелин» все тянул с отправкой Гальфе. Тогда в Смерше решили подхлестнуть Курека. В очередной радиограмме «Иосиф» сообщил:
«Л. был на приеме у зам. наркома НКПС. Ему предложили остаться в Москве заместителем начальника Управления НКПС. Он колеблется. Я уговариваю согласиться. Намекнул, что в ближайшие дни все гарантии будут выполнены» (оплата за сотрудничество и американский паспорт. — Авт.).
В Берлине поторопились и немедленно радировали:
«Для оказания помощи в вербовке «Л» в ночь на тридцатое марта будет направлен известный вам А. Г. Он доставит запасную радиостанцию, чистые бланки фиктивных советских документов, 5 тыс. долларов США и 500 тыс. рублей. Встречайте его на железнодорожной станции Егорьевская в тринадцать ноль-ноль. В случае срыва явки повторная встреча на том же месте на следующий день. Да поможет вам Бог!»
Это сообщение из Берлина всколыхнуло опергруппу Смерш. Накануне высадки курьера «Цеппелина» в отделах Барышникова и Утехина царило напряженное ожидание, которое спало, когда посты воздушного наблюдения засекли в небе над Егорьевском гитлеровский самолет. В час тридцать из него десантировался только один человек и приземлился в семи километрах от станции. К тому времени Виктор уже находился в Егорьевске и остаток ночи провел на скрипучей кровати в штабе батальона внутренних войск НКВД. В соседней комнате Окуневу и Тарасову тоже было не до сна. Через неплотно прикрытую дверь до Виктора доносились их приглушенные голоса и шорохи. Уснул он перед рассветом. Разбудил его Окунев, когда день был уже в разгаре.
После плотного армейского завтрака, чтобы убить время, Виктор взялся за томик невесть как оказавшихся здесь стихов Пушкина. Но они не отвлекли его от назойливых мыслей о предстоящей встрече с курьером «Цеппелина». Вольно или невольно он возвращался к решающему ее моменту, когда они должны будут встретиться и посмотреть друг другу в глаза. Что мог прочесть в них опытный Гальфе? На этот счет Виктору оставалось только гадать. Поэтому он снова и снова пытался просчитать его реакцию, чтобы наметить свои действия. Но Гальфе был непредсказуем. Устав ломать себе голову, Виктор решил положиться на удачу и вышел на улицу.
Яркое солнце слепило глаза, легкий ветерок ласково обвевал разгоряченное лицо. Ранняя и бурная весна решительно брала свое, и ее бодрящее дыхание, в котором смешались запахи молодой, пробившейся у завалинки травы и распустившей под окном вербы кружили голову. О недавней холодной зиме напоминали лишь кучки серого, съежившегося в тени забора снега.
Виктор бросил взгляд на часы, стрелки показывали двенадцать десять. Он расправил складки шинели под ремнем, спустился во двор и прошел к машине. В ней его ждал Сафронов. Через пятнадцать минут они были на станции. В двух крохотных залах ожидания царила благостная тишина, пассажиры высыпали на перрон и грелись под солнцем. Среди них промелькнули лица Окунева и Тарасова. Они тенями следовали за ним. Ситуация находилась под полным контролем контрразведчиков, и даже если бы Гальфе что-то заподозрил, то у него не было шансов скрыться. Виктору осталось только запастись терпением и ждать его появления у киоска, где «Цеппелин» назначил им явку.
Минута за минутой невыносимо долго тянулись. Истек контрольный срок выхода на встречу, а Гальфе пока себя никак не проявил. Виктор бросил тревожный взгляд на часы, затем на Окунева, тот дал знак ждать, и тут за штабелем шпал мелькнула знакомая фигура. Сердце радостно встрепенулось, и Виктор направился к киоску. Навстречу, со стороны входной стрелки, устало брел ладный старший лейтенант-летчик с вещмешком за спиной. Это был Гальфе! Форма советского офицера и измененная прическа не могли ввести в заблуждение Виктора. Он узнал по характерной, подпрыгивающей походке и гордо поднятой голове курьера «Цеппелина». Виктор отыскал взглядом Окунева, и тот по его глазам все понял. Операция по захвату вступила в решающую фазу.
Гальфе поднялся на платформу. Держался он на удивление уверенно, так, будто встреча происходила не в тылу врага, а где-нибудь в Потсдаме. Но первое впечатление оказалось обманчиво. Они сблизились, и Виктор увидел над его верхней губой бисеринки пота. Опытный, не раз находившийся на грани провала курьер «Цеппелина» ясно представлял, что эта первая явка с агентом на вражеской территории могла стать и последней. Его вопрошающий взгляд искал ответ на лице Виктора. А тот опасался выдать себя и прятал глаза. Всего несколько шагов отделяли Гальфе от ареста. Он, похоже, ничего не подозревал. В его походке возникла уверенность, спина распрямилась, и на лице появилась вымученная улыбка. Они сошлись у киоска. Виктор пожал протянутую руку и почувствовал в ней слабую дрожь. Гальфе с облегчением выдохнул и с хрипотцой в голосе произнес пароль. Виктор назвал отзыв и предложил пройти к машине. Гальфе перебросил с плеча на плечо вещмешок — в нем находились радиостанция типа «Осло», чистые бланки советских документов, 5000 долларов и 500 тысяч рублей, предназначенные для вербовки Леонова — и последовал за Виктором.
Они вышли на привокзальную площадь и остановились у черной эмки с зашторенными окнами. Виктор распахнул перед Гальфе заднюю дверцу. Тот наклонился и в следующее мгновение в воздухе мелькнули испачканные в глине подошвы сапог гитлеровского курьера. Дверца за ним захлопнулась, и машина сорвалась с места. Оказавшись в ловушке, Гальфе попытался оказать сопротивление, но мощный удар в солнечное сплетение согнул его пополам и заставил затихнуть. До самой Москвы и потом, оказавшись в камере внутренней тюрьмы на Лубянке, он за все это время не проронил ни слова.
30 марта 1944 г. массивная металлическая дверь навсегда захлопнулась за спиной гитлеровского курьера. Серые, безликие тюремные стены, забранное ржавой паутиной решетки крохотное оконце под потолком отрезали Гальфе от той прежней жизни, в которой он решал чужие судьбы. Теперь решалась его собственная. Особая тюремная тишина холодного каменного мешка, словно кислота, разъедала волю и невидимым свинцовым прессом плющила мысли и чувства. Как загнанный зверь, он метался по камере и готов был в клочья разорвать Бутырина, окажись тот рядом.
Время шло. О нем, казалось, забыли. Прозвучала команда «отбой». Прошел час, когда команда надзирателя подняла его на ноги. Он подчинился и, заложив руки за спину, двинулся по бесконечно длинному, казалось, не имеющему конца коридору. С каменным выражением на лице курьер «Цеппелина» вошел в кабинет Абакумова. Кроме его хозяина, там находились Барышников с Утехиным. Они долго и внимательно, словно примеряясь, разглядывали Гальфе. А тот ненавидящим взглядом постреливал на них исподлобья. Эта молчаливая перестрелка глазами продолжалась несколько секунд. Она сказала многое контрразведчикам. Перед ними находился не просто матерый шпион, а, судя по поведению, упрямый фанатик.
Первые минуты допроса подтвердили их предположения. Им буквально клещами приходилось вырывать из Гальфе каждое слово, даже «разогрев» его на второстепенных вопросах мало что дал. Он отделывался односложными ответами, но под напором Абакумова в конце концов «поплыл» и стал проговариваться. Хитроумно поставленные вопросы запутали гитлеровца. Гальфе не заметил, как из него «вытащили» главное — руководство агентурной группой «Иосифа», чего больше всего опасались контрразведчики, не переходило к нему, а по-прежнему оставалось за «Поповым» — Виктором Бутыриным. Это важное обстоятельство в случае ухода Гальфе в «глухой отказ» оставляло им поле для маневра.
Допрос продолжался пятый час — стрелки больших напольных часов показывали третий час ночи — и Абакумов прекратил его. Гальфе отправили в камеру. Контрразведчики остались одни и подвели первые итоги этого этапа операции. Пока все складывалось в их пользу. Несмотря на то что курьер «Цеппелина» отказался от сотрудничества, инициатива в операции оставалась за Смершем. Теперь надо было убедить Берлин в том, что Гальфе вышел на связь и активно включился в подготовку к вербовке Леонова.
31 марта «Волков»-Дуайт под диктовку Окунева отправил из Малаховки в «Цеппелин» очередную радиограмму:
«Друг прибыл на станцию в 13.20. Инструмент в исправном состоянии. Благодарим за подарки. Передали их «Л». Он охотно принял, но настаивает на паспорте».
«Цеппелин» не замедлил с ответом.
«PR 7».
«А. Г. поступает в ваше распоряжение. С его помощью активизируйте подготовку вербовки «Л». Надеемся, что в ближайшее время удастся привлечь его к сотрудничеству. В интересах вашей безопасности подыщите для А. Г. другую квартиру. Да поможет вам Бог».
После этой радиограммы на Лубянке не стали испытывать терпение руководителей «Цеппелина» и решили порадовать их долгожданным сообщением. Приближался день рождения фюрера и донесение «Иосифа», направленное в Берлин 20 апреля, оказалось как никогда кстати. Курек, Курмис и Бакхауз передавали его друг другу и перечитывали по нескольку раз. Каждая строчка радиограммы, как бальзам, ложилась на их истомленные долгим ожиданием души. Курек радостно потер руки и не удержался, чтобы еще раз не зачитать ее вслух:
«В предварительном порядке «Л» дал согласие на сотрудничество. В ближайшее время пообещал предоставить подробные данные по американским и английским военным поставкам за январь, февраль и март сорок четвертого года. Взамен требует сообщить название банка, в котором открыт его именной счет, перечисленную на него сумму, и настаивает на предоставлении американского паспорта».
Беззастенчивая алчность и откровенный цинизм завербованного агента, которому большевистская власть дала, казалось, все: должность, открывшую прямую дорогу в Кремль, а вместе с ней привилегии, немыслимые для рядового коммуниста, нисколько не смутили Курека. Старая как мир истина — деньги правят всем — в лице Леонова лишний раз нашла подтверждение. Ради них он не побоялся пойти против Сталина и всесильного НКВД. Курек ликовал и не стеснялся своих эмоций. Не скрывали их и Курмис с Бакхаузом.
Заглянувший в кабинет дежурный так и остался стоять на пороге с разинутым ртом, наблюдая за странной картиной. Скупые на эмоции разведчики, подобно детям, кружили вокруг столов в каком-то немыслимом танце. Он растерянно захлопал глазами и, ничего не поняв, попятился назад. Вслед ему раздался взрыв хохота. Это по праву был их звездный час. Вербовкой такого уровня, как Леонов, вряд ли кто мог похвастать в «Цеппелине». Впереди открывались такие перспективы, что от них захватывало дух. Позади остались мучительные сомнения, бессонные ночи напряженной работы и разносы на ковре у начальства.
За прошедшие с начала операции девять месяцев обстоятельства не раз складывались так, что ставили на грань провала не только вербовку Леонова, но и само существование группы «Иосиф». В начале сорок четвертого само упоминание о ней и ее будущем агенте в Кремле, в кабинетах на Потсдамер-штрассе, 29, вызывало на лицах начальников других отделов кривые ухмылки. В «верхах» отношение к операции тоже изменилось не к лучшему. Кальтенбруннер, до недавнего времени поддерживавший ее, похоже, потерял интерес. И только они, Вальтер Курек и Мартин Курмис, продолжали надеяться на успех. А когда он наконец пришел, то заставил прикусить ядовитые языки последних завистников. За все годы службы в разведке ни самому Куреку, ни его подчиненным еще не приходилось слышать о такой перспективной вербовке агента. И какого агента!
В «Цеппелине» и абвере их насчитывались тысячи. Они шпионили, убивали, взрывали, но все это напоминало комариные укусы слону. Красная армия, подобно молоху, перемалывала одну за другой лучшие дивизии вермахта и неумолимо, как предвестник ужасного Армагеддона, приближалась к границам рейха. Ее военные тайны, хранившиеся в сейфах советских генералов, по-прежнему оставались недоступными для «суперагентов» абвера, которыми накануне войны с большевиками не уставал похваляться Канарис.
Вербовка Леонова стояла особняком в этой безликой и, как оказалось на поверку, никчемной «тайной армии» агентов. В руках «Цеппелина» и именно его — штурмбанфюрера Вальтера Курека — появилось грозное оружие. Леонову предстояло стать тем самым волшебным ключом, с помощью которого германская разведка теперь откроет «дверцу» к самым сокровенным тайнам верхушки большевиков.
И неизвестно, сколько бы еще в кабинете Курека длилось это ликование, если бы не требовательный телефонный звонок прямой связи с Кальтенбруннером. По коротким репликам Курмис с Бакхаузом догадались, что речь шла об «Иосифе» и Леонове. Судя по загоревшимся глазам Курека, о ней, видимо, стало известно самому Гиммлеру, и тот затребовал к себе материалы дела. Торопливо сложив в папку последние донесения «Иосифа», он прошел в кабинет Кальтенбруннера. Тот тоже не скрывал эмоций, и его не смутили некоторые мелочи в докладе «Иосифа»:
«В» и «Г» привезли часть вещей. Тюк с рацией не найден. Выехали искать вторично. Вербовка «Л» может вызвать трудности, т. к. мы обещали ему американский паспорт, а он не прислан. Гарантировать ли «Л», что при угрозе провала вы вывезете его за границу и оформите документы? Посоветуйте, как лучше поступить? Каких сведений сейчас лучше добиваться от «Л»? Что больше всего интересует?»
Поздравив Курека с успехом, Кальтенбруннер сразу взял быка за рога — потребовал от него в кратчайшие сроки закрепить вербовку Леонова и обеспечить получение от него разведывательной информации. Вопрос о планировавшемся перед отправкой «Попова» и «Волкова» теракте против Кагановича им не поднимался. В той критической обстановке, что складывалась на Восточном фронте, они живые вместе с Леоновым стоили гораздо больше, чем мертвый нарком.
«Цеппелин» ради информации о планах советского командования готов был обещать Леонову все что угодно и во время очередного сеанса радиосвязи с «Иосифом» передал:
«Берем на себя гарантии, что «Л» в случае опасности будет доставлен за границу и потом получит документы. Доставьте нам через «Л» фамилии и адреса начальников отделов его учреждения. Наилучшие пожелания в успешной работе».
В ответной радиограмме от 19 апреля «Иосиф» доложил то, что так долго ждали в «Цеппелине»:
«О работе с «Л» договорились. Вербовал «В» от имени американцев. Вручил «Л» 5000 долларов и 20 000 рублей. На его вопрос о документах убедил не беспокоиться, гарантировал ему, что паспорт он получит, как только возникнет необходимость в бегстве из СССР».
В Берлине радовались, а в Москве взгрустнули. Кальтенбруннер и Курек захотели из первых уст получить информацию о работе своей разведывательной группы и лишний раз убедиться в ее надежности.
24 апреля из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» поступило распоряжение:
«Обергруппенфюрер и мы вместе с ним гордимся вашей блестящей работой. В полном объеме подключайте к ней А. Г. Поступающая от вас информация заслуживает самых высоких оценок. В связи с исключительной ценностью «Л» в интересах максимального использовании его возможностей необходимо в ближайшее время направить к нам «Волкова». Вместе с ним переправьте фото «Л» для оформления ему американского паспорта. На время отсутствия «Волкова» поручить А. Г. работу на рации. О дате отправки «Волкова» сообщите дополнительно. Да поможет вам Бог!»
Контрразведчики Смерш оказались между двух огней. Невыполнение приказа Кальтенбруннера было равносильно провалу операции. С другой стороны, направление Дуайта в Берлин также ставило под серьезное сомнение ее дальнейшее продолжение. Несмотря на то что за ним были сожжены все мосты, никто не мог дать гарантии, что, окажись он в подвалах «старины Мюллера», от одного имени которого даже у самых неразговорчивых развязывались языки, ему удастся устоять. Получался замкнутый круг, из которого пока не было выхода. В сложившейся ситуации руководство Смерш затягивало отправку Дуайта как могло и готовило операцию по захвату самолета, который «Цеппелин» намеревался отправить за ним. В «Цеппелине» тоже не все складывалось гладко. В одном случае не устраивало место посадки, в другом — вмешалась погода. Собственно, и в самом руководстве не было единства мнений по поводу целесообразности столь рискованной операции.
Но Утехин не собирался полагаться на удачу и искал выход из сложившейся ситуации. Решение пришло неожиданно и оказалось простым и работало на авторитет Леонова. В очередной радиограмме «Иосиф» сообщил:
«В ближайшее время через возможности «Л» планируем отправку «Волкова» в командировку на фронт. Его переход намечаем осуществить на северном участке Западного фронта. При нем будет фото «Л» и ряд материалов по железнодорожным перевозкам за апрель».
В Берлине немедленно откликнулись на это донесение:
«С нетерпением ждем «Волкова» и материалы. После перехода линии фронта для связи с нами пусть использует пароль — «Псков». Без лишней необходимости не злоупотребляйте возможностями «Л».
После этого между «Цеппелином» и «Иосифом» продолжился дежурный обмен радиограммами. Тон их был нейтральным. В Берлине предпочитали лишний раз не накручивать нервы своим агентам и терпеливо дожидались выхода за линию фронта «Волкова». К концу подходил май и, несмотря на то что «Иосиф» еще шестнадцатого числа известил «Цеппелин» о его «командировке на фронт», тот так и не дал о себе знать. В Берлине забили тревогу и начали теребить «Попова»-Бутырина. Закончилась эта нервотрепка в начале июня, после того как «Иосиф» сообщил о тяжелой контузии «Волкова» при бомбежке эшелона, следовавшего на фронт. С того дня Курек перестал напоминать о его командировке в Берлин, и в операции снова наступила пауза.
В руководстве Смерш посчитали, что долго так продолжаться не может, и решили активизировать «Цеппелин».
12 июля на совещании у Абакумова, на котором присутствовали Утехин и Барышников, пришли к мысли, что настала пора вытащить на советскую территорию шпионскую «дичь» более крупную, чем Гальфе, и сделали гитлеровской спецслужбе такое предложение, от которого невозможно было отказаться.
15 июля 1944 г. «Иосиф» радировал в Берлин:
«Л» имеет у себя план воинских перевозок на июль, август и сентябрь. По его словам, из плана можно определить направления потоков грузов, их характер, размеры и т. п. После долгих уговоров «Л» согласился, чтобы мы в его присутствии сфотографировали эти материалы с условием вручения ему 15 тысяч долларов наличными и чека на 25 тысяч долларов в одном из американских банков. Этой возможностью «Л» будет располагать до 19 июля. 20-го утром он должен возвратить план руководству и больше такой возможности может не представиться».
Это была убойная информация. Радиограмма, как горячий блин, жгла руки Куреку. Он, будто на крыльях, несся с ней по лестницам в кабинет Кальтенбруннера. Тот проводил совещание, но вынужден был прервать и, отложив все дела, принялся за изучение радиограммы. Уже на первой фразе его брови взлетели вверх, а дрогнувшая рука оставила жирную и неровную черту на полях страницы. Прочитав до конца, он будто забыл про Курека и лихорадочно нашарил трубку прямой связи с Гиммлером. Через мгновение в кабинете отчетливо, будто тот находился рядом, зазвучал ровный, лишенный интонаций голос рейхсфюрера. Курек вытянулся в струнку и превратился в слух.
Кальтенбруннер зачитал текст радиограммы «Иосифа». Гиммлер с ходу оценил всю важность сообщения и тут же принял решение. Для получения добытых разведывательных материалов он распорядился отправить за ними и агентами самолет.
Возвратившись к себе, Курек вместе с Бакхаузом тут же набросали ответ «Иосифу». Он был лаконичен:
«Все вами затребованное заказано в Берлине. Мы в высшей степени заинтересованы в успешном завершении ваших планов».
После этого они вплотную занялись подготовкой операции. При такой мощной поддержке сверху все вопросы решались влет. На следующий день на Темпельгофском аэродроме стоял заправленный под самую завязку «Хенкель-111» из личной эскадрильи Гиммлера. В сейфе Курека поблескивал новенький — последнее слово в шпионской технике — миниатюрный фотоаппарат с великолепной цейсовской оптикой, а к нему десяток фотопленок. В соседнем кабинете Курмис заканчивал работу с заинструктированным до одури курьером Кёнигсбергской школы разведчиков-диверсантов, бывшим младшим командиром Красной армии Иваном Бородавко. В отличие от большинства восточных агентов, этот оказался на редкость смышленым экземпляром и особых забот не вызывал. 18 июля Курек доложил Кальтенбруннеру о готовности к выполнению операции и получил добро.
Вечером из «Цеппелина» в адрес «Иосифа» ушла радиограмма:
«В ночь с 19 на 20 июля в районе Егорьевска будет сброшен наш курьер «Б» лейтенант-пехотинец. При нем будет фотоаппарат, чек на пятнадцать тысяч долларов и пять тысяч фунтов стерлингов наличными. Встречайте его так же, как и А. Г. у киоска».
20 июля 1944 г. стал последним днем на свободе агента «Цеппелина» Бородавко. Ровно в 12.00, с пунктуальностью, которой могли позавидовать истинные арийцы, он был конспиративно арестован на станции Егорьевская контрразведчиками Смерш и доставлен во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Там перед лицом Гальфе в тюремной робе и Бутырина — в стильном костюме, сияющий вид которого говорил, что с советской контрразведкой можно и даже очень хорошо дружить, крепкий орешек «Цеппелина» раскололся уже на первых минутах. Спасая свою шкуру, Бородавко дал подробные показания, сообщил сигнал опасности, который должен был отправить в том случае, если бы работал под контролем советской контрразведки, и отправился в камеру, чтобы, когда придет время, предстать перед очередным курьером «Цеппелина».
На следующий день, 21 июля, «Иосиф» сообщил в Берлин:
«Друг прибыл. Привез все! Материалы сфотографированы. Всего 97 листов в таблицах».
Правда, фунты стерлингов оказались фальшивыми. Но на этой мелочности гитлеровской разведки контрразведчики Смерш не стали акцентировать внимание.
В ответной радиограмме «Цеппелин» не скупились на похвалы:
«Выражаем благодарность и наивысшую похвалу! Желаем успеха! Заберем Вас, как только возможно».
Лучшая агентурная группа «Цеппелина» — «Иосиф» по-прежнему оставалась вне подозрений.
После этого прошла неделя, а Берлин все тянул с отправкой спецгруппы и вылетом самолета. Вмешались погода и бюрократические проволочки. Эти последние июльские дни 1944 г. стали самыми напряженными для контрразведчиков за все время ведения радиоигры. И только 28 июля расчет Абакумова, Барышникова и Утехина оправдался.
Берлинский радиоцентр радировал:
«Самолет наготове. В ближайшие дни заберем».
Но закончился июль, наступил август, а самолета и курьеров «Цеппелина» на Лубянке так и не дождались. В оперативном штабе Смерш ломали головы над тем, как заставить активизироваться гитлеровцев. Продолжать просто «бомбардировать» «Цеппелин» радиограммами не имело смысла. Контрразведчики хорошо понимали, что окончательное решение об отправке самолета и спецгруппы под Егорьевск будет приниматься как минимум на уровне Кальтенбруннера, а то и выше. Вдохнуть свежее дыхание в операцию можно было только неординарным ходом, и на его поиски Барышников с Утехиным отправились в кабинет Абакумова.
Тот славился неожиданными поворотами и ходами от «жизни», которые сначала озадачивали подчиненных, а позже наталкивали на первый взгляд на не совсем логичные, но в конечном итоге эффективные пути решения самых острых проблем. Из вороха замысловатых выражений, которыми порой грешили в своих докладных умствующие начальники, или в запутанных оперативных комбинациях, где терялись молодые сотрудники, Абакумов каким-то немыслимым образом находил тонкий ход, выводивший, казалось бы, безнадежную ситуацию из тупика. И на этот раз его предложение дало толчок новому направлению мыслей для Барышникова и Утехина.
3 августа «Иосиф», набравшись «смелости», через голову руководства «Цеппелина» направил радиограмму лично Кальтенбруннеру. За всю историю Главного управления имперской безопасности Германии это был первый случай, когда агент обращался непосредственно к его руководителю. В своем обращении «Иосиф» не скупился на хлесткие оценки работы бюрократов от разведки:
«Господин обергруппенфюрер Кальтенбруннер! В момент, когда Германия находится в опасности, нам удалось добыть весьма ценный материал. Этот материал не используется уже 14 дней. Он стареет. Мы в Мисцево, у площадки, уже четыре дня. Когда мы приехали на площадку, то нам предложили искать другую. Мы предложили забрать из М. контейнер с материалами и, несмотря на это, уже два дня не получаем никаких указаний. Поиски другой площадки оттянут время и потребуют дополнительного риска. Мы вынуждены Вас обеспокоить нашей просьбой о немедленном решении».
Тот день стал воистину черным для Курека, Курмиса и Бакхауза. Они не находили себе места в кабинете Кальтенбруннера. Взбешенный обергруппенфюрер не хотел слушать никаких объяснений. Попытки Курека свалить все на летчиков, которые не смогли как следует подготовить самолет, и плохую погоду, только распалили его. Такого рева стены кабинета давно не слышали. За пять минут, что бушевал Кальтенбруннер, Курек, Курмис и Бакхауз успели «побывать» на Восточном фронте и быть «разжалованными» в рядовые. Курек не пытался возражать и искать себе оправдание. Ему ничего другого не оставалось, как молча сносить оскорбления. Требовательный телефонный звонок оборвал Кальтенбруннера на полуслове. Заработала линия прямой связи с Гиммлером. Он поднял трубку и, подавив вспышку гнева, заговорил рублеными фразами.
Курек с Курмисом переглянулись и по обрывкам разговора догадались, что содержание радиограммы дошло до Гиммлера. Они ловили каждое слово и пытались прочитать по лицу Кальтенбруннера, чем это грозит им. Судя по интонациям в голосе и сухим лаконичным ответам, он, похоже, пока не собирался поднимать большого шума из-за скандального случая с радиограммой «Иосифа». Закончив разговор, Кальтенбруннер зло сверкнул глазами на вытянувшихся у стены подчиненных и дал им срок — неделю на выполнение задания; документы от Леонова должны лежать у него на столе не позже десятого августа.
Курмис с Бакхаузом, наступая Куреку на пятки, как ошпаренные выскочили из кабинета. Подстегнутые недвусмысленными угрозами Кальтенбруннера об отправке на Восточный фронт они рьяно взялись за выполнение приказа. Бакхауз тут же выехал на Темпельгофский аэродром, чтобы подогнать специалистов с подготовкой самолета. Курек с Курмисом занялись составлением радиограммы для «Иосифа». В ней они пытались как могли успокоить своих агентов и удержать от опрометчивых шагов. Курек писал, и перо, будто тупой плуг в проросшей корнями земле, застревало на каждой букве. После разноса у Кальтенбруннера ему приходилось выдавливать из себя каждое слово.
«Ваша обеспокоенность доложена обергруппенфюреру. Он выражает восхищение вашим мужеством и выдержкой. Сохраняйте терпение. Мы делаем все возможное, чтобы забрать вас и материалы. В ближайшее время за вами будет направлен самолет и специальная группа из сотрудников «Цеппелина». Координаты площадки для посадки остаются прежние. Да поможет вам Бог!»
Очередной рискованный ход, задуманный в оперативном штабе Смерш, оправдал себя. Сообщение из «Цеппелина» от 3 августа, сразу после расшифровки попавшее на стол Абакумова, рассеяло последние сомнения контрразведчиков в том, что в Берлине решили отказаться от рискованной затеи, связанной с посылкой самолета для вывоза агентов и материалов. Окончательную точку в переговорах поставила следующая радиограмма «Цеппелина». Ее «Иосиф» принял 8 августа. В ней гитлеровский разведцентр извещал:
«Ждите самолет в ночь с десятого на одиннадцатое».
Но напрасно Окунев, Тарасов и Виктор вместе с бойцами из группы захвата всю ночь жгли костры на поляне неподалеку от деревни Михали. Самолет так и не появился.
На следующий день «Цеппелин» поспешил успокоить своих агентов и сообщил:
«Приносим свои извинения за ту опасность, которой подвергаем вас. Летчики ошиблись с районом. Сохраняйте терпение и выдержку. Мы до конца остаемся с вами. Операцию повторим в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое».
Прошло два невыносимо долгих дня, когда наконец наступило 14 августа 1944-го. Ранним утром оперативная группа Смерш, которой на этот раз руководил сам Барышников, выехала из Москвы в Егорьевск. Вместе с ним на встречу с курьерами «Цеппелина» отправились Виктор Бутырин и Николай Дуайт. В батальоне внутренних войск НКВД им пришлось оставить машины и дальше до места добираться на подводах. В пяти километрах от деревни Михали, в глубине леса, на поросшей мелким кустарником поляне находилась посадочная площадка для приема самолета из Берлина.
За прошедшее время на ней ничего не изменилось. Разве что пожухлые листья на срубленных ветках выдавали канавы, отрытые в конце посадочной полосы. После короткого отдыха и обеда Барышников распорядился сменить маскировку на ямах-ловушках, а от инженера-авиатора потребовал заново перепроверить свои расчеты. Его беспокоили глубина и ширина канав. Они показались ему чересчур большими. Он опасался, что экипажу самолета не удастся погасить скорость, и в итоге контрразведчикам придется довольствоваться грудой металла и десятком обгоревших трупов.
Инженер-авиатор попытался было вступить с ним в спор, но так и не смог развеять сомнения. Потрепанный блокнот, испещренный расчетами, на Барышникова впечатления не произвел, и тому ничего другого не оставалось, как заново все пересчитывать. После этого пятеро бойцов, вооружившись лопатами, принялись засыпать старые и рыть новые канавы. Не пришлось скучать и Тарасову с группой захвата. Накануне прошел сильный дождь, и кучи валежника, которые должны были послужить сигнальными огнями, отсырели. Барышников, не надеясь на канистру с бензином, приказал им собрать сушняк. Окунев тоже не остался без дела и вместе с радистом занялся сооружением из жердей и елового лапника шалаша. В нем затем разместился штаб управления операцией. Рядом с ним Николай и Виктор развернули свою рацию для связи с «Цеппелином».
С наступлением вечерних сумерек движение на поляне прекратилось, и только очень внимательный взгляд мог заметить следы пребывания человека. После ужина, прошедшего всухую, Барышников не разрешил старшине выдать положенные наркомовские сто грамм — это был не тот случай. Офицеры, собравшись в штабе, коротали время за не имеющими ни начала, ни конца армейскими байками и анекдотами. Рядом с ними, под навесом из веток, кучковались бойцы.
Оттуда нередко раздавались сдавленный смех и глухая возня. Молодые парни, у которых энергия и силы перехлестывали через край, разминали в борьбе затекшие тела. Время перевалило за полночь. Стрелки подобрались к часу и, несмотря на убаюкивающую таинственными шорохами тишину, ни у кого ни в одном глазу не было сна. С приближением часа «Ч» — появления вражеского самолета — нервный азарт будоражил офицеров и бойцов. Они все чаще бросали вопрошающие взгляды на радиста, ощетинившегося в небо острым штырем антенны.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.