«Внезапное нападение», которое не было внезапным
«Внезапное нападение», которое не было внезапным
1
О том, что надвигается новая мировая война, понимали все думающие люди. Об этом много говорилось с конца 20-х годов. Причем не только политики. Писатель-философ Д. Мережковский в статье «Атлантида – Европе» (20-е годы) сокрушался: «Только сейчас, после первой мировой войны и накануне второй, мы начинаем понимать, что возможная цель бесконечного прогресса – бесконечная война – самоистребление человечества». О неизбежности войны предупреждали целые организации. В 1935 году на VII конгрессе Коминтерна в принятой делегатами резолюции констатировалось: «Германские фашисты, являющиеся главными поджигателями войны… ставят вопрос об изменении европейских границ посредством войны, за счет своих соседей. Авантюристические планы германских фашистов простираются весьма далеко и рассчитаны на военный реванш против Франции, на раздел Чехословакии, на аннексию Австрии, на уничтожение самостоятельности прибалтийских стран, которые они стремятся превратить в плацдарм для нападения на Советский Союз, на отторжение от СССР Советской Украины. Они требуют для себя колоний, стремясь разжечь настроения в пользу всемирной войны за новый передел мира»[174].
Сталин был солидарен с такой позицией. В 1936 году в интервью председателю газетного объединения США Рою Говарду он, как само собой разумеющееся, говорил о надвигающейся войне.
«Говард: Во всем мире говорят о войне. Если действительно война неизбежна, то когда, мистер Сталин, она, по-Вашему, разразится?
Сталин: Это невозможно предсказать. Война может вспыхнуть неожиданно.
Говард: Если вспыхнет война, то в какой части света она может разразиться раньше?..
Сталин: Имеются, по-моему, два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии. Второй очаг находится в зоне Германии. Об этом говорит хотя бы недавнее интервью господина Гитлера, данное им одной французской газете. Гитлер как будто пытается говорить миролюбивые вещи, но это свое «миролюбие» он так густо пересыпает угрозами по отношению к Франции и Советскому Союзу, что от «миролюбия» ничего не остается. Это – симптом»[175].
Симптомы со временем лишь множились, и Сталин на XVIII съезде ВКП(б) заявил: «Речь идет уже не о конкуренции на рынках. Эти средства борьбы давно уже признаны недостаточными. Речь идет теперь о новом переделе мира, сфер влияния, колоний путем военных действий»[176].
Так откуда было взяться внезапному нападению? А вот однако ж…
2
После войны лейтмотивом многих сочинений в СССР, а потом и в постсоветской России стало: нападение было внезапным, мол, если бы Гитлер предупредил, хотя б за недельку. Но высшее командование Красной армии никогда не рассчитывало на поблажку со стороны противника! Вопрос о внезапности нападения был решен теоретически и практически в 30-х годах. Вывод был однозначным: ждать официального объявления войны не стоит. И в этом выводе не было ничего принципиально нового. Все военные в СССР помнили нападение Японии в январе 1904 года на Порт-Артур. Да что там военные! Кто в России не знал судьбу внезапно атакованного крейсера «Варяг»?
Какова была международная реакция на внезапное нападение Японии в других странах? Приведем выдержку из письма будущего первого лорда адмиралтейства (главнокомандующего) британского флота Д. Фишера по поводу действий адмирала Того: «На войне все дозволено! Бить в живот или еще куда! Лучшим объявлением войны будет потопление вражеского флота! Это первое, что нужно знать о войне!»[177] Поэтому Тухачевский и иже с ним говорили и писали о необходимости быть готовым к войне без правил. О том же твердила и государственная пропаганда. Пример тому фильм «Если завтра война» (1938), где рассказывалось о внезапном нападении условного противника и отпоре Красной армии. Войны в Европе в 1939–1941 годах и в Азии в 1937 и 1941 годах доказали правоту теории.
Совещание командного состава РККА в декабре 1940 года лишь подтвердило выводы предшественников. Так Г.К. Жуков в своем докладе говорил: «Особой заботой командарма и командующего ВВС армии будет – не дать разбить свою авиацию на аэродромах… Внезапность является главным условием успеха… При равных силах и средствах победу обеспечит за собой та сторона, которая более искусна в управлении и создании условий внезапности в использовании этих сил и средств. Внезапность современной операции является одним из решающих факторов победы»[178].
Выход из положения советские теоретики (Триандофиллов, Тухачевский) видели в создании специальных приграничных армий прикрытия, укомплектованных по штатам военного времени. Их задача – прикрыть стратегически важные направления, чтобы в самом начале войны не дать противнику развить успех, пока происходит мобилизация и сосредоточение вооруженных сил на огромных пространствах Советского Союза. Ведь они прекрасно понимали, что компактное европейское государство успеет отмобилизоваться раньше, чем СССР. И армии прикрытия были созданы!
К 21 июня 1941 года на границе с Германией было развернуто восемь общевойсковых армий – 8-я, 11-я (Прибалтийский округ), 10, 3, 4-я (Западный округ), 5, 6, 26-я (Киевский округ). Для них строились укрепрайоны, да и местность (леса, реки) на многих участках благоприятствовала обороне. Однако ничего толкового из этого не получилось, и своей задачи армии прикрытия не выполнили. Неужели теоретики ошиблись? Нет, причина в другом. Войска находились в положении мирного времени: недоукомплектованные и к отпору не готовые. Естественно, они были разбиты отмобилизованными немецкими войсками.
По мысли автора концепции приграничного сражения Тухачевского армии прикрытия к моменту возможного нападения врага (а скрыть его подготовку практически невозможно) должны быть изготовлены к боям на 100 процентов. Ведь у них не будет времени на мобилизацию, воевать придется с ходу. Поэтому ссылки во многих книгах на то, что приграничные дивизии Красной армии были недоукомплектованы, как на смягчающее обстоятельство, – не по делу. Ничто не мешало довести их до штатной численности и приготовить к бою, оружия и людей хватало, кроме одного – желания Верховного командования сделать это. А вот почему оно не захотело – вопрос вопросов!
Чтобы обелить высшее руководство, придумали утверждение: командование в округах должно было держать войска в боевой готовности, а не ссылаться на отсутствие распоряжений из Центра. Внешне логично, но полностью противоречит стилю того времени, да и Уставам вооруженных сил. Командирам приграничных частей, разумеется, было понятно, что лучше держать свои соединения в боевой готовности, но командир не имеет права действовать без приказа. Не могли своевольничать и командующие округами, ведь кроме их соображений есть еще и политика. Из Москвы приходили объяснения – нельзя насторожить вероятного противника, поэтому до особых распоряжений войска должны жить обычной жизнью. И командующие, естественно, подчинились. Из Кремля виднее, что делать. Да и посмели бы они своевольничать. Быть арестованным никому не хотелось, а тогда это делалось запросто.
Все авторы, пишущие о предвоенном времени, сходятся на том, что Сталин был умным человеком и точно не простодушным. Но как тогда понять ход его мышления весной – летом 1941 года? Прежде всего, исследователям следует понять, что Сталин прекрасно пользовался приемом «отвлечения». Он великолепно умел сосредоточить общественное внимание на нужной ему стороне, пряча другую.
Если бы Сталин действовал как «обычный» глава государства, то войска стали бы готовиться к обороне. Ничего нового в таком подходе не было бы. На играх в Генеральном штабе в январе 1941 года отрабатывался вариант отражения вторгшихся войск противника с последующим переходом в контрнаступление. Армии условного противника вторгались в Прибалтику и Белоруссию, а Красная армия наносила ответный удар. За «синих» и «красных» поочередно командовали генералы армии Павлов и Жуков. Они в июне 1941 года занимали ключевые посты – один был начальником Генерального штаба, другой командовал войсками Западного Особого округа. То есть с ситуацией они были знакомы досконально. Вместо этого дивизии приграничных округов стали готовить к невиданному действу – к закланию.
Есть другие оправдания бездействия вождя. Мол, Сталин считал, что Гитлер будет наступать на Ближнем Востоке, прорываясь к иракской нефти. Внешне доказательно. Только почему-то разведка сообщала о другом: никакой серьезной переброски немецких войск в Ливию не наблюдалось. Роммель там воевал с тремя немецкими дивизиями! Какой уж тут поход на Багдад. Зато разведка исправно докладывала о постоянной концентрации германских войск на границах СССР. Получалось, что Гитлер если хотел нефти, то с месторождений Майкопа и Баку. А там и до Ирана с Ираком с их запасами добраться легко. Да и не мог Сталин не понимать, что, кроме как поход на СССР, у фюрера, по сути, не было иного варианта. Отдать приказ форсировать Ла-Манш и вторгнуться в Англию Гитлер не мог не только из-за нехватки флота, но и потому, что не мог оставить в своем тылу сильную Красную армию. Было понятно, что разгром Англии невыгоден Москве, как невыгоден был для США и Великобритании разгром Советского Союза, что вынудило эти державы прийти на помощь Сталину. По той же причине опасно было посылать десятки дивизий на просторы Африки и Ближнего Востока, если от советской границы до Берлина 600 километров. Это стало особенно ясным после провала переговоров в Берлине в ноябре 1940 года, когда Гитлер попытался полюбовно договориться с Кремлем о разделе сфер влияния. После этого логично было предположить, что Гитлер начнет думать о том, как убрать советский фактор и тем развязать себе руки. Так что обе державы объективно должны были готовиться к схватке друг с другом. Именно этим и занялся Гитлер. А вот к чему стал готовиться Сталин? Несомненно, к тому же самому – к войне. Вот только к какой?..
На границе стала создаваться ситуация подставы. Последнее предположение подтверждается фактами, включая удивительную боязнь Сталиным провокаций. Под этим предлогом он не хотел привести войска приграничных округов хотя бы в минимальную боеготовность. И на эту «боязнь» как серьезный аргумент ссылаются уже десятки лет. Пора задуматься над такой странностью: нагнать к границам кучу военной техники, войск и припасов Сталин не боялся. Почти в открытую сосредоточить на приграничных аэродромах тысячи боевых самолетов – тоже. Не боялся, что такая масса войск может вызвать у Гитлера страх: мысль, что готовится удар в спину, как только его дивизии уйдут в Англию или на Ближний Восток, зато боялся отдать приказ солдатам занять укрепрайоны.
Казалось бы, раз не хочешь воевать в 1941 году, так сосредоточивай войска подальше от немецких глаз ближе к старой госгранице. И угрозы для Германии видно не будет, и Красная армия гарантирована от внезапного нападения, и провокаций бояться нечего. Ан нет. Поступили ровно наоборот, чтобы германская разведка зафиксировала опасное скопление дивизий и техники на границах (9 тысяч самолетов и 11 тысяч танков!). Так почему бы Гитлеру не насторожиться? Тут любой насторожился бы, даже имея вполовину меньше сведений об имеющихся силах Красной армии в приграничных округах. В дополнение к этому не были заняты сугубо оборонительные рубежи – укрепрайоны. Мол, они нам без надобности, на другое рассчитываем… На что? На переход в наступление? Разве это не провоцирование противника? Ведь налицо с одной стороны ударные группировки с тысячами танков и самолетов, а с другой – упорное нежелание занимать укрепрайоны. Так какие выводы должна делать немецкая разведка?
Налицо подстава. И документы на сей счет есть. Многие из них приведены в предыдущей книге «Военный заговор Сталина». Появляются новые.
М. Солонин своим энтузиазмом исследователя, заменяющего Институт военной истории при Министерстве обороны РФ, приводит следующий документ со своим публицистическим комментарием: «…с предпольем Ковельского УРа связана одна из весьма распространенных легенд. Якобы инициативные командиры на месте в середине июня распорядились занять предполье УРа, а глупый Сталин (по другой версии – подлый сатрап Берия) распорядился войска вывести, а командиров наказать. К счастью для историков, уцелела телеграмма Военного Совета Киевского ОВО, направленная в Москву 10 июня: «Начальнику Генерального штаба Красной армии тов. Жукову. доношу, что железобетонные сооружения и часть ДЗОТов… заняты кадрами двух батальонов Ковельского УР согласно шифротелеграмме за подписью тов. Ватутина. Во всех остальных УРах полевые сооружения пока не заняты. Прошу указать – продолжать ли занимать гарнизонами основные сооружения по переднему краю Владимир-Волынского, Струмиловского, Рава-Русского и Перемышльского УРов» (далее следуют номера архивного дела)[179].
По-моему, М. Солонин зря привел эту телеграмму, ибо она не подтверждает его скепсис в отношении критиков центральной власти, а, наоборот, дает дополнительный материал для размышлений.
Во-первых, два батальона – это максимум 1,5 тысячи человек. Не бог весть какие силы, чтобы остановить наступление войск лучшей армии Европы. Но речь не идет даже о таком числе бойцов, а о «кадрах двух батальонов». Это сколько человек? 100? 200? 300?.. Такое занятие предполья больше напоминает имитацию, чем реальное создание линии обороны.
Во-вторых, Ковельский УР был расположен на второстепенном участке вне ожидаемого главного удара противника. В соответствии с «Соображениями стратегического развертывания…» Красной армии 1940 года главный удар немцев ожидался с Люблинского выступа. Именно там строились перечисленные в запросе Военного совета округа Владимир-Волынский, Струмиловский, Рава-Русский УРы. А их предполье почему-то не обеспечивалось даже «кадрами батальонов». Отсюда и телеграмма командования КОВО. В сущности, в ней спрашивалось: надо ли обеспечивать оборону на главном направлении ожидаемого удара? К сожалению, Солонин не приводит ответ Генштаба, но, судя по Директиве № 1 от 21 июня 1941 года, в которой предписывалось в течение ночи занять укрепрайоны, и по тому, что УРы не сыграли предназначенной им роли, ответ на запрос был убийственно прост – не надо.
Кстати, постепенно подбираются все новые документы, которые можно охарактеризовать как «странные». Учитывая, что под углом «подстава» работа с документами первого полугодия 1941 года ведется лишь относительно недавно, можно смело ожидать новых архивных открытий, пополняющих коллекцию малопонятного поведения командования Красного армии.
Итак, вопрос вопросов: накануне 22 июня 1941 года руководство государства и Красной армии исходило из плана «Гроза» или «Подстава»? Все больше фактов говорят в пользу версии о последнем варианте.
Независимо от того, кто на кого хотел нападать – Сталин на Германию или Гитлер на СССР, порох, по логике событий (в Европе второй год идет война), приграничным войскам надо было держать сухим. Лето – идеальное время для войны. Значит, дивизии в Особых (как они именовались официально) военных округах должны были быть готовы к любому повороту событий. А вот в сентябре можно было расслабиться. Нападать Гитлеру в преддверии осенней распутицы вряд ли было бы с руки. На Англию – тоже – наступало время осенних штормов. Держать войска в боеготовности три месяца – срок вполне посильный. При желании, конечно. На деле же была создана ситуация «ни войны, ни мира». Армия не знала, к чему готовиться: к обороне или нападению?
Хотя понятно, что командиры приграничных округов не должны играть в орлянку: «Что будет, если будет…» Нужно было очень постараться, чтобы почти двухмиллионная армия на границе оказалась совершенно неготовой к войне, которая шла к этим границам уже полтора года. И командование старалось.
Вот описание наличия сил 5-й армии Киевского ОВО и дислокации ее дивизий, приведенное заместителем начальника оперативного штаба армии А. Владимирским:
«В состав 5-й армии входили. пять стрелковых дивизий (45, 62, 87, 124 и 135 сд); два механизированных корпуса (22 и 9 мк), включавшие в себя четыре танковые и две моторизованные дивизии.
Войска 5-й армии к 4 часам 22 июня располагались рассредоточенными полками и батальонами на площади до 170 км по фронту и 100 км в глубину.
В первом эшелоне армии находились четыре стрелковые дивизии. части которых, будучи удалены от государственной границы на расстояние от 10 до 65 км…»[180]
И это дислокация армии прикрытия?! Издевка над мыслью Тухачевского и форменная имитация обороны.
По уставу, стрелковая дивизия могла занимать полосу обороны максимум в 20 километров, да и то на спокойных участках. Полоса обороны 5-й армии составляла 170 километров, то есть 70 километров были «лишними». Чтобы прикрыть границу, ей нужно было придать по меньшей мере еще четыре стрелковые дивизии или сократить фронт. Правда, помимо стрелковых были еще танковые и две моторизованные дивизии, но они предназначались не для стояния в обороне, а для контрударов. Как были использованы эти силы, скажем ниже, а пока остается констатировать: пехоты 5-й армии хватало лишь для образования завесы. Посопротивляться несколько часов и со спокойной совестью начать отступление под напором превосходящих сил врага. Тем более что примерно половина полосы обороны 5-й армии приходилась на Люблинский выступ. Сама конфигурация границы указывала на то, что оттуда будет наноситься главный удар противника. В таком случае 40 километров на дивизию – это оперативная насмешка и горе для солдат, обреченных на заклание.
Показательна и дислокация частей. А. Владимирский подробно расписал места расположения. Получилась следующая картина:
45-я стрелковая дивизия – удаление от границы 20–65 км;
62-я стрелковая дивизия – удаление частей дивизии от границы от 1 до 12 км;
87-я стрелковая дивизия – удаление от границы 25 км;
124-я стрелковая дивизия – удаление от границы 10–35 км;
135-я стрелковая дивизия – удаление от границы 100 км.
Такое расположение сошло бы для монгольской границы, но не для советско-германской. Отсюда вопрос: а кто, собственно, собирался обороняться? Иные историки объясняют поражение Красной армии в приграничном сражении тем, что ее застали в «стадии развертывания». Ну и где видно по этим примерам это самое развертывание? Перед нами типично мирная картина разбросанных по военным городкам армейских частей. Об этом свидетельствуют и данные о численности стрелковых дивизий. «Укомплектованность этих дивизий начальствующим составом в среднем составляла 68–70 процентов, сержантами – 70–72 процента и рядовыми – 66 процентов»[181]. Как будто рассказывается об Уральском округе, а не о приграничных частях!
Итак, шла обычная гарнизонная жизнь, характерная для мирного времени, а тут – кто бы мог подумать – война! И как на нее среагировали в Москве?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.