Глава VIII БЕЛЬГИЙСКАЯ РЕЗИДЕНТУРА В ДЕЙСТВИИ

Глава VIII БЕЛЬГИЙСКАЯ РЕЗИДЕНТУРА В ДЕЙСТВИИ

Читая историю.., не обольщайтесь пустым блеском,

старайтесь различать подлинную славу от ложной.

Граф Ф. Е. Ангальт, русский военный педагог XVIII в.

Приближался день вторжения германских войск на территорию СССР. Точную дату этого события резидентуре Кента установить не удалось, да и такая задача Центром не ставилась. Но множество косвенных сведений обрабатывалось, и их «выжимка» незамедлительно передавалась в Москву.

Обывателю могло бы показаться это странным, но даже сплетни, анекдоты, сведения о настроениях населения при определенных обстоятельствах для профессиональных разведчиков играли и играют немалую роль.

Как-то раз, в мае 1941 года, Маргарет вернулась на виллу и рассказала Винсенте любопытную историю. В этот день, проходя по одной из улиц Брюсселя, она увидела, как несшийся на большой скорости автомобиль с немецкими офицерами врезался в советскую машину с дипломатическим номером. Хотя машина и получила заметные повреждения,, пострадавших не оказалось. Тем не менее на месте аварии собралась большая толпа зевак. Маргарет слышала, как кто-то из остряков тут же заметил: «Это только первое столкновение “друзей”. Скоро будет кое-что посерьезней». Эта шутка быстро разошлась по городу и ее часто можно было услышать среди улыбчивых бельгийцев.

Вскоре началась Великая Отечественная война. Возможно ли передать ту боль, которую испытывал Кент, понимая в какой опасности сейчас находится его страна? Быть может, самое трудное было носить эмоции в себе, не выплескивая их на окружающих. Более того, встречаясь со своими приятелями и партнерами по бизнесу – германскими офицерами – предприимчивый «латиноамериканец» часами рассуждал на тему о том, что после победы Германии над Россией его бизнес значительно расширится, поскольку немецкие партнеры обязаны помнить тех, кто поддержал их в суровые годы войны.

Чего стоили разведчику подобные «признания» может понять лишь тот, кто прошел через этот ад. Фашисты уже замкнули блокадное кольцо Ленинграда, в котором находились родители Кента, а он был вынужден сотрудничать с их потенциальными убийцами, приглашать врагов в свой дом, как близких друзей. Всякое ли сердце выдержит это?

Как-то раз, в первые дни фашистского вторжения на советскую землю, Кент вместе со своими друзьями – французскими предпринимателями – находился в ночном кабаре «Таверна». Кто-то из подвыпивших друзей расхрабрился и рассказал анекдот о том, как Гитлер посетил в Париже Дворец Инвалидов, где покоится прах Наполеона Бонапарта. Гитлер, обратившись к гениальному полководцу, стал хвастать тем, что он завоевал Францию, Бельгию и другие страны, а вот теперь, дескать, начал победоносный поход на Россию. В ответ он услышал из-под земли какие-то странные шорохи, а потом Наполеон сказал: «Что ж, я приготовил тебе местечко рядом со мной...»

Эта байка удачно обобщала настроения многих французов и бельгийцев.

Но, конечно, подобные случаи были лишь дополнением к той колоссальной целенаправленной разведывательной работе, которую вела советская военная резидентура.

Как-то раз в Брюссель из Парижа приехал Жильбер. Он попросил Кента срочно зашифровать и отправить в Центр донесение, в котором сообщалось, что советским разведчикам во Франции удалось завербовать двух очень ценных агентов. Это были русские эмигранты барон В. Максимович и его сестра Анна. Василий был известным профессором и пользовался большим доверием оккупантов; Анна Максимович считалась признанным медицинским авторитетом, имела свою клинику, разместившуюся в старинном замке, вдали от посторонних глаз. Воодушевленный такой удачей, Жильбер попросил Кента ускорить подготовку для его резидентуры шифровальщицы Софи Познанской и – с помощью Аламо – радиста Альбера Десме. Леопольд Треппер был уверен, что замок баронессы – идеальное место для работы радиостанции.

Жильбер через Кента передал в Центр, что завербованные агенты абсолютно надежны, а Василий Максимович имеет возможность беспрепятственного перемещения по территории Германии и ее протекторатам.

Вскоре из Центра пришел ответ. ГРУ одобрило вербовку и поручало барону Максимовичу выехать в Чехословакию и Германию для восстановления прерванных после начала Великой Отечественной войны связей с ценными резидентурами. Одна из них находилась в Праге и две – в Берлине.

Это сообщение Кент передал в Париж Жильберу. Через некоторое время коммивояжер дочернего предприятия «Симекс» прибыл к президенту головной фирмы «Симекско» Винсенте Сьерра «по делу». Жильбер очень нервничал: оказалось, что у Максимовича, значившегося в ГРУ под псевдонимом Профессор, вопреки обещаниям нет никакой возможности оформить визы на выезд из Франции и на проезд в Германию и Чехословакию.

Доклад резидента советской военной разведки во Франции в Центр оказался очередным блефом.

Положение Жильбера было незавидным. Вряд ли в Главразведупре спокойно бы отнеслись к очередному «проколу» резидента. Большаков год назад доложил о его ошибках по организации «крыши» и других оплошностях. Уже был случай, когда Жильбер (точнее, тогда еще – Отто) сообщил в Центр о том, что может раздобыть настоящие «сапоги», то есть – паспорт для разведчика, которого нужно было переправить в США. Вскоре Фриц (так звали агента) прибыл в Бельгию, но достать нужные документы Отто не сумел и Фрицу с помощью Кента пришлось вернуться обратно... Очередной оплошности Москва могла не простить.

После некоторых раздумий и сомнений Кент решил попробовать исправить положение.

Не то чтобы ему очень уж хотелось выручить бывшего начальника, хотя чувства профессиональной солидарности он не был лишен. Flo Кент не забывал, что за донесение Жильбера в Центр он тоже нес ответственность, поскольку, как шифровальщик, поставил свою подпись рядом с подписью Жильбера.

Кроме того, и это было главное, Кент понимал важность поручаемого Главразведупром дела. Его невыполнение означало, что Красная армия лишится важных сведений – тех, которые могли бы сохранить множество жизней советских людей.

Кент решился взять выполнение этого задания на себя. На сообщение об этом Центр ответил согласием. Неловкую ситуацию с Профессором вроде бы замяли. Но все ли гладко пройдет у Кента? В этом уверенности не было.

Винсенте Сьерра помнил, что у него есть приглашение фирмы Баранека посетить с деловым визитом Прагу. Правда, несколько беспокоило то, что письмо было написано давно и столь запоздалая реакция на него автору или гестапо могла бы показаться подозрительной.

Очередным толчком к поездке послужил приезд в Брюссель из Берлина давнего делового партнера фирмы «Симекско» господина Махера. Разомлевший после радушного приема на вилле у Винсенте и Маргарет, он с удовольствием откликнулся даже не на просьбу, а лишь на «размышления» господина Сьерра о целесообразности расширения их деловых отношений. «Симекско» и фирма «Людвиг Махер» нередко производили свои взаиморасчеты через «Дойче Банк». Услышав, что «уругваец» хотел бы поближе познакомиться с руководством этого банка и решить с ними некоторые деловые вопросы, гость тут же написал рекомендательное письмо к заместителю управляющего банком, который, как выяснилось позже, был не то родственником, не то другом семьи Махеров.

У Кента появились «веские причины» для поездки в Чехословакию и Германию, но даже в подобной ситуации нужно было быть предельно осторожным. Германские власти внимательно следили за перемещениями на подвластных им территориях даже немцев, а об иностранцах и говорить не приходилось.

Следовало очень аккуратно прозондировать возможность поездки у сотрудников интендантуры.

...Ранней осенью 1941 года в Бельгии стояла на удивление ясная и теплая погода. В очередное воскресение Кент, Маргарет, фрау Аманн и их «друзья» – офицеры выехали на пикник в курортный городок Остенде.

Поездка удалась. Вдоволь накупавшись, спустив небольшую сумму в местном казино, компания вернулась в Брюссель, на виллу Винсенте и Маргарет. Началась веселая вечеринка. Уже в конце дружеской попойки Кент, словно невзначай, обронил фразу о том, что ему для расширения бизнеса неплохо было бы посетить Германию и Чехословакию.

Разогретые вином и коньяком, офицеры наперебой стали советовать Кенту отправиться в эту поездку, предлагая наиболее рациональные маршруты.

Выслушав приятелей, Винсенте, находясь в глубоком раздумье, выразил сомнение по поводу возможности оформления виз ему, иностранцу, в условиях боевых действий. В ответ на эти слова офицеры рассмеялись, а майор Бредшнайдер заявил, что для главы фирмы «Симекско» никаких препятствий просто не может быть.

Тут же Кент умело перевел разговор на совсем другую тему, словно забыв о только что начатом разговоре.

Через пару дней Кент заехал по делам в интендантуру. Майор Бредшнайдер сам напомнил ему о недавнем разговоре и повел посетителя в кабинет к своему начальнику. Вопрос был решен по-деловому: интендантура ходатайствовала перед соответствующими органами о разрешении бизнесмену Винсенте Сьерра посетить с деловым визитом Чехословакию и Германию. Это ходатайство было подготовлено на бланке немецкой интендантуры. Его тут же вручили «уругвайцу» для передачи в германское консульство в Брюсселе.

После соблюдения необходимых процедур Берлин дал согласие на поездку. Об этом Кент уведомил Центр и сообщил Жильберу.

Из ГРУ пришла шифровка, в которой сообщались явки, пароли и суть задания.

Кенту предстояло сначала выехать в Прагу, где он должен был установить связь с чешскими подпольщиками Ольгой Воячек и ее мужем Францишеком.

После этого, отправившись в Берлин, ему надлежало наладить связи сразу с двумя резидентурами, точнее говоря, одной антифашистской организацией, которой руководили Харро Шульце-Бойзен и Арвид Харнак, и резидентурой советской военной разведки, резидентом которой была Ильза Штебе (Альта).

Никто не мог объяснить причин, из-за которых взаимодействие этих организаций и Главразведупра прекратилось. Была велика вероятность их провала. Кент не исключал возможности того, что за этими подпольными группами установлена слежка абвера или гестапо. Вполне возможно, что контрразведчики германских спецслужб могли использовать антифашистов в качестве приманки для выявления их связей с разведками, на которые они могли бы работать. Все это заставляло Кента быть предельно осторожным и собранным.

Кому-то может показаться странным, что в качестве связного был направлен не обычный агент, а глава одной из ведущих разведок.

Такому решению Центра есть несколько убедительных объяснений. Во-первых, и это был основной аргумент, Кент являлся в тот момент единственным разведчиком, кто имел возможность беспрепятственно, не вызывая подозрений, пересекать германскую и другие границы. Кроме того, в ГРУ помнили, что он уже приобрел опыт выполнения подобных поручений, встречаясь весной 1940 года в Швейцарии с Шандором Радо. Вероятно, учитывался и опыт разведчика, что позволяло ему выступить попутно в роли если не «инспектора», то во всяком случае своеобразного эксперта, способного квалифицированно разобраться на месте в ситуации, в том числе – в реальных причинах утери контактов между подпольщиками и Москвой.

Не следует забывать, что все эти антифашисты, объединенные в формирования антинацистских борцов Движения Сопротивления, не были «подчиненными» Главразведупра в привычном понимании этого слова. Антифашисты, весьма условно объединенные понятием «Красная капелла», лишь по своей инициативе сотрудничали с ГРУ. Зачастую это сотрудничество было связано не столько с любовью к Советскому Союзу или с преданностью коммунистическим идеалам, сколько с ненавистью к гитлеровскому режиму и стремлением содействовать в меру сил его уничтожению.

Это важно помнить, ещё и потому, что Леопольд Треппер в своей книге «Большая игра» очень хотел представить себя в качестве руководителя Красной капеллы», а в составленной им схеме, опубликованной в этой книге, он прямо указывает на то, что в 1941 году ему непосредственно были подчинены Харро Шульце-Бойзен, Арвид Харнак и Адам Кукхоф. Такой должности быть просто не могло, как не могло быть «начальника народного негодования» или «директора департамента ненависти к фашизму»...

Президент фирмы «Симекско» поручил немецкому бюро путешествий в Брюсселе разработать план его поездки в Чехословакию и Германию. При этом он не забыл подчеркнуть, что поездка носит сугубо деловой характер: увы, на отдых просто нет времени. Туристическая фирма «Митропа» взяла на себя заботу о приобретении железнодорожных билетов и бронировании номеров в отелях.

«Довериться» германской фирме Кент решил не случайно: честному бизнесмену нечего скрывать от властей, а времени на решение мелких бытовых проблем у него не было.

Наступил день отъезда. Кенту предстояло поездом доехать до Нюрнберга, а оттуда, сделав пересадку, проследовать в Прагу

За несколько часов до отъезда на вилле Винсен-Сьерра собралось много друзей и партнеров по бизнесу Многие из них были в немецкой офицерской форме. Никто даже не подозревал, что провальный банкет был заранее спланированной Кентом «акцией прикрытия». Ему, «уругвайцу», отъезжавшему за границу, было очень важно, чтобы соседи по вагону, купе видели, как его провожают близкие люди, среди которых немало офицеров. Такая перестраховка в поездке через германскую границу была далеко не лишней. В результате так и случилось: все гости отправились на вокзал провожать дорогого друга.

Соседом по купе оказался подтянутый немецкий полковник. До самой границы они вели светскую беседу об истории Германии. Полковник был рад общаться со столь интеллигентным и знающим иностранцем. Правда, иностранец оказался немного рассеянным и когда на границе немецкий пограничник взял в руки для проверки его паспорт, в него оказался вложен (естественно, исключительно по забывчивости) пропуск на беспрепятственный проезд по территории Бельгии и оккупированной Франции, скрепленный подписями и впечатляющей красной печатью гестапо. Пограничник с почтением посмотрел на печать, а потом – на владельца документа, словно силясь найти подобный всесильный знак на его лице. На внешности пассажира была печать радушия и достоинства.

Поезд «Брюссель – Нюрнберг» продолжил свой ход. Спутники Кента выходили на станциях и полустанках по пути в Нюрнберг, и в город он прибыл в одиночестве, погруженный в собственные невеселые мысли.

Партийная столица Третьего Рейха встретила его привычной германской чистотой и порядком.

О войне напоминали лишь инвалиды, люди в военной форме да талоны, без которых еду приобрести было невозможно. Иногда навстречу попадались люди с желтыми шестиконечными звездами на одежде, в центре которых было написано по-немецки: «Еврей». Так Гитлер и его единомышленники боролись за «чистоту» арийской расы...

В местном филиале туристического агентства «Митропа» молодого путешественника поручили экскурсоводу – молодой, опрятно одетой немке по имени Эрна. Она прекрасно знала город и его историю. День пролетел быстро. Перед глазами все еще стояли протестантские храмы Святого Лаврентия и Святого Зебальда, католический собор Фрауэнкирхе, Дворец юстиции, в котором еще осенью 1935 года рейхстаг принял нацистские законы, заставившие содрогнуться весь цивилизованный мир.

Тепло расставшись с Эрной, которая даже проводила милого иностранца на вокзал, Кент вошел в вагон первого класса поезда «Нюрнберг – Прага». В его купе ехали подполковник и майор. Последний, как выяснилось, возвращался после отпуска на Восточный фронт, в Россию. Смотреть на него было крайне неприятно и одновременно любопытно: вот он – реальный враг твоего народа, твоей армии, который, может быть, через несколько дней будет стрелять в близких тебе людей!!!

Подполковник, как стало известно, служил в Праге. Он любезно предложил Винсенте по приеду в чехословацкую столицу воспользоваться автомобилем, который будет его дожидаться, дабы. не тратить время на поиски такси. Предложение было с благодарностью принято.

В Праге любезный подполковник довез Кента до отеля «Штраутек» и даже оставил свои рабочий и домашний телефоны, предложив в случае необходимости свои услуги.

Гостиница встретила теплом и уютом. Приняв ванну, разведчик с удовольствием выпил бутылку чешского пива и лег спать. Завтрашний день обещал быть трудным. Но это должно было случиться завтра, а пока можно было закрыть глаза и тихо уснуть, отдыхая от забот минувших и готовясь к заботам будущим?

Проснувшись утром около 9 часов утра (проснуться раньше или позже для делового человека его статуса было бы подозрительно), Кент принял ванну и заказал завтрак в номер. Со служащими отеля он был вежлив и разговорчив. Это тоже часть имиджа, признак хорошего тона для делового человека.

Выйдя из отеля на Вацлавскую площадь или на Венцельплац, как переиначили ее оккупанты, Кент неспешно огляделся по сторонам, наслаждаясь видом старинного города. Слежки за ним вроде не было, но ведь можно было и ошибиться.

Накануне Кент перестраховался как минимум дважды. Во-первых, он умышленно не закрыл свои чемоданы, оставленные в номере: честному бизнесмену нечего скрывать. Во-вторых, он подробно расспросил у портье где бы ему побывать в городе и построил разговор так, что тот сам ему посоветовал посетить торговую галерею, где среди многих магазинов и магазинчиков был и тот, которым владели Ольга и Франтишек Воячек. Гели бы гестапо заинтересовалось маршрутом иностранца, он всегда бы мог сослаться на «рекомендацию» портье, что тот естественно бы подтвердил.

Пробыв в Праге несколько дней, встречаясь с ледовыми партнерами, Кент не забывал время от времени проходить мимо магазинчика Воячеков. Магазин всегда был закрыт. Осторожно расспросив владельца соседнего магазина, разведчик по его смущению и недомолвкам понял, что его соседи скорее всего арестованы. Спустя год с небольшим Кент убедился в точности этого вывода.

Германскими властями было запрещено чехам, не говоря уж об иностранцах, ведение международных телефонных переговоров. Винсенте Сьерра обратился в комендатуру с просьбой разрешить ему позвонить в Брюссель. Предъявленные документы и деловые письма возымели необходимое действие и разрешение было дано, В Брюсселе трубку сняла Маргарет. Она внимательно выслушала отчет о делах, а также сетования на то, что у «мужа» иногда «болит голова», что он «очень устает». Две эти, ничего не значащие фразы, были оговорены еще до отъезда. «Блондинка» не знала их истинного смысла, считая, что это какие-то коммерческие секреты. Она дословно передала содержание разговора позвонившему ей по телефону Аламо, а тот уже знал, что сообщить в Центр.

В телефонном разговоре с Маргарет Винсенте сказал, что на несколько дней заедет отдохнуть в Карловы Вары, а затем продолжит деловую поездку в Берлин.

Любопытная деталь. Леопольд Треппер в книге «Большая игра» справедливо отмечал, что, посетив в разное время Германию, Чехословакию и Швейцарию, Кент не только выполнил задание, но и получил обширную информацию, необходимую советской военной разведке. Но на той же странице было сделано очень странное примечание редактора, согласно которому Кент якобы в Чехословакии не бывал[29].

Это не ошибка, а обычная ложь, причину которой объяснить легко. Издавая книгу «Большая игра», редколлегия и издательство принимали версию автора о том, что Кент якобы стал предателем своей страны. С их точки зрения невозможно было объяснить, почему Кент, находясь в застенках гестапо, ни словом не обмолвился о резидентуре в Чехословакии, Проще было объяснить это тем, что в Праге он не бывал.

Почему такой же прием не использовался применительно к поездке Кента в Швейцарию и Германию? Да потому, что в отличие от вояжа в Чехословакию эти факты были слишком хорошо известны. Их невозможно было скрыть, о них подробно писали Ш. Радо, Л. Треппер и другие авторы...

Проведя несколько дней в Карловых Варах, Кент вновь вернулся в Прагу. Там ему пришлось много поработать, продолжая деловые встречи с Баранском и Урбаном. Он посещал их плантации хмеля, работал в конторе фирмы, знакомился с другими предпринимателями. Все это помогло ему лучше изучить обстановку в Чехословакии. Он убедился в том, что спектр взглядов чехов и словаков на перспективы развития своего государства широк. Многие связывали судьбу своей страны с Советским Союзом, но немало было и таких, кто мечтал о восстановлении австро-венгерской монархии. Спустя несколько дней Кент поездом уехал в Берлин.

Дорога заняла всего несколько часов. Кент дремал. По крайней мере так казалось со стороны. На самом же деле он был внутренне напряжен и по-человечески просто подавлен. Провал чехословацкой резидентуры, предстоящая попытка установления контакта с двумя германскими антифашистскими группами, да и сам факт посещения столицы Рейха, вызывали чувство настоящего страха. Но это был не панический страх, а страх умного и уже опытного разведчика, понимавшего, на что он идет и чем рискует.

Поезд прибыл на Ангальтер банхоф – берлинский вокзал. Рядом, на другой стороне площади, находилась гостиница, в которой Кенту предстояло остановиться.

Вечером во время ужина в ресторане при гостинице он впервые в жизни увидел военных в форме офицеров российской армии времен Николая II. Среди них выделялся генерал – это был атаман Шкуро.

Несколько дней спустя в этом же ресторане Кент видел и генерала Краснова, одетого в генеральский мундир, при орденах и медалях.

Но даже эти «высокопоставленные русские», как и большинство германских офицеров, обедали и ужинали в общем зале, где подавали кофе – суррогат с заменителем сахара: давала о себе знать война.

Подобные бытовые детали, быть может, не бросились бы в глаза, если бы не случай. Германский генерал, проживавший в соседнем номере, пригласил общительного «уругвайца» перекусить вместе с ним в баре при ресторане, куда пропускали далеко не всех. Там подавали отменный коньяк и настоящий кофе, а закуски были такими, что не шли ни в какое сравнение с теми, что были в общем зале.

В первый же день пребывания в Берлине Винсенте Сьерра посетил «Дойче Банк», предъявив заместителю управляющего рекомендательное письмо от фирмы Людвига Махера. Удалось договориться о более тесном взаимном сотрудничестве, детали которого предстояло оговорить через несколько дней.

Но все это было делом второстепенным. Кент ни на минуту не забывал о необходимости установления контактов с группами Эльзе Штебе и Харро Шульце-Бойзена.

Разведчику их имена ничего не говорили. Центр не счел нужным информировать его о роде их занятий и других деталях. Возможно, это было и к лучшему: лишние знания – лишние волнения.

Лишь значительно позже Кент узнал, что Ильза Штебе еще в 1931 году была завербована советской разведкой, что работала на нее из идейных соображений, что действовала под оперативным псевдонимом Альта. В период вербовки она работала спецкором немецких и швейцарских газет в Варшаве. Десять лет спустя она занималась рекламой продукции мощной германской химической фирмы.

У Кента был ее адрес и номер домашнего телефона. Он позвонил ей. К телефону подошла мама и объяснила, что Ильза находится в Дрездене и приедет нескоро.

Такая ситуация была предусмотрена. Кент направился в пригород Берлина, где проживал Курт Шульце – радист резидентуры Альты.

Курт оказался дома. Обменявшись паролями, они радостно пожали друг другу руки, поскольку очень стремились к этой встрече. Жена Курта, Марта, занялась приготовлением обеда, а мужчины начали беседу. У резидентуры Альты отсутствовали программа радиосвязи с Москвой и шифровальный код. Об этом Кент знал из сообщений Центра. Как и более года назад, при встрече с Шандором Радо, Кент за несколько часов обучил Курта работе с шифром, который тот хорошо освоил. Передал Кент и программу радиосвязи.

После обеда, простившись с семьей антифашиста, он вернулся в Берлин. Теперь предстояло разыскать Шульце-Бойзена.

С помощью путеводителя адрес был найден быстро. Дом № 19 по Альтенбургер але был весьма представительным. Но Кент решил перенести встречу на следующий день: дело было серьезным, поэтому спешить не следовало.

Во второй половине следующего дня Кент доехал до ближайшей от Альтенбургер але станции метро и позвонил из автомата на квартиру Харро. К телефону подошла его жена Либертас. Из сообщения Центра разведчик знал, что она в курсе всех дел мужа и является его ближайшей помощницей. Взаимный обмен паролями и их голоса уже не пытались скрыть взаимной радости: они оба очень ждали этой встречи.

Либертас сказала, чтобы он приезжал немедленно. Кент не спеша направился к дому. Радовало, что у входа в подъезд не было швейцара. Но то, что он увидел в подъезде, заставило содрогнуться: на дверях каждой квартиры висели массивные медные таблички, а на них значились воинские звания и фамилии владельцев. На многих табличках красовалась фашистская символика, а напротив некоторых фамилий были указаны эсэсовские звания.

Разведчик лишь на секунду представил себе, что будет, если дверь ему откроет немецкий офицер и ледяным голосом спросит, что нужно здесь, в этом доме для армейской элиты, неизвестному иностранцу. Спина покрылась холодным потом. Быстрым шагом Кент устремился вниз по лестнице, понимая, что совершил какую-то оплошность. Но на улице спокойствие и уверенность в себе вернулись к нему Пройдя несколько кварталов, он зашел в телефонную будку и опять позвонил Либертас. Не давая ей опомниться, сказал, что на улице стоит хорошая погода и поэтому лучше было бы встретиться на свежем воздухе, возле станции метро. Как бы невзначай он обронил фразу о том, что в ожидании встречи будет курить большую сигару, а в руке у него будет папка из крокодиловой кожи, точно такая, какую Либертас якобы хотела приобрести для своего мужа.

Либертас приняла «игру». Она сказала, что придет на встречу через несколько минут.

Вскоре Кент увидел в сумерках силуэт молодой женщины, уверенно направившейся к нему. Со вкусом подобранная одежда, приятное улыбчивое лицо, слишком сильное для женщины рукопожатие – вот те первые впечатления, которые появились у Кента в момент встречи[30].

Разведчик представился как Вальдес. Они неспешно гуляли по улицам Берлина и вели беседу, как двое старых друзей. Либертас объяснила, что Харро часто работает за городом, но она ему позвонит, и муж на следующий день обязательно вернется в Берлин. Так что они с Вальдесом непременно встретятся. Встреча была назначена на следующий день в 20-00 у одной из станций метро. Смеясь, Либертас не без доброй иронии заметила, что ее муж легко узнает нового знакомого по великолепным сигарам и папке из крокодиловой кожи...

В назначенный день и час Кент приехал на место встречи. На улице было темно, шел снег. Вскоре к нему подошел подтянутый оберлейтенант люфтваффе. Офицер уверенно протянул руку, произнеся одновременно с этим фразу пароля. Ответ он даже не стал слушать: вероятно, жена слишком хорошо и подробно описала ему Кента.

Только теперь Кент понял, что вчера не ошибся подъездом, что антифашист Харро Шульце-Бойзен и офицер германской авиации – одно и то же лицо.

Харро пригласил Кента к себе домой. Пока они шли уже хорошо знакомой разведчику дорогой, Шульце-Бойзен стал рассказывать о себе, о Либертас. Это не нарушало правил конспирации, поскольку гость и без того знал о них куда больше, чем нужно было бы для ареста гестапо.

Харро и Либертас познакомились на соревнованиях по парусному спорту. Это было летом 1935 года. Через год они поженились. Почетным гостем на их свадьбе был всесильный главнокомандующий военно-воздушными силами Германии, близкий друг Гитлера, Герман Геринг.

Имение матери Либертас – графини Торы – было рядом с имением Германа Геринга. Они часто встречались по-соседски. Первый летчик Германии наслаждался прекрасным пением графини (она обладала большим талантом певицы) и был очень любезен с ее дочерью.

Когда Либертас вышла замуж за Харро, графиня Тора решила позаботиться о карьере зятя, попросив Г. Геринга помочь ее новоиспеченному родственнику устроиться на престижную работу, учитывая то, что он окончил школу гражданских летчиков.

Надо заметить, что Шульце-Бойзен был из знатной семьи. По матери он был внучатым племянником гросс-адмирала кайзеровского флота Альфреда фон Тирпица – одного из родоначальников ВМФ Германии. Его отец был капитаном I ранга, во время Второй мировой войны служил в штабе германских военно-морских сил в Нидерландах. Мать Харро – фрау Мария-Луиза – была ветераном нацистской партии, вступив в нее задолго до прихода Гитлера к власти.

Несмотря на такую родословную, Харро стал антифашистом. За выступление против национал-социалистов он в юности дважды был арестован, в том числе за издание журнала «Противник», о чем в гестапо, разумеется, знали, но помалкивали: с друзьями Геринга приходилось считаться.

Шульце-Бойзен имел прекрасное образование. Знал французский, английский, шведский, датский и русский языки. Это было учтено. По распоряжению Геринга он был принят на службу в пятый отдел штаба ВВС Германии, занимавшейся сбором и обработкой материалов иностранной печати о военно-воздушных силах других стран. В своем ведомстве, несмотря на скромное воинское звание, он отвечал за связь с атташе ВВС союзных и нейтральных государств. У него был официальный доступ к информации, к которой не допускались иные генералы...

В квартире на Альтенбургер але их ждал прекрасно сервированный хозяйкой дома стол. На столе среди деликатесов стояла бутылка советской водки. Увидев изумление на лице гостя, Харро рассмеялся и объяснил, что это не бутафория, а подарок его друзей, вернувшихся с Восточного фронта.

После подобного сюрприза, казалось, уже ничто не могло удивить, но... среди множества книг, стоявших на полках, оказалось немало советских изданий, в том числе томов сочинений В. И. Ленина. Шульце-Бойзен объяснил, что все это – «вполне законно», поскольку имеет непосредственное отношение к его работе, в том числе и к работе в командном бункере Германа Геринга, находившегося тогда в охотничьем парке в районе Вердера – в юго-западном предместье, где ему в последнее время приходится находиться почти постоянно.

Разговор был долгим и откровенным. Харро рассказал о работе организации, которой он руководил вместе с Арвидом Харнаком, об агитационной антифашистской работе, включавшей многие формы воздействия на сознание немцев, в том числе и распространение листовок. Шульце-Бойзен сообщил, что с доктором Арвидом Харнаком они были тесно связаны еще до начала Второй мировой войны. А. Харнак с 1933 года руководил антигитлеровским кружком. Арвид и Харро были реалистами. Они понимали, что в их борьбе с фашизмом им может помочь только Советский Союз. Именно по этой причине они информировали органы советской разведки о планах нацистов.

Кент передал Харро программу прямой радиосвязи с Москвой. Шифровальный код у него был еще с прежних времен.

Шульце-Бойзен сказал, что у него скопилась для Центра крайне важная информация. Разведчики решили, что ее надежнее всего было бы записать симпатическими чернилами, рецепту приготовления которых Кента научили еще в период учебы в ГРУ.

Бесцветные чернила были сделаны из порошка, хранившегося у Кента в капсулах под видом лекарства. Информация по своей важности была фантастической. Ничего подобного Кент не мог себе даже представить.

Только ради этих минут стоило становиться разведчиком. Добыть, передать такое в Центр означало внести имя Харро Шульце-Бойзена, его организации, а также имя Кента в анналы мировой разведки. Разумеется, тогда, как, впрочем, и позже, Кенту было не до тщеславия. Мысли были только об одном: доставить информацию по назначению.

В разведдонесении приводились точные сведения о потерях германской авиации в первые месяцы агрессии против СССР, о численности самолетов, требующихся для пополнения ВВС. Еще были данные об общем количестве немецких самолетов в войне и возможностях немецких предприятий по ежемесячному выпуску авиатехники.

Докладывалось также о том, что немецким специалистам удалось при взятии Петсамо захватить русский ключ к шифрам, который использовали дипломаты Советского Союза за границей для связи с Москвой.

Кроме того, сообщалось, что абверу в Лиссабоне удалось завербовать руководителя разведки Комитета, возглавляемого Шарлем де Голлем, штаб которого, как известно, находился в Лондоне.

Кент сообщал о потерях германской армии на острове Крит, о высадке парашютистов вермахта под Ленинградом, о возможном использовании противником химического оружия, о том, что германской контрразведке удалось раскрыть английскую агентуру на Балканах.

В Центр передавалось сообщение о дислокации ставки верховного главнокомандующего вермахта в Виннице.

Но особую ценность составляла информация о том, что гитлеровское командование изменило план своих боевых действий на 1942 год. Отказавшись от прежней идеи повторного нанесения удара по Москве, оно решило направить войска в сторону Кавказа, в район Майкопа. Ставилась боевая задача по уничтожению группировки войск Красной армии западнее Дона, в направлении Сталинграда. Цель – завладеть богатым нефтью районом, поскольку нефти, получаемой Германией из Румынии, было крайне недостаточно для обеспечения горючим германской военной техники.

...Кент тепло распрощался с Харро и его гостеприимной женой. Теперь все его мысли были только об одном: скорее передать донесение в Центр. Уладив дела, он отбыл в Брюссель. Попутчики были милы и ненавязчивы, пограничники внимательны и не придирчивы.

В Брюсселе его встречала Маргарет. Приехав на виллу, они тихо и уютно отпраздновали его возвращение.

Оставшись один, Кент решил, не откладывая, приступить к подготовке шифровки донесения в ГРУ. Он достал из чемодана заветный блокнот, открыл его и с ужасом обнаружил, что симпатические чернила каким-то неведомым образом проявились! Вся информация – строчка за строчкой – была видна четко и ясно. Только от одной мысли, что пограничники и сотрудники гестапо могли проявить большее усердие и проверить содержание записей в блокноте, Кенту стало не по себе. Но удача на этот раз была на его стороне.

Вскоре, в первых числах ноября 1941 года, все зашифрованные донесения о результатах поездки Кента в Прагу и Берлин были отправлены в Москву. Через несколько дней, 11 ноября, Гитлер подписал директиву Главному командованию сухопутных войск Германии о начале подготовки операции в южном стратегическом направлении.

Советская разведка, таким образом, сумела опередить даже гитлеровский приказ. Такого еще не бывало!

Этот факт, делающий честь советской военной разведке, в печати до сих пор либо замалчивается либо извращается до неузнаваемости. В советских изданиях допускались в связи с этим грубые ошибки. Например, в фундаментальном труде «История Второй мировой войны, 1939–1945» отмечалось: «23 марта 1942 г. органы госбезопасности сообщили в Государственный Комитет Обороны: “Главный удар будет нанесен через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю”»[31].

Но при чем здесь органы НКВД и почему сообщение датировано концом марта 1942 года? Военная разведка страны доложила об этом факте советскому руководству на четыре с половиной месяца раньше.

На шифровки Кента, в которых он отчитывался о поездках в Чехословакию и Германию, Центр ответил неожиданно быстро. В ответе говорилось, что переданная им информация была доложена лично Главному хозяину. Разведчик знал, что речь идет о И. В. Сталине.

Кенту сообщалось, что за выполнение особо важного задания ему объявлена благодарность от имени Сталина и что он представлен к высокой правительственной награде.

После возвращения из Берлина Кент вновь окунулся в привычную для него жизнь: напряженная работа в фирме и не менее энергичная разведывательная деятельность. Любого из этих дел в отдельности хватило бы для того, чтобы уставать безумно, а совмещать их – было вдвойне тяжело. Возвращаясь из офиса на виллу в конце дня, Кент знал, что впереди вместо отдыха предстоит та невидимая часть работы, которая важна особо: обобщение, классификация и систематизация поступивших от агентов разведсведений, шифровка донесений в Центр. До поездки в Прагу и в Берлин Кент никому не доверял ключ от шифра – сам выполнял обязанности шифровальщика, но, отправляясь в ту поездку, был вынужден ознакомить с этим шифром Хемница (Михаила Макарова). Об этом просил Жильбер. Но дело было не только в его просьбе. Просто положение было безвыходным: брюссельская и парижская резидентуры не могли оставаться без связи с Центром на время его отсутствия.

Вскоре после возвращения Кента из Берлина в Брюссель наступило 7 ноября 1941 года. Для него это был двойной праздник. Это – день Октябрьской революции 1917 года и день его рождения. Разведчику исполнилось 28 лет. Для резидента – возраст мальчишеский. Для мужчины – пора подведения первых итогов зрелой жизни.

На сердце накатывалась тоска. Поводов для нее было предостаточно. По уругвайскому паспорту он «родился» 3 ноября 1911 года. В этот день его поздравляли с «тридцатилетием» в основном не те люди, от которых бы хотелось принять поздравления. Большинство из них в действительности были не друзьями, а врагами. Да и кем еще могли быть ему фашистские офицеры? Накануне двое из них намекнули, что война ложится на них и их семьи тяжким бременем. Винсенте намек понял и в мягкой, щадящей офицерское самолюбие форме стал давать им взятки. Интенданты были довольны, а дела «Симекско» пошли еще лучше.

28 лет... Кент, при его обаянии и умении нравиться женщинам, еще ни разу в жизни не был близок ни с одной из них! Издержки профессии? Но от понимания этого было не легче. Кент знал, что с некоторыми разведчиками рядом находятся их жены. У некоторых, как, например, у Хемница, были интимные отношения с другими женщинами, хотя Центр это строго-настрого запрещал. У Жильбера была Джорджи де Винтер, имевшая от него сына[32], но Кент ни на что подобное решиться не мог. Дисциплинированность, педантичность в соблюдении правил конспирации до поры до времени брала верх над могучим зовом природы.

Пережить все это, быть может, было бы намного проще, если бы рядом не было Маргарет. Уехав от нее на несколько недель, Кент отчетливо понял, что давно уже любит эту добрую и милую женщину, которая своей красотой и редкими душевными качествами покорила его. Заботясь о ней и ее сыне Рене, живя с ней в одном доме, он давно уже подсознательно ощущал себя ее мужем. И ему безумно нравилось это ощущение.

Кент был вынужден использовать Маргарет в своей работе «в темную», не посвящая ее в свою истинную деятельность разведчика. Ему и без того было страшно, что он когда-нибудь сделает ее «заложницей» своей профессии.

И вот однажды это «когда-нибудь» наступило. Поводом для начала беспокойства стали, как ни странно, события, развернувшиеся вдалеке от Бельгии.

Как известно, 7 декабря 1941 года японская палубная авиация бомбила и практически сравняла с землей крупнейшую военно-морскую базу США Перл-Харбор. На следующий день Япония официально объявила Соединенным Штатам войну. Это привело к еще большему усугублению внешнеполитической ситуации, в результате которого войну США объявили союзники Японии – Германия и Италия.

На то она и Мировая война, чтобы втягивать в свою пучину все новые и новые обломки человеческих судеб, судьбы целых народов и государств.

Кент помнил о том, что его паспорт был выдан уругвайским консульством в Нью-Йорке. В новых условиях этот факт вполне мог вызвать подозрение у германских властей.

Все это было лишь мрачным, не лишенным основания прогнозом.

Предчувствие беды многим кажется выдумкой. Но Кент предчувствовал ее. И, как вскоре оказалось, не случайно.

12 декабря 1941 года, вечером, Маргарет позвонила с виллы Винсенте в контору и сообщила, что к ним из Парижа приехал Жан Жильбер. Приезд был неожиданным, и Кент поспешил домой.

Встреча с Жильбером мало чем отличалась от предыдущих. Разведчики долго беседовали, но разговор их больше касался коммерческих дел: деятельности «Симекско», ее филиала в Париже «Симекс» и недавно открывшегося в Марселе дочернего предприятия «Симекса».

О разведывательных делах, соблюдая профессиональную этику, почти не говорили. Вот уже полтора года они возглавляли разные резидентуры и не посвящали друг друга в детали своей работы. Это было не из-за взаимного недоверия, а в целях соблюдения конспирации, правила которой складывались долгие годы. Это было разумно. Если бы чья-то резидентура была раскрыта и резидента бы арестовали, то о деятельности «соседней» резидентуры – о ее агентах, связях, тайниках и прочем – он ничего бы или почти ничего не знал.

Кроме того, считалось непрофессиональным и просто неприличным делом без ведома резидента общаться с членами другой резидентуры.

Кент, бывая в Париже, этот закон соблюдал свято. Жильбер же – нет. Он часто злоупотреблял тем, что знал по предыдущей работе членов бельгийской резидентуры. Приезжая в Брюссель, он назначал им встречи, не спрашивая на то разрешения у Кента. Случалось, что Кент узнавал об этом. Тогда он в разной форме выговаривал Жильберу все, что думал по этому поводу. Жильбер, как провинившийся школьник, в таких случаях отмалчивался...

В конце разговора Жильбер сказал, что утром у него много дел, и они разошлись по своим комнатам.

В ночь с 12 на 13 декабря Хемниц должен был проводить на вилле Джульетты очередной сеанс радиосвязи с Центром. Помня об этом, Кент как всегда немного беспокоился, и это беспокойство не давало уснуть. Но на утро он, бодрый и подтянутый, отправился к себе в контору. Маргарет собиралась навестить в пансионате сына, а потом заехать на кладбище на могилу мужа.

Не прошло и часа с начала рабочего дня, как в кабинете Винсенте Сьерра раздался телефонный звонок. Взволнованный голос Жильбера сообщил, что Кент срочно должен вернуться домой. Ничего, не понимая, Кент поехал на виллу. Там, не находя себе места от беспокойства, его ожидал Жан. Путаясь и сбиваясь, он сообщил следующее.

Накануне он предупредил Хемница, чтобы тот собрал утром на вилле Джульетты часть известной ему бельгийской резидентуры, в том числе Софи Познанскую и Давида Ками.

Расставшись после завтрака с Кентом и Маргарет, Жильбер отправился туда. Дверь ему открыл незнакомый мужчина. За его спиной стоял еще один. Их внешний вид, манера держаться подсказали опытному разведчику, что это работники германской спецслужбы. Не растерявшись, он назвал первую пришедшую в голову фамилию, сказал, что разыскивает своего знакомого. Немцы вежливо попросили его пройти в дом, тщательно проверили документы. Увидев среди этих документов письмо-заказ фирмы «Тодт» на поставку оборудования для Рейха, они успокоились и от пустили Жана.

Стало ясно, что назначенная Жаном Жильбером встреча на вилле провалилась. Работавшая там в ночь на 13 декабря радиостанция была запеленгована немецкими спецслужбами.

Кент был в ярости. Он стал кричать на Жильбера, требуя объяснить, по какому праву тот опять самовольничал, назначив встречу с его людьми на конспиративной вилле, предназначенной исключительно для плановой работы радиосвязи Кента с Центром. Собрав их вместе на вилле Джульетты, он их фактически передал в руки работникам гестапо и абвера. Более того, предъявив документы, он «засветил» фирму «Симекско», а, вернувшись сразу же на виллу Винсенте Сьерра, он мог привести за собой «хвост».

Казалось невероятным, что столь опытный разведчик мог из-за собственной беспечности совершить столько ошибок.

Жан не оправдывался. Он словно не слышал упреков. Лишь раздраженно обвинял Кента в эгоизме, заявляя, что тот думает только о себе.

Ситуация была напряженнейшая, но разведчики сумели справиться с эмоциями и стали думать о том, каковы могут быть последствия совершившихся событий.

Было ясно, что все сотрудники резидентуры, собранные на вилле Джульетты, арестованы. Как ни трагична была ситуация, Кент не мог про себя не отметить, что ни один из членов резидентуры, завербованных им после отъезда Отто во Францию, не знал ничего толком о нем, о его адресе, о фирме, а также о других разведчиках группы. Соблюдавшиеся правила конспирации на этот раз сыграли добрую службу. Но ведь был еще Хемниц (Макаров), который, увы, знал очень многое. Он лично был знаком с Кентом еще с той поры, когда они в одно и то же время обучались в ГРУ: им довелось столкнуться там лишь один раз – во время принятия военной присяги. Он не знал названия «крыши», под которой работала резидентура, но ему был известен резидент, номер его домашнего телефона. Более того, по настоянию Жильбера Кент накануне отъезда в Прагу и Берлин передал ему шифр для радиосвязи с Центром. Кроме того, Хемниц знал Блондинку – Маргарет Барча, которая «вслепую» использовалась между ним и Кентом в качестве связной. Ему были известны Джульетта, Ромео, Боб, Профессор, а также некоторые другие разведчики, включая тех, которые работали в Париже.

Надо было срочно предпринимать меры по консервации бельгийской резидентуры. Кент на своей машине отвез Жильбера на вокзал и тот успел на поезд, отходивший в Париж.

Состоялся очень трудный разговор с Маргарет. Кент объяснил, что его земляк – уругваец Аламо – за что-то был арестован немцами. Стало быть, и ему, Винсенте, угрожает реальная опасность: после вступления в войну против гитлеровской коалиции США немцы на всех американцев стали смотреть подозрительно. Он доказывал, что ей вместе с Рене хорошо было бы уехать во Францию, в Марсель. Она бы там немного пожила, быть может, даже поработала в филиале фирмы, которой давно пора расширяться. А потом можно было бы подумать и об отъезде к отцу в США.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.