Полное единодушие КГБ и науки
Полное единодушие КГБ и науки
После того как была вырезана сюжетная линия, связанная с убийством, претензии консультантов от КГБ не прекратились: им не нравилось, что за Евдокимовым тенью следует офицер КГБ — теперь, когда его жизни ничто не угрожает. Ведь угроза убийства и была той причиной, по которой «присматривать» за Евдокимовым приставили офицера КГБ. Теперь же в сюжете возникало неразрешимое противоречие, и летом 1963 года встал целый ряд новых вопросов в связи с тем, как следует отображать отношения советской науки и КГБ.
С одной стороны, перед сценаристами стояла относительно легкая идеологическая задача. Фильм должен был продемонстрировать превосходство советской науки. Этот аспект подчеркивался в синопсисе сценария, представленном в октябре 1962 года, где утверждалось: «Неуклонно растущие достижения Советского Союза в научных сферах, связанных с обороной, вызывают ярость империалистических кругов западных держав и оживление деятельности их разведывательных служб»[496]. Стандартный мотив для фильмов той эпохи, когда ученые, особенно физики, заняли особое место в советском пантеоне героев в связи с научно-технической революцией эпохи Хрущева[497].
Но главным идеологическим посылом фильма стало полное единодушие советской науки и КГБ, которое олицетворяли взаимоотношения двух главных героев фильма, Евдокимова и Лагутина. Эти взаимоотношения составляли ядро фильма. В том же синопсисе, выпущенном на киностудии в октябре 1962 года, они описываются так: «Главные герои… сотрудник НИИ Евдокимов и офицер органов государственной безопасности Лагутин. Эти образы — ученый и его телохранитель — раскрываются интересно и ярко. Между двумя этими одаренными, духовно богатыми людьми возникают понимание и настоящая мужская дружба»[498].
Обратите внимание на последнюю строку, в которой явно подразумевается сопоставимость и родство двух этих героев: ученого и чекиста. С самого начала сценаристов проинструктировали о необходимости подчеркивать тот факт, что оба героя — люди «выдающиеся»[499]. Героический пафос проистекает из того, что два этих безымянных советских героя, даже мученика, вынуждены действовать инкогнито во имя высших интересов государственной безопасности[500].
Однако изобразить такие отношения на экране оказалось делом крайне сложным и доставило немало хлопот консультантам от КГБ. Претензии, связанные с этим аспектом, впервые были высказаны летом 1963 года (опять же после начала съемок). Консультанты возражали, в частности, против того, что Лагутин «охранял» Евдокимова.
Корень проблемы, несомненно, заключался в том, что эта тема противоречила еще одному императиву эпохи: советская наука не только превосходила и опережала западную, но и ступила на порог новой эры свободы и открытости, которая соответствовала новому прогрессивному образу страны. В конце 1950-х — начале 1960-х годов Хрущев со всех трибун твердил о советском научном и военном превосходстве, а также подчеркивал открытость советской науки[501]. Это в первую очередь означало свободу от жесточайшего контроля со стороны органов госбезопасности, характерного для сталинской эпохи[502]. Но показать приемлемые контуры новых взаимоотношений КГБ и советской науки оказалось делом не таким простым, особенно в связи с фундаментальным противоречием между распоряжением изображать советскую науку свободной и ключевой драмой фильма, которая разворачивалась вокруг судьбы несвободного ученого, работающего в условиях высочайшей секретности.
В некотором плане изобразить новую свободу советской науки было несложно. Так, например, в фильме Евдокимову разрешают выехать на Запад и принять участие в международной научной конференции. Более того, старательно подчеркивается, что этой свободой он обязан великодушию и бескорыстию советских чекистов, которые с готовностью берут на себя все тяготы и заботы по организации поездки, преданно служа на благо советской науки. К примеру, в фильме есть такой эпизод: молодой офицер КГБ Киселев высказывает мнение, что Евдокимову не следовало отправляться за границу, на что генерал отвечает: «Ну конечно, для нас это было бы проще и спокойнее. Но ведь ему обязательно надо было побывать на конгрессе»[503].
В числе самых крайних проявлений контроля над советской наукой со стороны органов госбезопасности были специальные тюремные лагеря, известные в обиходе как шарашки, они подчинялись службе безопасности. Ученые-заключенные таких лагерей — среди которых были Королев, Туполев и Солженицын (рассказавший о шарашках в своем романе «В круге первом») — продолжали работать на советское государство.
В постсталинском Советском Союзе не стало места для таких шарашек. После смерти Сталина шарашки официально расформировали (30 марта 1953 года) вместе со спецотделом МВД СССР, который раньше управлял ими. Многих ученых, пребывавших в заключении, освободили в конце 1950-х, хотя некоторые шарашки продолжали работать еще несколько лет. Прежние шарашки были в основном преобразованы в закрытые лаборатории, для обозначения которых возник новый термин — «почтовые ящики» (поскольку они назывались только по номеру абонентского ящика)[504]. В одном из таких «почтовых ящиков» и работал Евдокимов.
Однако фундаментальное недоверие советского государства к ученым проявлялось в практике хрущевской эпохи прикреплять охранников от КГБ к ведущим ученым. Андрей Сахаров в своих воспоминаниях пишет о вооруженной охране, приставленной к нему КГБ с 1954-го по ноябрь 1957 года, жившей с ним по соседству (Лагутин тоже проживал рядом с Евдокимовым). Сахаров вспоминает, что охранникам приказано было не только защищать его жизнь, но и препятствовать нежелательным контактам и что они не пытались скрывать этого[505]. Иными словами, КГБ контролировал ученых и следил за ними, а также защищал их от иностранных врагов. Грань между охраной и тюремной стражей была очень тонкой. Претензии, высказанные консультантами от КГБ к фильму, демонстрируют, насколько чувствительно в КГБ воспринимали эту двусмысленность.
Нервозность КГБ, возможно, еще больше распаляла тот факт, что вред, нанесенный советской науке органами госбезопасности, стал привлекать внимание литераторов той эпохи. Эта тема поднималась в таких произведениях времен оттепели, как «Белые одежды» Владимира Дудинцева, в котором речь идет о гонениях генетиков[506], «Зубр» Даниила Гранина, в котором рассказывается об ученом-атомщике, работающем под надзором НКВД[507]. Очевидно, проблема была острой.
Вследствие критики со стороны КГБ сцены, в которых изображались взаимоотношения Лагутина и Евдокимова, пришлось переписать, так же как и сцены в КГБ[508]. Худсовет пытался решить эту проблему, сделав акцент на личных взаимоотношениях Евдокимова и Лагутина. Так, например, в одной из версий киносценария Киселев интересуется мнением Евдокимова о Лагутине, а Евдокимов раздражается и говорит, что не может говорить о Лагутине «официально» — ведь он его друг[509]. В другом месте утверждается, что «Евдокимов и Лагутин должны уметь также смеяться, шутить»[510]. Подчеркивается также их общая страсть к охоте[511].
Их взаимная дружеская привязанность подчас преувеличена. Рассмотрим, к примеру, фрагмент диалога, который был вставлен в ответ на комментарии консультантов от КГБ в 1963 году:
«ГЕНЕРАЛ: (Лагутину) Ну, есть у вас что добавить?
ЛАГУТИН: Нет, товарищ генерал.
ГЕНЕРАЛ: Тогда немедленно отправляйтесь в Зареченск и сделайте все, чтобы обеспечить полную секретность… И передавайте от меня привет товарищу Евдокимову (улыбается). Ведь вы с ним, кажется, приятели.
ЛАГУТИН (смущенно): Ну что вы, товарищ генерал, я просто уважаю Игоря Матвеевича [Евдокимова]…»[512]
Это достаточно глубокие отношения, во многом патерналистские. Чекисты напоминают уставших, измученных, но терпеливых родителей. В одном эпизоде, например, Евдокимов сбегает из-под наблюдения Лагутина и, не подчиняясь предписанию, едет в Москву, чтобы повидать свою девушку. Лагутин беспокоится о его безопасности, выслеживает Евдокимова в Москве и делает ему мягкий выговор. Евдокимов понимает, что доставил Лагутину неприятности, и предлагает защитить Лагутина перед его начальством, взяв всю вину на себя, но Лагутин возражает: «Это я отвечаю за все, что с вами происходит». В сценарии особо отмечается, что Лагутин произносит эти слова беззлобно, а значит, не обижается на Евдокимова за его эгоизм, не ропщет на возложенную на него тяжелую ответственность. Своим великодушием Лагутин невольно пристыдил Евдокимова. В сценарии отмечается, что их взгляды встречаются и Евдокимов в конце концов опускает глаза и говорит шепотом: «Прости меня, Коля…» Лагутин внезапно улыбается, вздыхает, понимающе кивает и ведет Евдокимова домой[513].
Есть и другие эпизоды, в которых офицеры КГБ вздыхают по поводу наивности и безрассудства своего подопечного. В раннем варианте сценария генерал КГБ рассказывает, как он пытался предупредить Евдокимова о грозившей ему опасности, говоря, что меморандум НАТО нацелен на советских ученых, и объясняя ему международную ситуацию, но Евдокимов обращал все в шутку. «А вы попробуйте сказать ему, что он вредит государственным интересам!» — вздыхает генерал[514].
В некоторых эпизодах подчеркивается резкий контраст между тяжелым бременем ответственности, которое несет чекист, и безответственностью интеллектуала. На каком-то этапе на «Мосфильме» даже прозвучало предложение, чтобы Лагутин погиб в результате того, что Евдокимов так и не смог всерьез отнестись к его работе.
Исправленная версия сценария, где преуменьшена роль Лагутина как «охранника», вызвала новую серию критических замечаний со стороны консультантов от КГБ. Теперь один из них выразил недовольство тем, что Евдокимов чрезмерно любезен с Лагутиным: «Евдокимов приходит и говорит Лагутину: "Извини, я тебя задержал". Лагутин не тот человек, перед которым должен извиняться ученый. Может, он и сказал "Извини, я задержал тебя". Но мы [в КГБ] восприняли бы это как иронию. Лагутин выполняет свои обязанности, и когда ученый извиняется перед ним, это звучит неправдоподобно»[515].
Это замечание кажется нелогичным и чересчур придирчивым. Оно также отражает неуверенность и мнительность по отношению к интеллигенции, что выдает предположение консультантов о том, что любая вежливость, проявленная к чекисту, имеет иронический подтекст. Однако суть проблемы, безусловно, заключается в том, что консультанты сами не были уверены, как на данном этапе следует изображать взаимоотношения ученого и чекиста.
В. И. Толстых, сотрудник «Мосфильма», в ответ на эту претензию утверждал, что даже если вежливость Евдокимова по отношению к Лагутину не совсем реалистична, ее следует оставить в силу ее воспитательной ценности, как пример желательной степени вежливости в личных взаимоотношениях интеллигентов и чекистов: «Вы говорите, неправильно, что Евдокимов извиняется перед Лагутиным. Возможно, это возмутит 90% ваших товарищей, но меня как зрителя это устраивает, поскольку показывает этическую сторону, характер взаимоотношений между чекистом и ученым. Если в жизни все не так, как в кино, — тем хуже для жизни. Я бы предпочел, чтобы и в жизни ученый относился к чекисту по-дружески, по-товарищески, более этично. И, возможно, фильм проложит путь к более корректным отношениям между учеными и чекистами»[516]. (Видимо, Толстых выступил успешно, поскольку этот эпизод остался в окончательной версии фильма.)
Тем временем представители КГБ продолжали упорно отрицать существование практики охраны советских ученых. Подводя итоги в декабре 1963 года, представитель КГБ на «Мосфильме» Шмелев счел нужным отметить, что «такого рода охраны ученых в нашей стране нет, но в данном случае она становится необходимой, когда выясняется, что иностранный разведчик охотится за некими секретными данными, которыми владеет Евдокимов»[517].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.