Глава 20 Условия войны и мира

Глава 20

Условия войны и мира

Ноябрь – декабрь 1917 г.

Революция вывела Россию из числа участников войны, но союзники всеми силами пытались сохранить достигнутое на других фронтах. 5 ноября 1917 г., когда вести о революции в России дошли до западных союзников, на конференции в Рапалло генерал Фош доложил, что 2-я итальянская армия «полностью развалилась», но 1, 3 и 4-я «остаются боеспособными». 2-ю армию подкосила возникшая в ее рядах паника. При столкновении с мощным наступлением австрийцев воинский порядок и дисциплина рухнули.

Недавно назначенный премьер-министр Италии Витторио Орландо обратился к британцам и французам за помощью. Как он сказал Ллойд Джорджу, «просто помощи» недостаточно, необходимо, чтобы «помощь была адекватной». Когда Ллойд Джордж ответил, что продолжение Италией войны «в общих интересах» Британии и Франции, Орландо, по словам британского премьер-министра, «с трепетной страстью заверил, что именно это Италия собирается делать любой ценой, даже за счет отступления до Сицилии». Ллойд Джордж по этому поводу заметил: «Он сицилиец».

Итальянцы решили отойти на 100 километров, до реки Пьяве, и попытаться остановить там австрийцев. «В данный момент страна спокойна, – говорил Орландо союзникам. – Она смирилась с территориальными потерями, и отступление к Пьяве волнений не вызывает». Орландо заверил, что порядок в стране может быть гарантирован до тех пор, пока «не будет оставлена линия обороны по Пьяве». Таким образом, будущее Италии «зависит от решения, которое сейчас примут союзники».

Итальянцы просили срочно перебросить в Италию 15 британских и французских дивизий, заявив, что соотношение австрийских и итальянских войск в пересчете на батальоны представляет собой 811 к 377. Фош справедливо назвал это утверждение «нелепым преувеличением». Ллойд Джордж вспоминал, что само приведение таких цифр было «лишним подтверждением паники», охватившей итальянский Генеральный штаб. Британия и Франция согласились направить 8 дивизий, и не более.

Это решение принесло австрийцам первоначальный и неожиданный успех. 8 ноября австрийские войска, быстрым темпом спускаясь c горных вершин Юлианских и Доломитовых Альп, заняли Витторио-Венето, откуда оставалось всего 60 километров до Венеции. За десять дней итальянцы отступили от Капоретто на 100 километров до Пьяве: масштаб этого маневра был сопоставим с отступлениями на Восточном фронте. Преследуя противника, воинская часть под командованием лейтенанта Роммеля успешно форсировала Пьяве в верхнем течении у деревни Лонгароне и захватила 8000 итальянских солдат и 20 орудий. На подходе к деревне Роммель увидел немецкого лейтенанта, некоторое время назад попавшего в плен к итальянцам. Он ехал на муле в сопровождении нескольких десятков итальянцев, размахивавших белыми платками. Лейтенант вез с собой письмо от командира итальянского гарнизона в Лонгароне, сдающего и гарнизон, и деревню на милость победителя?[209].

Через пять дней на Итальянском фронте Центральным державам сопутствовал очередной успех. 15 ноября венгерская дивизия форсировала дельту реки Пьяве и заняла Кава-Цукерина, в 25 километрах от Венеции. Однако боевой дух итальянского войска не был сломлен, и вечером 15 ноября, когда четыре немецких батальона попытались форсировать Пьяве близ Понте-ди-Пьяве, итальянцы вынудили их отступить и захватили 600 пленных.

На побережье Восточного Средиземноморья генерал Алленби, взяв в плен более 4000 турок и 59 пушек в Газе и Беэр-Шеве, продолжал быстро продвигаться к своей цели – Иерусалиму. Немцы, австрийцы и турки сражались с британцами, австралийцами и новозеландцами вдали от родины. 6 ноября в ходе сражения у Тель-эль-Куэльфа 24-летний капитан Королевского корпуса медицинской службы Джон Рассел «неоднократно отправлялся оказывать помощь раненым под убийственным огнем снайперов и пулеметов и во многих случаях, когда под рукой не было других средств, выносил их на себе, полностью выбиваясь из сил». С этой формулировкой он был посмертно награжден Крестом Виктории.

8 ноября налетом союзной авиации на немецкий аэродром в Эль-Тине на прибрежной равнине было уничтожено на земле 8 самолетов. Сотни турок, испугавшись бомбардировок с воздуха, бежали с линии фронта. 9 ноября из перехваченного турецкого телеграфного сообщения стало известно о серьезной нехватке у противника паровозов и вагонов. Турецкие войска ретировались из Беэр-Шевы в Иудейские горы. Авиация Алленби бомбила и обстреливала из пулеметов отступающие колонны.

11 ноября британский Военный кабинет, не привыкший ежедневно получать телеграммы о столь стремительном наступлении, решил предостеречь Алленби о риске существенного растяжения линий коммуникаций. На тот случай, если генерал сочтет политиков чрезмерно боязливыми, ему напомнили о судьбе британских войск, слишком быстро наступавших на Багдад в 1915 г. Тогда они были оттеснены до Эль-Кута, оказались в осаде и были вынуждены сдаться. Однако это не могло повлиять ни на темп наступления, ни на соблазн захвата Иерусалима. 15 ноября австралийские и новозеландские войска захватили города Рамла и Лод. Последний когда-то был городом крестоносцев Сен-Жорж-де-Лод и домом святого Георгия. Образ этого святого, прославившегося убийством дракона, английские крестоносцы шестьсот лет назад привезли домой, в Англию, избрав его своим небесным покровителем. 16 ноября новозеландские кавалеристы вступили в Яффу. Их следующей целью был Иерусалим.

10 ноября на Западном фронте подошла к концу битва при Пасхендале. Канадцы под ураганным артиллерийским огнем из 500 орудий и бомбардировками с воздуха преодолели последние пятьсот метров. С начала наступления в последний день июля войска Хейга отвоевали немногим более 7 километров территории, потеряв при этом 62 000 убитыми и 164 000 ранеными. Потери немцев составили 83 000 убитыми и четверть миллиона ранеными. Еще 26 000 немцев были взяты в плен. «Мы одерживаем великие победы, – сказал Ллойд Джордж 12 ноября на заседании Высшего военного совета в Париже. – Но, когда я смотрю на ужасающие списки потерь, порой хочется, чтобы не было необходимости так много побеждать».

В Канаде в этот месяц статистика призыва продемонстрировала глубокое нежелание ее граждан оказаться в списках погибших. Перспектива службы в Европе была настолько непопулярна, что из 331 934 годных к службе мужчин, подпадавших под действие закона, 21 568 отправились в армию, а 310 376 попросили об освобождении от воинской службы?[210]. Это было свидетельством растущего понимания реалий войны.

11 ноября российские войска, оставшиеся верными свергнутому Временному правительству и представлявшие существенную силу, подошли к Петрограду на расстояние орудийного выстрела. Это было в воскресенье. В Петрограде среди тех, кому перспектива власти большевиков представлялась кошмаром и помутнением рассудка, широко распространилось мнение, что настал момент освобождения. Противники большевиков сформировали Комитет общественного спасения и призвали курсантов военных училищ начать боевые действия в городе. Один из царских генералов, содержавшийся в плену в гостинице «Астория», арестовал вооруженную охрану, поставленную большевиками. Курсантам удалось захватить несколько зданий, но во второй половине дня большевики справились с ситуацией, захватили «Асторию», курсантов выбили из захваченных зданий артиллерийским и пулеметным огнем. Многие из курсантов, решивших сдаться в плен, были зверски убиты.

Россия утратила боеспособность, итальянские войска отступили к Пьяве. На плечи Франции и Британии легла дополнительная ноша борьбы за дело союзников. 16 ноября у Франции появился новый лидер, 76-летний Жорж Клемансо, который, несмотря на возраст, был решительно настроен привести страну к победе. Как премьер-министр и военный министр, он взял под контроль все военные действия Франции, заставляя своих подчиненных работать так же напряженно, как и он сам. Это было сделано как нельзя вовремя. До немцев дошла телеграмма из Петрограда, адресованная «всем» и подписанная Троцким, в которой говорилось, что новое советское правительство желает мира. 17 ноября министр иностранных дел Австрии граф Чернин написал другу: «Мир в самое ближайшее время необходим для нашего собственного спасения, но мы не можем заключить мир до тех пор, пока немцы не войдут в Париж, – а они не смогут войти в Париж, пока не избавятся от Восточного фронта».

А этот момент казался практически неминуемым: 19 ноября большевики выдвинули предложение о незамедлительном перемирии на всех фронтах. На следующий день Клемансо с вызовом заявил в палате депутатов: «Война, и ничего, кроме войны». Эти слова слышал находившийся в зале министр вооружений Британии Уинстон Черчилль, который через двадцать два года выразит те же чувства, когда Британия потеряет своего основного союзника, Францию, и Лондон окажется в опасности, как и Париж в 1917 г., после того как Россия объявила о выходе из войны.

В тот же день, когда сделал свое жесткое заявление Клемансо, с не менее жесткими словами, но высказанными в обстановке строжайшей секретности, Ллойд Джордж обратился к эмиссару Вудро Вильсона полковнику Хаусу. Стало ясно, что надежда Першинга сконцентрировать в Европе миллионную американскую армию к лету 1918 г. бесконечно далека от реализации. Самые последние расчеты показывали, что к маю армия может составить максимум 525 000 человек. К тому же у Соединенных Штатов оказалось недостаточно судов для поставок необходимого снаряжения, боеприпасов и продовольствия, и не приходилось надеяться, что до 1919 г. ситуация изменится. Проблемой оказалась и некомпетентность: часть американских грузовых судов приходили во Францию загруженными не более чем на 50 % от максимально возможной вместимости. Для Британии сокращение масштабов и отсрочка американского участия в войне стали ударом. «Будет лучше, если я откровенно изложу вам факты, – сказал 20 ноября Ллойд Джордж полковнику Хаусу, – поскольку существует опасность, что у вас может возникнуть мысль о возможности собирать свою армию не торопясь, а когда она начнет действовать – в 1918 или 1919 г., – не имеет особого значения. Но я хочу, чтобы вы поняли: это жизненно важно».

В тот день, когда Ллойд Джордж сделал это заявление, британская армия предприняла еще одно наступление на Западном фронте – третье за текущий год. Его целью стал город Камбре и окрестности. На фронте протяженностью около десяти километров четверти миллиона британских солдат противостояла четверть миллиона немцев. Британскими силами командовал генерал сэр Джулиан Бинг. Три сотни аэропланов выполняли разведывательные и наблюдательные задачи. Но главной отличительной чертой этого наступления было то, что впервые в истории войны основной ударной силой должны были стать танки. На первоначальной стадии было задействовано 324 танка, и их появление в таком количестве сразу дало желаемый эффект. Они сминали немецкую колючую проволоку и за считаные часы прорвали немецкую оборону по всей ширине десятикилометрового фронта.

«Три полосы проволочных заграждений были пройдены, словно заросли крапивы, – вспоминал капитан Д. Г. Брауни, – и триста пятьдесят проходов были расчищены для пехоты. Защитники передовых траншей под разрывами артиллерийских снарядов выкарабкивались из своих окопов и укрытий и обнаруживали прямо перед собой головные танки». Вид этих металлических чудищ, написал Брауни, был «страшным и ужасающим».

Первоначальный успех развить не удалось. Атака замедлилась, а потом захлебнулась из-за ошибок в конструкции танков. Спустя короткое время у них начали рваться гусеницы. Немцы, в свою очередь, проявили незаурядное упорство. Во Флекьере, менее чем посередине пути от начальной точки до Камбре, британские летчики-наблюдатели не заметили артиллерийские батареи немцев, которые на одном из участков фронта остановили танковое наступление, подбив 39 машин. Семь из них поразил немецкий артиллерист, унтер-офицер Крюгер, который один вел огонь из своего орудия, пока не был убит. Он стал единственным немецким солдатом Первой мировой войны, о котором сообщили британские военные сводки.

Канадские кавалеристы из полка «Форт Гарри Хорс», наступая к северу от Маньера, подошли к Камбре ближе, чем остальные части союзников. В ходе наступления они захватили штаб инженерных войск немцев в полном составе. Затем, приблизившись к артиллерийской батарее, которая вела огонь по танкам, кавалеристы с саблями наголо ринулись в атаку. Далее, проскакав по дороге в ложбине, они буквально свалились на голову роте немецких пулеметчиков и уничтожили около полусотни солдат. Но в этой же ложбине их остановили другие пулеметчики. Кавалеристы спешились, погнали лошадей в сторону немецких окопов, а сами смогли с боем пробиться обратно к своим, в Маньер. За проведение этой атаки командир кавалеристов лейтенант Г. Стракен был награжден Крестом Виктории.

Первый день сражения при Камбре доказал, что танки могут успешно применяться для решающего прорыва линии обороны противника. Были захвачены немецкие укрепления, занято 8 километров территории, взято в плен более 4000 немецких солдат. Британские газеты с торжеством заявили: «Величайшая победа Британии в ходе войны» и «Сюрприз для немцев».

Ощущение достигнутого успеха в первый день наступления было вполне обоснованным, но неудачи при Флекьере и Маньере должны были стать тревожным знаком. На второй день сражения с русского фронта подошла свежая дивизия немцев. Прямо с железнодорожной станции в Камбре ее бросили на укрепление участка фронта, где планировалось продолжение наступления, – между Румийи и Кревекуром, на канале Сен-Кантен. Это не позволило осуществить следующую стадию британского плана – кавалерийский прорыв. Узнав, что на фронте появилась новая немецкая дивизия, Бинг понял, что кавалерия не сможет промчаться галопом на восток, к Камбре. «Молниеносный прорыв» конницы, идеал и реальность войны до 1914 г., в 1917 г. оказался невозможен.

Новость о первоначальном успехе при Камбре, подарившая надежду на то, что патовая ситуация окопной войны может быть все-таки решена в пользу союзников, стала широко известна 23 ноября и вызвала беспрецедентную реакцию. В Британии по всему острову в честь победы звонили церковные колокола?[211]. В Соединенных Штатах в одном нью-йоркском клубе на доске объявлений появилось творение Эдварда И. Киддера:

Британец Бинг не знает поражений.

Без артиллерии и заграждений

Он выиграл дюжину сражений.

И снова танки рвутся в бой,

Идут полки, сомкнувши строй,

И мир кричит ему: «Герой!»

Он блещет удалью и силой воли,

А Гогенцоллерн корчится от боли.

Ты победитель, Бинг, и за тебя

Сегодня пьем, победный марш трубя!

Лондон и Нью-Йорк еще ликовали, но победоносное наступление уже грозило захлебнуться. 23 ноября, в тот день, когда по всей Британии звонили колокола, когда объявили, что у Камбре удалось захватить более 7000 пленных, продвижение британских войск столкнулось с ожесточенным сопротивлением противника у Бурлонского леса. В этом бою принимало участие 62 британских танка, но потери среди танкистов росли, что вело к сокращению элемента силы, а также и неожиданности.

Исход сражения должна была определить битва у Бурлонского леса. Хейг настаивал, что лес необходимо взять и продолжить широкомасштабное наступление. По его предложению кавалеристов, чьей первоначальной задачей было действовать в кильватере танкового прорыва, спешили и перевели в пехоту. Хейг сказал Бингу, что их следует использовать «в любом количестве». Когда об этом решении стало известно генералу Филдингу, одному из корпусных командиров, он сказал: «Мы сделаем все, что в наших силах, сэр, но вы требуете от нас слишком многого».

Это «слишком многое» оказалось невыполнимым. Наступающие никак не могли овладеть желанной высотой, господствующей над Бурлонским лесом. Немцы в контратаке отбили сотню своих недавно потерянных орудий. В локальном сражении за деревню Мёвр три ирландских батальона смогли к вечеру 23 ноября очистить от немцев три четверти деревни. Одна рота попала под сильный пулеметный огонь из опорного пункта к юго-западу от Бурлонского леса. Их затруднительное положение заметил пилот самолета союзников, который спикировал, чтобы атаковать противника. Немцы открыли по нему огонь. Самолет был сбит, летчик погиб. Через несколько недель в колонке «In memoriam» газеты Times появилось сообщение: «В память неизвестного авиатора, сбитого 23 ноября 1917 г. в ходе атаки на опорный пункт немцев к юго-западу от Бурлонского леса при попытке помочь роте Королевских ирландских фузилеров, когда ждать помощи было неоткуда». Погибшим авиатором был американский доброволец лейтенант Григгс, воевавший в составе 68-й (австралийской) эскадрильи.

В боевых действиях принимала участие эскадрилья барона фон Рихтгофена. К северу от деревни Фонтен Рихтгофен лично сбил самолет британского летчика Д. А. В. Бодди. Пилот получил ранение в голову и совершил аварийную посадку. Его спас другой британский пилот, который случайно совершил аварийную посадку неподалеку.

В последнюю неделю ноября выпал первый снег. На смену танковым наступлениям пришли рукопашные схватки. 27 ноября британцы сделали попытку овладеть Фонтеном и направили в узкие улочки совершенно не приспособленные к этому танки. «В Фонтене была кошмарная бойня, – писал танкист генерал-майор Джон Фуллер. – Я три недели перед сражением продумывал все варианты, но даже не касался варианта уличных боев. Я могу сколько угодно корить себя за недостаток предвидения, но мне бы и в голову не пришло, что наши пехотные командиры могут бросить танки в такие места».

Один немецкий офицер видел этот бой с другой стороны. «Бронированные машины вошли в деревню, – написал он в докладе. – Оказалось, что они в состоянии занять территорию, но не в состоянии ее удерживать. На узких улицах и в переулках им не хватало открытого пространства для ведения огня, и их перемещение было ограничено со всех сторон. Ужас, который они сеяли в наших рядах, исчез. Мы поняли их слабые места. Яростное стремление к борьбе с ними нарастает». Немцы выяснили, что ручные гранаты при попадании на крышу или в борт танка неэффективны. «Мы связывали несколько гранат вместе, – написал этот офицер, – и старались, чтобы они взрывались под днищем танка». Новому оружию нашлось новое противодействие.

Немецкие пулеметчики простреливали Фонтен с севера, британские – с юга. Британский военный корреспондент Филипп Гиббс написал в Daily Telegraph: «Ни одно существо, появившееся на улицах Фонтена, не могло там прожить и секунды». Британские танки, вышедшие на дальний край деревни, откуда уже просматривался Камбре, были отозваны. Британские солдаты, вошедшие в деревню, отступили. Из полутора тысяч гвардейцев, сражавшихся на улицах, вернулись менее пятисот. Среди погибших в тот день оказался и Норман Чемберлен, чей двоюродный брат Невилл, впоследствии премьер-министр, позже описывал в опубликованных в частном порядке мемуарах, как Норман, ведя свое подразделение в атаку, попал под интенсивный пулеметный огонь. «Местность была открытая, укрыться негде, был дан приказ отступить на пятьдесят метров в траншею… То ли приказ об отступлении не дошел до него, то ли он не мог вернуться, но ни его, ни его людей больше никто не видел».

27 ноября британцы были вынуждены прекратить наступление. Камбре остался на недостижимом расстоянии. Британская кавалерия не смогла преодолеть линию траншей и проволочных заграждений. Однако отвоеванная территория давала британцам одно преимущество: возможность обозревать занятую немцами значительную территорию к северу и, соответственно, воспользоваться этим для корректировки артиллерийского огня и организации будущего наступления. Впрочем, немцы не были намерены оставлять противнику это преимущество. 27 ноября, в тот день, когда Хейг отдал приказ остановить сражение за Камбре, принц Рупрехт Баварский отдал приказ командованию 2-й армии: «Атаковать 30 ноября».

Готовясь к наступлению, 28 ноября немецкая артиллерия выпустила 16 000 снарядов, в том числе химических, по позициям британцев в Бурлонском лесу. Само наступление началось по приказу 30 ноября. Многие британские роты сражались буквально до последнего человека. В южном секторе наступления немцы быстро прорвали передовые позиции британцев. Маньер пришлось оставить, после чего немцы взорвали мост, чтобы не дать возможность танкам союзников перебраться через канал Сен-Кантен. Продвинувшись почти на 5 километров, немцы взяли в плен более 6000 британских солдат и захватили 158 орудий. Использование химических снарядов вкупе с тремя десятками аэропланов, осуществляющих поддержку с воздуха, оказалось для немцев столь же эффективным, как ранее танки для британцев. Впрочем, британцы постепенно установили господство в воздухе. В воздушных боях немцы потеряли 11 самолетов, британцы – 7. Отступая, британцам удавалось повсюду перегруппировывать силы и удерживать линию фронта.

Во время сражения капитан А. М. Ч. М’Реди-Дирмид из Миддлсекского полка не только возглавил атаку, в ходе которой немцы были отброшены на пятьсот метров, но и проявил поразительные по стандартам того времени навыки гранатометания, убив или ранив более 80 немцев, после чего погиб сам. На другом участке фронта британский офицер пытался уговорить 60 человек, спасающихся бегством, развернуться лицом к наступающим немцам, заметно превосходящим их в численности. «Не по-британски удирать таким образом, – сказал он, – надо же оказать сопротивление!» Солдаты, практически израсходовавшие все боеприпасы, проигнорировали призыв и продолжили отступление. Позже в этот же день в британских траншеях был обнаружен немец, одетый в форму британского офицера. Его казнили как шпиона. Посчитали также, что именно он пытался направлять солдат вперед на неизбежную смерть или в плен.

По всему фронту британцы оставляли свои позиции, но им на подмогу в спешном порядке бросали резервы, составленные из штабных офицеров, связных, поваров, ординарцев, связистов. «Все сражались до конца, – записал один бывший штабной офицер, – и, когда 2 декабря территория была отвоевана, их тела лежали вперемешку с трупами противника»?[212].

Битва при Камбре, первый день которой вызвал такое воодушевление в стане союзников и на которую возлагали столько надежд как на поворотный пункт в ходе войны, через две недели закончилась полной неудачей. «Бинг захватил сотню пушек и пошел на повышение, – с некоторой горечью написал генерал Гоф сорок лет спустя, – по всей Англии звонили колокола, и было всеобщее ликование. Но это сражение не получило или не могло получить развития. Бинг обнаружил, что сунул голову в узкий выступ, и Бурлонский лес стал синонимом предвестника беды для многих британских солдат».

Кавалерия не смогла преодолеть немецкую линию обороны. Обходящаяся очень дорого патовая ситуация траншейной войны восстановилась. 2 декабря Хейг дал указание Бингу выбрать надежную линию обороны на зиму и немедленно закрепиться на ней. 4 декабря началось отступление. Опираясь на опыт, приобретенный в ходе боев на Галлипольском полуострове, Бинг сумел сделать так, что отход обошелся без потерь. Но в сражении при Камбре британцы и канадцы понесли тяжелые потери: 44 000 убитыми и ранеными. Немцы потеряли 53 000 человек.

Многие раненые британцы, которых отправляли на лечение в Англию, могли добраться лишь до госпиталей на французском побережье. Вера Бриттен была в 24-м главном военном госпитале в Этапле. 24 декабря она написала матери: «Мне бы хотелось, чтобы те, кто так бойко пишет о том, что идет священная война, и все ораторы, которые так много говорят, что она должна продолжаться несмотря ни на что, смогли увидеть один случай – я уж не говорю о десятке случаев – поражения горчичным газом на ранней стадии, смогли увидеть несчастных, обожженных, покрытых огромными гноящимися волдырями горчичного цвета, потерявших зрение – одни временно, другие навсегда, со слипшимися, слезящимися глазами, постоянно испытывающих проблемы с дыханием, способных говорить только шепотом, говорящих, что у них сжимает горло и что они знают, что скоро задохнутся… единственное, что можно сказать, – столь тяжелые случаи длятся недолго: люди либо быстро умирают, либо поправляются, но обычно происходит первое».

На Итальянском фронте австрийские войска к западу от Пьяве вели бои на склонах Монте-Граппы, почти на краю равнины, за которой лежали Виченца, Падуя и река По. 22 ноября они овладели вершиной Монте-Томба высотой 968 метров, но были отброшены. Западнее, в горах, окружающих Азиаго, дальнейшее наступление оказалось невозможным: в рядах атакующих обнаружилось 7000 больных. Император Карл приказал остановиться. Его народ устал от войны. 25 ноября в Будапеште состоялась массовая демонстрация. Около 100 000 венгерских рабочих вышли на улицы с лозунгами за немедленное заключение мира и в поддержку большевистской революции.

На фронте дисциплина и условия жизни избавляли солдат от такой подрывной деятельности. 26 ноября австрийцы атаковали вершину Монте-Пертика: гора семь раз переходила из рук в руки. Через три недели австрийцы достигли вершины Монте-Асолоне высотой 1620 метров, с которой открывался поразительный и манящий вид на раскинувшиеся вдалеке долины, но их армиям не удалось приблизиться к центру Италии. Лейтенант Роммель, командовавший подразделением горных егерей во время этого наступления, был награжден орденом «За заслуги».

На Салоникском фронте британцы доставили с Кипра 4000 турецких военнопленных для строительства 80-километровой узкоколейной железнодорожной ветки. Военные склады и прифронтовые лагеря защищались от нападения немецких аэропланов воздушными шарами со взрывчаткой. От одного такого шара погиб немецкий летчик-истребитель лейтенант Эшвеге, получивший прозвище «Эгейский орел» и сбивший двадцать самолетов союзников.

19 ноября большевики призвали к заключению перемирия на всех фронтах. Призыв остался без ответа. Троцкий, отвечавший за международную политику, требовал от Британии и Франции вступления в переговоры и угрожал в противном случае заключить сепаратный мир с Центральными державами. 21 ноября посол Франции в Петрограде Морис Палеолог получил официальную ноту, извещавшую, что правительство большевиков отдало распоряжение о немедленном прекращении огня на всех фронтах и намерено начать переговоры с Германией с целью заключения сепаратного мира.

Союзники и на это не отреагировали. 27 ноября посол Британии в Петрограде сообщил в Лондон: «Каждый день, в течение которого мы удерживаем Россию в войне против ее воли, еще больше настраивает русский народ против нас». В тот же день трое русских эмиссаров, наделенных полномочиями из Петрограда провести предварительные переговоры о заключении перемирия, пересекли линию фронта в районе Двинска. Немцы на всякий случай закрыли им глаза повязками. Одновременно Троцкий бросил союзникам вызов, опубликовав для всего мира секретные договоры, которые Россия подписывала с союзными державами с 1914 по 1917 г., в том числе те, что давали Франции полную свободу действий в приобретении немецких территорий, предоставляли Италии значительные территории Австрии и Турции, Румынии – желанные ей земли, и России – Константинополь и проливы.

«Правительство рабочих и крестьян отменяет тайную дипломатию с ее интригами, секретными шифрами и обманами, – заявил Троцкий в тот день в Петрограде. – Мы стремимся к скорейшему миру, чтобы народы могли совместно достойно жить и трудиться. Раскрывая существовавший доселе целый мир деятельности правящих классов, как он выражен в этих документах тайной дипломатии, мы обращаемся к рабочему классу с призывом, который всегда будет основой нашей международной политики: «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!»

Но положить конец затянувшемуся конфликту стремились не только большевики. 29 ноября Daily Telegraph опубликовала письмо лорда Лансдауна, бывшего министра иностранных дел, в котором он заявил: «Мы не проиграем эту войну, но ее продолжение влечет за собой крах цивилизованного мира и бесконечное умножение страданий, которые уже тяжким грузом давят на человечество». Если начать переговоры немедленно, то уже к Новому году они могут положить конец войне и заключению «прочного и почетного мира». Массовая пресса осуждала любые попытки сесть и начать договариваться с немцами, но Лансдаун написал дочери, что был поражен «количеством писем от офицеров-фронтовиков, которые заявляли, что одобряют мое письмо».

В день публикации письма Лансдауна новый канцлер Германии Георг фон Хертлинг официально поддержал призыв большевиков к перемирию. Кайзер даже обсуждал со своим новым министром иностранных дел Рихардом фон Кюльманом возможность заключения союза с Россией. Австрийцы также приветствовали предложение большевиков прекратить боевые действия. Перед союзниками замаячил призрак конца.

А Центральные державы воодушевились. В Италии австрийцы были на расстоянии нанесения прямого удара по Венеции. Немцы начали переброску с Восточного фронта на Запад 42 дивизий общей численностью более полумиллиона человек.

1 декабря большевики захватили Ставку Верховного главнокомандующего в Могилеве. Матросы-большевики вытащили из специального поезда последнего главнокомандующего российской армией 44-летнего генерала Духонина и сорвали с него погоны. Его избили, повалили на землю и продолжали избивать до тех пор, пока один из матросов не прикончил его двумя выстрелами из пистолета. Толпа ликовала. Лидер чехословаков доктор Томаш Масарик, который в этом районе создал военные формирования из 92 тысяч чешских военнопленных, позже вспоминал, что тело Духонина было «варварски осквернено» на железнодорожной станции. Именно Духонин одобрил идею создания чешских военных частей, которые могли бы сражаться на стороне России в войне против Центральных держав. Теперь же сами русские сложили оружие. После этого перед чехами встала задача выбраться из России: для этого им пришлось преодолеть 8000 километров по Транссибирской магистрали до Владивостока, единственного русского порта, из которого они могли вернуться в Европу.

В день убийства Духонина большевистская комиссия по перемирию отправилась из Петрограда на Восточный фронт. Так как формально уже было объявлено о прекращении огня на всей территории боевых действий, на следующий день комиссия пересекла немецкую линию обороны у Двинска и на поезде добралась до бывшей русской крепости Брест-Литовск. Там членов комиссии встретили представители Германии, Австрии, Болгарии и Турции. Военные действия на всей территории от Балтийского моря до Кавказских гор подходили к концу.

Мирные переговоры в Брест-Литовске продолжались пять дней. Делегацию России возглавляли два большевика, российские евреи Адольф Иоффе и Лев Каменев, зять Троцкого. В составе делегации как символ коммунистического равенства полов была и Анастасия Биценко, недавно освобожденная по общей амнистии осужденных противников царского режима, за убийство военного министра Сахарова приговоренная к каторге в Сибири. Во имя демонстрации революционной справедливости в делегации были представлены рабочий, крестьянин и солдат, причем крестьянина нашли в последний момент на железнодорожной станции по пути на переговоры. Все эти символы революции в ходе переговоров участия не принимали. Представитель русского военно-морского флота, бывший командующий Балтийским флотом адмирал Альтфатер предупреждал генерала Хоффмана об опасности большевистской пропаганды на фронте. Эта пропаганда подорвала его возможности обороны острова Сааремаа двумя месяцами ранее. «То же самое в армии, – говорил Альтфатер, – и хочу предупредить вас, то же самое произойдет и в вашей армии». Хоффман не оценил справедливости этих слов. «Я только посмеялся над незадачливым адмиралом», – позже записал он.

6 декабря, в то время как большевики обсуждали с немцами, австрийцами, болгарами и турками возможность положить конец вооруженной конфронтации, румынское правительство, чья армия под натиском немецко-австрийских войск отступила до восточных границ своей страны, добилось прекращения огня. Через девять дней, 15 декабря, переговоры в Брест-Литовске завершились заявлением о полном прекращении боевых действий на Восточном фронте. Россия вышла из войны.

От Балтийского до Черного моря пушки смолкли. Центральные державы избавились от необходимости ведения войны на два фронта, которая с 1914 г. была их кошмаром и тяжким бременем. Оставалось обсудить с большевиками условия мирного договора, который максимально бы ограничил их территориальные притязания. Вести эти переговоры, начавшиеся в Брест-Литовске 22 декабря, Ленин назначил Троцкого. В тот же день кайзер посетил свои войска на Западном фронте, где, как он надеялся, вскоре дадут свои плоды результаты мирного соглашения, достигнутого на Востоке.

Выгоду от коллапса России получила не только Германия. 28 ноября Эстония заявила о своей независимости. То же самое 6 декабря сделала Финляндия. Но для большевиков война далеко не закончилась: 9 декабря они начали военные действия на юге страны против свободолюбивых казаков, отказавшихся признать новую революционную власть. К концу месяца против большевиков выступили два крупных военных формирования под командованием бывших царских офицеров: армия генерала Корнилова на Кубани и армия генерала Алексеева в районе Новочеркасска. Украинский парламент – Рада – отклонил просьбу Ленина о переброске через свою территорию красных большевистских войск для борьбы с белыми армиями. 24 декабря между украинскими войсками и большевиками начались столкновения. Через три дня Латвия объявила о своей независимости от России. 31 декабря красные заняли украинский город Харьков. В России началась Гражданская война.

Все это происходило далеко от Западного фронта, но имело на него непосредственное влияние. 6 декабря, когда большевики и немцы в Брест-Литовске обговаривали последние условия мирного соглашения, британский министр воинской и трудовой повинности сэр Окленд Геддес в Лондоне предупредил Военный кабинет, что после заключения соглашения о прекращении огня Германия сможет передислоцировать на Западный фронт до 900 000 человек, что составит 11 боеспособных дивизий.

Когда Германия перебросит с востока на запад всю свою артиллерию, она вместо существующего на данный момент паритета с англо-французскими войсками получит преимущество в 2000 единиц, а превосходство в полевых орудиях и гаубицах – в 4000 штук. И в таком случае все будет зависеть от Соединенных Штатов: их 12 дивизий в случае появления на линии фронта в 1918 г. позволят вновь качнуть баланс сил в пользу союзников, хотя и незначительно. Это также даст небольшое преимущество в стрелковом оружии. Однако Геддес обратил внимание на то, что для успешного наступления Британии потребуется еще не менее миллиона новых солдат. Людей придется набирать на военных заводах и верфях, а также изыскивать новых призывников. Опытных рабочих, которые могут сражаться, придется заменить женщинами и мужчинами, не пригодными к военной службе. В стране, по сути, пройдет повторная мобилизация. В то же время для того, чтобы жертвы рабочих казались более справедливыми, на время войны должен быть увеличен налог на сверхприбыли предпринимателей и промышленников с 40 %, как было установлено в 1915 г., до 80 %.

Система морских конвоев наконец начала успешно работать на союзников. Потери в ноябре оказались самыми низкими за год: затонуло всего 126 кораблей, среди них 56 британских?[213]. В декабре к британскому Гранд-флиту?[214] присоединились четыре линкора американских ВМС. В Соединенных Штатах начался мощный «крестовый поход кораблестроительства», который должен был обеспечить потребности морских перевозок, необходимых для ведения войны в 1918 г. 6 декабря за многие тысячи километров от зоны боевых действий у союзников произошла катастрофа: в канадском порту Галифакс французское грузовое судно «Монблан» с грузом боеприпасов для Европы столкнулось с бельгийским судном и взорвалось. Погибло более 1600 человек, 9000 получили ранения: каждый пятый из всего населения города. Спустя шесть дней во Франции около города Модана сошел с рельсов воинский эшелон. Погибло 543 солдата. Ни до, ни после этой трагедии число жертв в одной железнодорожной катастрофе не достигало таких масштабов.

Утром в воскресенье 9 декабря в долине близ Иерусалима двое британских солдат, рядовые Черч и Эндрюс, поднялись пораньше, чтобы найти себе на завтрак яиц. Они надеялись наткнуться на брошенную ферму или на крестьян, согласных поделиться с ними продуктами. Черч и Эндрюс входили в состав части, которая прошла с боями от Средиземного моря и расположилась в 5 километрах от города. На следующий день им предстояло выбить из него турок. Обшаривая окрестности, солдаты увидели приближающуюся к ним пеструю группу людей, часть которых была в гражданском, часть – в форме турецкой армии. Впереди развевался высоко поднятый большой белый флаг. Это были иерусалимские сановники – мэр города, священники, раввины, имамы. Они несли ключи от города и искали, кому можно сдаться. Турецкая армия со своими немецкими и австрийскими офицерами уже оставила город, уйдя на север к Наблусу и на восток к Иерихону и реке Иордан.

Британцы могли войти в Священный город без сопротивления. Более семи веков прошло с тех пор, как Ричард Львиное Сердце дошел почти до того места, куда забрели Черч и Эндрюс. Но король дальше пройти не смог. Солдаты провели сановников к сержанту, а тот затем нашел генерала, которому они официально вручили ключи. 11 декабря, точно следуя инструкциям, присланным три недели назад из Лондона, Алленби вошел в Иерусалим пешком, чтобы избежать ассоциаций с триумфальным въездом кайзера на коне в город в 1898 г. Алленби выполнил указания Лондона: в знак уважения к святым местам союзники не стали вывешивать в городе свои флаги, а чтобы не нарушать мусульманских традиций, на охрану Купола Скалы?[215] направили индийских военнослужащих-мусульман. Декларация доброй воли Алленби, также подготовленная в Лондоне, была зачитана на английском, французском, арабском, иврите, русском и греческом языках. Алленби испытал огромный душевный подъем от победы, которая окупила три года его неудач и застоя на Западном фронте. В Иерусалиме он приобрел боевого паука, способного перебить даже хвост скорпиона, и назвал его «Гинденбургом».

Взятие Иерусалима вызвало восторг во всем стане союзников. Церковные колокола звонили в Риме, звонили колокола Римского католического собора в Лондоне. Евреи по всему миру ощутили новые перспективы осуществления своей национальной мечты. Арабы тоже торжествовали: фамилия Алленби по написанию имела близкое сходство с арабским словом Аль-Неби, обозначающим пророка.

Некоторые газеты противопоставляли британские военные неудачи при Камбре и успешное взятие Иерусалима. Times назвала Камбре «одной из самых отвратительных страниц в английской истории». Но худшее, казалось, еще впереди. После прекращения огня на Восточном фронте германские войска постоянно передислоцировались из России на Западный фронт. Итальянская армия с помощью британцев и французов обороняла долину реки По, и любой новый успех австрийцев уже угрожал непосредственно Венеции. Обеспокоенные этими сложностями, британские власти стали позитивно относиться к переговорам о сепаратном мире с Австрией и даже с Турцией.

Получив одобрение Ллойд Джорджа, генерал Смэтс отправился в Швейцарию. 18 декабря в пригороде Женевы он провел три встречи с бывшим послом Австрии в Лондоне графом Менсдорфом. Смэтс предложил в обмен на заключение сепаратного мира с Антантой сохранить Австро-Венгерскую империю в качестве противовеса Германии в Центральной Европе. Менсдорф ответил, что Австрия не будет обсуждать сепаратный мир. Филипп Керр, член секретариата Ллойд Джорджа, присутствовавший на женевских переговорах, затем отправился в Берн на встречу с представителем Турции доктором Гумбертом Пароди. Но турки также не проявили желания заключить сепаратный мир. Притягательность Германии была велика и усиливалась еще больше ввиду возможного поражения стран-союзников.

Британский дипломат сэр Хорас Рамбольд, бывший со Смэтсом и Керром в Женеве и Бонне, отметил: «Результат наших переговоров с турками, разумеется, был предрешен конференцией в Брест-Литовске. За последнюю неделю мы получили от ряда турецких государственных чиновников подтверждения того, что вышеуказанная конференция вселила в турок нелепые идеи относительно будущего их империи. Они не только надеются с помощью Германии вернуть Месопотамию, Палестину и пр., но и ожидают получить часть Кавказа и заключить союз с таким государством, как Грузия. На самом деле они, кажется, верят в возможность туранизма». Энвер-паша в особенности лелеял надежды на распространение турецкого влияния на тюркоязычные регионы российской Центральной Азии?[216].

Полагая, что итоги Брест-Литовска укрепят боеспособность Германии, турецкие переговорщики в Швейцарии пошли на попятную. Никакие сведения об этих дипломатических переговорах не стали достоянием общественности. Напротив, 14 декабря Ллойд Джордж, выступая в Лондоне, заявил, что «между поражением и победой не может быть компромисса». Через два месяца на конференции союзников во Франции было отвергнуто оружие дипломатии как средство достижения мира. 15 декабря пришла дипломатическая нота от Троцкого, гласившая, что, поскольку правительства союзников не готовы к мирным переговорам, большевики начнут переговоры с социалистическими партиями всех стран. От этого заявления презрительно отмахнулись.

Война будет продолжаться – такова была главная идея политиков и патриотов. «Не могу избавиться от депрессии по поводу неизмеримо печальных событий, заполняющих нашу жизнь, – написал Альберт Эйнштейн 18 декабря своему голландскому другу. – Уход с головой в работу и занятия физикой не помогают, как раньше». И даже Ллойд Джордж, несмотря на публичные заявления о необходимости борьбы до победного конца, в частном порядке выражал озабоченность методами ведения войны. 19 декабря за обедом с главным редактором Manchester Guardian Ч. П. Скоттом он сказал, что, хотя военная победа «необходима», если бы удалось «остановить растущую немецкую угрозу во Франции, Италии или еще где бы то ни было, это само по себе можно было бы считать военной победой». Премьер-министр также говорил о необходимости «прекращения бессмысленных жертв в ходе наступательных действий на Западе и нанесения мощных контрударов с оборонительных позиций».

Черчилль, понимая, что повторения наступательных действий 1916 и 1917 гг. не предвидится, написал 29 декабря другу на фронт: «Слава богу, наши наступления закончились. Пусть теперь другие бродят по изрытым воронками полям. Пусть другие радуются случайным захватам жилых мест, от которых остались одни названия, и безлюдных хребтов».

После подписания перемирия в Брест-Литовске немцы и австрийцы, равно как и болгары с турками, мечтали поскорее заключить мир с Россией, чтобы удовлетворить свои многочисленные требования. Большевики, в свою очередь, были крайне заинтересованы в том, чтобы обеспечить безопасность западных границ и закрепить революцию внутри России. Те, кому предстояло вести переговоры о мире, прибыли в Брест-Литовск 20 декабря. «Поскольку Россия вступила в сепаратные переговоры, – сказал в тот день в палате общин Ллойд Джордж, – ей, разумеется, придется самой нести ответственность за условия определения ее границ».

Этим вечером в Брест-Литовске главнокомандующий немецкими войсками на Восточном фронте фельдмаршал принц Леопольд Баварский давал банкет всем делегатам, среди которых был и министр иностранных дел Австрии граф Чернин. Один из первых историографов этих переговоров Джон Уилер-Беннет записал: «Картина была полна контрастов. Во главе стола сидел бородатый, рослый принц Баварии. По правую руку от него – Иоффе, еврей, недавно освобожденный из сибирской тюрьмы. Рядом с ним – граф Чернин, аристократ и дипломат старой закалки, кавалер ордена Золотого руна, воспитанный в традициях Кауница и Меттерниха, которому Иоффе с его нежным взглядом и ласковым голосом признался: «Надеюсь, нам удастся разжечь революцию и в вашей стране». В тот вечер Чернин сделал лаконичную запись в дневнике: «Мне кажется, нам вряд ли понадобится помощь доброго Иоффе в деле распространения революции в наших рядах. Народ сам справится, если Антанта и дальше будет отказываться прийти к соглашению».

Официальные переговоры начались 22 декабря. «Хотелось бы считать благоприятным обстоятельством, – сказал глава немецкой делегации барон Рихард фон Кюльман делегатам, – то, что наши переговоры начинаются накануне праздника, который на протяжении многих веков обещал «на земли мир, в человецех благоволение»?[217]. Слабость большевистской России давала Германии шанс благодаря правовым тонкостям при обсуждении договора о мире добиться значительно больших территориальных приобретений, чем те, которые она сделала более чем за три года войны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.