Глава 19 Битва при Пасхендале, революция в России

Глава 19

Битва при Пасхендале, революция в России

Сентябрь – ноябрь 1917 г.

В ходе Третьей битвы за Ипр немецким войскам приходилось еще хуже, чем британским. 26 сентября 1917 г., после первого дня наступления британцев на лес Полигон, Людендорф написал: «День тяжелых боев, и все обстоятельства складываются не в нашу пользу. Потери территории мы могли бы пережить, но сокращение боевой мощи вновь все усложняет».

В Британии начинали поднимать вопрос о нарастающем истощении. Хотя кое-где немцев удавалось потеснить на очередную сотню метров, человеческие потери росли. 27 сентября начальник Имперского Генерального штаба сэр Уильям Робертсон написал Хейгу: «Я признаю, что придерживаюсь этой тактики, потому что не вижу лучшего варианта, и даже не потому, что в ее пользу существуют хорошие доводы, на которые я мог бы опереться, а потому, что инстинкт подсказывает мне поступать таким образом». На следующий день Хейг записал в своем дневнике: «Враг пошатнулся». Это был его типичный аргумент в пользу продолжения действий.

В первые шесть дней октября удалось отбить пять последовательных немецких контратак и более 4000 атакующих были взяты в плен. К 5 октября в плену оказалось уже более 20 000 немцев. Однако такой результат был достигнут ценой огромных потерь: 162 768 человек убитыми и ранеными. Двое старших генералов Хейга, Пламер и Гоф, настоятельно призывали его прекратить наступление, но он не прислушался. 9 октября на 10-километровом участке фронта британское наступление возобновилось. Принимавший в нем участие Хью Куигли несколькими днями позже в письме из госпиталя домой написал, что «офицеры рассказывали нам обычную сказку про «легкую работу», и, возможно, она и оказалась бы легкой, если бы мы хорошо начали. Но, когда начался артобстрел, никто не знал, куда деваться, куда бежать – вправо или влево…».

Вместе с другими Куигли достиг своей первой цели – «кошмарного бруствера, усеянного трупами немцев». После этого его слегка контузило. «От одного зрелища меня чуть не вырвало. Сержант моего взвода, обратив внимание на странное положение шлема убитого офицера, съехавшего почти на нос, решил приподнять его. Оказалось, что верхней части головы просто нет. Все, что выше носа, было разнесено на атомы, превратилось в кашу из мозга, костей и мяса». Куигли добавил, что, не считая этого эпизода, «все остальное выглядело даже забавно. Представь, в какое возбуждение приходит человек, подвергающийся серьезной опасности. Я совершенно забыл, что снаряды предназначены для того, чтобы убивать, а не создавать оригинальные световые эффекты». Какое-то время он воспринимал артиллерийский огонь, «наш и немецкий, как своего рода развлечение – полное безумие, если угодно». Безумное состояние быстро прошло. Один из солдат его взвода, нагрузившись пятью сотнями патронов, «повел себя как храбрец, побежал вперед, подавал нам сигналы и вообще вел себя, как на мирном параде. Последнее, что я видел, – две его руки, распростертые на земле, и рот, залитый кровью. Тело и ноги уже утонули в воронке от снаряда, полной воды».

Затем немцы предприняли мощный артиллерийский обстрел, используя химические и бризантные снаряды. «Казалось, перед нами по земле ползет огонь», – писал Куигли. По мере продвижения вперед «солдаты возникали, как кошмарные видения, словно из огненной стены». Поблизости от атакующих разрывались британские снаряды. «Но когда дым и грязь рассеивались, оказывалось, что все на месте, грязные, но невредимые. Размокшая под дождем глина глотала падающие снаряды, шрапнель в ней вязла, не причиняя вреда». В этот момент рядом с ними разорвался немецкий снаряд. «Солдат позади меня с ужасным воплем обхватил голову руками. У него лопнули барабанные перепонки, он оглох». Затем и сам Куигли попал под огонь немецких пулеметчиков и был ранен. «Меня вчетвером тащили на носилках по Пасхендальской дороге, по дикой, изрытой воронками местности, усеянной фрагментами трупов, расчлененных взрывами снарядов. Одну картину я запомнил отчетливо: немецкий пленный с бледным лицом, ухаживающий за еще более бледным «камеронцем»?[202], раненным в живот. Несмотря на яростный огонь, он не покидал его». Два человека, которые несли раненого шотландца, погибли от разрыва шрапнели. Шотландец остался в живых. «Одна беда – его уронили в вонючую воронку от снаряда. Со мной пару раз едва не приключилось то же самое, дорога была просто ужасная, но санитары из Королевского корпуса медицинской службы оказались молодцами, бесстрашными и заботливыми, и даже извинялись за каждый толчок на ходу».

Чтобы дотащить носилки по грязи и кое-где брошенным мосткам на расстояние до полутора километров до ближайших перевязочных пунктов, порой требовалось до шестнадцати человек.

12 октября союзные войска уже подошли к хребту Пасхендале, но ливни превратили поля в жидкую грязь. Немцы несли такие тяжелые потери, что Людендорф был вынужден перебросить во Фландрию двенадцать дивизий, направлявшихся на Итальянский фронт. Шли проливные дожди, солдаты утопали в грязи, и 13 октября Хейг прекратил наступление, которое должно было закончиться взятием Пасхендале. Один британский генерал лаконично заметил: «Грязь останавливает операцию во Фландрии. Снег останавливает операцию в Италии». За последние пять дней битвы за Пасхендале австралийские войска, подошедшие к окраине деревни, потеряли 130 офицеров и более 2000 солдат убитыми, более 8000 ранеными. Среди погибших было много раненых, упавших и утонувших в грязи.

Союзники были довольны результатами Третьей битвы при Ипре больше, чем при Сомме. С меньшими потерями удалось отвоевать больше территории. Потери составили в целом 244 897 человек, из них около 66 000 убитыми?[203], Третья битва при Ипре нанесла тяжелый удар по моральному духу и боеспособности немцев. В этом регионе они потеряли до 400 000 убитыми и ранеными – почти вдвое больше, чем британцы. Генерал фон Куль, начальник штаба Фландрского фронта, позже охарактеризовал сражение, кульминацией которого стала битва за Пасхендале, как «величайшую пытку мировой войны» и добавил: «Ни одна дивизия не могла продержаться в этом аду более двух недель».

Американские войска все еще проходили подготовку; число их увеличивалось медленнее, чем хотелось Першингу, программа поставок пробуксовывала, поскольку американцам самим приходилось возводить портовые сооружения. 3 октября Першинг появился с инспекцией в 1-й дивизии. Ее командир, майор Теодор Рузвельт-младший, сын бывшего президента Соединенных Штатов, решил продемонстрировать ему атаку на неприятельские траншеи. Когда Першинг громко возмутился некомпетентностью, как ему показалось, старших офицеров, комментировавших эту демонстрацию, вмешался капитан Джордж Маршалл, пояснив некоторые трудности в организации боевой подготовки. Все было не совсем благополучно с армией, которой вскоре предстояло нести тяжкую ношу боевых действий. «Боюсь, у нас есть несколько генералов, – написал Першинг на следующий день военному министру Ньютону Бейкеру, – которые не обладают ни опытом, ни энергией, ни агрессивным духом, чтобы подготовить наши войска или управлять ими в тех боевых условиях, которые складываются на сегодняшний день».

На море дела союзников шли с переменным успехом. 2 октября на Балтике русский флот отказался подчиняться приказам Временного правительства, тем самым дав возможность немцам начать строить планы по захвату двух крупных островов в Рижском заливе – Хийумаа и Сааремаа. Немцы направили воинские транспорты с десантом. Экипаж русского минного заградителя «Припять» отказался выставлять мины. Тем временем в Атлантике и на Средиземном море введение системы конвоев давало хорошие результаты, и в сентябре потери торговых судов оказались самыми низкими за год. Всего 159 судов британцев, союзников и нейтральных стран затонуло, но в экипажах британских судов погибло 293 человека – это большие потери. На суше союзные державы переживали неудачные дни. К началу октября на фронтах на Изонцо и в Трентино уже насчитывалось 70 000 дезертиров из итальянских частей. В Палестине турецкая секретная полиция выследила еврейскую шпионскую сеть, работавшую на британцев, и захватила одного из ее лидеров – Сару Ааронсон. Четверо суток ее пытали, но она ничего не сказала, а 5 октября покончила с собой.

Под влиянием энтузиазма и практических схем, разработанных братом Сары Ааронсон Ароном, британское правительство начало склоняться в пользу замены турецкого правления в Палестине сионистской организацией под контролем Британии. Этим летом лорд Ротшильд предложил британскому правительству вариант формулы создания еврейского Национального дома в Палестине, способной побудить евреев, служащих во всех армиях союзников, рассматривать поражение Турции как важную цель. Поначалу британское правительство реагировало вяло, но 2 октября британской разведке стало известно о встрече в Берлине, на которой прорабатывался совместный германо-турецкий план – предложить европейским евреям создать еврейский Национальный дом в Палестине под патронажем Германии. Это заставило британцев активизировать свои действия, чтобы предложить евреям более привлекательные условия.

На протяжении всего 1917 г. политики в Вене и националисты в Праге обсуждали будущее чехов. 4 августа французское правительство, решив наконец усилить антигабсбургские настроения, объявило о создании на территории Франции чешской армии. Антанта поддержала это решение, но в Вене оппозиция оставалась категорически против любых уступок национальным меньшинствам. Чехи воспрянули духом с восшествием на престол императора Карла. Одним из своих первых указов он заменил смертные приговоры двум чешским националистам, Карелу Крамаржу и Алоису Рашину, на пятнадцать и десять лет тюремного заключения соответственно. Новый император, которому в августе 1917 г. исполнилось тридцать лет, в спешном порядке решил продемонстрировать отход от старых порядков его двоюродного деда. Он назначил умеренного премьер-министра, впервые за три года собрал парламент, предложил создать в Австрии федеральную систему, при которой чешские земли получили бы статус автономии. Затем он вообще выпустил из тюрьмы доктора Крамаржа.

В Праге с воодушевлением восприняли возвращение Крамаржа. Однако венгры были категорически против любого изменения своих границ и выступили против не только притязаний Чехии на Словакию, но и против требований румын и югославов. Таким образом, даже венгры оказались втянутыми в хаос и неразбериху, окутывавшие будущее войны. 19 сентября граф Каройи, лидер венгерской Партии независимости, выдвинул план мероприятий по скорейшему завершению войны.

27 сентября чехи пережили унижение. Австрийский депутат Карл Герман Вольф, выступая в парламенте, в ответ на призыв чехов к объединению богемских земель заявил, что притязания Богемии являются основной причиной передряг в Австрии. На этом Вольф не закончил и добавил, что поведение нового премьер-министра отличается «добротой, тактом, деликатностью и добродушием, что вполне допустимо среди цивилизованных людей, но среди тигров вести себя подобным образом нельзя. В зверином цирке нужны не обещания и любезности, а кнут».

Поднялся такой шум, что Вольф в течение двадцати минут не мог произнести ни слова. Но, когда все стихло, он продолжил говорить в той же манере. Специалист по истории национальных интересов Чехии Элизабет Уискманн заметила: «Чехов и так было очень легко обидеть, упомянув их «плебейский язык» и неотесанность, которые так забавляли венцев, не говоря уж о сравнении с дикими животными».

Там, где не удавалось добиться результатов с помощью парламентских процедур, начинались массовые беспорядки. Во время забастовки в моравском городе Просниц (Простеёв) австрийские солдаты открыли огонь по толпе. 23 рабочих было убито и 40 получило ранения.

Кайзер, стремясь продемонстрировать туркам, что Германия, несмотря на мятеж моряков в Вильгельмсхафене, скандалы в рейхстаге и тяжелые потери на Ипрском выступе, намерена продолжать войну, отправился в Константинополь. По крайней мере, он мог с уверенностью говорить о коллапсе на Восточном фронте, где начиная с 6 октября бастовали более миллиона русских железнодорожников, что делало практически невозможным переброску на фронт новых сил.

В октябре Германии сопутствовали и другие успехи. На Западном фронте успешно были отбиты несколько атак французов. У Пасхендале, несмотря на тяжелые потери, немецкая оборона устояла, и британский план широкого наступления в Бельгии провалился. На Балтике была проведена операция по высадке морского десанта на принадлежащие русским острова Хийумаа и Сааремаа, а также более мелкий Муху. В ней приняла участие армада боевых кораблей, включая 11 линкоров и 19 пароходов, на которых разместилось 23 000 солдат и 5000 лошадей. Острова оборонял адмирал Альтфатер, но революционно настроенные моряки, находившиеся под его командованием, сделали его задачу невыполнимой. Как позже он говорил генералу Хоффману, «влияние большевистской пропаганды на массы огромно. Я держал оборону на Сааремаа, и войска редели буквально у меня на глазах». Острова были захвачены, 5000 русских солдат оказалось в плену.

В Германской Восточной Африке немецкие войска продолжали вести бои с британцами и под уверенным командованием Леттов-Форбека готовились вторгнуться в Португальскую Восточную Африку. Проведя множество боев с противником на обширной территории, он продолжал воевать еще четырнадцать дней после того, как в Европе уже было заключено перемирие. В Северном море немецкие крейсера «Бремзе» и «Брюммер» атаковали и рассеяли конвой, шедший из Норвегии на Шетландские острова, за два часа потопив 9 торговых судов. Два британских эсминца, «Мэри Роуз» и «Стронгбоу», пытавшихся помешать им, были потоплены, погибло 135 членов экипажей. В тот же день, 17 октября, немецкая подводная лодка потопила американский транспорт «Антиллес», погибло 67 человек из находившихся на борту.

Немецкий офицер-подводник Мартин Нимёллер, командовавший подводной лодкой, находившейся в то время у берегов Марокко, вспоминал эти головокружительные дни: «20 октября с наступлением ночи у побережья после артиллерийской дуэли и торпедной атаки мы топим неизвестный – вероятно, британский – пароход. 21 октября вступаем в бой с другим британским пароходом, который сначала идет на нас, а потом отворачивает в сторону. В это воскресенье пароходу изначально везет, он увеличивает дистанцию, мы вынуждены прекратить огонь. Вскоре после полудня у «Грейфеваля» явно возникают проблемы с машиной, скорость падает, мы снова открываем огонь. Судно выбрасывается на берег. После того как экипаж его покидает, мы расстреливаем его из пушек так, что больше никто не признает в нем морское судно»?[204].

Таковы были немецкие успехи. Но в этом месяце немцы терпели и неудачи, в их числе казнь 15 октября на окраине Парижа 41-летней танцовщицы, уроженки Голландии Маты Хари, признанной виновной в шпионаже в пользу Германии?[205]. Times писала: «Сегодня утром была казнена Мата Хари, танцовщица. Она была арестована в Париже в феврале и в июле приговорена военным трибуналом к смерти за шпионаж и выдачу информации врагу… Она взяла в привычку встречаться с крупными руководителями немецких шпионских сетей за пределами Франции; было установлено, что она с мая 1916 г. снабжала их важной информацией, за которую получала большие суммы денег». Ее настоящее имя было Маргерита Гертруда Зелле. Она начала выступать танцовщицей во Франции с 1903 г., когда ей было двадцать семь лет.

Через четыре дня после казни Маты Хари состоялся тщательно планировавшийся налет 11 немецких «цеппелинов» на промышленные города Северной Англии. Закончился он крайне неудачно. Один из «цеппелинов» смог сбросить бомбы на Лондон, 4 снесло с курса штормовым ветром скоростью 30 метров в секунду, и они оказались над территорией Франции, контролируемой немцами. Один был сбит французской противовоздушной обороной на высоте 5800 метров, один разбился при посадке, один попал невредимым в руки французов, и еще один исчез без следа над просторами Средиземноморья.

21 октября на Западном фронте в секторе Люневиль произошло событие, которое должно было стать для немцев дурным предзнаменованием. В это время различным французским частям стали придавать американские подразделения, но их сознательно посылали на относительно спокойные участки фронта. По плану предполагалось в режиме ротации направлять отдельные батальоны в траншеи на передовую. Солдаты одного американского батальона взяли в плен немецкого связного, который по ошибке забрел в их сектор. Этот немец стал первым военнопленным, захваченным Американским экспедиционным корпусом.

23 октября на Эне французы предприняли локальное, но настойчивое наступление на позиции немцев вдоль дороги Шмен-де-Дам. Наступлению предшествовала артиллерийская подготовка, длившаяся шесть дней и ночей. Одну батарею французских 75-миллиметровых пушек обслуживали американские артиллеристы. В ходе наступления 8 французских дивизий при поддержке 80 французских танков было захвачено 3 километра искореженной воронками территории, 10 000 немецких военнопленных. Немцы также лишились важного наблюдательного пункта в Лаффо. Помимо этого, французы также захватили форт Мальмезон. До начала войны его продали частной строительной фирме, которая сделала из него каменоломню. Захват форта назвали «битвой в карьерах», а один историк назвал эту победу «легкой и приятной, как подарочная упаковка; настоящий подарок усталой и измученной стране»?[206]. Немцы не хотели вступать в затяжные бои и отступили на три километра в северном направлении вдоль Шмен-де-Дам.

Главным направлением наступательных операций немецкое командование выбрало Итальянский фронт. Существенные силы немцев вкупе с австрийцами должны были наконец прорвать фронт на Изонцо. Это стало двенадцатым сражением на суровой гористой местности, но первым, план, масштаб и ход которого определяли Центральные державы. Оно началось четырехчасовой артиллерийской подготовкой, причем в течение двух часов наступающие использовали химические снаряды, против которых у итальянцев не было адекватной защиты. Итальянцы, сокрушенные газовой атакой, в панике отступили более чем на 20 километров. Во второй половине дня немцы вступили в город Капоретто. Для итальянцев это название стало синонимом позора, хотя у войск не было средств, чтобы противостоять столь ошеломительному штурму.

Смерть не делала различий между противоборствующими сторонами. Среди погибших на Изонцо был 25-летний австрийский поэт Франц Яновиц. В боях за Капоретто принимал участие лейтенант Роммель, который 25 октября со своими солдатами захватил две горные вершины, взяв в плен 3600 итальянцев. К концу дня немецкие части захватили 30 000 военнопленных и более 300 пушек. На следующий день австро-германское наступление продолжилось. Австрийцы захватили гору Маджоре. Роммель после 20-километрового марш-броска достиг вершины горы Матаюр высотой 1650 метров. После 52 часов непрерывных боев он захватил более 9000 пленных, потеряв убитыми лишь шесть своих солдат.

На третий день успешного австро-германского наступления против итальянцев Хейг предпринял последнюю британскую попытку взять Пасхендале. «Противник бросается, как дикий бык на железную стену», – записал Людендорф. 26 октября, в день начала последнего наступления на Пасхендале, Ллойд Джордж, стремясь предотвратить коллапс итальянцев на юге, распорядился срочно перебросить им в подкрепление две дивизии с Западного фронта. Однако восстанавливать баланс сил было слишком поздно. 27 октября итальянская армия оставила свои позиции на Изонцо. В этот день Муссолини, один из самых ярких итальянских журналистов, выступил с новым патриотическим призывом. Пока идет борьба, написал он, «мы должны забыть громкое слово «свобода». В третью военную зиму на губах правительства, которое обращается к итальянскому народу, должно быть другое слово – «дисциплина». 27 октября он призывал своих читателей: «Не бойтесь врага». Итальянцы должны прочувствовать не «тяжесть часа, а величие часа».

Британский офицер связи сэр Сэмюэл Хор был настолько удручен пораженческими и антивоенными настроениями, царившими в Милане, и прогерманскими настроениями, которые он ощутил в Риме, что разыскал Муссолини и обратился к британской военной разведке с просьбой оказать финансовую помощь его газете и поддержать публикацию громких статей, направленных против миланских пацифистов. «Оставьте это дело мне», – ответил Муссолини посреднику, который привез британские деньги. Из своего редакторского кресла Муссолини продолжал пропагандировать мужество, стойкость, сопротивление и самопожертвование. В то время как итальянцы отступали от Изонцо до самого Удине, французские и британские войска спешили прийти им на помощь.

Армии союзников повсюду вели ожесточенную борьбу; каждое сражение могло оказаться решающим для исхода войны. 30 октября канадские части наконец ворвались в Пасхендале, но потери были столь велики, что им пришлось отступить. «Картина, которая открывалась здесь, – позже записал будущий начальник Имперского Генерального штаба бригад-майор Алан Брук, – не поддается описанию. В определенном смысле счастье, что человек становится нечувствителен к такому, и мозг отказывается воспринимать все в полной мере». Брук вспоминал, что на совещании, созванном Хейгом, он «просто не мог поверить своим ушам. Тот в самых розовых тонах расписывал наши шансы на успех. Я сам видел, как идут бои, и на мой взгляд, такое развитие событий было попросту невозможным. Я не сомневался, что он дезинформирован и никогда не видел бои своими глазами».

В Палестине 8-я турецкая армия под командованием генерала Кресса фон Крессенштейна, ветерана Галлиполи, готовилась отразить третью попытку британцев оттеснить турок к южной границе Палестины. Две предыдущие попытки захватить Газу, прикрывающую Палестину с юга, окончились безрезультатно. Однако третье наступление задумывалось совершенно иначе, и целью его была совсем не Газа. Ему предшествовали двухмесячные действия, направленные на то, чтобы ввести турок в заблуждение и убедить их, организовав «случайную» утечку информации, что целью наступления остается Газа. За три недели до начала наступления британский офицер Ричард Майнерцхаген появился вблизи турецкого передового поста, дал возможность устроить за ним погоню и, уже исчезая из их поля зрения, сбросил заплечный мешок, заранее смоченный конской кровью, чтобы создать впечатление, будто он ранен. В мешке находились тщательно сфальсифицированные подробные планы наступления на Газу и письмо от военной разведки, в котором говорилось о нецелесообразности нанесения удара по Беэр-Шеве.

Основное наступление британцев, первое в Палестине под командованием генерала Алленби, началось 31 октября в направлении Беэр-Шевы. Турки, которых удалось убедить, что в этом районе никаких серьезных действий не предвидится, столкнулись с мощной 40-тысячной группировкой противника. Командующий турецкими войсками генерал Исмет?[207] для отражения первого удара был вынужден бросить в бой все резервы. Как часто бывает на поле боя, свою роль сыграло случайное стечение обстоятельств: только что сформированная 7-я армия турок вышла из Иерусалима по направлению к Беэр-Шеве, но еще находилась на середине пути.

Первыми в наступление были брошены новозеландские кавалеристы. На поле боя британский капрал Коллинз, вынося раненого в безопасное место, штыком сразил пятнадцать турецких солдат, пытавшихся преградить ему путь. Впоследствии он был награжден Крестом Виктории. В наступлении на Беэр-Шеву австралийские кавалеристы предприняли полномасштабную кавалерийскую атаку, используя заостренные штыки в качестве сабель. Воздушная разведка, которой Алленби придавал особое значение, обнаружила, что у обороняющихся турок нет ни заграждений из колючей проволоки, ни противокавалерийских рвов. Уверенные, что австралийцы представляют собой авангард гораздо более крупных сил, турки бежали в город. Австралийцы, преследуя их по пятам, захватили более тысячи пленных.

После взятия Беэр-Шевы была захвачена и Газа. Наступлению предшествовала мощная артиллерийская подготовка, в которой приняли участие десять британских и французских боевых кораблей, подошедших к берегу. И даже тогда нельзя было пренебрегать мощью турецко-германских сил: скрытно подошедшая немецкая подводная лодка торпедировала два корабля союзников. Но комбинированное наступление кавалерии и пехоты на Газу смело все препятствия на своем пути. Все фортификационные сооружения, созданные фон Крессенштейном за двадцать пять недель, были преодолены за такое же количество минут. Выяснив, что минарет главной мечети используется как корректировочный пункт для вражеской артиллерии, отдали морской флотилии соответствующий приказ, и она быстро разрушила минарет.

Вступившие в Газу британские войска, в рядах которых сражались специально набранные еврейские солдаты 39-го батальона королевских фузилеров, обнаружили город в руинах. Они также нашли среди захоронений британских солдат, погибших в двух предыдущих наступлениях, могилу Джеймса Бонара Лоу, сына видного деятеля Консервативной партии, будущего премьер-министра Эндрю Бонара Лоу. Отступая, турки разграбили город. К северу от Газы, у деревни Хуж, турки попытались остановить наступление британцев, применив австрийские гаубицы, но кавалеристы Алленби в неудержимом порыве смели и австрийских артиллеристов, и турецких пулеметчиков. Большинство артиллеристов, видя несущуюся на них с окрестных холмов кавалерию, быстро подхватились и галопом умчались на север. Другие, слишком поздно сообразившие, что их сметут и шансов на спасение нет, начали «палить наобум», как написал биограф Алленби Реймонд Сэвидж, «в массу, несущуюся вниз по склону. Лошади с вывороченными потрохами валились на пушки, а непоколебимые пушкари встречали свою смерть».

В результате удалось захватить 3 австрийские гаубицы и 9 полевых пушек. Кавалерия вступила в бой с артиллерией и победила. Кавалерийская атака продолжалась. Захваченные турецкие пулеметы «разворачивались в сторону противника, подгоняя отступающих турок». Фон Крессенштейн с 8-й армией отступил почти до Яффы. Путь на Иерусалим, цель Алленби, был открыт. С полей и траншей вокруг Газы собрали тела павших победителей и захоронили к востоку от железнодорожной станции, где они покоятся и по сей день: 3000 британских солдат, летчик, медсестра и санитарка, 100 австралийцев, 20 новозеландцев, 9 выходцев из Британской Вест-Индии, 2 британских офицера индийской армии, 4 южноафриканца и 2 египтянина из трудового корпуса. Надгробия павших еврейских солдат отмечены звездой Давида. В 781 могиле захоронены останки солдат, которых не смогли идентифицировать. Отдельное индийское кладбище из сорока могил поделено на индуистскую и мусульманскую части. На военном кладбище в Беэр-Шеве – 1239 захоронений солдат из Британии и доминионов.

31 октября немецкие бомбардировщики «Гота» совершили налет на Британию, впервые применив зажигательные бомбы. Налет успехом не увенчался. Всего было сброшено 83 зажигательные бомбы весом 4,5 килограмма, многие так и не воспламенились, от остальных ущерб оказался невелик, но погибло десять гражданских лиц. Лондонская противовоздушная оборона, размещенная так, чтобы каждая батарея могла оповещать соседей о приближающихся бомбардировщиках, отогнала и частично рассеяла нападавших. Из 22 самолетов, участвовавших в налете, 5 потерпели аварии при посадке.

Войска Соединенных Штатов наконец были готовы принять участие в боевых действиях. Впервые это произошло вечером 2 ноября, когда американский пехотный батальон пришел на смену французам у деревни Бартелемон. В три часа утра один из передовых постов подвергся часовому артобстрелу, после чего пошла в атаку штурмовая группа из 213 солдат Баварского полка. Американцы вчетверо уступали им численно. Погибли трое: капрал Грэшем и рядовые Энрайт и Хей. Одного застрелили, другому перерезали горло, третьему размозжили голову. Затем штурмовики отступили, уведя с собой в плен 12 американских военнослужащих. В этой атаке двое немцев погибли, один перебежал на сторону американцев.

Оставшихся в живых на этом посту позже обнаружили «с бледными перекошенными лицами и безумными глазами». Першинг прослезился, когда ему сообщили о происшедшем. Расследование показало, что американцы недостаточно подготовлены и должны быть отведены от линии фронта. Французский командующий, генерал Поль Бордо, выразил сомнение в «мужестве американцев и их способности защищаться». В ответ на упрек за это критическое замечание генерал Бордо поспешил взять свои слова назад и предложил, чтобы тела трех погибших американцев «были оставлены здесь, оставлены у нас навечно», заявив: «Мы напишем на их могилах: «Здесь лежат первые солдаты славной республики Соединенных Штатов, павшие на французской земле за свободу и справедливость». Проходящие будут останавливаться и обнажать головы. Все путешественники из Франции, из стран союзников и из Америки, которые приедут на поля сражений в Лотарингии, будут заезжать и сюда, чтобы отдать дань уважения и благодарности павшим. Капрал Грэшем, рядовой Энрайт, рядовой Хей, от имени Франции я благодарю вас. Упокой Господь ваши души. Прощайте!»

Спустя семьдесят пять лет один британский путеводитель направляет посетителей именно туда, на место боев в Лотарингии, где начинались боевые действия американцев на Западном фронте?[208].

На Восточном фронте война быстро уступала место революционным событиям. Хотя 16 октября новый военный министр России генерал Верховский заверял полковника Нокса, что «мы восстановим русскую армию и к весне она будет полностью готова к боевым действиям», британский военный атташе через две недели записал в дневнике: «Совершенно ясно: нет ни малейшей надежды, что русская армия когда-нибудь будет способна воевать». 2 ноября, отчасти надеясь, что российские евреи повлияют на соотечественников, внушив им желание продолжать войну, Британия опубликовала декларацию Бальфура – письмо министра иностранных дел лорда Бальфура лорду Ротшильду, в котором выражалась поддержка Британией усилий по созданию «Национального дома для еврейского народа» в Палестине. Последние дискуссии, развернувшиеся вокруг декларации, касались непосредственно вопроса о том, как она может послужить подъему патриотических чувств в России.

«Поступающая со всех сторон информация говорит о том, что евреи сейчас играют очень важную роль в российской политике, – написал 24 октября высокопоставленный чиновник британского Министерства иностранных дел Рональд Грэм Бальфуру. – Почти каждый еврей в России – сионист, и, если им дать понять, что успех сионистской идеи зависит от поддержки стран-союзников и изгнания турок из Палестины, мы сможем привлечь на свою сторону очень важный элемент». 3 ноября появилась договоренность, что трое ведущих сионистов, в том числе Владимир Жаботинский, отправятся в Петроград, чтобы убедить русское еврейство поддержать дело союзников. «Очень жаль, что потеряли драгоценное время, – писал министру иностранных дел лорду Бальфуру его заместитель лорд Хардинг, одновременно выразив оптимизм: – При грамотном управлении российскими евреями ситуация может улучшиться уже к весне».

Однако спасать ситуацию было уже поздно. Ничто привлекательное для меньшинства или соблазнительное в долгосрочной перспективе не могло противостоять мощной волне антивоенных настроений. 3 ноября в Петрограде стало известно, что русские части на Балтийском фронте бросают оружие и начинают брататься со своими немецкими противниками. 4 ноября Временное правительство распорядилось отправить на фронт Петроградский гарнизон численностью 155 000 человек, но военно-революционный комитет большевиков уговорил солдат не повиноваться приказам. На следующий день Керенский приказал войскам, расположенным в пригородах Петрограда, в лояльности которых он был уверен, войти в город. 6 ноября они отказались выполнить приказ. Верный правительству женский батальон численностью 1000 человек, проходивший маршем по улицам для встречи с Керенским, был освистан солдатами. Вечером большевики заняли все важнейшие здания столицы: вокзалы, мосты через Неву, государственный банк и, что самое главное, телефонные станции.

Огромная империя, раскинувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана, чья поддержка Сербии и союз с Францией стали одним из катализаторов войны в 1914 г., погрузилась в смятение и хаос. 7 ноября более 18 000 большевиков окружили министров Временного правительства, заседавшего в Зимнем дворце. Их защищало не более тысячи солдат. С военно-морской базы в Кронштадте прибыло более 9000 матросов, преданных революции. Днем к ним присоединилось еще 4000 моряков и около 900 солдат, прибывших в столицу на минном заградителе, двух минных тральщиках, двух пароходах и пяти военных катерах. В этот же день из Хельсинки пришло два русских эсминца; они тоже объявили о своей поддержке революции.

Вскоре после десяти часов вечера большевики с крейсера «Аврора», стоявшего на якоре в Неве, заявили, что откроют огонь по Зимнему дворцу, и сделали пару холостых выстрелов, чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений. В час ночи 8 ноября большевики заняли Зимний дворец, разогнав его защитников. Ленин, избранный днем председателем Совета народных комиссаров, взял власть в столице в свои руки. Троцкий стал комиссаром иностранных дел. «Это не могло продлиться долго, – позже размышляла дочь британского посла Мэриел. – Сам Петроград мог на какое-то время оказаться в их руках, но в то, что всей Россией могут править такие люди, было просто невозможно поверить».

Поверить было невозможно, но это произошло. Временное правительство, просуществовавшее шесть месяцев, было свергнуто столь же безоговорочно, как и царь до него. В Москве красногвардейцы захватили Кремль. Керенский бежал из Петрограда в машине американского посольства в Псков, где надеялся поднять войска, верные его правительству. «Он был вынужден одолжить автомобиль, – записал в дневнике полковник Нокс, – поскольку ночью большевики вытащили магнето из всех машин, стоявших на Дворцовой площади. Он отправил записку американскому послу с просьбой не признавать новое правительство в течение пяти дней, за которые он надеялся вернуться и восстановить порядок. По-моему, он не вернется никогда».

Новая власть в спешном порядке стала издавать декреты и приказы. Первым декретом, изданным 8 ноября, стал Декрет о мире. Ленин вечером зачитал его перед восторженной толпой. Но на следующий день, когда Троцкий приказал сотрудникам Министерства иностранных дел, которое он только что возглавил, перевести декрет на иностранные языки для срочного распространения за границей, 600 государственных служащих, ранее верных царю, а потом и Временному правительству, отказались это сделать и покинули министерство. На следующий день на фронты было отправлено четыре миллиона экземпляров декрета, призывающего прекратить все военные действия.

Военная мощь России, до сей поры восточной руки союзников, оказалась сломлена.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.