Верховный
Верховный
И все же положение на фронтах оставалось крайне тяжелым. Генерал А. А. Брусилов обвинял в этом Временное правительство, которое, по выражению одного из современников «держало руль мертвыми руками». Но А. Ф. Керенский, вместо того чтобы искать недостатки в своем правлении, снова пошел по пути мены Верховных главнокомандующих.
19 июля 1917 года постановлением Временного правительства генерал Л. Г. Корнилов был назначен на пост Верховного главнокомандующего вооруженных сил России. Столь неожиданное для многих военачальников назначение Корнилова на высший пост стало следствием того, что ему покровительствовал новый глава Временного правительства А. Ф. Керенский, который увидел в нем решительного человека, способного поддержать порядок в армии в экстремальной ситуации любыми средствами. «Смелый в бою, честный в долге, правдивый в жизни и еще десяток подобных эпитетов: так говорили о нем в прессе и так воспринимали его военные, – писал Александр Федорович. – Все эти качества в их гармоничном сочетании, соединенные с серьезностью и даже некоторой торжественностью его духовного склада, придавали ему обаяние и непререкаемый личный авторитет, привлекали общее внимание и доверие».
Л. Г. Корнилов – Верховный главнокомандующий (июль 1917 г.).
Также кандидату Корнилова поддерживал Б. В. Савинков. В связи с новым назначением генерала Борис Викторович писал: «Отношение генерала Корнилова к вопросу о смертной казни… его ясное понимание причин Тарнопольского разгрома, его хладнокровие в самые трудные и тяжкие дни, его твердость в борьбе с «большевизмом», наконец, его примерное гражданское мужество, поселили во мне чувство глубокого к нему уважения и укрепили уверенность, что именно генерал Корнилов призван реорганизовать нашу армию… Я был счастлив этим назначением. Дело возрождения русской армии вручалось человеку, непреклонная воля которого и прямота действий служила залогом успеха…»
Но должность Верховного главнокомандующего требовала решать вопросы не только военного управления, но и политического характера. Но с политикой было плохо. Либерально-демократическое Временное правительство, с июля возглавляемое Керенским, зашло в тупик. Многие министры все явственнее сознавали, что «держат руль мертвыми руками». Керенский с горечью и тоской говорил: «Мне трудно потому, что я борюсь с большевиками левыми и большевиками правыми, а от меня требуют, чтобы я опирался на тех или других… Я хочу идти посередине…»
Есть информация о том, что на должность Верховного главнокомандующего Лавр Георгиевич согласился, лишь получив заверение Временного правительства о полном невмешательстве того в его оперативные распоряжения, в назначения высшего командного состава, а также подтверждение права на проведение жесткой линии на фронте и в тылу, признание его ответственности не перед правительством, а «… перед собственной совестью и всем народом». Правда, последнее вызывает большие сомнения, так как сильно «попахивает» личной диктатурой, на которую правительство, даже Временное, едва бы согласилось.
Временное правительство активно вмешивалось в жизнь армии. По этой причине еще до прибытия Корнилова в Ставку между ним и Временным правительством возник конфликт. Он был вызван тем, что Временное правительство выдвинуло на должность командующего Юго-Западным фронтом генерала В. А. Черемисова. Корнилов усмотрел в этом нарушение субординации, полагая, что это назначение возможно только по его представлению или после предварительного запроса. Более того, он заявил, что не желает управлять войсками, если Юго-Западным фронтом будет командовать генерал, который в тяжелые дни отступления на посту командующего 8-й армией не проявил хладнокровия и высокого непоколебимого духа.
Лето 1917 г.
Временное правительство же располагало другой информацией. Ему докладывали, что своей профессиональной подготовке Черемисов стоял не ниже Корнилова. Но при этом он обладал умением ладить с комиссарами и комитетами, а во время Калушинского наступления проявил способность увлекать солдатские массы. Получалось, что Корнилов умышленно сдерживает служебный рост преданного новой власти генерала, не желая в его лице иметь опасного конкурента.
Конфликт набирал силу. Керенский, оберегая авторитет государственной власти, искал возможность оставить в силе уже опубликованный указ. Корнилов же, не получив ответа на свое требование, не вступал в должность Верховного. Лишь на исходе четвертых суток оба пошли на уступки при условии, «чтобы генерал Черемисов был допущен к исполнению обязанностей командующего Юго-Западным фронтом, впредь до дальнейших распоряжений». Этот компромисс стал возможен потому, что Главковерх Корнилов был нужен Керенскому как сильная личность, способная помочь стабилизировать политическую ситуацию, парализовать левоэкстремистские движения в стране и прежде всего в армии. Но и Керенский также нужен был Корнилову. Как глава правительства, он «легализовал» бы жесткие действия Верховного главнокомандующего по наведению порядка, установлению твердой власти. Ситуация складывалась так, что часть пути эти люди должны были пройти вместе.
Революционные отряды на улицах Петрограда (июль 1917 г.).
Л. Г. Корнилов и А. М. Каледин во время московского совещания.
Вся первая половина августа прошла для Корнилова в напряженном труде по созданию законопроекта об устройстве армии. 3 августа он самовольно прибыл в Петроград, желая сделать лично доклад для Временного правительства о положении на фронте. Корнилов встретился с Керенским в Зимнем дворце и передал министру-председателю доклад с изложением законодательных мер, которые, на его взгляд, необходимо выполнить немедленно. По мнению Лавра Георгиевича, Временное правительство, во-первых, должно признать свою вину в унижении, оскорблении, сознательном лишении прав и значимости офицерского состава. Во-вторых, оно должно передать функцию военного законотворчества в руки Верховного главнокомандующего. В-третьих, «…изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов…», отменить декларацию прав солдата, распустить войсковые комитеты, отозвать комиссаров.
Заседание в Зимнем дворце описал Б. Савинков. «Керенский сидел в обычной позе с рукой за бортом френча, Авксентьев ерошил рукой волосы, а министр земледелия Чернов чистил нос.
Во время доклада Керенский передал генералу Корнилову записку, чтобы он был осторожнее и не выдавал военных тайн, так как среди присутствующих есть люди ненадежные».
Пробыв в Петрограде день, не встретив взаимопонимания и определив обстановку в столице как враждебную, Лавр Георгиевич вернулся в Ставку. Но требования Корнилова стали известны газетчикам. Левые раньше других почувствовали надвигавшуюся угрозу со стороны Главкома и их пресса развернула против него шумную кампанию.
В Могилев Л. Г. Корнилов поехал через Москву, где в те дни проходило Государственное совещание. 13 августа генерала Корнилова встречали на Александровском (ныне Белорусском) вокзале в Москве. Приезд Верховного главнокомандующего был обставлен торжественно. На перроне выстроился с развернутым знаменем и хором музыки почетный караул от Александровского военного училища. На левом его фланге встала команда женщин-юнкеров. Далее расположились депутации союза офицеров армии и флота, союза георгиевских кавалеров, союза казачьих войск, союза воинов, бежавших их плена, 6-й школы прапорщиков, женского батальона смерти. Среди встречавших были атаман Донского войска Каледин, генералы Зайончковский и Яковлев, городской голова Руднев, члены Государственной думы Родичев, князь Мансырев, Ханенко и Щепкин, комиссар Временного правительства в Москве Кишкин.
Встреча Л. Г. Корнилов в Москве (август 1917 г.).
Как только поезд остановился, из него выскочили текинцы и выстроились в две шеренги. Пройдя между ними, Корнилов начал обход почетного караула, депутаций и представлявшихся лиц. Весь его путь был усыпан цветами. После короткого митинга офицеры с криками «Ура Корнилову!» подняли генерала и на руках вынесли на площадь, где он приветствовал восторженных москвичей. Автомобиль оказался весь завален цветами, которые Лавр Георгиевич приказал убрать.
– Я не тенор, и цветов мне не нужно, – заявил он. – Если вы хотите украсить автомобиль, то украшайте его Георгиевским флагом, на что я имею право как главнокомандующий.
У часовни Иверской Божией Матери Корнилов приказал остановиться и пошел помолиться.
Во время пребывания в Москве.
Первый день совещания прошел в речах Керенского и других членов Временного правительства. Министр-председатель театрально кричал с трибуны:
– Под колесницу великой России я брошу свое истерзанное сердце!
Делового разговора не получалось.
На следующий день Лавру Георгиевичу предоставили слово.
«Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым, пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде, – вспоминал П. Н. Милюков. – Почти весь зал встал, бурными аплодисментами приветствуя Верховного. Не поднялась только относительно немногочисленная левая сторона. С первых скамей туда яростно кричали: «Хамы! Встаньте». Оттуда неслось презрительное: «Холопы!» Председательствующему с трудом удалось восстановить тишину в зале…»
Свою речь Корнилов начал в минорных тонах, заявив слушателям, что русской армии, какой она была раньше, больше не существует. Для того чтобы обеспечить защиту страны от решительного и агрессивного врага, он в который уже раз потребовал восстановить дисциплину, поднять престиж офицеров, улучшить их материальное положение, упорядочить работу комитетов и навести порядок в тылу.
– Я ни одной минуты не сомневаюсь, – отметил генерал в заключение, – что эти меры будут приняты безотлагательно. Но невозможно допустить, чтобы решимость проведения в жизнь этих мер каждый раз совершалась под давлением поражений и уступок отечественной территории. Если решительные меры для поднятия дисциплины на фронте последовали как результат Тарнопольского разгрома и утраты Галиции и Буковины, то нельзя допустить, чтобы порядок на железных дорогах был восстановлен ценою уступки противнику Молдавии и Бессарабии.
Я верю в гений русского народа, я верю в разум русского народа и я верю в спасение страны, – убеждал присутствующих Лавр Георгиевич. – Я верю в светлое будущее нашей Родины и я верю в то, что боеспособность нашей армии, ее былая слава будут восстановлены. Но я заявляю, что времени терять нельзя, что нельзя терять ни одной минуты. Нужны решимость и твердое, непреклонное проведение намеченных мер». Керенский делал вид, что доволен речью Корнилова, но и он, и генерал скрывали свои истинные чувства. Керенский опасался того, что Корнилов на волне популярности тут же организует против него военный заговор. А Корнилов, не успевший договориться с поддерживающими его партиями и движениями, боялся получить отставку. Словом, борьба двух кандидатов в диктаторы началась.
Государственное совещание, закрывшееся в ночь на 18 августа, не решило главных проблем страны и армии. Последняя перестала быть решающей силой, и в сложившемся состоянии вряд ли поддержала бы выступление против Временного правительства. Высший командный состав, хотя и был недоволен Керенским и желал его отставки, все же больше думал о своем благополучии и не хотел рисковать. Да и сказочно быстрое возвышение Корнилова породило зависть. Проявилось немало тайных недоброжелателей. Большая же часть обер– и штаб-офицеров сочувствовала программе Корнилова и готова была пойти за ним, но не имела прежней власти над солдатами. Солдаты, получив после Февральской революции определенные свободы, не желали снова попасть в ежовые рукавицы к очередному правителю. В результате складывалась «патовая» ситуация, переломить которую могли только исключительные меры. Об этом Лавр Георгиевич думал все чаще.
Пока Председатель Временного правительства и Верховный главнокомандующий занимались политическими вопросами, враг делал свое дело. В конце июля германское командование приступило к переброске своих войск с Румынского и Юго-Восточного фронтов в район Риги, где полным ходом шла подготовка к наступлению.
На рассвете 19 августа 8-я германская армия под ураганный огонь 500 батарей обрушилась под Икскюлем на 18-й корпус генерала В. Г. Болдырева, прорвала его оборону и к полудню перебросила свои авангарды за Двину. Германский генерал Э. Гутьер стремился перехватить путь отступления 12-й армии и поймать в мешок левобережные корпуса. И только отчаянные контратаки немногих стойких частей 18-го и правобережного 21-го армейских корпусов воспрепятствовали этому плану. Командующий армией генерал-лейтенант Д. П. Парский, с трудом сдерживая на правом берегу прорвавшихся немцев, отдал приказ об эвакуации Риги.
20 августа 6-й и 2-й Сибирские корпуса, оставив плацдарм, хлынули беспорядочной толпой через Ригу на север безо всякого давления противника. Разложившиеся части 18-го корпуса бежали за Двину. Немногие, еще сохранявшие порядок, как могли прикрывали это бегство, стремясь удержать неприятеля. Но их сил явно не хватало. Это было, по сути дела, бегство всей 12-й армии. 21 августа торжествующий неприятель вступил в Ригу.
12-я армия катилась на север под прикрытием спешенной конницы, которая вела арьергардные бои. Бежали так быстро, что 23 августа соприкосновение с противником было потеряно. 25 августа жалкие остатки 12 армии собрались на Венденских позициях. Потери были огромные. Так, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии В. Н. Клембовский их определил в 25 тысяч человек, в том числе 15 тысяч пленными и пропавшими без вести. Правда, несколько позже командующий 12-й армией генерал Д. П. Парский доложил о потере 18 тысяч человек, в том числе 8 тысяч пленными. Из немецких документов следует, что в ходе боев в районе Риги было захвачено 8900 пленных, 262 орудия, 45 минометов и 150 пулеметов. Число убитых солдат противника немцами не указывалось, но потери самих германских войск определялись порядка 5 тысяч человек.
Вполне понятно, что на фоне этих событий возвращение Корнилова в Ставку было безрадостным. К тревожным сводкам с фронтов прибавилось сообщение о катастрофе в Казани, где взорвался большой оружейный склад. Было уничтожено огромное количество военного снаряжения, более тысячи пулеметов. Падала воинская дисциплина. Телеграф принес весть о том, что командира одного из корпусов генерала П. Гиршфельда, у которого в результате ранения были ампутированы обе руки, солдаты закололи штыками. Правительственный комиссар Р. Линде, призывавший солдат к выполнению боевых приказов, был также убит.
Это был горький итог деятельности Л. Г. Корнилова на посту Верховного главнокомандующего, на который он стремительно выдвинулся на волне революции, которая параллельно так же стремительно разрушала и русскую армию. По своей профессиональной подготовке Лавр Георгиевич не был готов к этой должности, поэтому как о Верховном главнокомандующем, о нем можно сказать немного. В частности, о полководческих качествах Лавра Георгиевича остались у современников весьма скромные мнения. Так, генерал А. А. Брусилов, которому довольно долгое время был подчинен Корнилов, решительно отказывает ему в каком-либо полководческом таланте. «Если бы не было революции, – пишет Алексей Алексеевич в своих воспоминаниях, – Корнилов, добившись звания командира корпуса, спокойно доживал бы свой век в каком-нибудь корпусном штабе».
Эта брусиловксая оценка, в общем-то, достаточно объективна, хотя нельзя не отменить существовавшую между двумя генералами личную неприязнь. Забегая несколько вперед, скажу, что мнение Брусилова о своем подчиненном особенно настойчиво пропагандировалось после того, как Корнилов в июле 1917 года сменил Брусилова на посту Верховного главнокомандующего. Свою отставку Алексей Алексеевич считал во многом результатом интриги Корнилова и его тогдашнего «друга», управляющего военным министерством Б. В. Савинкова. Намек на это содержался в обидчивом письме Брусилова в «Биржевые ведомости», посланном после того, как газета поместила заметку, приветствующую назначение Лавра Георгиевича Верховным главнокомандующим. Тем не менее Российская история сложилась так, что на определенном ее отрезке огромная военная машина оказалась в руках человека, попытавшегося использовать ее не только в военных, но и в политических целях.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.