Глава XI Современный разведчик

Глава XI

Современный разведчик

Во все прежние войны — разведчики и служба дозоров имели свое определенное место. В мировую — величайшую из всех войн, — хотя разведка и играла повсеместно огромную роль, но самый характер разведки настолько изменился, что можно сказать без преувеличения, что для нее наступила новая эра.

Прежде, индивидуальная ловкость и храбрость разведчика имели первенствующее значение. В бурскую войну, например, майор Бэрнгам, американец, — офицер британской службы, стяжал себе большую известность, точно так же, как Дан Терон — на стороне буров.

Мне думается, что Бэрнгам был величайшим разведчиком наших времен. Небольшого роста, но на редкость хорошо сложенный и сильный, он был, безусловно, обязан своими подвигами крепкому и неутомимому телу. Он сохранит знаменитость, благодаря двум делам: первое — когда он пробрался через всю армию Матабеле и застрелил знахаря Млимо, поднявшего матабелевское восстание; второе — когда он пробрался через бурские линии и взорвал железную дорогу, по ту сторону Претории.

Символом веры Бэрнгама была наивысшая степень физического развития и его требования в этом отношении были гораздо строже, чем у большинства профессиональных атлетов и спортсменов. Он не довольствовался тем, чтобы держать на высшей степени работоспособности свои мускулы, обеспечивающие быстроту и неутомимость в движениях, но и развил, вдобавок, все свои органы чувств до крайних пределов. Так, помимо удивительно острого зрения и слуха, он обладал таким тонким чутьем, подобного которому я никогда нигде не встречал у людей, за исключением одного лишь индейца. Он обонял запах небольшого костра на очень далеком расстоянии, и это свойство, как он сам рассказывал мне, нередко оказывало ему ценные услуги.

Но Бэрнгам являлся продуктом, так сказать, примитивной, вне европейской войны, тогда как в последней, мировой войне, никто уже, ни на нашей, ни на стороне противника, не имел таких случаев проявлять свои индивидуальные качества, работая в одиночку. Если будет несколько рискованно сказать, что дни Бэрнгама навсегда миновали, то можно с уверенностью утверждать, что общий характер работы разведчика изменился коренным образом. В полевой или полупозиционной войне, на долю разведчика может выпасть задача определить днем или ночью, занята ли противником та или другая деревня или пункт, но как только война переходит в позиционную, и боевые линии воюющих сторон распространяются от моря до Швейцарии, задачи разведчика становятся совершенно другими.

Сферой его деятельности является лишь нейтральная зона, обнимающая узкое пространство между надвинувшимися друг на друга армиями противника.

Командир 11-го корпуса, генерал Гэкинг, не признавал слова «нейтральная зона».

«Перед моим корпусом не существует „ничьей земли“, — обычно говорил он. — Все пространство вплоть до неприятельского бруствера — наше, и контроль над ним должен быть в наших руках».

Я, вероятно, не ошибусь, если скажу, что из каждых десяти набегов, совершавшихся частями 1-й армии в 1916 году, не менее семи приходилось на долю 11-го корпуса и последнему принадлежал рекорд наибольшего количества военнопленных, захватываемых при каждом отдельном набеге.

Работа разведчика сводилась к тому, чтобы превосходить противника в пределах нейтральной зоны, и с этой целью каждую ночь производились поиски, под прикрытием темноты, хотя были и случаи выхода разведчиков в дневное время — так Гейторн-Гарди, заведующий разведкой 4-го баталиона Беркширского полка, которого я уже упоминал выше, выполз, предварительно изучив местность в телескоп, днем на нейтральную зону, чтобы исследовать немецкое проволочное заграждение. Дело было летом, и пространство, по которому он полз, заросло высокой травой. Зимой же, при отсутствии укрытия, работа днем между линиями была почти невозможна.

Упомянутый мною офицер, в сопровождении ефрейтора, пробрался вплотную к неприятельскому проволочному заграждению и добыл все необходимые сведения, сняв на месте кроки участка и заграждений. Это был подвиг, на успешный исход которого мог рассчитывать лишь профессиональный охотник на крупного зверя, каковым является мой приятель. Чтобы проползти расстояние в сто пятьдесят шагов на совершенно открытом месте на глазах нескольких сот немцев, зорко следящих за каждым малейшим движением и готовых в любой момент засыпать, показавшееся подозрительным, место градом пуль из пулемета, для этого необходимо обладать большой храбростью и стальными нервами. Он говорил потом, что проделать это было не труднее, чем подобраться к дикой козе. Он был награжден военным крестом, а ефрейтор был произведен в унтер-офицеры и также получил награду.

Но, в общем, немного делалось на нейтральной зоне в течение дня. Там были снайперы, еще до рассвета пробравшиеся на нее, которые, так же, как и часовые со своих постов, обменивались несколькими выстрелами — и обыкновенно этим дело и кончалось. Но лишь наступала ночь, как нейтральная зона оживлялась дозорами и разведчиками, выползавшими туда со всех сторон и часто так и не возвращавшимися обратно, общей задачей этих партий было добиться там полного превосходства над противником. Чтобы обеспечить за собой это превосходство, беспрестанно работали человеческие мозги, додумывавшиеся иногда до самых странных вещей.

Так, например, канадцы изобрели способ, названный ими «тихая смерть», который состоял в том, что они ночью выбирались на нейтральную зону и поджидали там прихода немецких разведчиков, на которых нападали и закалывали их своими траншейными кинжалами[31]. Когда немцы стали замечать, что многие из их разведчиков не возвращаются обратно, они значительно сократили число высылаемых партий и, в конце концов, почти вовсе прекратили разведывательные поиски на участке, против канадской дивизии.

Один из моих офицеров, неоднократно выходивший с партиями «тихой смерти», часто рассказывал мне, как тоскливо было поджидать под дождем и на холоде немцев, которые почти никогда не являлись.

В позиционной войне, нейтральная зона представляла из себя главную арену деятельности. Были, разумеется, хорошие, были плохие участки, но каждую ночь без исключения британские партии отправлялись на нее, в большем или меньшем числе. Человеку, выходившему впервые, казалось, что он неминуемо должен погибнуть (особое уныние на новичка наводил периодический треск пулеметов), но на самом деле движение на нейтральной зоне ночью далеко не так опасно, каким оно кажется на первый взгляд.

Вначале, как это ни кажется странным, отправка разведывательных партий на нейтральную зону носила случайный характер, и наши части пренебрегали самыми основными мерами предосторожности: бывали часто случаи, что какой-нибудь рядовой сообщал своим товарищам, что называется, во всю глотку, что партия отправилась и вернется в таком-то часу туда-то. Так как среди немцев было много знающих английский язык, то это было, равносильно тому, чтобы поставить немецкое командование в известность о выходе нашей разведки, к сожалению, это были не единичные случаи.

Мне неизвестны случаи проникновения наших разведчиков далеко в тыл германских позиций, во всяком случае, при позиционной войне. Тут разведчика заменял тайный агент.

Вернемся к нейтральной зоне. У нас был унтер-офицер, получавший награду за своевременное удаление окопного мостика. Дело в том, что с нашей стороны проектировался набег на известный участок германских позиций, длиною около ста саженей, с целью захвата контрольных пленных. План состоял в следующем: две партии должны были захватить оба фланга участка, чтобы воспрепятствовать прибытию ближайших поддержек противника, в то время как третья партия должна была совершить самый набег. Обе фланговые партии отправились своевременно: северная благополучно добралась до цели, а южная попала под пулеметный огонь и настолько пострадала, что к германскому окопу подошли всего лишь двое: унтер-офицер и рядовой; противник, при наступлении нашей главной партии, на время замялся и оставил окопы, успев, однако, предварительно убить и рядового, так что унтер-офицер остался совершенно один, с задачей сдержать немецкую поддержку, которая должна была прибыть с минуты на минуту. Но унтер-офицер был находчивый малый и, не долго думая, он стащил дощатый мостик с ямы, предназначавшейся для стока воды, и переложил его в нескольких шагах в сторону от ямы. Такие ямы вырывались в окопах обычно в местах ответвления траверзов, и так как в них накапливалась жидкая грязь, то для возможности движения по окопу, они застилались дощатыми мостиками. Сделав свое дело, унтер-офицер отошел в сторону за ближайший траверз и ждал, что будет дальше.

Тем временем главная партия работала во всю, и вскоре с южной стороны окопа послышался шум прибывающего бегом германского подкрепления. Что произошло далее, не трудно вообразить. Люди подкрепления, не заметив, что мостик передвинут в другое место окопа, повалились один за другим в яму, и вскоре вся она наполнилась немцами; тогда унтер-офицер открыл огонь из винтовки по этой, барахтавшейся в грязи, массе людей. В результате, набег увенчался самым блестящим успехом: были захвачены пленные, взорваны блиндажи и т. д., благодаря хладнокровию и находчивости унтер-офицера, сумевшего таким способом вовремя задержать подкрепление противника, прибытие которого могло придать делу совершенно другой оборот.

В 1-й армии существовало повествование и о другом набеге, за достоверность которого, однако, я лично не ручаюсь, но которое в армии считалось вполне правдивым.

Нашей воздушной разведкой велось самое тщательное наблюдение за всеми движениями противника. Техника воздушной фотографии была чрезвычайно усовершенствована в течение войны, так что, в конце концов, ни одно малейшее изменение, ни одна работа германцев не ускользала от нашего внимания. Перед каждым набегом мы были в состоянии ознакомить всех участников его — до рядового солдата включительно — с подробным планом данного участка, сделанного по воздушным снимкам.

Конечно, немцы делали то же самое, хотя и не в таком размере, так как их летчики не осмеливались облетать наши позиции в такой степени, какая практиковалась нашими авиаторами по отношению к их расположению.

Однажды немцы, готовясь к набегу на один из наших участков, сделали воздушные снимки с этого участка и выстроили в ближайшем тылу у себя точную копию того участка, на который предполагался набег; построив этот учебный окоп, они стали готовиться к набегу, репетируя эту операцию, как театральную пьесу, что, впрочем, практиковалось и с нашей стороны.

Один из наших летчиков случайно набрел на одну из этих репетиций и, видя сосредоточение войск и новые земляные работы, снял это место. Снимок был препровожден в штаб армии.

Здесь в то время находился выдающийся специалист по части воздушных снимков, который, имея под рукой снимки всей системы наших полевых укреплений на протяжении всей армии, распознал воспроизведенный немцами участок и сделал соответствующий вывод.

Упражняться в набеге на небольшой сравнительно участок, немцы могли лишь с одной определенной целью — а именно: с целью набега. О намерениях немцев было сообщено в оперативную часть, которая в свою очередь уведомила об этом соответствующее строевое начальство. Когда немцы, через некоторое время, действительно предприняли набег, с нашей стороны были приняты все меры к должной встрече их, и нападение было блестяще отражено.

Повторяю, я не могу утверждать, что эта история вполне правдива, но она и подобные ей рассказывались, как пример блестящей работы нашей авиации[32].

С психологической точки зрения, выход ночью на нейтральную зону, в особенности для одиночного человека, — дело безусловно жуткое. Лично я считаю себя не вправе особенно распространяться об этом, так как я бывал на нейтральной зоне при упомянутых обстоятельствах всего лишь несколько раз. В один из таких случаев я пережил страх, какой мне не хотелось бы испытать в жизни еще раз. Так как дело идет о моем личном переживании, я не премину рассказать этот случай тем более, что описывая его я никого не задеваю.

Я пробрался на нейтральную зону и подполз к полуразрушенной постройке; была темная, ненастная ночь и было возможно, что постройка приютила кого-нибудь из противников.

Послушав несколько времени и не слыша ничего подозрительного, я вошел в постройку, пол нижнего этажа был завален обычным в таких случаях мусором и кирпичами. По стоявшей тут же лестнице я взобрался на верхний этаж и, двигаясь на цыпочках, начал обследовать его. От времени до времени окрестность освещалась германскими осветительными снарядами, промежутки между которыми казались особенно темными. В один из таких темных моментов, моя левая нога вдруг потеряла опору под собой. В такие моменты мозги работают особенно быстро, хотя и не ясно — первая мысль, бросившаяся мне в голову, была — что либо какой-нибудь незамеченный мною немец схватил меня за ногу, либо что она подбита попавшим в нее осколком снаряда. Но так как ни того, ни другого не случилось, я несколько пришел в себя и, обследовав пол, нашел, что я просто провалился ногой в отверстие в нем, и следовательно отделался лишь испугом и глубокой царапиной на ноге. Но сознаюсь откровенно, что момент был весьма и весьма неприятный.

Это лишь один из тех незначительных, ежедневных инцидентов, с которыми должен считаться каждый выходящий на нейтральную зону, но, тем не менее, они очень неприятны, принимая во внимание напряженное состояние нервов, в котором неизбежно находится каждый разведчик.

Выползание на нейтральную зону днем при наличии удобного укрытия — дело совсем иного рода: здесь все зависит от вашей ловкости и умения пробираться вполне скрытно, лично я во всяком случае предпочитаю выползать в дневное время, полагаясь на свои собственные силы, чем лазить по разлагающимся человеческим трупам ночью, с ясным сознанием, что здесь все зависит лишь от случайности.

Когда высылается разведывательный поиск, донесение о результатах его должно делаться в установленной и вполне определенной форме, с упоминанием состава партии. По этому поводу я прошу читателей обратить внимание на приложение в конце книги, касающееся поисков.

Я хотел бы еще обратить внимание на правильную передачу устных донесений ординарцами. Человек взволнованный проявляет склонность к излишней многоречивости, а потому важно обучать ординарцев передавать донесения ясно и как можно короче.

В течение войны подымался вопрос о точном разграничении обязанностей снайпера и разведчика. В некоторых кругах высказывали мнение, что функции снайпера и разведчика совершенно различны между собой. Такие люди говорили, что дело снайпера заключается, главным образом, в истреблении противника, дело разведчика — в раздобывании сведений о нем.

Наша школа не соглашалась с таким взглядом, ибо на практике должны представляться случаи, когда и разведчик будет принужден драться, либо для того, чтобы доставить начальству собранные сведения, либо — чтобы раздобыть их. И странно было бы, если бы солдат, просыпаясь утром, задавал себе вопрос: «Кто я такой сегодня — снайпер или разведчик?»

Я считал нужным упомянуть о таких взглядах, потому что, они широко и упорно защищались.

Современный разведчик должен быть человеком с всесторонними сведениями, он должен знать больше, чем я мог бы перечислить здесь, и по этой причине характер работы разведчика меняется в зависимости от тех условий, при которых ему приходится действовать.

Я думаю, что современная наука была привлечена слишком поздно к делу правильного снабжения разведчика. Разведчик в течение нескольких, немногих часов, может быть вынужден действовать и как снайпер, и как наблюдатель, и как разведчик прошлых времен, когда является необходимость пробраться в непосредственную близость к противнику. Он должен быть человеком развитым к находчивым, способным быстро и правильно разобраться в обстановке, решительным, понимающим ценность укрытия и фона и, ко всему этому, обладающим инстинктом ориентировки.

Поэтому обучение разведчиков на войне было делом не легким, а в случае, когда солдат не обладал известным природным дарованием — почти безнадежным. Представьте себе, в каком выгодном положении находится командир баталиона, имеющий среди своих людей, хотя бы несколько, вполне надежных разведчиков, к донесениям которых он может относиться с абсолютным доверием — и действовать на основании донесения, не опасаясь ошибок или даже только неточностей. Такие люди насчитывались сотнями среди шотландских ловатских разведчиков; правда, жизнь последних протекает в обстановке, где безошибочная точность наблюдений, сознательная ловкость и неуловимость движений играют первостепенную роль.

Человек, проведший двадцать лет своей жизни в горах, сосчитавший разветвления на рогах тысячи оленей, распознающий след любого зверя, никогда не расстающийся со своим телескопом, будучи перемещен на театр военных действий, переносит свою обычную деятельность лишь на новое поприще.

Идеальный разведчик, или вернее, идеальная команда разведчиков в части, заслуживает полного уважения. Их высокое значение должно быть правильно оценено, и искусство их должно вознаграждаться почетом. Баталионные разведчики должны рекрутироваться из отборных людей баталиона и самый факт назначения в разведчики должен отмечаться особым вознаграждением и повышением оклада жалованья.

Покуда будут вестись войны, будет необходимо раскрывать тайные замыслы противника: это так важно, что те люди, которые окажутся в состоянии своевременно разузнавать и сообщать о готовящихся событиях, будут достойны почета и уважения со стороны своих товарищей.

В заключение я скажу несколько слов о предмете, также заслуживающем внимания — это опрос пленных.

С каждым может случиться несчастие быть захваченным в плен неприятелем, либо вследствие ранения, либо по другой причине, но важно, чтобы пленный не выдавал никаких тайн о своей армии. По этой причине я всегда восставал против каких-либо наружных отличительных знаков для разведчиков, зная, что разведчики подвергаются более строгому и основательному опросу, чем рядовой солдат.

Рядовой солдат попадая в плен, если он не узнал случайно о предстоящих операциях, не может показать много, по той простой причине, что он сам немного знает. Совсем другое дело, когда в плен попадается разведчик. Он знаком со всеми постами своего участка, он знает кое-что в области всех отраслей разведки и как она ведется; привычный к детальному наблюдению и умозаключениям, он будет в состоянии сообщить противнику массу ценных сведений, при условии, если последний сумеет заставить его говорить.

Попавший в плен должен отвечать лишь на два вопроса: свою фамилию и название части — но, к сожалению, существует целый ряд хитроумных выдумок, чтобы добиться от пленного более подробных сведений.

Положим, британский офицер захвачен в плен германцами. Он ранен и его препровождают в ближайший штаб дивизии.

Его опрашивают, но он отказывается давать показания. Через некоторое время к нему приходит германский офицер и говорит ему что-нибудь в таком духе:

«Господин капитан, к великому нашему сожалению, сейчас не имеется ни одного свободного места в палате для офицеров в лазарете. Мы надеемся, что вы ничего не будете иметь против, если мы поместим вас в комнате вместе с английским унтер-офицером».

Офицер, конечно, соглашается, и его уводят в комнату, где на другой койке лежит английский унтер-офицер, весь в перевязках и стонущий от ран. Они остаются вместе два-три дня и, в конце концов, между ними завязывается разговор. Но, унтер-офицер — лишь ловушка, он вовсе не ранен, и задача его состоит в том, чтобы выпытать сведения, которые, как полагают германцы, должен иметь офицер.

В других случаях, в помещение, где содержались пленные английские солдаты, вводился английский солдат, в крови и перевязанный, который громким голосом жаловался на свою судьбу и бранил негуманность германских властей. Это был не кто иной, как шпион, хорошо изучивший свою роль, и подосланный к пленным, чтобы собрать у них кое-какие сведения.

Такие случаи были не единичные, а практиковались в германской армии в самом широком масштабе. Оно и понятно, если принять во внимание, что иногда неважные сами по себе сведения в сопоставлении с другими могут иметь решающее значение. Вообще, немцы действовали по принципу, что цель оправдывает средства.

Но когда эти трюки стали известны, немцам приходилось придумывать более тонкие приемы, чтобы выпытывать наших военнопленных. К сожалению, нужно сознаться, что пока будет существовать человечество, будут находиться и люди, готовые за деньги или по другим мотивам исполнять такую роль. Побуждение может быть хорошее, может быть своего рода патриотизм, но в преобладающем большинстве случаев это люди с предательской жилкой, люди нравственно развращенные.

Работа провокатора в тылу, в штабе дивизии была безопасна и надо полагать, доходна, но в конечном счете она должна оставлять неприятный осадок в душах тех, кто соглашался на такую гнусную роль.

Это о приемах германской разведки.

Когда к нам попадали немецкие пленные, они часто находились в состоянии самого непритворного страха, так как начальство буквально пичкало их самыми неправдоподобными историями о жестокости англичан в отношении военнопленных; и все-таки приятно было видеть, как многие из них, еле превозмогая свой страх, все-таки решительно отказывались от дачи каких-либо показаний. Являлось непреодолимое желание подойти к такому человеку и пожать ему руку. Мужество одиночного человека без сомнения такое славное свойство, что душа радуется при виде его, безразлично, встречаем ли мы его у одного из своих, или у врага.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.