Глава 24. Переформировка

Глава 24. Переформировка

Июнь 1943 года

Дорога на Жижицу

Через несколько дней мы покидаем район станции Земцы и берем направление на запад. Некоторое время наш полк стоял в районе ст. Западная Двина. Однажды с занятий, меня взвали в штаб полка и объявили:

— Полк выходит в новый район дислокации!

До деревни Александровская мы шли строго на юг, а потом свернули на запад. На следующее утро, после ночевки в лесу, мы подошли к деревне Вировская и по деревянному мосту перешли Западную Двину.

Река в этом месте не глубокая. Мост поставлен на каменистой россыпи. Ниже моста речной перекат. Сразу же после моста поворот налево и небольшая деревушка.

При входе нашей колоны в деревню все жители ее высыпали на улицу. Они стояли около дороги, перед домами и смотрели на проходящих мимо солдат. Здесь были старики, женщины и дети. Картина не веселая. Люди угрюмые. Вид у них усталый, голодный и какой-то серый и обленялый. А с чего им собственно веселиться?

Деды, сложив чуть ниже живота корявые длинные руки, смотрели внимательно из под лохматых бровей. Бабы тоже худые, повязанные сомнительного цвета плотками, стояли притихшие, опустив руки как плети. Только на лицах ребятишек видно было живое любопытство. Девчонки тоже в платочках, завязанных узелком впереди, смотрели с каким-то испугом и тупым любопытством.

С порога избы с посохом в руках на нас смотрела сгорбленная старуха. Она видно держалась с трудом, но внимательно шарила глазами по лицам солдат проходивших мимо. Кого-то искали ее старческие глаза. Деревня кончилась, люди и их лица остались позади.

Деревня небольшая, всего десяток домов. Кто-то спросил из солдат название деревни. |Но как только мы прошли ее, название тут же выскочило из головы.|

Дальше мы идем на Козлихино, Хватково, Веревкино, Бенцы и Оверково. Около Оверково мы переходим через р. Торопу и сворачиваем на большак, который идет на Б. Наполки и Прилуки.

В узком пространстве лесной дороги, между стволами деревьев сумрачно и темно. Только наверху, где пробивается свет между вершинами деревьев, видны первые проблески утреннего неба.

С рассветом на лесной дороге появляется туман. На подъемах он заметно бледнеет, на буграх и перевалах он исчезает совсем. В низинах, по краю болот, где много влаги, он явно сгущается. Идешь по дороге и перед собой ничего не видишь. Такое впечатление, как будто вслепую ногами щупаешь куда можно ступить.

Разведчику все нужно знать и все замечать на ходу. О густом и слабом тумане нужно иметь представление. Туман не часто бывает. И движение в тумане может потом пригодится.

Солдаты идут друг за другом, спины и плечи их покачиваются в разнобой, под ритм шагов. Дорога в лесу все время петляет. Она то поднимается вверх, то сползает с пригорков полого и круто. Лесные дороги в этих местах тянутся на десятки километров.

Когда идешь по дороге посматриваешь на спины солдат, поглядываешь по сторонам, и о чем ни-будь думаешь. Впереди беспросветно, все тот же лесной полумрак.

Вот и сейчас иду и думаю, почему у солдата появляется беспокойство, когда он покидает обжитую на войне траншею. Радоваться надо. Его уводят в тыл. Война на время позади. А солдат идет молчаливый и угрюмый. Похоже на то, как человек покидает свои старый и обжитый дом.

|Ему что-то не достает. Он о чем-то с грустью жалеет. Что-то скрытое и необъяснимое поднимается и заполняет душу, когда покидаешь обжитую землянку, окоп, в котором ты уцелел от верной смерти.|

Вспоминаю нашу землянку, овраг и поваленную березу, обтертый нашими шинелями ее белый ствол. Рядом, за спиной, когда сидишь на березе, стояла небольшая зеленая елочка. Она и сейчас у меня перед глазами, вижу ее ясно, каждую ее ветку. Много в лесу похожих деревьев и елок. Но эту кривую из сотни и тысячи других отличу. У этой елки обрублен сук снарядным соколком. Ударил осколок в сучек, надломился он и повис. Таких омертвевших сучков в лесу сколько угодно. Сучек вроде мелочь. А он именно дорог и памятен мне.

Разорвался снаряд. Осколок пролетел у самого моего виска, задел волосы, царапнул по коже и оставил след, как порез бритвой. Когда я обернулся, чтобы посмотреть откуда он прилетел, то увидел свежий срез сучка на этой елке. Сучек обломился и от удара осколка закачался как маятник на стенных часах. Вот как бывает! Еще чуть-чуть и я не увидел бы обрубленного сучка и этой неказистой зеленой елки.

Мы покидали овраг, я окинул взором кругом все, что мне было знакомо и близко, белую поваленную березу, придавленную землей землянку и елку с обрубленным сучком. И я вдруг с сожалением понял, что навсегда покидаю эти места.

Ушла назад знакомая и привычная прифронтовая дорога, оставлены безымянные могилы солдат.

С немцами тоже было жаль расставаться. |Мы нашли потом с ними контакт, хоть и не знали друг друга. Мы чувствовали их, а они нас, как родственные души.| Когда у немцев поубавилось прыти, когда мы сбили с них спесь, они поняли нашего брата окопника.

Славяне тоже не лыком шиты. У солдат особое чутье, когда дело касается окопной войны. Стороны без слов понимают друг друга. Немцы стали стрелять и пускали пули метров на пять выше наших окопов. Наши, хоть стрелять и не любили, отвечали им нехотя, а трассирующие пускали еще выше над землей. Важно, чтоб стрельба и окопная война велась для вида. Пусть начальство взирает, что солдаты не спят, бдят и ведут перестрелку. На переднем крае с той и с другой стороны слышалась стрельба. Все шло как надо. Пули летели где-то на высоте. |Мины рвались где сидели наши начальники. Там по дорогам шныряли повозочные и вся остальная тыловая братия.|

Теперь все брошено. Оставлена нейтральная полоса |, где мы ходили, лежали и ползали.| Мы с закрытыми глазами знали их передний край и систему огня. Знали когда и где меняются часовые. Мы знали когда и куда они будут стрелять. Пустит немец очередь из пулемета в нашу сторону, можно идти спокойно по нейтральной полосе не пригибая голову. |Наши солдатики, взяв повыше, отвечали им из пулемета: — Ти! Ти! — Та, та, та! Мол поняли вас! И опять на некоторое время над нейтральной полосой наступала тишина. Наша пехота и немецкая инфантерия понимали друг друга!

Только разведчики были злостными нарушителями спокойствия и благодати. Славяне окопники разведчиков не любили. Придет полковая разведка к солдатам в траншею, ввалится как хозяева и сразу к пулемету. Резанут по немцам для проверки, не изменилась ли система огня у немцев. Наведут переполох. И потом немец дня два не может успокоится. Последнее время от разведчиков стали прятать ленты с патронами.|

Теперь все осталось позади. Разведчики и стрелки идут |в одной колоне| по лесной дороге. |И те и другие устали, и забыли про свои обиды.|

Кругом деревья и кусты. Часто попадаются похожие участки дороги. Кажется вот только, что это место прошли. Те же высокие сосны и ели. Впереди дорога светлеет. Деревья реже. Под ногами земля тверже и плотней. Только что пахло гнилой трухой, а теперь в лицо ударило свежим порывом ветра. Дорога круто поворачивает. У обочины дороги небольшой бугор. На нем сидят солдаты из нашего полка. У них потерты ноги. Они сняли сапоги, разложили портянки. Сидят с голыми ногами, шевелят ступнями и пальцами, щупают на ногах потертые места.

— Ты смотри! Эти уже привал организовали!

— Сапоги под себя подбери! А то сопрут на ходу! Босиком придется потом топать по дороге!

Наши идут мимо. Увидели солдат с потертыми ногами и тут же в их сторону посыпались разные шуточки.

— Не слушай его ребята! Под голову клади! Спать ложись! К вечеру своих догоните!

Так уж повелось. Завидел своего собрата в беде, мимо не пройдет, обязательно подденет за живое. Непременно вставит ехидное словечко, от которого станет тошно.

Босые солдаты остались за поворотом дороги. Поскорей бы самим до места дойти.

Впереди на дороге заметно светлеет. Сквозь деревья проглядывает открытое поле. По всему видно, что лесная сторона уже позади. Дорога еще раз поворачивает, проходит между стволами деревьев и мы выходим в открытое поле. Слева поле, непаханная земля, справа опушка леса. Мы идем по краю поля и леса.

В глубине леса за редкими соснами показались солдаты, стоящие под кустами телеги и стреноженные лошади, пасущиеся в лесу. Под развесистой елью стоит полковая походная кухня. Труба немного дымит. Из под крышки котла выходит пар и запах солдатского хлебова.

Мы идем и посматриваем в сторону леса, где мелькают фигуры солдат. Похоже, что это наши обозники. Наших обозников можно сразу от других отличить. Их по внешнему виду легко узнать. Уж очень у них специфический внешний вид в отличии от другой тыловой братии.

В лесу просторно и сухо. Лето в самом разгаре. Нас на марше пробивает пот. Мы идем в одних гимнастерках. А повозочные в ватных телогрейках перепоясаны ниже живота ремнями. Из под касок выглядывают сплюснутые сверху вниз физиономии. Одежда у них замусолена, как будто они свои животы натирали салом. Сибиряки в дивизии сохранились в штабах, тылах, складах и обозах. Народец не высокий, но очень живучий. Их с насиженных мест оглоблей не вышибишь.

А те, что в начале войны были в ротах остались в земле под Медным и Калинином. В живых остались безснарядные артиллеристы, медсестры и врачи санрот и медсанбата, полковые парикмахеры, портные, сапожники, обозные и повара.

В стрелковой дивизии уж так повелось одни идут на смерть, а другие наедают шею. Все они "паря" друг другу и землячки. А мы им кто? Мы чужие, с других регионов. Мы москали. Мы чужаки и примни в ихней сибирской дивизии.

Комиссар 52 полка из Красноярска. Химик полка из Ачинска. Кого не копни, все они "паря". А в ротах воюют люди со всей России. Так, что зря кой кто из них кричит и пыжится, что сибиряки прошли от Волги до Восточной Пруссии. Прошли солдаты, а эта отборная братия ехала сзади. На войне одни воевали, а другие участвовали так сказать!

Полковой обоз прибыл на два дня раньше нас в этот лес. Обозники успели рассредоточится и занять места, затащить в лес повозки и пустить пастись лошадей. Прибыв на место, они сразу принялись копать землянки и блиндажи. Чтобы быстро зарыться в землю, они в помощь себе потребовали стрелковую роту солдат. Обозники охраняли склады, а стрелки пехотинцы валили лес, подвозили бревна, рыли котлованы и накатывали накаты.

Складские стояли на постах и охраняли съестное. Одним словом делом были заняты все, в лесу кипела работа.

Окинув взглядом место, где трудились солдаты, можно было безошибочно сказать, что полк здесь встал и обосновывается на долго.

Обозники суетились. Они жили всегда торопясь. Солдаты стрелковых рот неторопливо, лениво втыкали лопаты в землю.

Подойдет какой интендант офицер, сделает замечание. Солдаты тут же прекращают работу, стоят молча, пялют на него глаза. Ждут когда он уйдет подальше отселе.

Мы доходим до угла леса и останавливаемся, здесь в сосняке мы должны организовать себе место постоя. Мы не строим себе землянок и блиндажей как наши тыловики. Мы отрываем щели на случай бомбежки и из жердей и лапника городим себе шалаши. Шалаши так для того, чтобы днем можно было лечь и отгородится от постороннего взгляда. На случай дождя у нас у каждого есть накидки. К вечеру мы уже валялись на подстилках из хвои.

По проселочной дороге со стороны деревни Вшивка, постоянно кто-то едит или идет. Рядом, на некотором расстоянии, на берегу озера Жижица деревня Спичино. Мимо Вшивки проходит дорога на станцию Жижица. Деревни Вшивка теперь нет.

По дороге от Вшивки, то пропылит телега, то верховой увидев, что наконец добрался до знакомой опушки леса, заторопится на рысях. К вечеру, глядишь, по дороге идет маршевая рота. Это безоружная сотня солдат, которая прибыла из глубокого тыла и топает от станции Жижица по лесной дороге пешком, для пополнения нашей дивизии.

Дивизию пополняют солдатами, оружием и лошадьми. Солдат новобранцев сгружают на перегоне в лесу и дальше они топают вокруг озера по лесной дороге. Им полезно промяться. Солдату новобранцу с первого дня нужно привыкнуть к лишениям и походной жизни. Ему сразу из теплушки вагона не вредно пройти километров тридцать в обход.

До линии фронта недалеко. Слышен отдаленный гул артиллерийской перестрелки. Солдат эти звуки сразу улавливает.

Солдатики новобранцы сразу почувствовали усталость в ногах, боль в пояснице и пустоту в животе. За один переход тридцать километров, без всяких привалов пройти новобранцу не очень легко.

На подходе к лагерю солдатики маршевой роты начинают цеплять за землю ногами. Их заводят в лес и они падают как мертвые. Им объявляют, что они прибыли на место. А они лежат, закрыв глаза и не шевелится. Безликие, помятые и за дорогу обросшие.

Лихое воинство идет к нам на пополнение. Смотришь на них и думаешь, старики они, или молодые? Все они выдохлись и обессилили. Ни од ой живой души, ни одной здоровой рожи. Откуда я буду брать пополнение для разведки? Из тысячи прибывших, не могу десятка набрать. А нам нужны добровольцы, смелые и сильные ребята. Куда девался проворный и шустрый русский солдат? |Кто-то из тюряги пришел. Всякое они говорят. Неужель это правда? А чему удивляться.|

Посмотришь на дорогу, опять пылит маршевая рота. Усталые и молчаливые идут они мимо, разглядывая нас и заходят в лес.

Мы, старые вояки, стоим у дороги и тоже поглядываем на них. Две партии встретились на дороге и скоблят друг друга глазами.

Они нас спрашивают, — Как у вас тут? А мы, вроде задаем им вопрос, — Ну что прибыли голубчики, скоро узнаете, как тут у нас.

Гвардейские полки пополняются живой силой. Стрелковые роты растут. Лесной лагерь постепенно расширяется. Под деревьями и в кустах появляются новые шалаши. Возле них отрывают узкие щели на случай бомбежки. Для солдат стрелковых рот не строят блиндажи. Их дело привыкать к матушке земле.

Через неделю лесной лагерь меняет свой облик и запах. Чистый воздух и хвойный дух исчезает. Пространство, по которому ходят солдаты постепенно замусоривается, засоряется и загаживается. В воздухе стоит запах портянок, грязного белья и мочи. Лес преображается с появлением нового пополнения.

Вновь прибывшие пока ходят без оружия, хотя оно лежит в ящиках и ждет своего часа.

Каждый новый день в полк прибывает маршевая рота. Маршевая рота, это до сотни невооруженных солдат. Одеты они в солдатскую форму, подпоясаны брезентовыми ремнями. У них у каждого, как положено за спиной пустой заплечный мешок. Они ждут когда им выдадут консервы, хлеба буханки две на каждого брата и оковалок сала не меньше кило. Им невдомек, что этого они здесь никогда не получат. Мы молчим, ничего не говорим, пусть маленько усладятся мечтой и мыслью.

Им оружие в дороге не дают. Запас продуктов они не получают. Их в дороге кормят на перевалочных базах. Подходи плеснут в котелок, хлеба кусок, махорки щепоть, получил и отваливай. Они надеятся, что их накормят до отвала, когда они приедут на фронт. На фронте до отвала выдают только пули в живот, об этом они скоро узнают.

По пути следования их сопровождает офицер. Он имеет список на руках. Каждый день перед кормежкой он проверяет их по списку.

Притопали солдатики в расположение полка и считай, что |за каждым из них захлопнулась дверь в тыл и в мирную жизнь.| Обратной дороги им |больше| нет. Обратно в тыл солдат может попасть только раненым. | И не дай бог, если у него после ранения обнаружат гангрену. С гангреной в тыл ему доступ закрыт. Легкораненые, лечением сроком до месяца, оставались тоже в санротах и медсанбате. В эвако госпитали отправляли тяжелых, но надежных. С нашего участка фронта с тяжелыми ранами ребята попадали в район города Иваново.|

Попал голубчик в окопы. Сразу не убило. Воюй себе да воюй! |Другого выхода нет.|

У сопровождающего офицера свои дороги и пути. Доставил в полк маршевую роту, сдал солдат по списку, |под расписку| по счету, достал пустой котелок и отправляйся на солдатскую кухню, получай хлеба и хлебова. А свой суточный паек прибереги. И этот тоже норовит оторвать от солдатского котла. Не успел показаться в полку и сразу на кухню. Вот так и курсирует до фронта и обратно в тыл. Пороха не нюхал, а считается фронтовиком. Глядишь в другой раз он является уже в очередном звании. Был старшим лейтенантом, а теперь капитан.

Дивизия получает пополнение и ее по всем признакам готовят в наступление, хотя нам пока об этом ничего не говорят.

Однажды в полки прибыли армейские штабные. Они будут проводить учение — "Стрелковый полк в наступательном бою". Солдатам дано указание отрыть на учебном поле траншею в полный профиль и поставить проволочное заграждение.

Нейтральная полоса от вырытой траншеи на положенном расстоянии. Исходное положение наступающего полка оборудовано по всем правилам. Здесь окопы, щели и блиндажи. Солдаты трепятся, что армейские специалисты для учебного боя подобрали местность похожую на ту, где нам придется потом вести наступление. Солдаты все знают, а мы офицеры не в курсе дела. Солдат много, огромная масса. Один сказал то, другой сказал это. Сказанное просеивается сквозь сито, мусор отметается, а смысл и зерно остается. Слух, слухом! А случилось все так, как трепались они.

Однажды со станции, по дороге со стороны Спичино, запылили два танка. Проурчали, прогремели, пролязгали и застыли в кустах на опушке леса. Комбаты ходили туда смотреть, прикидывали как на танки сажать солдат в качестве десанта.

Когда дело дойдет до реального наступления и танки с десантом рванутся вперед, комбатов на танках или поблизости не будет. Это они здесь в лесу делают важный вид, покрикивают на солдат, махают руками, дают указания. В бою ни один из них в цепь пехоты не пойдет. Они будут сидеть сзади в земле и ждать когда в роты протянут телефонную связь. Своя жизнь каждому из них дорога, она дороже чем жизнь стрелка солдата.

Но вернемся к учебе и учебному полю.

На исходной позиции начальник артиллерии полка Славка Левин установил две полковые пушки. Армейские спецы приказали открыть огонь боевыми снарядами. Они хотят, чтобы рев танков и стрельба боевыми из пушек создало у солдат реальное представление. По траншее условного противника полковые выпустят по десятку фугасных снарядов. Отрабатывается огневой вал, за которым, на противника пойдут наши солдаты.

Никогда этого не было, чтобы пехоту в тылу приучали к стрельбе боевыми, а танки, проутюжив нейтральную полосу, пойдут на траншею противника. Сколько сожгут они на учении бензина?

Первый раз за всю войну по пустой траншее, просто так для грохота выпустят десятка два снарядов. Видно мы стали сильны! Раньше, в реальном бою, нам при наступлении на деревню больше двух снарядов было не положено.

Полковая разведка в полковом учении участия не примет. У нас своя учеба. Мы выходим ночью на свою тренировочную полосу. Разведчики готовятся для ночных действий.

Мы нашли небольшой участок земли на песчаном бугре по краю леса. Там били окопы и ход сообщения. Видно кто-то до нас успел окопаться здесь. Мы нашли его готовым в стороне за болотом. Возможно, что здесь когда-то проходил передний край.

Разведчики в ночной поиск отправляются небольшими группами. В каждой группе не больше трех-пяти человек. Комплектуются группы на добровольных началах. Каждый имеет право выбрать себе напарников. Люди сходятся на доверии и взаимной дружбе. Самые отчаянные состоят в группах захвата. Командир группы захвата самое важное и главное лицо. Это не важно сержант он или рядовой. Во время ночного поиска все ему подчиняются. Даже я, если иду вместе с ними за языком.

Новичку в группу захвата попасть сразу трудно. Нужно на деле себя показать. Нужно иметь незаурядную сообразительность и выдержку, стойкость и решительность без всякого там куража. Таких групп во взводе три. Все зависит от укомплектованности разведки. В боях эти группы пополняются из числа добровольцев. Остальные солдаты взвода разбиты на группы прикрытия и обеспечения. Обеспечение не продуктовое, а боевое. Это своего рода лестница, на которой каждый знает и занимает свое место. В разведке нет, как в обычной жизни, карьеризма и возни за место. Хочешь быть впереди и выше всех, иди в захват группу. А это значит, что ты рискуешь больше всех. Опаснее всего ходить и брать своими руками немца. Остальное все мелочь по сравнению с этой чистой работой.

Добровольцы из пополнения проходят учебную проверку. Они должны походить до пота, поползать, когда тебе пот застилает глаза, проверить себя на зрение, на слух и на сообразительность. Их берут с собой опытные, они за ними ходят как щенята.

Группа захвата среди разведчиков находится в привилегированном положении. Они не ползают каждую ночь под немецкой проволокой. Они не ищут где можно взять языка. Их не используют на побегушках связными и посыльными. Они не стоят около землянки на постах. Всем этим занимаются солдаты из групп прикрытия и боевого обеспечения. Люди из группы захвата отдыхают до времени. На них, как на профессионалов будет возложена самая ответственная и рискованная часть операции. Они не занимаются подготовительной черной работой. В ночном поиске под немецкую проволоку ходят другие. Они слушают, нюхают, готовят данные о противнике. Нащупали слабое место, нашли подходящий объект, вот тогда для мысленной оценки захват-группа выходит на место и уточняет мелочи.

Она идет не одна. Ее охраняет в нейтральной полосе группа прикрытия. У нее личная охрана, если хотите. После проверки, если у захват-группы сложится мнение, начинается доработка и доводка задачи по захвату пленного.

Взятие языка из передней траншеи в стабильной обороне дело не простое. Любая ошибка, неточность, случайность, оплошность заканчивается гибелью ребят. Из двух, трех проработанных объектов выбирается один. До тонкостей и мельчайших деталей изучаются проходы в проволочном заграждении. В минных полях обезвреживаются мины. Прочерчиваются и наносятся на карту все мертвые пространства, командует поиском командир группы захвата. Ему подчиняются при подготовке и проведении операции все разведчики, участвующие в поиске. Он командир и хозяин над жизнью людей. Он выбирает день и час выхода на задачу. На задачу, это значит на захват языка. Такое бытовало у нас тогда выражение.

Сегодня я вижу, что сержант чем-то недоволен. Он качает головой и просит не торопить его. Ему что-то не нравится и он решает готовить другое место. По лицу его видно, что он решает вопрос жизни и смерти.

|Разведчики понятливы. Я разделяю его сомнения. Я вижу, что он не готов и не собрался с духом. Разговор продолжать не к чему.|

Ворваться в немецкую траншею не мудреное дело. А что дальше? Кругом пулеметы и проволока в четыре кола.

— Чего там мудрить! — слышу я голос командира полка.

Полковое начальство считает, что мы умышленно тянем время. "Доползли до траншеи, спустились в нее, любого немца с перепугу снимай и бери языка! Вот и вся ваша тактика и операция! Смелого пуля боится!"

Если все так просто, то почему мы каждый раз несем потери в людях? Торопить сержанта нельзя. Нажим на него может привести заведомо к срыву. Я сам не раз ходил под немецкую проволоку, лежал там подолгу, слушал и наблюдал, изучал, делал выводы, |но к решению сунуться туда не приходил.|

Когда наступит подходящий момент и решающий час, сержант сам скажет:

— Завтра идем! А это значит, что к ночи должно быть все готово.

Командир взвода Рязанцев соберет людей, проверит амуницию, снаряжение и оружие, наличие боеприпасов, перевязочных средств, пригодность маскхалатов и уточнит задачу каждого разведчика по этапам, по времени. Перед выходом на боевую задачу нужно еще раз проработать систему сигналов и связи в бою.

Командир взвода учтет кто болен, у кого куриная слепота, кашель, простуда, расстройство желудка. У кого из ребят все тело покрылось зудом, дрожат руки и подгибаются колени. Командир взвода знает кого из разведчиков заменить. Перед выходом на задачу, когда ее накануне объявляют у людей проявляются разные внешние проявления, |признаков страха.| Сегодня они у этого парня есть, а в другой раз он чувствует себя нормально. Чужая душа — потемки! Каждый раз она себя по разному ведет. И у самого отчаянного порой бывают признаки депрессии.

Группа захвата хочет перед выходом попариться в бане. Мало ли какие причуды бывают перед смертью у людей!

Немецкая траншея, это не учебный полигон, не тренировочный окоп, куда можно позевывая небрежно спрыгнуть. Когда берут языка, время идет на счет по секундам. Из немецкой траншеи можно и не вернуться. Небольшая мелочь. Повернул голову не в ту сторону, не увидел вовремя немца, получил порцию свинца в живот и будь здоров.

Скрывать нечего. Перед выходом на боевую задачу многих бьет озноб. |и от страха перед смертью появляются разные болезни.|

Иной солдат, как не старайся, не может справится с собой. С этим приходится считаться.

Легко рассуждать когда сидишь в полковом блиндаже упершись локтями в карту и подперев челюсть ладонями. Полковой блиндаж километра три от передовой, а блиндаж дивизии еще дальше.

Другой раз солдат сам просится в поиск, а сегодня у него душа болит без всяких причин.

Перед выходом в ночь нужно заставить всех ребят написать домой письма. До возвращения солдата письмо будет лежать у старшины. Вернешься с задачи, хочешь отправляй, хочешь рви. Это твое дело. Но последнее письмо должно быть написано и точка.

В ночном поиске всего не учтешь. Все как выйдет! Многое неизвестно! Где-то недосмотрели, ушами прохлопали, что-то недодумали и просчитались.

Не просто научить и подготовить разведчика, |из сырого материала, из новобранца.| С рассвета мы ложимся спать, |днем к обеду просыпаемся,| а с наступлением темноты вновь уходим на учебу.

Проснешься днем, выйдешь из шалаша, оглядишься крутом, а интенданты в лесу все строятся. Копают солдаты стрелки. Подойдет к ним интендант, покашляет в кулак и видя молчаливую неприязнь солдат, отойдет в сторону и плюнет со злостью. Лучше отойти вовремя, а то кто и сзади лопату земли кинет на голову. И на него цикнуть нельзя. На окопника голос не повысишь. Бросят работу и уйдут спать в кусты. Иди жалуйся! На свою невоздержанность.

Свои тыловые те стараются, лезут из дресен. А эти откровенно, не скрывая тянут время. А чего тянуть? Налетит авиация, от вороха мешков с продуктами останется одна пыль. Склад нужно надежно и поглубже зарыть в землю, чтобы ни одна бомба не взяла.

Окопный солдат работает лениво. А интенданту блиндажи нужны поскорей. В ямы опускают срубы из толстых бревен. Перекрытие над головой в четыре наката кладут. Сверху с полметра земли насыпят, свежим дерном выкладывают. |Но делают они все это чужими руками.|

В сосновом лесу, где рассредоточен полк, деревья валить запрещается. Деревья валят где-то в другом месте, бревна возят на повозках со снятым возком. Если внимательно присмотреться, то можно заметить где рядом в лесах появились свежие вырубки. Где на дорогах пролегли свежие борозды, по которым возят заготовленные бревна.

Иногда над лесом появлялся немецкий самолет. Полетает он, пострекочит, но не бомбит, не стреляет из пулемета. Сделает сотню снимков и улетит.

Пройдет дня два, три. О самолете все забыли. Никто не придал его полетам значения. Но вот с неба грянул гром. Немецкие пикировщики уже заходят над лесом. Пройдутся они разок, другой, подденут интендантские мешки со ржаной мукой, которой заправляют солдатскую похлебку. И в лесу начнется веселая жизнь.

Интенданты сидят на мешках и стерегут свое добро. А солдатики стрелки подневольные людишки стучат топорами, махают лопатами. Но случается так, что под стук топоров, солдаты стрелки, изловчившись, откинут в сторону незаметно мешок с мукой и присыпят его тут же землицей. Только отвернись, разинь варюжку, задумайся о чем. Мешок с мукой как сквозь землю провалился. Никто не отходил. Никто не отбегал. Все стоят и копаются в земле. А мешка одного с мукой уже нет. Хочешь снова пересчитай. Вот здесь, только что лежал мешок и исчез |безследно|.

Солдаты окопники все заранее подготовили. Яма в размер мешка давно была готова. Только зазевался кладовщик, толкнули мешочек в яму, присыпали землицей. Теперь в поле ветра ищи!

Стащить мешок муки это плевое дело. Они могут и лошадь из обоза увести. Потом где нибудь в кустах найдешь рога и копыта!

Обозные и снабженцы не раз на этом горели.

Вот и сейчас солдатики окопники с надеждой посматривают на небо. Не появится ли желанный небесный звук с высоты. Сейчас в самый раз прилететь немецким пикировщикам. Шарахнут по обозам, тыловики сразу недосчитаются пары мешков муки и нескольких убитых лошадей, а из них махан получается аппетитный. Потом пойди проверь чем ее убило в голову осколком или пулей?

Тыловики как наседки сидят на мешках. |В их среду чужой никогда и ни за что не воткнется. За этим начальство следит строго. У них на складах и на кухне везде свои проверенные людишки. Они проверены на сообразительность и усердие, отобраны на ловкость рук и умение молчать. Они натренированы на оттяпывание из солдатского пайка сала и консервов.| На любом из них пробу ставить негде.

А в стрелковых ротах разные людишки. Им склады нельзя доверять. Это окопный материал. Они пойдут на ратное дело!

В сумерках мы выходим на свое учебное поле и в сумерках возвращаемся |в лес на отдых,| к себе в шалаши.

У нас исключительно ночная работа. Можно сказать, что мы полуночники. Ночью мы должны уметь ходить по компасу, измерять пройденное расстояние, ориентироваться по карте на местности, преодолевать неслышно препятствия, видеть все кругом, обнаруживать противника и уметь вести ближний бой.

Все это пока учеба!

Каждый неудачный момент, или ошибка, сход с намеченного пути или отклонение с маршрута в боевых условиях может привести к потерям.

|Во время учебы солдат не испытывает страх, смерть не висит над ним. Риска никакого! В этом главная неувязка учебы и боевой действительности.|

Данный текст является ознакомительным фрагментом.