АВИАЦИОННАЯ ПОДГОТОВКА НАЗЕМНОГО НАСТУПЛЕНИЯ (2—6 июня 1942 г.)

АВИАЦИОННАЯ ПОДГОТОВКА НАЗЕМНОГО НАСТУПЛЕНИЯ (2—6 июня 1942 г.)

Кому-то может показаться странным выделение этого пя­тидневного периода из 250 дней обороны Севастополя. Что можно успеть сделать за пять дней? Оказывается, очень мно­го — меньше чем за неделю самолеты люфтваффе сделали вылетов больше, чем за весь предшествующий семимесяч­ный период осады города. Это не случайно. Вот что по этому поводу писал в своих мемуарах Манштейн: «Вместо огневого налета решено было начать артиллерийскую подготовку за 5 дней до начала наступления пехоты бомбовыми ударами и мощными дальними огневыми нападениями по обнаружен­ным районам сосредоточения резервов противника и по его коммуникациям. Затем артиллерия должна была, ведя мето­дический корректируемый огонь, в течение 5 дней подавить артиллерию противника и обработать огнем оборонительные сооружения, расположенные на передовых рубежах. Тем вре­менем VIII авиационный корпус имел задачу непрерывно про­изводить налеты на город, порт, тылы и аэродромы».

Более детальная характеристика действий немецкой авиации приводится в отчете 3-й ОАГ:

«Непосредственно перед наступлением последовал ряд сокрушительных ударов немецких бомбардировщиков по го­роду с задачей зажечь город и порт и по линии фронта. Бом­бардировщики прибывали непрерывно, волнами с разных на­правлений, группами по 6, 8, 17 и более самолетов. Отмечено в отдельных случаях одновременное нахождение в воздухе по 60—100 машин. Бомбометание производилось в основном с пикирования бомбами различных калибров и назначений. Мелкие бомбы, преимущественно зажигательные, применя­лись в снарядах, типа нашего РРАБ (ротативно-рассеиваю­щая авиационная бомба. — М. М.), но иного устройства. Од­новременно с бомбами сбрасывались листовки. Отмечена, особенно в дни первых ожесточенных бомбардировок наших войск, слабая эффективность действия авиабомб по вой­скам, расположенным укрыто. Лишь впоследствии, по мере ослабления нашего противодействия (недостаточно снаря­дов для зенитной артиллерии, скованность нашей истреби­тельной авиации), когда немцы имели возможность почти безнаказанно с высот 1000—800 м бомбить, эффективность увеличилась, и наша пехота на отдельных участках была ос­лаблена громадным количеством металла, непрерывным по­током обрушивающимся на нее. В этот период ударам под­верглись командные пункты крупных штабов, которые нем­цам были известны заранее, и в частности наш КП (бывший КП ВВС ЧФ), огневые позиции береговых и полевых батарей, линии связи и другие объекты. Линейная связь была наруше­на, боевое управление затруднено. В связи с этим была выяв­лена наша слабость в подготовке использования средств свя­зи, в частности радио и дублирующих средств.

Истребители немцев в этот период имели основную задачу уничтожения наших истребителей в воздушном бою. Поэтому, имея количественное и качественное превосходство, ими был ус­тановлен непрерывный барраж на подступах к аэродрому Хер­сонесский маяк группами 2—4 Bf-109. Вылет остальных истреби­телей, расположенных в непосредственной близости к фрон­ту, происходил по-зрячему или по вызову радио с самолетов.

Задача уничтожения наших истребителей в воздушных бо­ях решалась немцами успешно, об этом свидетельствует ко­личество наших боевых потерь, из которых около 50% явля­ются самолетами, сбитыми в воздушных боях. Кроме того, значительная часть наших истребителей, возвратившихся с воздушных боев, имела повреждения, выводящие самолет или летчика на длительный срок из строя. Несмотря на то что соотношение потерь в воздушных боях по количеству сбитых самолетов в нашу пользу, но наши потери были тяжелей, так как количественно наши средства были меньше, а возмож­ность восстановления подбитых самолетов в условиях Сева­стополя — затруднена».

Таблица 3.9

АКТИВНОСТЬ НЕМЕЦКОЙ АВИАЦИИ НАД СЕВАСТОПОЛЕМ В ПЕРИОД СО 2 ПО 6 ИЮНЯ 1942 г.

(ЧИСЛО САМОЛЕТО-ПРОЛЕТОВ САМОЛЕТОВ ВСЕХ ТИПОВ)

Первым днем авиаподготовки стало 2 июня. Особенность первого дня заключалась в том, что главный удар VIII авиакор­пусом наносился не по позициям войск, а по городу, чтобы довершить то, что не удалось сделать в ходе налетов в конце мая. Человеку, не видевшему войны, тяжело представить то ожесточение, с которым бомбардировщики люфтваффе ата­ковали объекты СОРа.

«С 7 часов утра 2 июня, — писал начальник береговой обо­роны ЧФ генерал-майор П. А. Моргунов, — противник начал наносить мощные артиллерийские удары по всему сухопут­ному фронту и одновременно массированные удары своей авиацией. Войска и тылы СОРа были подготовлены к этим ударам: весь личный состав находился в окопах, укрытиях, бетонных и туннельных сооружениях, в щелях и т. п.

Ежедневно с утра до вечера продолжалась бомбардиров­ка всего района СОРа. Трудно, даже невозможно подсчитать, сколько в ней участвовало вражеских самолетов и сколько было выпущено снарядов. По далеко не полным данным, в на­летах ежедневно со 2 по 6 июня участвовало более 600 само­летов, а сброшенные бомбы и выпущенные снаряды исчисля­ются десятками тысяч.

Противник, видимо, зная местонахождение старого ко­мандного пункта (Приморской армии. — М. М.), неоднократно наносил по нему удары. С вновь созданного командного пунк­та, расположенного в районе Херсонесского монастыря, можно было видеть такую картину: всю линию фронта и ее ты­лы с артиллерийскими позициями заволокло пылью и дымом от разрывов бомб и снарядов. Эта зловещая туча неподвижно висела с самого утра до позднего вечера. Самолеты против­ника шли волнами по 20—30 машин. Видно было только 3—4 волны, а дальше они сливались в одну общую массу.

После массированных ударов авиации и артиллерии го­род задыхался в дыму огромных пожаров, представлял собой сплошное море огня и дыма. С водой было очень плохо, а на­леты продолжались непрерывно, и число пожаров росло.

Ночью наступала зловещая тишина. Ни с той, ни с другой стороны не раздавались выстрелы, вражеская авиация также прекращала свои варварские налеты. В городе пылал чудо­вищных размеров костер, зарево от которого было видно за десятки километров. Казалось, в Севастополе погибла вся жизнь и к утру от него останется лишь груда развалин и пеп­ла. Но город жил. В подземных туннелях, укрытиях и всевоз­можных убежищах отважные севастопольцы продолжали ра­ботать для фронта».

Вот краткая хроника этого драматического дня. Еще до на­ступления рассвета базу бомбили 25 самолетов, сбросивших 220 бомб. С 07.00 до 07.30 город и войска на фронте подверг­лись массированному артиллерийскому обстрелу, который вела 121-я немецкая батарея (около 1600 орудий), стянутая Манштейном для штурма города. Затем снова показались бомбардировщики. 50 из них атаковали аэродромы Херсо­несский маяк и Юхарина балка, где смогли повредить СБ (по другим данным, самолет уничтожен) и два УТ-16. Одновре­менно последовали удары по городу, портовым сооружениям, нефтяным резервуарам. Самолеты шли непрерывными вол­нами и с высот около 5000 м вываливали свой бомбовый груз. Всего над базой до заката, по данным ПВО, прошли 168 Ju-88, 13 Не-111 и 60 Ju-87. На самом же деле самолетов было еще больше — посты ВНОС, не привыкшие к таким налетам, про­сто не успевали считать прибывающие эскадрильи. По не­мецким данным, в сумме на объекты СОРа в эти сутки обру­шилось 525 тонн бомб, в том числе одна 1700-килограммовая и семь 1400-килограммовых. К концу суток в городе было раз­рушено и подожжено до 100 домов, убитые и раненые исчис­лялись сотнями. Тушить пожары было нечем, поскольку водо­напорная станция была уничтожена одним из первых ударов. Рихтгофен, который первую половину дня наблюдал за дейст­виями своих подчиненных, летая на «Шторьхе», а во второй половине дня перебрался на специально для него построен­ную в южном секторе наблюдательную вышку, не без удовле­творения записал в дневник:

«Во время первого налета нефтяные резервуары начали гореть. Русские, по-видимому, попытались потушить их. Огонь начал гаснуть через полчаса или около того. Затем прибыла новая волна, русские нырнули в убежища, и огонь начал расти опять. После обеда они окончательно сдались и просто по­зволили им догореть».

Одновременно бомбардировке подверглись позиции зе­нитной артиллерии, главным образом расположенного на Се­верной стороне 110-го зап. Удары по ним с пикирования осу­ществляли снайперы из группы III/LG1. По немецким данным, в течение авиационной подготовки к штурму к молчанию были приведены 13 зенитных батарей, в то время как 26 других бы­ли «атакованы с хорошим результатом». Генерал Плохер, на­ходившийся тогда на штабной должности в 4-м воздушном флоте и лично присутствовавший при описываемых событиях, после войны свидетельствовал, что «спустя несколько первых дней в безоблачном небе можно было наблюдать только не­сколько изолированных облачков разрывов зенитных снаря­дов». По советским данным, в результате налетов 2 июня было выведено из строя только одно зенитное орудие и ранено восемь человек артиллеристов. Основной же причиной снижения ин­тенсивности зенитного огня являлась экономия боеприпасов, расход которых совершенно не покрывался доставкой.

Небо также стало объектом ожесточенной воздушной схватки. Советские перехватчики совершили около 30 выле­тов, причем практически все они сопровождались воздушны­ми боями. Ветераны 6-го гиап Алексеев и Катров сбили Ju-88, Катров самостоятельно — Bf-109, а лейтенант Кособьян на И-16 — еще один «юнкерс». Не отставали от них и пилоты 247-го иап ВВС РККА. Капитан Абрамов и лейтенант Шишков вдвоем сбили «мессершмитт», а затем каждый самостоятельно «юн­керс» и «мессершмитт» соответственно. Кроме того, семерка штурмовиков в сопровождении пятерки «яков» совершила дневной налет на аэродром в Евпатории, где, по донесению, уничтожила 11 и повредила один двухмоторный самолет.

Немцы всех этих потерь не признают. По их данным, в воз­душных боях пострадал на 35% лишь один Ju-88 из III/LG1. Другой «юнкерс» из KG51 погиб якобы в результате случайного попадания снаряда собственной полевой артиллерии. Не вер­нулся на свой аэродром Ju-87 командира эскадрильи 5/StG77 обер-лейтенанта Финка, который признали жертвой зенитно­го огня, а один из «хейнкелей» I/KG100 пострадал на 20% при рулежке на собственном аэродроме.

Потери советской стороны оказались большими. «Мессер­шмитты» сбили «ишачок» Кособьяна, который получил серь­езные ранения. Другой подбитый И-16 лейтенанта Николаева разбился при приземлении. Пилот погиб. Вечером на глазах у аэродромной команды пара «мессершмиттов» из II/JG77 сби­ла перелетавший на Кавказ для ремонта ДБ-3 капитана Разу­мова. Но гораздо более тяжелая утрата была понесена в этот день в море. Вечером немецкая разведка обнаружила в море конвой, куда входил танкер «Михаил Громов» (836 брт), траль­щики «Т-411», «Т-412» и четыре сторожевых катера. Такое слабое охранение объяснялось весьма просто — 28 мая ко­мандование ЧФ приняло решение из-за «усилившейся опас­ности для кораблей флота в Севастополе вследствие захвата противником инициативы в воздухе и непрерывного патрули­рования немецкой авиации над главной базой» использовать для конвоирования быстроходных транспортов и танкеров ба­зовые тральщики и сторожевые катера, в то время как «эскад­ренные миноносцы лучше оставлять для конвоя у Кавказского побережья». Но разве могли тральщики и катера, на которых практически отсутствовала зенитная артиллерия дальнего боя, отражать массированные налеты торпедоносцев? Они помешали прицельно сбросить бомбы 11 «юнкерсам», но ока­зались бессильны против десятки «хейнкелей», атаковавших судно с обоих бортов. Судно получило попадание торпеды в носовую часть, которое сразу же вызвало пожар и серию взрывов. Спустя час танкер переломился надвое и затонул. Войска СОРа недополучили 745 тонн авиационного и автомо­бильного бензина. «Громов» стал последним танкером, который командование ЧФ пыталось провести в Севастополь. С этого момента для доставки горючего использовались только под­водные лодки. Бензин закачивался им в топливно-балластные цистерны, откуда через неплотные соединения бензиновые пары проникали внутрь прочного корпуса. При многочасовом движении в подводном положении запах начинал буквально дурманить моряков, делая почти невозможным несение вахты в прилегающих к топливным цистернам отсеках.

Несмотря на все усилия подводников, к 15 июня в Сева­стополе оставалось авиабензина марки Б-78 на пять суток бо­ев, Б-74 — на шесть, а бензина Б-70, расходуемого как само­летами, так и автомобилями, всего на два дня. Это заставило привлечь к перевозкам бензина и подводные лодки типа «ма­лютка». Условия перевозки на них оказались еще хуже — в ог­раниченном внутреннем пространстве быстро создавалась дурманная атмосфера, а затем и взрывоопасная смесь. 23 июня на «М-33» и «М-32» произошли взрывы, причем на находив­шейся в Новороссийске «М-33» от ожогов пострадало семь человек, один из которых умер. Хуже пришлось экипажу «М-32», взрыв на которой произошел в тот момент, когда утром она собиралась отойти от причала Стрелецкой бухты близ Сева­стополя. Из-за полученных повреждений лодка не смогла вый­ти в море, и ей до темноты пришлось лечь на грунт. Все это время экипаж и восемь человек эвакуированных, среди кото­рых были женщины, задыхались в пропитанной парами бензи­на атмосфере. Вскоре почти все впали в состояние наркоти­ческого опьянения, а женщины умоляли командира застре­лить их, чтобы избежать мучительной смерти. Опьянение сме­нилось сном, так что к наступлению вечера в состоянии стоять на ногах остались только командир капитан-лейтенант Н. А. Кол­тыпин и старшина Н. К. Пустовойтенко. Потом заснул и коман­дир, приказав Пустовойтенко разбудить его в 21.00. Мобили­зовав все свои силы, старшина продержался до назначенного срока, но добудиться до командира так и не смог. Тогда он са­мостоятельно заставил подводную лодку всплыть, открыл ру­бочный люк и после этого потерял сознание. Спустя некото­рое время в результате притока свежего воздуха экипаж на­чал приходить в себя. В конечном итоге корабль был спасен, но с этого момента от перевозки бензина на малых подводных лодках отказались. Тем не менее благодаря мужеству подвод­ников летчики на аэродроме Херсонесский маяк были всегда обеспечены горючим в необходимом количестве. Никогда бензиновый голод не являлся причиной отмены полетов.

Однако вернемся к событиям начала июня. 3-го числа ос­новные усилия VIII авиакорпуса были сосредоточены на пози­циях I сектора обороны СОРа, которые на ялтинском шоссе противостояли войскам немецкого 30-го корпуса. Одной из со­ветских частей, попавших в тот день под удар, являлась 8-я бри­гада морской пехоты, которой командовал полковник Е. И. Жи­дилов. Он вспоминал:

«3 июня вражеские самолеты сбросили на передний край нашей бригады не менее тысячи бомб. На следующий день налет повторяется. Матросы сидят в укрытиях, держа нагото­ве оружие. Вместе с авиабомбами фашисты сбрасывают с самолетов стальные крестовины, сваренные из кусков рель­са с просверленными дырами. Падают такие ежи с оглуши­тельным воем. Враг рассчитывает воздействовать на психику обороняющихся. Пустое дело! Матросы наши пережидают бомбежку, потом, когда самолеты уходят, поднимаются, стря­хивают с себя землю, поправляют отдельные разрушения. Конечно, мы несем потери, но они невелики. Наша артилле­рия и немногочисленная авиация отвечают меткими сосредо­точенными ударами».

Все советские источники сходятся на том, что с 3 по 6 ию­ня наземные соединения СОРа в результате вражеских нале­тов понесли весьма незначительные потери. Не наблюдалось и падения морального духа защитников, хотя за период 24 мая — 6 июня немецкие самолеты сбросили над районом 638 тысяч листовок. Севастопольцы искренне верили, что если им удалось отстоять свой город в тяжелейшие месяцы 41–го, то теперь, в 1942-м, враг сломает зубы при попытке штурма «черноморской твердыни». В то же верили и летчики 3-й авиа­группы, хотя счет по воздушным победам продолжал склады­ваться не в их пользу. Днем с Кавказа на Херсонесский маяк должны были перелететь девять ЛаГГ-3 и два Як-1 из состава последней эскадрильи 9-го иап ВВС ЧФ. Для прикрытия пере­лета с аэродрома взлетело несколько «яков» 6-го гиап. Все это привело к крупному воздушному бою с «мессершмитта­ми» из группы II/JG77 и прибывшими им на помощь коллегами из III/JG3. Советские истребители, у которых после длитель­ного перелета почти не осталось бензина, не смогли оказать достойного противодействия. Один за другим к земле потяну­лись три «лавочкина» и один «як». Это сопровождалось серь­езными потерями в летном составе. Лейтенант Сохунов попы­тался выпрыгнуть с парашютом, но тот не раскрылся, а лейте­нант Федоренко погиб в воздухе. Мл. лейтенант Лощинский совершил удачный прыжок, но все равно вышел из строя, по­скольку получил серьезные ожоги. В строю остался только лейтенант Грибин, который сел в море и был спасен катером. Ст. лейтенант Авдеев, капитан Просвирин и экипаж лидера Пе-2 доложили о трех сбитых «мессершмиттах», но немцы не признают ни одного, хотя и не скрывают, что потеряли две ма­шины из II и III/JG77 в летных происшествиях. Удивление от результатов боя проходит, если посмотреть, кто из немецких пилотов претендует на воздушные победы. Это обер-лейте­нант Хакль (Hackl; 52-я победа), обер-лейтенант Фрейтаг (Freytag; 50-я), фельдфебель Шульте (Schulte; 26-я), унтер-офицер Эберт (Ebert; 14-я) и обер-лейтенант Мертенс из III/JG3 (Mertens; 31–я). Ни один из противостоявших им совет­ских летчиков, даже асы из эскадрильи Авдеева на тот момент не имели более восьми побед. Но это не значит, что в тот день немцы не понесли потерь от действий советских истребите­лей. В последующих вылетах пилоты Хряев и Головко сбили «юнкерс», командир перелетевшей 3-й эскадрильи 9-го иап капитан Нихамин — другой, а летчики Безеров и Буряков — корректировщик Hs-126. Противная сторона признает потерю двух Ju-88 4/KG51 и I/KG 76 с полными экипажами, но считает первый пропавшим без вести, а второй — сбитый огнем зени­ток. Поскольку последние претендуют только на сбитый Ju-87 (не подтверждено), можно считать, что Нихамин, Хряев и Го­ловко неплохо поквитались за погибших товарищей.

4 июня обработка переднего края советской обороны про­должилась — на этот раз перед фронтом наступления 6-го ру­мынского горного корпуса. И снова, как в предыдущие дни, основные потери СОР понес не на земле, а в воздухе. Утром при попытке разведать сосредоточение немецких войск пара Алексеев — Данилко подверглась нападению численно пре­восходивших «мессершмиттов». Оба «яка» были повреждены, а сбитый Алексеевым самолет противника впоследствии не подтвердился.

Днем боевые действия перекинулись на район порта и го­рода. Немецкие бомбардировщики в этот день были особенно активны. Согласно журналу боевых действий группы III/LG1, 4 июня ее самолеты совершили шесть групповых вылетов, в то время как в предыдущий день всего три. Поскольку накануне 3-я ОАГ снова получила пополнение и ее летчики были полны решимости защитить Севастополь, в воздухе вновь закипели воздушные бои. Мл. лейтенант Казаров из 247-го иап сбил один «юнкерс», лейтенант Яновский — другой. Такого же ус­пеха добилась пара Катров — Данилко. О сбитых «мессершмит­тах» доложили Хряев и пара Петухов — Яновский. Отличились и зенитчики, которые доложили о восьми сбитых Ju-88 и Ju-87. Немцы признают потерю лишь одного «юнкерса» из III/KG76, который, по их данным, пропал без вести. В вечерних боях со­ветская сторона потеряла сбитым «як» 247-го иап лейтенанта Модиенко (пилот погиб), три «яка» и два «лага» подбитыми, кроме того, артиллерийский огонь уничтожил один Пе-2 и по­вредил два МБР. Силы обороняющихся продолжали таять.

5 июня удар наносился перед позициями 54-го корпуса, которому в предстоящем наступлении предстояло сыграть главную роль. Другие группы бомбардировщиков вновь ата­ковали Севастополь. В официальной советской послевоенной «Хронике Великой Отечественной войны Советского Союза на Черноморском театре» указывалось, что «в городе продол­жались пожары, жизнь в нем была парализована, разбиты все электро-водо-магистрали, баня и хлебопекарня». В немецких сводках большинство гражданских объектов фигурировало как «казармы», «склады» и «мастерские», в то время как ре­альные казармы, склады и мастерские уже давно были пере­несены в подземные сооружения.

Что представлял собой вылет немецкого бомбардировщи­ка в эти дни, дает представление письмо штурмана из эскад­рильи 4/KG51 обер-ефрейтора Фридриха Шульца (Schulz) своим родителям:

«Перед нами показывается берег и Черное море. Мы из­меняем курс на Севастополь. Из радиоприемника раздается голос командира эскадрильи: «Ида Мария — звену! Пере­строиться в правый пеленг! После атаки сбор южнее Балакла­вы на высоте 2500 м!»

Впереди появляется Севастополь. Первые облачка разры­вов возникают справа рядом с самолетом. Я отворачиваю колпачки с бомб и выбираю бомбы на бомбосбрасывателе, потом показываю Вальтеру, нашему командиру самолета, цель — Северный форт, который мы будем атаковать с пики­рования. «Сбрасываем с высоты 2000 м», — говорит Вальтер мне. Заслонки системы охлаждения закрыты, щитки выстав­лены, я включаю автомат пикирования.

«К пикированию готов!» — раздается голос Вальтера. «Го­тов», — слышится троекратное «эхо» в ответ. Машина накло­няется, мы круто летим к земле. Форт под нами становится больше, встречный ветер свистит за кабиной. Я смотрю на высотомер. 2500, 2200, 2100, 2000 метров. Я хлопаю Вальте­ра по колену. Сбрасываем! Словно от удара гигантского кула­ка, меня прижимает к креслу. Самолет идет круто вверх. «Бомбы упали!» — докладывает наш бортстрелок. Я выклю­чаю автомат пикирования и выбираю следующие бомбы. На крутом вираже мы видим разрывы наших бомб в Северном форте. С правым разворотом набираем высоту. По нам беше­но стреляют зенитки. Мы снова над целью. Снова пикируем на противника. Нажатие кнопки на штурвале командира само­лета — и бомбы снова устремляются к цели. Машина выходит из пике и набирает высоту. Зенитки продолжают вести по нам бешеный огонь. Сбрасываем бомбы с горизонтального поле­та на мастерские. Я готовлю бомбовый прицел, выбираю бом­бы и снова включаю бомбосбрасыватель, после чего не отры­ваю глаз от окуляра. Я вывожу цель на продольную линию, мастерские попадают в перекрестье, перевожу переключа­тель прицела, выставляю указатели угла зрения на конечную отметку, цель снова попадает в перекрестье, снова перевожу переключатель, выставляю отметки одна над другой — и вот цель снова в перекрестье. Я нажимаю кнопку, и бомбы пада­ют в 50 метрах одна от другой. Я поворачиваю панораму на­зад, чтобы увидеть попадания. «4, 5, 6, 7, 8, 9 бомб. Отлично, горит!» — слышу я голос Ганса. В окуляр я вижу попадания в мастерские. От взрывов начинается пожар. Крутой вираж не позволяет мне следить за происходящим дальше. Я снова от­ворачиваю у бомб колпачки. Как сильно стреляет зенитная артиллерия, когда мы летим обратно к морю. Бум! Над моей головой что-то ударило. Я удивленно поворачиваю голову — в фонаре надо мной дыра. Другие тоже смотрят на нее с облег­чением. И тут нам снова повезло. Мы подлетели к району сбо­ра, где уже кружат две другие машины. В прежнем составе мы ложимся на обратный курс. На улицах Севастополя мы на­блюдаем интенсивное движение транспорта. Образуются редкие облака, на нужном пеленге я нахожу музыку, и вскоре мы садимся на нашем аэродроме. После того как вылезли, замечаем попадание в радиатор. 1-й техник сразу же начина­ет устранять повреждение. На второе задание мы вылетаем на другом самолете. И так каждый день по шесть-семь раз над противником. Больше никакой другой жизни у нас нет».

Как видно из данного описания, советские истребители экипаж «юнкерса» не донимали. В тот день они сделали для прикрытия главной базы всего 39 вылетов (29 на Як-1, три на И-16 и семь на И-153) и провели несколько воздушных боев. В свой актив они смогли занести только «хейнкель» из I/KG100, сбитый объединенными усилиями Авдеева, Алексеева, Кат­рова и Данилко. В то же время «мессершмитт», якобы сбитый этими же летчиками, не подтверждается, как и семь самоле­тов, уничтоженных зенитчиками. Советская сторона в боях потеряла два Як-1 сбитыми (Данилко и Буряков выпрыгнули с парашютами), четыре «яка» и один И-16 — подбитыми. Кроме того, при посадке «як», пилотируемый летчиком Князевым, зацепился крылом за капонир и был полностью разбит.

Несмотря на серьезные потери, на следующий день летчи­ки 3-й ОАГ совершили уже 62 вылета. В этот день противник снова бомбардировал позиции, шедшие вдоль ялтинского шоссе, но часть самолетов атаковала город. Пытаясь его за­щитить, летчики 3-й ОАГ вроде бы без собственных потерь (данные об этом могут быть неточны) сбили три и подбили шесть Ju-88. Немцы ничего не знают о «юнкерсах», зато при­знают потерю в бою с русскими истребителями Bf-109 из эс­кадрильи 8/JG77, пилот которого унтер-офицер Хайнц Рёлинг (Roehling) пропал без вести. Часть из указанных вылетов се­вастопольской авиагруппы была совершена для прикрытия обратного перехода лидера «Ташкент» и эсминца «Бдительный», которые накануне доставили в город 510 человек маршевого пополнения, 86 тонн боеприпасов и 12 тонн продовольствия. Утром над кораблями показались «хейнкели». Один из них был подбит Пе-2, а ДБ-3 сержанта Пельцова якобы сбил летаю­щую лодку Do-24.

Всего в течение периода, когда велась артиллерийская и авиационная подготовка наступления, самолеты VIII авиакор­пуса совершили 3069 самолето-вылетов и сбросили 2264 тонны бомб. Кроме того, на город обрушилось 23 800 зажига­тельных бомб весом 1,1 кг каждая [уточнить!!! — Прим. lenok555]. По советским подсчетам, германская артиллерия выпустила по территории СОРа 126 тысяч снарядов. Немцам, несомненно, удалось превратить Севастополь в руины, — было разрушено 4640 и повреждено около 3 тысяч зданий — но на этом их бесспорные успехи и заканчиваются. Потери войск СОРа оказались незначитель­ны, их моральный дух — несломленным. Врагу удалось добить­ся определенного истощения сил и средств ПВО. 3-я ОАГ все еще продолжала существовать и бороться только благодаря перегонке новых самолетов с Кавказа, а плотность огня зе­нитной артиллерии заметно уменьшилась из-за нехватки сна­рядов. О том, сколько ей приходилось стрелять, легко понять из следующих цифр. Согласно отчету штаба ПВО ЧФ, в тече­ние мая находившиеся в Севастополе зенитно-артиллерий­ские части израсходовали 13 485 снарядов среднего калибра (85 и 76 мм), 1869 снарядов к полуавтоматическим 45-мм орудиям и 4885 снарядов к 37-мм автоматам. В июне за весь период расход составил 67 193 среднекалиберных, 23 314 — 45-мм и 40 163 — 37-мм снарядов. В мае немецкие самолеты летали над СОРом на большой высоте, и потому было израс­ходовано всего 2565 патронов к зенитным пулеметам. Как же должна была измениться обстановка, если в июне их расход составил 804 тысячи, или в 321 раз больше?!

Советская ударная авиация действовала по старой схе­ме — ночью вылеты ДБ-3, СБ, УТ-16 и У-26 для бомбардиров­ки войск перед передним краем, днем — 1—2 групповых вы­лета штурмовиков на аэродромы или автоколонны противника. Любопытно отметить, что ни в одном случае в данный период штурмовики не подвергались атакам истребителей противни­ка. Все это говорит о том, что сплошной блокады аэродромов СОРа в этот период еще не существовало, и немцы сбивали в боях только те машины, которые сами шли в этот бой.

В заключение необходимо остановиться на одном курьезном случае, который до сих пор не получил необходимого освеще­ния в исторической литературе. Все началось с выхода в свет мемуаров Манштейна, где он, в частности, написал следующее:

«В последние дни подготовки к наступлению я на короткий срок выехал на южный берег, чтобы ближе ознакомиться с по­ложением 30-го армейского корпуса. Наш КП помещался там в небольшом бывшем великокняжеском дворце мавритан­ского стиля, чудесно расположенном на крутой скале над бе­регом Черного моря. В последний день своего пребывания там я с целью ознакомления с местностью совершил поездку вдоль южного берега до Балаклавы на итальянском торпед­ном катере, который был единственным судном нашего фло­та. Мне необходимо было установить, в какой степени при­брежная дорога, по которой обеспечивалось все снабжение корпуса, могла просматриваться с моря и обстреливаться корректируемым огнем. Советский Черноморский флот не решился взяться за выполнение этой задачи, видимо, из стра­ха перед нашей авиацией.

На обратном пути у самой Ялты произошло несчастье. Вдруг вокруг нас засвистели, затрещали, защелкали пули и снаряды: на наш катер обрушились два истребителя. Так как они налетели на нас со стороны слепящего солнца, мы не за­метили их, а шум мощных моторов торпедного катера заглу­шил гул их моторов. За несколько секунд из 16 человек, нахо­дившихся на борту, 7 было убито и ранено. Катер загорелся; это было крайне опасно, так как могли взорваться торпеды, расположенные по бортам. Командир катера, молодой лейте­нант итальянского флота, держался прекрасно. Не теряя при­сутствия духа, он принимал меры к спасению катера и людей. Мой адъютант «Пепо» прыгнул в воду, доплыл, несмотря на мины, до берега, задержал там — совершенно голый — гру­зовик, домчался на нем до Ялты, вызвал оттуда хорватскую моторную лодку, которая и отбуксировала нас в порт. Это бы­ла печальная поездка. Был убит итальянский унтер-офицер, ранено три матроса. Погиб также и начальник ялтинского порта, сопровождавший нас, капитан 1 ранга фон Бредов».

Вскоре эти мемуары были переведены и изданы в Совет­ском Союзе закрытым тиражом. Прочитали их и бывшие за­щитники Севастополя. Мысль о том, что их «злой гений» был буквально на волосок от смерти накануне финального штурма и избежал ее, казалась многим невыносимой. Но кто же эти таинственные пилоты, которые совершили атаку и если не убили Манштейна, то были весьма близки к этому? Ведь в оперативных сводках 3-й ОАГ нет и намека на какую-либо ата­ку катеров с воздуха в прилегающих к Севастополю водах.

Первой память начала возвращаться к Герою Советского Союза Михаилу Авдееву. В своих мемуарах, вышедших в 1968 г., он посвятил данному эпизо­ду целую главу под названи­ем «Наш «личный друг» Эрих фон Манштейн». Изложен­ное в ней вкратце сводилось к следующему: однажды ут­ром Авдеев в паре с Данилко получили задачу разведать движение противника по ял­тинскому шоссе. Разведав шоссе, летчики заметили идущий вдоль берега катер. «Он шел с большой скоро­стью, — писал Авдеев. — Насколько я знал, таких су­дов немцы здесь не имели. Значит — штабной!» Затем летчики проштурмовали ка­тер, а при возвращении на аэродром договорились ни­кому об этом не говорить — якобы потому, что выполне­ние разведывательного задания категорически воспрещало им самим вступать в бой с кем-либо. Дальше еще интересней: Данилко рассказал о слу­чившемся Катрову, а тот всем остальным. В это же время яко­бы из радиоперехватов стало известно, что на атакованном катере находился сам Манштейн.

Все в этой истории ложь от начала до конца. Во-первых, советским самолетам-разведчикам не запрещалось, а, наобо­рот, рекомендовалось атаковывать цели, что, как мы писали ра­нее, регулярно делали пилоты разведывательных Пе-2. Во-­вторых, ни до, ни после самолеты 3-й ОАГ не атаковывали ка­теров у берегов Крыма. Нельзя забывать, что немецко-итальян­ский флот в составе нескольких катеров и сверхмалых подвод­ных лодок на Черном море появился только к концу мая 1942 г., в то время как ЧФ обладал десятками кораблей и катеров раз­личного назначения. Увидев катер, летчики скорей всего по­думали бы, что он советский — ведь в конвоях в Севастополь регулярно ходили сторожевые катера, торпедные катера ис­пользовались для несения дозорной службы и спасения эки­пажей сбитых самолетов. В-третьих, советская сторона в тот период не могла расшифровать радиосообщений немцев, кроме того, в документах 3-й ОАГ нет никаких упоминаний о подобном перехвате и атаке на катер с Манштейном на борту.

В-четвертых, ни Манштейн, ни Авдеев не упоминают, в ка­кой именно день произошло это событие. В «Боевой летописи ВМФ 1941—1942 гг.» атака отнесена к 4 июня, в мемуарах К. Д. Денисова — к 5-му. Ответ на все эти вопросы проливает 11-й том официальной истории итальянского флота, вышед­ший в 1972 г. Там достаточно подробно освещаются действия итальянских сил на Черном море в 1942 г., но об этом инци­денте нет ни слова. Только на 42-й странице, где дается таб­лица со всеми выходами катеров, можно узнать, что атакован­ным торпедным катером был «MAS 571» и это событие про­изошло 3 июня. Самое интересное написано в последнем столбце. Оказывается, что атаковавшие истребители… были немецкими! Эта информация ставит все на свои места. Слу­чаи атак своих кораблей своими же самолетами случались не­однократно в годы Второй мировой войны практически во всех флотах мира. Не приходится сомневаться в том, что очень скоро этот эпизод стал достоянием немецкого коман­дования, но Манштейн решил не выносить сор из избы. Вме­сто этого 10 июня Рихтгофен отдал приказ, запрещающий са­молетам VIII авиакорпуса атаки любых подводных лодок и ка­теров в пределах всей акватории Черного моря. На этот раз возмутился командующий немецкими военно-морскими си­лами на Черном море вице-адмирал Вюрмбах (Wurmbach). Он заявил, что ВМС союзников по «оси» не плавают по всему мо­рю, а только в прилегающих к Крыму водах, и что он, наобо­рот, рассчитывает, что VIII авиакорпус примет самое активное участие в борьбе с кораблями, катерами и подводными лод­ками русских. После этого протеста 12 июня Рихтгофен изме­нил свое запрещение, конкретно указав, в каких именно водах плавают немецкие и итальянские катера. Тем не менее этот приказ привел к тому, что советские катера могли плавать к мысу Херсонес до последних дней обороны главной базы, подвергаясь опасности атак с воздуха только непосредствен­но у причалов мыса и у кавказских берегов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.